Текст книги "Культурное наследие русского зарубежья в диалоге цивилизаций XV – начала XX веков"

Во второй половине XVIII века число зарубежных книг, ввозившихся в Россию, увеличилось в разы, в том числе благодаря возвращавшимся на родину русским студентам. Так, законовед А. Я. Поленов, учившийся в Страсбурге и Гёттингене, в 1867 году привез в Россию целое собрание юридической и исторической литературы, купленное в библиотеке профессора Шмауса и впоследствии переведенное им на русский язык[185]185
  Поленов Д. А. Я. Поленов. Русский законовед XVIII века // Русский архив. 1865. Вып. 5–6. С. 725–726, 732.


[Закрыть]. Некоторые переводы А. Я. Поленова в 1769–1772 годы были изданы Академией наук: «Размышления о причинах величества римского народа и его упадка» Монтескьё, «Рассуждения о причинах установления или уничтожения законов» Фридриха II, «О свойстве нравов человеческих» Феофраста. Правда, в самом конце XVIII века из-за страха, вызванного французской революцией, число ввозившейся иностранной литературы, равно как и изданных в России книг, резко пошло на убыль, а 18 апреля 1800 года по указу Павла I вообще было «повелено запретить впуск из-за границы всякого рода книг, на каком бы языке оные ни были, без изъятия, в государство наше, равномерно и музыку»[186]186
  Клочков М. В. Очерки правительственной деятельности времен Павла I. Пг.: Сенатская типография, 1916. С. 176–177.


[Закрыть]. Одновременно запрещались и «якобинские» слова: «революция», «клуб», «совет», «представители» и другие, что у русского дворянства, воспитанного петровской эпохой и успевшего проникнуться духом «просвещения и свободы», вызывало лишь иронию и сарказм.

Особое значение для образования высшего сословия россиян имели сочинения по этике. Например, трактат Д. Локка «Воспитание детей» («De L’Education des enfans») в русском переводе Н. Н. Поповского трижды издавался Московским университетом: в 1759, 1760 и 1788 годах. Большим спросом пользовались работы Эразма Роттердамского (особенно «Разговоры дружеские»[187]187
  Эразм Дезидерий Роттердамский, «Разговоры дружеские». С приложениями общими некиеми,… от различных авторов избранными во употреблении хотящим языка голландского учиться юношам» (на русском и голландском языках). СПб., 1716. Эта книга была даже в личной библиотеке Петра I.


[Закрыть]) и Яна Амоса Коменского, переводившиеся на русский язык немцем И.-В. Паузе, французом И. М. Шаденом и другими. Они легли в основу второй части петровского издания правил хорошего тона «Юности честное зерцало, или показания к житейскому обхождению», которые призывали русского дворянина быть европейцем: искусно владеть языками, знать художества и науки, уметь вести добрый разговор, быть приветливым и учтивым[188]188
  Ключевский В. О. Неопубликованные произведения. С. 91; Ключевский В. О. Соч.: в 9 т. IV. Ч. IV. С. 231.


[Закрыть]. Русские педагоги XVIII века вслед за М. Монтенем и Дж. Локком включили в процесс образования молодежи три элемента – физическое, нравственное и собственно просвещение, под которым понималось «образование ума», «ученость», знание художеств и ремесел.

Такие высокие требования заставляли молодое поколение дворянства много читать и хорошо разбираться в литературе. Например, граф Г. К. Разумовский только в одном 1763 году приобрел для своих сыновей в лавке Петербургской Академии наук 28 книг на русском и иностранном языках по землеописанию (А. Ф. Бюшинга), топографии (П. И. Рычкова), математике (С. Я. Румовского), физике (Х. Вольфа), английской и немецкой грамматике, «Сатиры» Горация в переводе И. С. Баркова, «Сатиры и другие стихотворческие сочинения» А. Д. Кантемира, политико-философский роман Ф. Фенелона «Приключения Телемака» в переводе А. Ф. Хрущёва и другие[189]189
  Мартынов И. Ф. О библиотеке екатерининского пажа. Каталог книг Алексея Оленин, 1775 г. // Памятники культуры. Новые открытия. Письменность. Искусство. Археология. Ежегодник 1977. М.: Наука, 1977. С. 158–159.


[Закрыть]. А библиотека двенадцатилетнего пажа Алексея Оленина, согласно ее каталогу 1775 года, включала 30 иностранных и 19 русских названий книг, которые подразделялись на филологические (грамматики и словари), исторические, военные, естественнонаучные, математические, философские, эстетические и педагогические. Среди авторов книжного собрания юного Оленина были Ломоносов, Сумароков, Херасков, Вольтер, Локк, Коменский; Оленин изучал французскую грамматику П. Ресто и немецкий учебник артиллерии, естественную историю Бюффона, универсальную историю Кураса и русскую историю Шлёцера, вникал в «Жития славных в древности мужей» Плутарха и «Историю о Александре Великом» Квинта Курция Руфа, читал Мольера, Лафонтена, Расина и «Робинзона Крузо» Дефо, который в России продавался как парижским и амстердамским изданиями, так и в русском переводе Я. И. Трусова, выпущенным Академией наук в 1762–1764 годы[190]190
  Там же. С. 155–159.


[Закрыть].

Европейское образование формировало у знати, говоря словами Болотова, «тонкий вкус во всем», оно сняло с понятия «латинства» знак враждебности и наполнило его новым культурно-просветительным, научным, религиозным и политическим смыслом. Иначе и не могло быть, поскольку иностранные гувернеры и учителя с рождения окружали русских дворян, ставших благодаря их наставничеству «гражданами вселенной» и считавших, что «лучше этого титула нет на свете»[191]191
  Первые борцы за свободу. Декабрист Михаил Сергеевич Лунин. Пг.: Художественная печатня, 1917. С. 1


[Закрыть]. Например, подполковника лейб-гвардии, декабриста М. С. Лунина воспитывали швед Кирулф, швейцарец Малерб, англичанин Фостер, французы Бюте, Картье и аббат Вовилье, в результате чего был сформирован «убежденнейший проповедник идей свободы, равенства и братства, человек большой силы воли, чрезмерно яркой и резкой индивидуальности, необыкновенного ума, безграничной доброты и глубокой религиозности» – римско-католического обряда[192]192
  Там же. С. 2.


[Закрыть]. В общем, как отмечал русский философ В. С. Соловьёв, «сближение с Европой, которым мы обязаны Петру Великому, принципиальную свою важность имело именно в этом: через европейское просвещение русский ум раскрылся для таких понятий, как человеческое достоинство, права личности, свобода совести и так далее, без которых невозможно достойное существование, а, следовательно, невозможно и христианское царство»[193]193
  Соловьёв В. С. Смысл любви: Избранные произведения. М.: Современник, 1991. С. 208.


[Закрыть].

Однако подобным образом думали не все, и определенная часть русского общества усматривала в европейских идеях просвещения угрозу старинным православным устоям, что заставляло их апологетов вставать на путь гонений и запретов. Так, в правление Елизаветы Петровны Синод «хотел запечатать книги, которые пришли в Россию счужа», в частности, книгу «“О истинном христианстве” Арнта, напечатанную в 1735 году на русском языке в Галле, и книгу “О кончине христианского жития” безымянного автора», и издал указ, «впредь таких книг, напечатанных заграницею на русском языке, в Россию как русским, так и иностранцам ни под каким видом не ввозить», а «русским, находящимся за границею для обучения и прочих дел, объявить и впредь отпускаемым подтвердить, чтобы они таких книг на русский язык отнюдь не переводили, и внутрь империи никаких богословских книг с других языков на русский без позволения Синода переводить запретить»[194]194
  Соловьёв С. М. История России с древнейших времен. Книга пятая. Т. 21. С. 214.


[Закрыть].

Такая политика распространялась и на светскую литературу. В 1749 году постановлением Синода была запрещена и изъята из обращения книга Вильгельма Стратеммана «Theatrum historicum», учебник по всеобщей истории, который в переводе с латинского на русский язык был издан в Петербурге в 1724 году под очень длинным названием «Феатрон или позор исторический, изъявляющий повсюдную историю священного писания и гражданскую через десять исходов, и веки всех Царей, Императоров, пап Римских и мужей славных и прочая от начала мира даже до лета 1680, вкратце ради удобного памятствования через Вильгельма Стратеммана собранный, на российский язык с латинского переведенный». Четверть века эта книга служила настольным пособием для дворян и имелась во многих библиотеках русской знати, поэтому ее запрет вызвал лишь раздражение в кругу образованных соотечественников.

Нечто подобное произошло с романом Поля Тальмана «Езда в остров любви» (Paul Tallemant. «Voyage de l’ilе d’amour»), написанным в Париже в 1663 году и изданным в Петербурге в 1730 году. Роман вызвал бурю негодования у отечественных ортодоксов, назвавших его переводчика – В. К. Тредиаковского – «первым развратителем российского юношества»[195]195
  Письмо В. К. Тредиаковского И. Д. Шумахеру 18 января 1731 г. // Письма русских писателей XVIII века. Л.: Наука, 1980. С. 46.


[Закрыть]. Существовавший в православии запрет на эротику люди древних устоев хотели перенести в новое время и, не разобравшись в том, кто автор романа, а кто просто его переводчик, обрушили на Тредиаковского обвинения «в нечестии, в неверии, в деизме, в атеизме, наконец, во всякого рода ересях»[196]196
  Там же.


[Закрыть], припомнив ему тем самым еще, видимо, и его католическое образование в латинской школе Астрахани и в Сорбонне Парижа. Но большинство просвещенных соотечественников встретило книгу Тальмана благосклонно, да и «придворные ею вполне довольны», а в литературных кругах России вообще возникла сатира с «обвинениями в глупости, корыстолюбии и невежестве приверженцев старины, осуждающих “Езду…”»[197]197
  Письма русских писателей XVIII века. С. 63.


[Закрыть]. В общем, литература превратилась в поле «противостояния двух взглядов на мир, двух мировоззрений: одного – открытого всему новому, подлинно-талантливому, вне зависимости от того, на какой земле оно взращено; другого – предельно косного, тянущего назад, ограниченного национальной, религиозной и любой другой догмой, ненавистью ко всему “чужому”»[198]198
  Фридштейн Ю. Вольтер. Жизнь в России // Вопросы литературы. 1995. № 6. С. 224–225.


[Закрыть].

Активное сближение с Европой породило острую проблему «Восток – Запад», которая стала для России вопросом о направлении движения ее истории: назад или вперед, а также предметом выбора: с кем быть – с духовным Востоком, под которым понималась Византия, давшая православную веру, понятия соборности, нравственности, особое чувство справедливости, или с экономически развитым Западом, с его новыми технологиями, финансовыми капиталами, буржуазной моралью? Для «птенцов гнезда Петрова» ответ был однозначным – быть с теми, кто идет вперед, кто является источником прогресса, то есть с Европой. Поэтому они, «по ясному сознанию чисто русских интересов, какое они получили благодаря Петру, ревностно… поддерживали новое значение России в Европе» и видели главный итог деятельности Петра I во «вступлении России в систему европейских держав» и в «соединении обеих дотоле разобщенных половин Европы, восточной и западной, в общей деятельности посредством введения в эту деятельность славянского племени, теперь только принявшего деятельное участие в общей жизни Европы через своего представителя, через русский народ»[199]199
  Соловьёв С. М. История России с древнейших времен. Книга пятая. Т. 21. С. 145–146, 150.


[Закрыть].

С подобным мнением были согласны и многие иностранцы, жившие в начале XVIII века в России и бывшие свидетелями реформаторской деятельности Петра I, например Фридрих Христиан Вебер (Friedrich Christian Weber), представлявший в Петербурге в 1714–1719 годы интересы ганноверского и английского двора. В 1721 году Ф. Х. Вебер опубликовал в Ганновере книгу с говорящим названием «Преображенная Россия» («Das Veränderte Russland»), которая развивала и дополняла позитивный взгляд иноземцев на время петровского царствования: немца Геркенса в его «Описании… столичного города С.-Петербурга…»[200]200
  Описание… столичного города С.-Петербурга… / пер. Е. Э. Либталь; пред., науч. ред. и коммент. С. П. Луппова // Белые ночи. Л., 1975. С. 217–220.


[Закрыть], датчанина фон Хавена в «Путешествии в Россию»[201]201
  Haven P. von. Reise in Russland / Aus dem Danischen ins Deutsche übersetzt von H.A.R. Coppenhagen, 1744. – 512 S.


[Закрыть], шведа Эренмальма в «Описании города Петербурга, вкупе с несколькими замечаниями»[202]202
  Эренмальм Л. Ю. Описание города Петербурга, вкупе с несколькими замечаниями // Беспятых Ю. Н. Петербург Петра I в иностранных описаниях. М.: Наука, 1991. С. 95—101.


[Закрыть] и других. Книга Вебера впоследствии была продолжена и опубликована вторым и третьим томами в 1739–1740 годы, а затем не раз переиздана в Ганновере, Франкфурте, Лейпциге. На русский язык первый том «Преображенной России» впервые был переведен в 1777 году М. С. Бегичевым, однако издан не был. Лишь в 1872 году он под названием «Записки Вебера» и в переводе П. П. Барсова увидел свет на страницах журнала «Русский архив»[203]203
  Записки Вебера (Записки о Петре Великом и его царствовании Брауншвейгского резидента Вебера) // Русский архив. 1872. № 6. С. 1057–1168; Беспятых Ю. Н. Петербург Петра I в иностранных описаниях. М.: Наука, 1991. С. 102–138.


[Закрыть]. Ф. Х. Вебер давал высокую оценку петровским реформам, писал об «изумительных переменах, которые совершил Петр Великий в короткое время в своем обширном государстве, и вместе с тем объяснял, каким образом были произведены эти перемены», отмечал их значение для будущего России[204]204
  Барсов П. Записки Вебера // Русский архив. 1872. № 6. С. 1058.


[Закрыть].

Параллельно интеграции с Европой Россия развивала азиатское направление, чему содействовали военные, торговые, научные походы и экспедиции на Восток, а также дипломатические миссии и посольства. Так, еще в 1653 году по воле царя Алексея Михайловича из Москвы в Китай было отправлено первое русское посольство во главе с Ф. И. Байковым. После него в Китай направлялись посланники (со служивыми и торговыми людьми) И. Милованов, А. Филев, Г. Кобяков, Н. Спафарий и другие, но их миссии нужных России результатов не давали, ибо «китайские императоры, или по гордости своей, или по принятому обыкновению, никого из равных себе самодержцев не удостаивают дружескими грамотами. Если же когда и пишут, то с презрительными выражениями, употребляя слова: “посылаем с верху на низ”», от китайского «земного Бога и миродержавца» к слугам его[205]205
  Бантыш-Каменский Н. Дипломатическое собрание дел между Российским и Китайским государствами с 1619 по 1792-й год. Казань: Типография Имп. Ун-та, 1882. С. 5, 35.


[Закрыть]. Император Китая считал себя главным правителем мира, которому все прочие монархи должны были подчиняться, в том числе и русский царь, отношения с которым пытались выстроить в рамках господства-подчинения. Кроме того, из-за отсутствия в Москве знавших китайский язык людей остро стояла проблема понимания китайских грамот, которые сначала, как писалось в наказе Спафарию, должны были быть «переведены езуитами в Пекине на латинский язык», а уже с него потом на русский язык русским толмачом, но тот, «страха ради прибавлял титул Государев, какого нет в оригинале, и какого китайцы никогда и нигде не давали Российскому Государю; также смягчал грубые китайского двора выражения», что никак не могло способствовать взаимопониманию сторон[206]206
  Там же. С. 25–26, 20.


[Закрыть].

В 1684–1686 годы цинская армия Китая, считая освоенные русскими людьми земли по реке Амуру своими, начала военные действия и захватила стоявшую на Амуре русскую крепость Албазин. Срочно направленное в 1687 году из Москвы посольство Ф. Головина с целью установления мира и определения по Амуру русско-китайской границы, смогло в 1689 году заключить Нерчинский мирный договор, по которому, однако, Албазин и прилегавшие к нему территории переходили к Китаю. Кроме того, часть плененных казаков была вывезена в Пекин, где для того, чтобы они «могли молитвы творить в церкви и просить от Бога вечного между обоих государств мира», им было разрешено возвести часовню Николая Чудотворца, а в 1696 году и пекинскую православную церковь Святой Софии, в которой служили архимандрит Илларион, священник Лаврентий, дьякон Филимон, «пожалованные пятой и седьмой степени мандаринства достоинством»[207]207
  Там же. С. 84–85.


[Закрыть]. Церковь Святой Софии в Пекине стала центром русской духовной миссии в Китае, развития культурных, дипломатических, политических, торгово-экономических отношений между Россией и Китаем, становления русского китаеведения и востоковедения. В XVIII веке в Китай направлялась уже череда русских посольств. Одно из них во главе с Саввой Рагузинским в 1725 году впервые взяло с собой в Пекин пять русских молодых людей для изучения китайского языка. А 14 января 1731 года состоялся торжественный въезд в Москву первого китайского посольства – «в 9 каретах, при пушечной (у Красных ворот, из 31 выстрела) пальбе, при барабанном бое и при игрании музыки…»[208]208
  Там же. С. 174.


[Закрыть].

В 1734 году в России на русском языке была издана первая книга о Японии – «Описание о Японе», содержавшая ряд сочинений европейской ориенталистики XVII века (Ж.-Б. Тавернье, Г. Гагенара, Ф. Карона) и рассказывавшая о географическом положении, территориальном делении, общественном устройстве этой далекой страны, образе жизни и характере ее населения[209]209
  Описание о Японе: Содержащее в себе три части, то есть: Известие о Японе и о вине гонения на христиан, Историю о гонении христиан в Японе и Последование странствования Генрика Гагенара, которое исправною ландкартою и изрядными фигурами украшено. СПб.: Печ. при Акад. наук, 1734. – 359 с.


[Закрыть]. Публикация данной книги была вызвана скорее всего тем, что в это время Россия благодаря своим землепроходцам приблизилась к границам Японии, что было отмечено сначала во втором издании книги голландского картографа Николааса Витсена «Северная и Восточная Тартария» (Амстердам, 1705), а потом и в «Чертеже как Камчадальского Носу, також и морским островам» Ивана Козыревского, и знания об этой стране стали для россиян более чем актуальны. Русскими переводчиками «Описания о Японе» были учившиеся в Европе И. С. Горлицкий и С. М. Коровин, стремившиеся к тому, чтобы в ее «прочитании скуки не учинить», что им вполне удалось, и в 1768 году в типографии Императорской Академии наук вышло «второе тиснение» этой книги. Русский читатель с интересом изучал быт, нравы, обряды японцев, в том числе такие экзотические, как харакири.

За «Описанием о Японе» в России последовали другие публикации о Японии, которые хотя и представляли собой «в основном переводы западных авторов или работы, написанные на их основе», тем не менее стали мощным стимулом к развитию отечественного востоковедения, классические традиции которого опирались на изучении разных национальных культур Азиатско-Тихоокеанского региона[210]210
  Лещенко Н. Ф. История – это воскрешение // Невские чтения: Международный симпозиум в честь 120-летия со дня рождения Н. А. Невского. СПб.: Ин-т восточных рукописей РАН, 2012. С. 52.


[Закрыть]. В 1736 году в Петербурге появилась первая на Руси школа японского языка. Учителями в ней были японские рыбаки Гонза и Соза, которые по прибытии в Россию в 1733 году сначала были доставлены ко двору императрицы Анны Иоанновны, а потом отправлены в Петербургскую Академию наук, где с их участием и возникла японская школа. И хотя Соза и Гонза вскоре умерли, интерес к ним оказался столь велик, что «в память о них были сделаны восковые слепки-бюсты, сохранившиеся в Кунсткамере до наших дней»[211]211
  Подалко П. Э. Романовы в Японии. С. 300.


[Закрыть]. В 1754 году школа японского языка была переведена из Петербурга в Иркутск, где она просуществовала вплоть до 1816 года. Ее учителями по-прежнему становились терпевшие кораблекрушение японские рыбаки и купцы, случайно попадавшие в Россию и либо остававшиеся в ней навсегда, либо возвращавшиеся обратно в Японию. Один из вернувшихся на родину японцев, купец Дайкокуя Кодаю, написал даже воспоминания о своем десятилетнем пребывании на русской земле и оставил портрет Екатерины II, с которой он имел аудиенции в Петербурге и Царском Селе, благодаря чему Екатерина II стала «первой русской царицей (и вообще первой женщиной из России), чье изображение, правда очень стилизованное в японской манере, было (наряду с изображением Петра Великого) включено в японские книги»[212]212
  Там же. С. 301.


[Закрыть].

Большую роль в развитии отечественного ориентализма сыграли русские землепроходцы, прорывавшиеся через Сибирь на Дальний Восток, о котором в центре России имели весьма смутные представления. Стремясь узнать, «сошлись ли Азия с Америкой», русские первопроходцы во второй половине XVIII века начали осваивать Азиатско-Тихоокеанский регион вплоть до Северной Америки. Там на Алеутских островах в 1772 году возникло русское торговое поселение, заложившее основы Русской Америки, которая включала Аляску, Алеутские острова, Александровский архипелаг и калифорнийский Форт-Росс. Неоценимый вклад в создание Русской Америки внес сибирский предприниматель и мореплаватель Г. И. Шелихов, основавший на Аляске вместе с братьями Голиковыми в 1785 году Северо-Восточную компанию, которая в 1799 году получила название Российско-американской компании. Она «стала основным “полпредом” России в районах Тихоокеанского побережья и сумела сохранить свой привилегированный статус на последующие восемь десятилетий»[213]213
  Там же. С. 300.


[Закрыть].

Огромное значение Г. И. Шелихова для России было признано еще его современниками, которые после смерти мореплавателя в 1795 году высекли на его надгробии такие слова: «Здесь в ожидании пришествия Христова погребено тело по прозванию Шелихова, по деяниям бесценного, по промыслу Гражданина, по замыслам мужа почтенного, разума обширного и твердого, ибо в царствование Екатерины вторые, императрицы и самодержицы всероссийской, Государыни славной и великой, расширившей свою Империю победами врагов Ея на Западе и на полудне, он отважными своими морскими путешествиями на Востоке нашем, покорил и присовокупил державе Ея не только острова Кыктак, Афогнак и многие другие, но и самую матерую землю Америки простираясь к северо-востоку;

завел в них домостроительство, кораблестроение и хлебопашество и испрося архимандрита с братиею и клиросом провозгласил в грубом народе, не слыханным невежеством попранном, не ведомое там имя Божие, и во имя святые живоначальные Троицы насадил православную христианскую веру в лето 1794».

Православная Церковь Святого Вознесения в Кадьяке. Аляска, США. С 1977 г. включена в Национальный реестр исторических мест США.

Именно в этом 1794 году по ходатайству Г. И. Шелихова на острове Кадьяк Аляски Екатериной II была учреждена Русская духовная миссия в составе архимандрита Иосафа и трех монахов, которые построили церковь Святого Воскресения и открыли школу для обучения местного населения, а в 1796 году по решению Синода основали православную кафедру – Кадьякское викариатство Иркутской епархии на Аляске. В 1799 году на берегу незамерзающего Ситхинского залива было заложено русское поселение Новоархангельск, которое являлось центром Русской Америки вплоть до ее продажи США в 1867 году.

Открывая для себя нехристианский Восток, осваивая его земли, Россия одновременно познавала культуру его многочисленных этносов и народов. Она стала страной, где соприкосновение Запада и Востока вылилось в интеграцию и взаимопроникновение культур. Еще в 1716 году по приказу Петра I в России впервые был издан Коран, правда не в полной версии, а в усеченном переводе на русский язык и не с оригинала, а с французского текста дипломата Андрэ дю Рие. При Петре I была построена арабская типография, а в Коллегии иностранных дел создана Экспедиция турецких и других восточных языков. Все это позволило в 1787 году при Екатерине II издать в России полный арабский текст Корана, причем специально отлитым для него шрифтом.

В XVIII веке в период русско-турецких войн произошло фактическое знакомство русских людей с мусульманами и христианами Турции. Подъем национально-освободительного духа последних толкал их к поступлению на русскую службу, а после заключения Кючук-Кайнарджийского мирного договора 1774 года Российская империя впервые получила право защиты и покровительства православного населения Турецкой империи, на котором основывалась вся политика России на православном Востоке вплоть до 1917 года. В 1790-е годы Екатерина II задумала персидский поход и разработала «естественный план проникновения на восток», а в декабре 1800 года Павел I заявил о «поощрении торговли с Индией, Бухарой, Хивой» и через месяц приказал начать индийский поход «через Бухарию и Хиву на реку Индус», который в связи со смертью императора не состоялся[214]214
  Эйдельман Н. Я. Грань веков. Политическая борьба в России. Конец XVIII – начало XIX столетия. М.: Мысль, 1982. С. 209, 222–223.


[Закрыть].

В 1797 году в составе Коллегии иностранных дел был образован Департамент для отправления дел, касающихся азиатских народов, а в 1818 году Петербургская академия наук создала в Петербурге Азиатский музей. Все это способствовало возникновению в России востоковедения как особого направления внешнеполитической, культурной и научной деятельности. Интерес русской элиты к Востоку проявлялся и в бытовой сфере. Так, Екатерина II решила однажды отметить свои именины непременно в духе восточных сказок «Тысячи и одной ночи» – рукописного памятника средневековой арабской и персидской литературы, который в России стал известен благодаря парижскому изданию начала XVIII века и его русским переводам второй половины этого столетия, неоднократно печатавшимися в Москве и Петербурге. Для оформления праздничного стола по мотивам арабских сказок императрица повелела заказать специальный фарфоровый сервиз «Мануфактуры Франца Гарднера» с отделанными золотом чашками, некоторые из которых были наполнены бриллиантами.

Все это имело далеко идущие последствия. Началось формирование «двойной идентичности» и поликультурности, соединявшей региональную культуру с культурой центра и мира. Россия становилась евроазиатской империей, официально провозглашенной 22 октября 1721 года, после победоносного окончания Северной войны и подписания Ништадтского мирного договора, отдавшего «в вечное владение» восточное побережье Остзейского (Балтийского) моря со всеми населявшими его народами (немцами, литовцами, латышами, евреями) и завершившего государственно-политическое объединение русского народа, значительная часть которого в течение столетий находилась за пределами Русского государства. В годы правления Елизаветы Петровны были легализованы буддизм и ламаизм, а во времена Екатерины II – ислам и иудаизм, что сопровождалось обязательной присягой их духовных лиц на верноподданство Российской империи и узаконением их управленческих структур, которые призваны были «отсечь» иноверие от внешних центров влияния, например, Тибета, Монголии, Китая в случае с буддистами, Турции и Ирана в случае с мусульманами. Благодаря такой «мультикультурной» политике России, впервые отразившейся в указе 17 июня 1773 года «О терпимости всех вероисповеданий…», входившие в состав страны восточные народы не стали православными и сохранили свои традиционные верования.

Именно в XVIII веке началось разделение национального, культурного, религиозного самосознания населения России, которая стала представлять собой этнически гетерогенную, многоконфессиональную державу – своеобразный конгломерат разнородных территорий, обладавших национально-культурной и религиозной спецификой, позволявшей им существовать на полуавтономных началах и управляться местными элитами, политически лояльными наднациональному петербургско-московскому центру. Россия, возложив на себя роль моста между Европой и Азией, «держателя равновесия» между Востоком и Западом, превратилась не просто в империю, а в осевой район мировой истории и политики. Не случайно царь Петр I был назван Великим по примеру императора Карла Великого, объединившего в начале IX века Западную Европу и сформировавшего Священную Римскую империю по образу и подобию Великой Римской империи. Российская империя была им под стать: например, 34 дня мчался фельдъегерь из Петербурга в Иркутск с известием о смерти Екатерины II и вступлении на престол Павла I, а на Камчатку эта новость о смене власти пришла лишь на следующий 1797 год, и такие необъятные просторы страны нуждались в жесткой централизации управления и унифицированных принципов существования: «Российская империя, – писала Екатерина II, – есть столь обширна, что, кроме самодержавного государя, всякая другая форма правления, вредна ей, ибо все прочие медлительнее в исполнениях…»[215]215
  См.: Эйдельман Н. Я. Грань веков. С. 8–9.


[Закрыть].

По сути, речь шла о создании своеобразной «империи Духа», некоего наднационального объединения различных территорий, этносов и народов, которых в титуле сына Екатерины II Павла I насчитывалось уже 51 – от «Самодержца Всероссийского: Московского, Киевского, Владимирского, Новгородского», «Царя Казанского, Астраханского, Сибирского, Херсонеса-Таврического», «Государя Псковского и Великого князя Смоленского, Литовского Волынского и Подольского», «Повелителя и Государя Иверских земель, Карталинских и Грузинских Царей и Кабардинских земель, Черкасских и Горских Князей», «Наследника Норвежского, Герцога Шлезвиг-Голштинского, Сторманского, Дитмарсенского и Ольденбургского» до «Великого Магистра Державного Ордена Святого Иоанна Иерусалимского и прочая, и прочая и прочая»[216]216
  Шильдер Н. К. Император Павел Первый. Историко-биографический очерк. СПб.: Издание А. С. Суворина, 1901. С. 208.


[Закрыть].

Многочисленные земли Российской империи были сплочены стремлением к существованию в едином сильном государстве, способном защитить всех их подданных, которые ради этой высшей цели готовы были отказаться от самостоятельного независимого существования. Но это был лишь идеал, а в жизни стал наблюдаться раскол России «на две половины: одну народную, которая ничего кроме своего русского не знала, и другую космополитическую, которая своего русского почти вовсе не знала»[217]217
  Леонтьев К. Н. Грамотность и народность // Леонтьев К. Н. Записки отшельника. М.: Русская книга, 1992. С. 382.


[Закрыть]. К ней частично принадлежала и верховная власть, о чем говорил такой факт: когда императрица Елизавета Петровна взошла на престол, то «послала на Камчатку штабс-фурьера Шахтурова, с тем чтобы он доставил к ее коронации (т. е. через полтора года) шесть пригожих, благородных камчатских девиц. Представления царицы о размерах собственной империи были приблизительными: только через 6 лет (и на 4 года позже коронации) царицын посланец с отобранными девицами достиг на обратном пути Иркутска…»[218]218
  Эйдельман Н. Я. Грань веков. С. 8.


[Закрыть], из которого до Петербурга ему надо было еще ехать и ехать.

Никогда ранее Русь не была так разделена на элитарную и народную как в XVIII веке, при этом стеной непонимания между ними явилось иностранное, главным образом западноевропейское, влияние, принесшее высшему классу просвещение, вольности и комфорт, а народу – рабство в форме крепостной зависимости. И хотя Петр I широко открыл доступ во дворянство людям простого происхождения, если те обладали деловыми качествами, талантами и знаниями, это не меняло общей социокультурной ситуации в стране, поражавшей иностранцев своими резкими контрастами, оппозицией доморощенного русизма и западного европеизма. С эпохи Петра I часть русского дворянства стала жить на два дома – отчий и заграничный. При этом для некоторых соотечественников пребывание на Западе превратилось в вынужденную меру, обусловленную страхом опалы царя, ибо рассеянные «по всем главным промышленным городам Европы… десятки русских учеников, за обучение которых Петр дорого платил иноземным мастерам», своим небезгрешным «поведением приводили в отчаяние приставленных к ним надзирателей» и, например, «учившиеся в Англии нашалили так, что боялись воротиться в отечество. В 1723 г. последовал одобрительный указ, приглашавший шалунов безбоязненно воротиться домой, во всем их прощавший и милостиво обнадеживавший в безнаказанности, обещавший даже награды “жалованьем и домами”», но ему мало кто верил[219]219
  Ключевский В. О. Соч.: в 9 т. IV. Ч. IV. С. 102, 228.


[Закрыть].

Нерадивые студенты были и в более поздние времена, их, в частности, видел в Лозанне Н. М. Карамзин, писавший о «наших любезных соотечественниках», которые «вместо того, чтобы успевать в науках, успевают в шалостях», и поэтому советовал не посылать «детей своих в Лозанну, где разве только одному французскому языку можно хорошо выучиться. Все прочие науки преподаются в немецких университетах гораздо лучше, нежели здесь… Нигде способы учения не доведены до такого совершенства, как ныне в Германии; и кого Платнер, кого Гейне не заставит полюбить науки, тот конечно не имеет уже в себе никакой способности»[220]220
  Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. Л.: Наука, 1984. С. 149.


[Закрыть].

Частой причиной невозможности вернуться в Россию были долги и отсутствие средств на дорогу, как, например, у студента Петра Витинского. Он смог покинуть Париж только благодаря материальной помощи в тысячу ливров архимандрита Святотроицкой лавры Флоринского, который в 1743 году передал деньги незадачливому соотечественнику через сестру русского посла во Франции А. Д. Кантемира. При этом не всегда бедность студентов объяснялась их мотовством, она, порой, коренилась в алчности их наставников, оставлявших себе большую часть средств, которые выделялись правительством России на обучение русского юношества. Так было, в частности, с Ф. В. Каржавиным, учившимся во Франции в 1754–1765 годы и находившимся на попечении книгопродавца Ж.-Т. Гериссана.

Гериссану Коллегия иностранных дел при Парижской миссии переводила жалование Каржавина в тысячу ливров, которое он большей частью присваивал себе и не давал Федору, отправленному им в пансион профессора Жана Вовилье, практически ничего. После жалоб Каржавина наставника сменили, но положение стало еще хуже: «Отчаяние, в которое повергает меня нищета, – писал Федор 1 января 1765 года из Парижа, – принуждает меня просить вас немедленно вызвать меня в Россию. С января месяца 1764 года до настоящего времени получил я лишь 100 рублей, да и эти деньги остались у секретаря г-на Хотинского, который, полагая себя моим воспитателем и опекуном, присвоил их несправедливо, под предлогом моего беспорядочного поведения, которое он ничем не может подтвердить. Одним словом, у меня ничего не осталось, чтобы оплатить долги, в этом году продал я все вплоть до постели, а сам спал в течение 3-х месяцев на соломе; я хочу немедленно вернуться в Россию, и если ни к чему не способен, то буду лучше солдатом, ибо это моя последняя надежда»[221]221
  Письма русских писателей XVIII века. С. 235.


[Закрыть]. Солдатом Каржавин не стал, а, окончив Сорбонну, прославился в качестве переводчика, литератора, путешественника, в 1773–1789 годы жившего не только в Европе, но и в Вест-Индии, на острове Мартиника Карибского моря Атлантического океана.