Текст книги "Культурное наследие русского зарубежья в диалоге цивилизаций XV – начала XX веков"

Несмотря на трудности заграничного существования, многие учившиеся в Европе русские студенты смогли получить прекрасное образование и сделать себе имя в науке и культуре, например первый русский президент Петербургской академии наук К. Г. Разумовский, президент Академии художеств, директор Публичной библиотеки А. Н. Оленин, автор первого фундаментального труда по истории России В. Н. Татищев или первые русские академики как в области науки – М. В. Ломоносов, В. Ф. Зуев, П. Б. Иноходцев, И. И. Лепехин, Н. Я. Озерецковский, С. Я. Румовский, так и живописи – А. П. Лосенко и Г. И. Угрюмов. Некоторые «птенцы гнезда Петрова», выучившись в Европе, проявили себя на военном, государственном и дипломатическом поприще, в частности учившийся в Оксфорде и ставший генерал-адъютантом князя Потёмкина Иван Родионович Кошелев, или князь Борис Иванович Куракин – генерал-майор, ветеран Северной войны, первый постоянный русский посол за рубежом, представлявший интересы России в Риме, Лондоне, Ганновере, Гааге и Париже. Скончавшись в 1727 году на посту русского посла во Франции, Б. И. Куракин оставил после себя большое литературное наследство, включавшее работы самых разных видов и жанров: «Дневник и путевые заметки князя Бориса Ивановича Куракина. 1705–1707», «Записки князя Бориса Ивановича Куракина о пребывании в Англии, отъезде в Россию к армии, путешествие с царем Петром Алексеевичем в Карлсбад и о назначении своем на съезд в Утрехт. 1710–1711–1712», «Записка князя Б. И. Куракина об отношениях держав и делах политических. 1718 г.» и другие, но самое важное – автобиография «Жизнь князя Бориса Ивановича Куракина им самим описанная», рисовавшая яркую картину взаимоотношения России с внешним миром конца XVII – первой четверти XVIII века[222]222
  Литературное наследие Б. И. Куракина в России было издано его потомком Федором Алексеевичем Куракиным: Архив князя Ф. А. Куракина / под ред. М. И. Семевского. Т. 1–10. СПб.: Тип. В. С. Балашева, 1890–1902.


[Закрыть].

Б. И. Куракин. Гравюра Петера Гунста 1717–1721. Петербург, Эрмитаж.

Русская знать, выезжавшая за рубеж по служебным, коммерческим, личным делам, на учебу, отдых, для «поправки плохого самочувствия» и так далее, обустраивалась на Западе всерьез и надолго: покупала земли, возводила дома и дворцы, собирала книжные и художественные коллекции, устраивала грандиозные балы, что привело к рождению мифа о сказочном богатстве России. Да и как ему было не возникнуть, если, например, только один светлейший князь А. Д. Меньшиков держал в Амстердамском и Лондонском банках 9 млн рублей, а также бриллианты и драгоценности на сумму в 1 млн рублей, и это притом что весь государственный бюджет России в 1724 году равнялся 6 млн. 243 тыс.197 рублям[223]223
  Лабутина Т. Л. Указ. соч. С. 25.


[Закрыть]. Именно с эпохи Петра I начался вывоз капиталов за рубеж, позволявший русской элите не отказывать себе в Европе практически ни в чем. Так, в Париже Карамзин встретил однажды некоего русского «Г. У.», как ему показалось небогатого, но тем не менее сумевшего «собрать прекрасную библиотеку и множество редких манускриптов на разных языках», среди которых имелись «оригинальные письма Генриха IV, Людовика XIII, XIV и XV, кардинала Ришелье, английской королевы Елизаветы и проч.», завораживавшие любителей старины и заставлявшие прицениваться богачей[224]224
  Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. С. 275.


[Закрыть]. Всеобщее восхищение в Париже вызывала и княгиня Е. К. Голицына (урожденная Кантемир), в доме которой собирался высший свет и творческая элита Франции, оставившая потомкам ее яркий художественный образ.

Подтверждали миф о русском изобилии и небывало щедрые условия контрактов, заключавшихся с иностранцами, по которым им выплачивались большие оклады, давались казенные квартиры, предоставлялось право в любой момент уехать домой со всем нажитым в России имуществом. Например, договор шотландского профессора Абердинского университета, математика, астронома и специалиста в морских делах Генри Фарварсона (Henry Farquharson), с которым царь познакомился в Лондоне в 1698 году, предусматривал выплату за каждого русского ученика 50 фунтов стерлингов, предоставление готовой квартиры и выдачу кормовых денег[225]225
  Жизнеописания первых российских адмиралов или опыт истории российского флота. Ч. 1. СПб.: Морская типография, 1831. С. 71.


[Закрыть]. За десять лет Генри Фарварсон, как отмечалось в его письме графу Ф. М. Апраксину от 10 января 1710 года, выучил и отправил на стажировку в Англию 50 учеников, следовательно, его доход составил 2,5 тыс. фунтов стерлингов, и это не считая оплаты работ по написанию и редактированию учебной литературы[226]226
  Там же. С. 72.


[Закрыть].

Портреты Екатерины Голицыной кисти Ж.-М. Натье Париж, 1757 и кисти Л.-М. ван Лоо, 1759.

Очень высоко ценил Петр I французских мастеров, снискавших громкую известность в Европе. В 1716 году царь пригласил в Россию «знаменитого в свое время французского архитектора Леблона, “прямую диковину”, как называл его сам Петр, дал ему в Петербурге казенную квартиру на три года и жалованья 5 тысяч рублей… с правом выехать через пять лет из России со всем имуществом беспошлинно»[227]227
  Там же. С. 101.


[Закрыть]. Правда, такие деньги платились не всем и, например, итальянский архитектор Доменико Трезини, прибывший в Россию в 1703 году, получал в пять раз меньше, однако жизнь его сложилась намного удачнее, чем у Жана-Батиста Леблона, скончавшегося через два года после приезда в Петербург, тогда как Трезини прожил в России тридцать лет и умер в начале 1734 года в собственном особняке на Университетской набережной, оставив после себя талантливых русских учеников и большое культурное наследство.

Вместе с Доменико Трезини в 1703 году в Россию прибыла большая артель мастеров, работавших не только по заказам Петра I, но и русской знати, в частности Бориса Алексеевича Голицына, у которого в одной только подмосковной усадьбе Дубровицы трудилось «более сотни иностранцев – поляков, немцев, итальянцев»[228]228
  Красилин М. Знаменская церковь в Дубровицах // Наше Наследие. 1991. № V (23). С. 143.


[Закрыть]. Там с 1690 года архитектором Тессингом велось строительство каменного храма, призванного отражать европейские вкусы князя и быть не таким, как у всех, над чем работали Пьетро Джемми, Галеас Квадро, Доменико Руско, Карло Феррара. В результате получилась русская церковь в западном убранстве итальянского барокко и северного ренессанса, восторгавшая европейца Б. А. Голицына, но сильно смущавшая православных людей «прелестью латинской». Все сомнения и вопросы снял Петр I, приехавший 11 февраля 1704 года в усадьбу Дубровицы вместе с царевичем Алексеем и местоблюстителем патриаршего престола, митрополитом Стефаном Яворским. Их высочайшее освидетельствование завершилось торжественным освящением Знаменской церкви, которая стала уникальным произведением русского церковного зодчества и, благодаря своим западным реминисценциям (в скульптуре, резьбе, лепнине), наглядным выражением россики.

Для многих русских людей XVIII века перенесение западных традиций церковного и гражданского зодчества (Австрии, Богемии, Германии, Италии, Швейцарии) в Россию казалось чужеродным и даже кощунственным, им претило украшение аллегорическим декором и античными скульптурами зданий, интерьеров, садов и парков. Дело доходило порой до вандализма, вынуждавшего петербургскую власть даже выставлять караул, как-то было, например, в Летнем саду, где Венеру Таврическую от возмущенной публики охранял часовой. Однако Петра I и его сподвижников это не останавливало, и уже к концу первой четверти XVIII века произошел синтез русских хором с западноевропейской архитектурой и оформление дворцово-паркового ансамбля как части отечественной культуры. На него были возложены не только государственно-представительская и имущественно-бытовая, но и художественно-эстетическая, а также символическая функции: дворцово-парковый ансамбль интерпретировался как «храм монархии» и «храм власти», призванный прославлять достижения империи и выполнять роль зримых проводников новых политических, экономических, культурных тенденций[229]229
  См. подробнее: Малафеева С. Л. Специфика столичных дворцово-парковых ансамблей России как объект культурного наследия (XVIII – нач. XX вв.): автореф. Дис. … кан. ист. наук. М.: РИК, 2000. – 34 с.


[Закрыть]. Это же относилось и к формированию усадебных комплексов отечественной элиты, например Останкинской усадьбы и дворца Н. П. Шереметева, в котором участвовали Ф. Кампорези, Дж. Кваренги, В. Бренна, создавшие по воле графа театрально-дворцовый ансамбль в духе храма искусств.

Знаменская церковь в пос. Дубровицы Подольского р-на Московской обл. Россия.

Активный перенос на русскую почву традиций западноевропейской культуры стал возможен благодаря существенному изменению состава приезжавших в Россию иностранцев, трудившихся на ниве искусства: если в средневековой Московии большинство составляли военные музыканты, трубачи и барабанщики, то в петровское время пальма первенства перешла к художникам, граверам, скульпторам и архитекторам. И хотя музыканты по-прежнему продолжали прибывать на Русь – Христиан Абель и Иоганн Прейслер из Германии, Христиан Адлер из Дании, Адам Драен (Драгим), Иван Фридрих Перч, Ян Свейн (Швин) из Швеции и другие, в начале XVIII века на первое место среди иностранцев творческих профессий вышли мастера изобразительного искусства. Одни из них были живописцами русского царского двора, другие – архитекторами, граверами, резчиками, медальерами и декораторами дворцов, особняков, храмов, садово-парковых строений, третьи – ювелирами, мастерами золотого и серебряного дела, четвертые – преподавателями «всех муз» и наставниками русских учеников, пятые – просто вольными художниками и так далее.

Уже в 1687 году, во времена регентства царевны Софьи при малолетних братьях Петре и Иване, в Москву прибыли шведские живописцы Иона и Вилим Гек, за которыми через два года также из Швеции приехал живописец Вилим Кохен; в 1697–1698 годы Русь посетили корабельный художник из Лотарингии Иоганн Кирхберген, живописец из Ост-Индии Ян Тютекурен и художник-гравер из Голландии Адриан Шонебек (Шхонебек). В начале XVIII века в России стали работать граверы Питер Пикарт и Хендрик Девитт из Голландии, художники Яков Банкино из Швейцарии и супруги Иоганн и Доротея Гзель из Германии, Луи Каравак из Франции, скульптор Карло Бартоломео Растрелли из Италии, архитекторы Иоганн Бликлант из Голландии, Николас Фридрих Гербер из Швейцарии, Франсуа Майро (Мерольт) из Франции и другие.

Их стараниями были возведены обширные архитектурные комплексы, прежде всего в новой столице России – Санкт-Петербурге и его пригородах с роскошными внутренними интерьерами, которые всем своим великолепием подчеркивали силу и богатство Российской империи. Привнесенные из Европы понятия архитектурного проектирования зданий («наука делания чертежей»), архитектурной графики, садово-парковой архитектуры, а с ними и новые профессии – архитектора-проектировщика, художника архитектуры, чертежника, гравера, рисовальщика, садовника-мастера пейзажного искусства и другие, – заменившие традиционное на Руси строительство по канону и образцу, дали блестящие результаты. Иностранные мастера не только познакомили россиян с разными стилями архитектуры, техникой художественной работы, жанрами живописи (батальной, портретной, пейзажной, натюрмортной) и композиционными приемами, но и заложили основы для будущего превращения России в один из мировых центров художественной культуры. Это стало возможным благодаря основанию русских художественных школ, в которых «влияние мастеров-иностранцев на русскую живопись XVIII века было так велико, что практически все наши художники были либо их прямыми учениками, либо копиистами»[230]230
  Алексушина Т. Указ. соч. С. 6.


[Закрыть]. Не случайно некоторые из европейских мастеров, например Б. Ф. Растрелли и К. И. Росси, были удостоены высокого звания «почетный вольный общник», которое присуждалось Императорской академией художеств за выдающиеся заслуги в области искусства.

Наиболее почетной и вместе с тем обременительной являлась должность придворного живописца – «гофмалера», введенная Петром I с целью художественного отображения царской жизни или, как отмечалось, например, в договоре саксонского портретиста И. Г. Таннауера (Johann Gottfried Tannauer), «его величеству живописью портретов больших и малых в миниатюре имея искусство в обеих наилучшим моим художеством служить»[231]231
  Маркина Л. «Счастливая звезда» придворного живописца в России // Русское искусство. 2006. № 3. С. 10; Она же. Придворный живописец в России: раб или творец? // Труды Государственного Эрмитажа XXXVI. Российский императорский двор и Европа. Диалоги культур: Избр. матер. конференции. (Гос. Эрмитаж, 18–20 октября 2005 г.). СПб., 2007. С. 231–238.


[Закрыть]. Петр I хорошо понимал, что искусство не только украшает власть, но и закрепляет ее величественный образ на века, поэтому в художественном ансамбле императорских дворцов портрет должен был занять особое место, и средств на него царь не жалел. Немец Иоганн Готфрид Таннауэр, став первым «гофмалером» русского двора, получил от него казенную квартиру и жалованье в размере 1500 гульденов или 750 ефимков, право содержать за казенный счет одного служителя и получать за казенный счет все необходимые для работы материалы – краски, кисти, холсты, свечи, дрова. Кроме того, живописцу давалось право в любой момент покинуть Россию, если «его работа не будет угодна или обычай земли и воздух не позволят ему далее оставаться»[232]232
  Маркина Л. «Счастливая звезда» придворного живописца в России. С. 11.


[Закрыть]. На таких условиях И. Г. Таннауэр в 1710 году приехал из Вены в Россию и шестнадцать лет верно и преданно служил царю, отобразив его облик на многих полотнах вплоть до последнего «На смертном одре» 1725 года. Также Таннауэр написал портреты «всей фамилии их величества» и ее окружения – супруги Екатерины I, царевича Алексея, двух принцесс, князя и княгини Меньшиковых, адмирала Ф. М. Апраксина, графа П. А. Толстого, графа П. И. Ягужинского и других.

Таннауэр И. Г. Портрет Петра I. 1716 г. Музеи Московского Кремля, Россия.

Искусство стало блистательной частью россики XVIII века. Собственно, именно творчество западноевропейских живописцев на русскую тему и дало начало россике, наглядно и выразительно обеспечивавшей взаимосвязь и преемственность разных культурных традиций. Символом художественной россики XVIII века была фигура Петра I, которая уже в период Великого посольства поражала иностранцев своей мощью и новизной. Европейские мастера Англии, Германии, Голландии, Дании и других стран писали портреты Петра I, создавали памятники, чеканили медали, выпускали открытки, формировали посвященные ему экспозиции и музеи и даже сочиняли оперы, как, например, композитор Л.-А. Жульен, музыкальная драма которого «Петр Великий» («Petrogrande») в 1852 году шла в лондонском театре Ковент-Гарден.

Кнеллер Г. Портрет царя Петра I. Утрехт, 1698. Лондон, Великобритания.

Иконография русского царя формировалась такими авторами, как А. Белли, Ян Веникс, Адриан ван дер Верфф, Луи Каравакк, Годфрид Кнеллер, Бенедикт Кофр, Карел де Моор, Жан-Марк Натье, Иоганн Готфрид Таннауэр. Живописные полотна с изображением Петра I украсили коллекции английского королевского собрания картин во дворце Гемптон-Корт, Музея Резиденции в Мюнхене, немецкого собрания во дворце города Бад-Пирмонта и собрания Брауншвейгского музея, Амстердамского исторического музея, собрания Финансового департамента Флоренции и, конечно же, русских музеев, прежде всего Эрмитажа и Московского Кремля.

Квинтэссенцией художественной россики XVIII века, посвященной Петру Великому, стала скульптура Э. М. Фальконе «Медный всадник» со словами «Petro primo Catharina secunda» – «Петру Первому Екатерина Вторая». Эти два императора превратили региональную страну на северо-востоке Европы под названием Московская Русь в мощную державу – Российскую империю, вставшую вровень с великими империями мира. Не случайно в конце XVIII века родилась крылатая фраза: «Петр россам дал тела, Екатерина – душу»[233]233
  Ключевский В. О. Соч.: в 9 т. Т. IV. Ч. IV. С. 185.


[Закрыть].

Те начала, что были широко внесены в русскую жизнь при Петре I, дали впоследствии богатые плоды в области духовной и материальной культуры уже после него, главным образом во второй половине XVIII столетия. Как говорил П. А. Вяземский, Петр I – «русский силился сделать из нас немцев, немка (Екатерина II – Т. П.) хотела переделать нас в русских»[234]234
  Вяземский П. А. Полное собрание сочинений князя П. А. Вяземского: Т. 1–12. Т. IX. СПб.: Изд. гр. С. Д. Шереметева, 1884. С. 112.


[Закрыть]. Затем к екатеринискому памятнику Фальконе добавился памятник Петру I Растрелли, поставленный у Михайловского замка по воле императора Павла I со словами «Прадеду правнук 1800», что также подчеркивало преемственность и родство с Петром Великим. Все это наложило своеобразный отпечаток на характер отечественной истории не только XVIII, но и последующих веков.

К. Б. и Ф. Растрелли. Памятник Петру I. 1747. Петербург, Россия.

Со времен Петра Великого и в течение всего XVIII века в России работало восемь придворных живописцев, по-немецки называвшихся «гофмалерами», которые призваны были создавать величественный образ власти, что нашло даже отражение в особом указе императрицы Елизаветы Петровны от 11 марта 1747 года «О неписании портрета ее императорского величества неискусным мастерам». Среди придворных живописцев семь было иностранцев – саксонец И. Таннауэр, гасконец Л. Каравак, шваб Георг Христоф Гроот, австриец Георг Гаспар Преннер, итальянец Стефано Торелли, британец Ричард Бромтон, немец Гебхард Кюгельхен и лишь один русский – Иван Никитин, прошедший обучение в Италии[235]235
  Маркина Л. «Счастливая звезда» придворного живописца в России. С. 10–21.


[Закрыть]. Помимо них, придворным живописцем малого двора великого князя Павла Петровича с 1780 года были французы Франсуа Виоллье и Жан Луи Вуаль. Последний после тринадцати лет работы на этом посту вынужден был покинуть Россию, так как отказался подписать указ Екатерины II, напуганной революцией во Франции, об отречении от своей французской родины. А вот «считавший Россию своей настоящей родиной» Франсуа Виоллье, прожил в ней почти полвека и оставил о себе память не только как портретист, но и декоратор Павловска, а также «инспектор при миниатюрном его величества кабинете»[236]236
  Белавская К. П. Художник Ф. Виоллье и его работы в Павловске // Памятники культуры. Новые открытия. Письменность. Искусство. Археология. Ежегодник 1977. М.: Наука, 1977. С. 311.


[Закрыть]. Наконец, нельзя не сказать и о том, что хорошим художником была вторая жена Павла I Мария Федоровна, урожденная София-Доротея Вюртембергская, которая была даже включена немецким историком искусства Г. К. Наглером в биографический словарь европейских художников, имевший широкое распространение в мире[237]237
  Neues allgemeines Künstler-Lexicon oder Nachrichten aus dem Leben und den Werken der Maler, Bildhauer, Baumeister, Kupferstecher, Formschneider, Lithographen, Zeichner, Medailleure, Elfenbeinarbeiter, etc. Bearbeitet von Dr. G. K. Nagler. Bd. 22. München: Verlag von E. A. Fleischmann, 1835–1852.


[Закрыть].

Гроот Г. Екатерина I на коне в сопровождении арапчонка. Таллин, Эстонский художественный музей.

Придворные живописцы создали обширную галерею парадных портретов русской императорской фамилии и сотни произведений на русскую тему, образовавших золотой фонд художественной россики. Он постоянно дополнялся произведениями других иностранных художников, работавших в России: А. Р. де Гаск, П. Гонзага, Э. Виже-Лебрен, М.-А. Колло, Лукаса Пфандцельта, Пьетро Ротари, Луиса Токке, Иоганна Франкарта, Иоганна Штенглина и других[238]238
  Sawinow A. N. Auslandische Kunstler in Russland // Geschichte der russischen Kunst. Bd. VI. Dresden: Verlag der Kunst, 1976. S. 323–331.


[Закрыть].

Каравак Л. Портрет царевен Анны Петровны и Елизаветы Петровны. 1717 г. С.-Петербург, Русский музей.

Каравак Л. Портрет императрицы Елизаветы Петровны. 1750. Русский музей, Петербург, Россия.

Торелли С. Коронационный портрет Екатерины II. 1763–1766. Русский музей, Петербург, Россия.

Важный вклад в художественную россику внесло искусство гравюры. Приезжавшие в Россию граверы-иностранцы «создали целые серии гравюр с портретами русских лиц», начиная с «гравюры черной манеры, сделанной Джоном Смитом с портрета молодого Петра Первого, написанного с натуры Г. Кнеллером», продолжая очень редкой гравюрой 1740 года с портретом малолетнего императора Иоанна Антоновича (Ивана VI) и завершая разными гравюрами русских императриц – Анны Иоанновны, Елизаветы Петровны, Екатерины Великой[239]239
  Романов П. Мои гравюры и книги // Наше наследие. 1991. № III (21). С. 18.


[Закрыть]. Один только немецкий гравер Георг Фридрих Шмидт (Georg Friedrich Schmidt) за пять лет работы в Петербурге (1757–1762) создал несколько десятков произведений, целую галерею портретов – императрицы Елизаветы Петровны (по живописному оригиналу работы Луи Токке), канцлера Российской империи, графа М. И. Воронцова, гетмана Малороссии, графа К. Г. Разумовского и других.

Развитие графического искусства в России способствовало складыванию русской школы графики и русской журнальной иллюстрации как особого жанра графических искусств. Конечно, в XVIII веке «русские издатели и граверы ориентировались на лучшие образцы европейского искусства книги», постоянно учились на них, но и «нередко творчески дополняли, перерабатывали» их, в результате чего «появлялись оригинальные произведения, на общем с европейскими мастерами языке – и художественном, и аллегорическом, и техническом»[240]240
  Каск А. Н. Жанровая структура, сюжетика, эстетика журнальной иллюстрации в России XVIII–XIX вв.: автореф. дис. … кан. искусств. М.: РИК; Росс. Академия художеств, 2011. С. 15.


[Закрыть]. Так, Петербургская академия наук с 1755 года начала печатать иллюстрированный журнал «Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащих», а в 1774–1776 годы было издано тринадцать номеров журнала-альбома «Открываемая Россия, или Собрание одежд всех народов, в Российской империи обретающихся», ставший первым русским художественным журналом, в котором главное место отводилось изобразительному материалу. Он был представлен иллюминированными акварелью гравюрами Христофора Рота, выполненными по рисункам участников академических экспедиций и образцам национальных костюмов, хранившихся в Кунсткамере. При этом пояснительные тексты к иллюстрациям «Открываемой России» давались на русском, французском и немецком языках, так же как и титульные листы всех номеров этого журнала-альбома, что указывало на его тесную связь с европейской культурой.

Неизвестный художник. Портрет императрицы Анны Иоанновны. Нюрнберг, Германия.

Органичной частью россики XVIII века стала скульптура, привнесенная на русскую почву такими ваятелями, как Б. К. и Б. Ф. Растрелли, А. Шлютер, Н. Пино, Н. Ф. Жилле, Э. М. Фальконе. Благодаря их деятельности скульптура прочно и навсегда вошла в русскую жизнь в качестве неизменного атрибута оформления дворцов, храмов, парков, фонтанов и площадей. Особенно много искусных мастеров было при дворе императрицы Екатерины II, великолепие которого создавали Баризьен, Гергардт, Гроoт, Лампи, Каспар, Кнаппе, Крейцингер, Майр, Миллер, Набгольц, Паульсон, Патерсен, Тишбейн, Шварц, Хойзер, Эриксен и другие[241]241
  Маркина Л. А. Немецкая «россика» XVIII – начала XX века // Изобразительное искусство российских немцев XVIII–XX веков. М.: Варяг, 1997. С. 7–41.


[Закрыть]. Одни из них приезжали в Россию на короткий срок, другие оставались в ней навсегда.

Иностранные мастера внесли существенный вклад не только в формирование россики, но и в создание художественной среды России, складывания институциональных форм ее развития, становления отечественных школ. Так, уроженец Германии Якоб Штелин (Jacob von Stäehlin) в 1741 году возглавил художественный департамент Петербургской Академии наук, а когда он шесть лет спустя был преобразован в Академию изящных искусств, взял ее в свое управление и заботился о становлении русских школ рисунка, портрета, гравюры, анималистики. За сорок лет работы Штелин составил подробный перечень императорских и частных петербургских коллекций, а также художников России, став фактически первым историком русской живописи XVIII века[242]242
  См.: Штелин Я. Записки об изящных искусствах в России: в 2 т. М.: Искусство, 1990.


[Закрыть]. Немецкие художники Георг Христоф Гроот (Georg Christoph Grooth) и Лукас Конрад Пфандцельт (Lucas Conrad Pfanzelt) участвовали в комплектовании и организации собрания Эрмитажа, коллекции для которого по воле Екатерины II приобретались в Европе[243]243
  Маркина Л. А. Портретист Георг Христоф Гроот и немецкие живописцы в России середины XVIII века. М.: Памятники исторической мысли, 1999. – 296 с.


[Закрыть]. Пфандцельт являлся хранителем и реставратором живописи императорских дворцов Петербурга и его пригородов, а с 1764 года, времени создания Эрмитажа, и его хранителем. Во многом благодаря Пфандцельту в России сложилась национальная школа реставрации и подготовлены первые русские мастера. Много сделал для становления русского архитектурного образования француз Жан-Батист-Мишель Валлен-Деламот (Jean-Baptiste Vallin de la Mothe) – первый профессор Петербургской Академии художеств, основавший отечественную школу зодчих и установивший для ее лучших учеников привилегию пенсионерства за границей.

Б.-К. Растрелли. Портрет Петра I. 1723–1729. Государственный Русский музей, Петербург, Россия.

Образование в новой России было главным проводником западного влияния. Со времен Петра I оно включало три звена: гимназию, университет, академию. Языком преподавания, а затем и русской учености в течение долгого времени была латынь, немецкий, французский и английский языки. Например, будущий русский государственный деятель М. Н. Муравьёв в университетской гимназии Москвы посещал класс «латинский начатков риторики», класс «высшего французского стиля», класс «высшего немецкого стиля», класс «российского стиля и переводов с немецкого языка», а также предметные классы географический, геометрический и другие. В созданном в 1755 году Московском университете в первое десятилетие вообще не было ни одного русского преподавателя, все приглашенные из Европы профессора, соответственно и лекции читались на латинском, немецком, французском языках, и только с 1767 года – по-русски. И хотя вскоре положение изменилось и даже сама императрица Екатерина II, немка по рождению и воспитанию, стала советовать знати, «чтоб детей ваших не посылать в Немецкие училища, ибо во многих из них теперь ученые разделилися на два класса, равно для общества вредные: одни явные безбожники, а другие лицемерствуя стараются отклонить умы от участия в делах света, на котором однакож по воле Божией живем…»[244]244
  Письмо Екатерины II к князю М. М. Голицыну о посылке детей его в Немецкие училища // Русский архив. 1865. Вып. 9. С. 1138.


[Закрыть], это уже не могло перечеркнуть заданную Петром I европейскую парадигму развития. В том числе сына Екатерины II – Павла I, который благодаря иностранным учителям и европейскому путешествию 1781–1782 годов[245]245
  См.: Currus triumphales ad adventum clarissimorum Moschoviae principum Pauli Petrovitz et Mariae Theodorownae conjugis regali ornandum spectaculo in Divi Marci Venetiarum foro die 24. Januarii anno MDCCLXXXII… Venezia, si vende alla casa di Fossati in Castelforte a S. Rocco, 1782.


[Закрыть] полюбил все немецкое и даже католическое, начиная с Папы Римского и заканчивая Мальтийским и Иезуитским орденами.

Н.-Ф. Жилле. Бюст И. И. Шувалова. Государственный Русский музей, Петербург, Россия.

Современник Павла I Ф. Ф. Вигель так описывал императора: «…Восточный владыка, одетый, однако ж, в мундир прусского покроя с претензиями на новейшую французскую любезность и рыцарский дух средних веков; Версаль, Иерусалим, Берлин были его девизом, и таким образом всю строгость военной дисциплины и феодального самоуправления умел он соединить в себе с необузданною властию ханскою и прихотливым деспотизмом французского дореволюционного правительства»[246]246
  Вигель Ф. Ф. Записки. М.: Артель писателей «Круг», 1928. Т. 1. С. 77.


[Закрыть]. Император Павел I стал воплощением «просвещенного абсолютизма» Фридриха II Прусского и Екатерины II, что породило крайне противоречивую политику, сочетавшую заботу об «общем благе» России с жесткими методами управления. Он требовал от Наполеона передачи Мальты под русскую корону, предлагал Папе Пию VII переселиться в Россию, мечтал о том, чтобы все международные споры решались не войной, а дуэлью между главами иностранных государств.

Вместе с тем, несмотря на все причуды русской власти, ее союз с эпохой Просвещения позволял вести протяженный во времени и пространстве культурный диалог с Европой и использовать ее достижения на благо отечества. В течение всего XVIII века иностранные специалисты активно приезжали в Россию. Так, шведская община протестантской церкви Святой Екатерины в Петербурге, по данным ее главы, пастора Эрика Густафа Эрстрёма, в 1733 году насчитывала примерно 800 человек, а столетие спустя включала уже 3607 человек, из которых «2711 были уроженцами Финляндии, 550 происходили из Швеции, 43 из Дании, 5 из Норвегии, а 298 из других областей. Наиболее широко были представлены ремесленники, за ними шли девушки-служанки, затем ученые, художники, фармацевты, учителя, студенты, гражданские чиновники, офицеры, купцы и фабриканты»[247]247
  Рогинский В. Дневник финляндского студента // Наше Наследие. 1991. № V (23). С. 66; Эрстрём Эрик Густаф. Историческое описание общин Св. Екатерины и Св. Марии, или шведская и финская общины в С.-Петербурге с краткими сведениями о всех общинах в Российской империи, подчиняющихся евангелическому соборному капитулу в С.-Петербурге. Або, 1829 (Erich Gustaf Ehrström: Historisk Beskrifning öfwer S: t Catharina och S: t Maria Församlingar, eller Swenska och Finska Församlingarna i S: t Petersburg. Åbo: J. C. Frenckell & Son, 1829).


[Закрыть]. Такой профессиональный расклад был характерен и для других иностранных общин России, в которых особым почетом пользовались инженеры, архитекторы, деятели искусств и ученые – Г. З. Байер, Г. Б. Бильфингер, Т. Гербер, Я. Герман, Х. Гольдбах, Г. К. Гроот, братья Д. и Н. Бернулли, Г. Ф. Миллер, Х.-Ф. Стефан, Э. М. Фальконе, А.-Л. Шлёцер, Я. Я. Штелин, В. Эриксен и другие.

Как и при Петре I, иностранцам создавались в России благоприятные условия и, например, Екатерина II, приглашая через своего секретаря австрийского художника Джованни Баттиста Лампи, писала, «что он, предприняв сей путь, не будет раскаиваться и что здесь конечно найдет свои выгоды»[248]248
  Цит. по: Алексушина Т. Указ. соч. С. 12.


[Закрыть]. Под ними прежде всего подразумевались высокие оклады, существенно отличавшиеся от оплаты труда местного населения, не говоря уже о крепостных, содержание которых с экономической точки зрения было очень выгодным, особенно по сравнению с большими гонорарами и дорогостоящими заказами вольным специалистам. Так, лейб-медик императрицы Анны Иоанновны, лифляндец Фишер, который до этого «долго перебивался в Риге, занимаясь практикой как доктор медицины», при русском императорском дворе стал получать 16 тыс. рублей в год, что удивляло даже бывалых иностранцев, не говоря уже о русских людях[249]249
  Haven P. von. Op.sit. S. 349–350.


[Закрыть]. А в период правления Елизаветы Петровны в Париж к Вольтеру, работавшему по заказу императрицы над «Историей Петра Великого», граф И. И. Шувалов отправлял курьера не только с материалами для книги, но и «двумя тысячами червонцев в подарок»[250]250
  Письма русских писателей XVIII века. C. 216.


[Закрыть].

Ж.-А. Гудон. Вольтер. 1781 г. Государственный Эрмитаж. Петербург, Россия.

В то время многие просвещенные россияне восторгались Вольтером, читали его работы, вели с ним переписку, смотрели в Париже театральные постановки его пьес, встречались с ним в салонах или, как Шувалов, бывали даже у него дома в Ферне. В 1760 году Вольтер написал пьесу «Русский в Париже», и хотя издал он ее под псевдонимом «секретаря русского посольства Ивана Алетова», для россиян имя ее автора не являлось тайной. Поклонницей Вольтера долгое время была и Екатерина II, писавшая ему письма, искавшая у него совета в деле управления Россией и говорившая: «Вольтеру обязана я своим образованием»[251]251
  Плисс М. Вольтер и Россия // Партнер (Германия). 2008. № 7 (130). С. 81.


[Закрыть]. А вслед за государыней-матушкой так считала и русская знать, взявшая моду на вольтерьянство, на фразы о свободе, о естественных правах и естественной религии человека. Сочинения Вольтера на русский язык переводили Ломоносов, Кантемир, Сумароков, Баратынский. За годы правления Екатерины II в России было издано «около 60 самых значительных произведений Вольтера», немалое их число ходило в рукописях, причем не только в столичных городах, но и в провинции[252]252
  Брянцев М. В. Круг чтения и литературные интересы русского купечества в первой половине XIX в. // Книга. Культура. Общество: Сб. науч. трудов по материалам 12-х Смирдинских чтений. Т. 154. СПб.: СПГУ культуры и искусства, 2002. С. 98.


[Закрыть]. После смерти Вольтера, в 1778 году Екатерина II купила во Франции его библиотеку в почти семь тысяч книг, часть переписки, мраморную скульптуру «Вольтер, сидящий в кресле» Жана-Антуана Гудона и издала собрание его сочинений в пяти томах.

Не жалела средств Екатерина II и на сохранение творческого наследия другого энциклопедиста и просветителя – Дени Дидро. В 1765 году она за 15 тыс. ливров приобрела его французскую библиотеку на условиях сохранения за ним права постоянного пользования, то есть сделала Дидро пожизненным библиотекарем юридически уже принадлежавшей России, но фактически находившейся в его обиходе библиотеки, что выразилось формулой «библиотекарь ее величества Екатерины II с правом проживания в Париже». За это, а также за поиск, отбор и приобретение в Европе картин для русского Эрмитажа императрица определила Дидро жалование – одну тысячу франков в год и выплатила его за 50 лет вперед. Но он столько не прожил. В 1773 году Дидро по приглашению Екатерины II приехал в Петербург. Он остановился в доме княгини Марии Павловны Нарышкиной, где, видимо, ему было настолько хорошо, что, возвращаясь домой во Францию, он взял с собой не только свой портрет кисти Д. Г. Левицкого, но и подаренный ему ее портрет, написанный художником во время пребывания Дидро в Петербурге. Портрет Нарышкиной долго хранился у наследников философа-энциклопедиста, пока в 1916 году не попал в картинную галерею Музея Лувра. Что же касается портрета Дидро, то в настоящее время он находится в швейцарском собрании Музея искусства и истории города Женевы.