Текст книги "Культурное наследие русского зарубежья в диалоге цивилизаций XV – начала XX веков"

Одним из самых известных описаний Московского царства XVI века является сочинение австрийского дипломата, офицера, писателя, барона Сигизмунда фон Герберштейна (Siegmund von Herberstein). Он в качестве посла Габсбургов дважды приезжал в Московию: в 1517 и 1526 годы. Умный и наблюдательный, Герберштейн всегда подмечал массу деталей и черт, присущих разным странам и народам, которых он посещал в составе дипломатических миссий и посольств. Не стала исключением и Московия. Ее он изучал внимательно и придирчиво, собирал информацию, вел дневники, запоминал рассказы приставленного к нему русского переводчика Дмитрия Герасимова, знакомился с тем, что было известно о Московии ранее, в частности, с трактатом Иоганна Фабри «Религия московитов». Опираясь на него, но более всего на свои непосредственные впечатления от увиденного на Руси, Сигизмунд Герберштейн создал свое описание Московии – «Записки о московитских делах» («Rerum Moscoviticarum Commentrii»), которые прославили его на века. Впервые они были изданы в 1549 году в Вене, а затем, переведенные с латыни на другие языки, опубликованы в 1550 году в Венеции, в 1607 году в Лондоне и других городах. Согласно антикварному каталогу 1899 года библиотеки русского чрезвычайного посланника при Баварском дворе, тайного советника Д. П. Северина, известно десять раритетных изданий «Записок о московитских делах» Герберштейна[38]38
  Hiersemann Karl W. Антикварный каталог. Путешествия в России в Европейской, Азиатской части и в соседних с Россией странах. География, этнография и народное хозяйство. Из библиотеки Тайного советника Дмитрия Петровича Северина, чрезвычайного посланника при Баварском дворе. Лейпциг. 1899. № 259.


[Закрыть], но вполне возможно, что их имеется и больше.

В России сочинение Герберштейна было введено в научный оборот членом Императорской Петербургской Академии наук Ф. П. Аделунгом, посвятившим Герберштейну и его посещению Московии отдельную большую книгу, написанную, правда, по-немецки[39]39
  Adelung F. Siegmund Freiherr von Herberstein. Mit besonderer Ruecksicht auf seine Reisen in Russland / geschildert von Friedrich Adelung. St. Petersburg: тип. Н. Греча, 1818. – 513 с.


[Закрыть]. На ее основе в 1857 году была скомпилирована обзорная статья, вошедшая в первый выпуск студенческого сборника Петербургского университета. Наконец, полностью на русском языке «Записки» Герберштейна вышли в 1866 году в переводе И. Анонимова и с латинского базельского издания 1556 года[40]40
  Записки о Московии (Rerum Moscoviticarum Commentrii) барона Герберштейна. С латинского базельского издания 1556 года перевел И. Анонимов. СПб.: Тип. В. Безобразова и К°, 1866. – 230 с.


[Закрыть]. С этого времени «Записки» стали активно использоваться в отечественной литературе разных жанров и направлений и до сих пор являются одним из ключевых источников по истории Московского государства, его географии, политике, управления, судебной системы, культуры[41]41
  Герберштейн С. Записки о Московии: в 2 т. М.: Памятники исторической мысли, 2008. Т. 1: Латинский и немецкий тексты, русские переводы с латинского А. И. Малеина и А. В. Назаренко, с ранненововерхненемецкого А. В. Назаренко. – 776 с.; Т. 2: Статьи, комментарий, приложения, указатели, карты. – 656 с.


[Закрыть].

Необычным историческим документом о Московии середины XVI века был Отчет английского моряка, «кормчего плавания» Ричарда Ченслера «о путешествии по Руси, обработанный с его слов Климентом Адамсом», который затем лег в основу «Книги о великом и могущественном царе Руси и князе Московском»[42]42
  «Отчет Ченслера о путешествии по Руси, обработанный с его слов Климентом Адамсом» более известен как «Новое плавание и открытие царства Московии по северо-восточному пути в 1553 году, предпринятое рыцарем сэром Х. Уиллоуби и выполненное Ричардом Ченслером, старшим кормчим плавания. Написано на латинском языке Климентом Адамсом». См.: Гамель И. Х. Англичане в России в XVI–XVII столетиях. Т. 1–2. СПб.: Тип. Имп. Акад. наук 1865–1869. Т. 1. – 179 с.; Т. 2. – 308 с.; Красавченко Т. «Загадка, завернутая в тайну и помещенная внутрь головоломки» [О восприятии России в Англии] // Отечественные записки. 2007. № 5. С. 40–52.


[Закрыть]. На Альбионе это сочинение, рассказывавшее о том, как в 1553 году капитан Ричард Ченслер из-за шторма вместо Индии и Китая попал в Московию и как 30 мая 1554 года встречался с Иваном Грозным, вызвало большой интерес и послужило началом к завязыванию тесных англо-русских отношений. Не помешал даже поразивший Ченслера контраст между «живущими в роскоши властителями и бесправным, нищим народом – “диким”, “варварским”, “лживым”, “хитрым”, но вместе с тем сильным и бесстрашным, похожим на “молодого коня, еще не знающего своих сил”»[43]43
  Там же.


[Закрыть]. Как писал про англичан Карамзин, «все говорили о России как о вновь открытой земле; хотели знать ее любопытную Историю, Географию, и немедленно составилось общество купцов для торговли с нею»[44]44
  Карамзин Н. М. История Государства Российского. С. 789.


[Закрыть]. Это лондонское общество в феврале 1555 года получило название торговой «Московской компании».

Венецианское издание «Записок о московитских делах» Герберштейна 1550 года.

В октябре 1555 года Ченслер (вместе с Георгом Киллингворсом) вновь посетил Москву уже в качестве английского посла «с челобитьем и с прошением о всяком добре», был принят царем и в июне 1556 года отпущен на родину вместе с четырьмя богато нагруженными кораблями и с ответным русским посольством во главе с государевым посланником Осипом Непеею Вологжанином. И хотя по дороге в Англию их постигло кораблекрушение, в ходе которого Ченслер погиб, а Непея, лишась всего, оказался у берегов Шотландии, такая взаимная дипломатия принесла успех обеим сторонам. Московия торжествовала, ведь О. Г. Непея в Лондоне «сидел в церкви на возвышенном месте близ Королевы. Нигде не оказывалось такой чести Русскому имени», так что Непея смог возвратиться домой на английском корабле и «Королева послала к Царю самые лучшие произведения Английских суконных фабрик, блестящий доспех, льва и львицу», а еще «ремесленников, рудокопов и Медиков, в числе коих был искусный Доктор Стэндиш»[45]45
  Там же. С. 789–790.


[Закрыть].

Отправление Иваном Грозным посла Непеи в Англию, гибель Ченслера во время кораблекрушения и прибытие Непеи в Лондон к королю Филиппу. Миниатюра XVI в. Синодальный список Никоновской летописи XVI века. Л. 308. Отдел рукописей Государственного исторического музея.

Политическая победа сопровождалась экономической пользой: была дана привилегия «безо всяких пошлин торговати» как английским, так и русским купцам, в Московии появились ценные специалисты – «многие дохтора и злату и сребру искатели и делатари и иные многие мастера…», а Англия получила в подарок от Ивана Грозного Двор в Москве с каменным домом у церкви Св. Максима на Варварке[46]46
  Казакова Н. А. Западная Европа в русской письменности XV–XVI веков. С. 216.


[Закрыть]. По случаю успеха «британской эпопеи» русские художники создали красочную миниатюру, которая иллюстрировала разные ее этапы: отправление царем Иваном Васильевичем посла Осипа Непеи в Англию, гибель у берегов Шотландии во время кораблекрушения Ричарда Ченслера, прибытие Непеи в Лондон и встреча его с королевой. Миниатюра была размещена в Никоновской летописи – крупнейшем памятнике отечественного летописания XVI века, став ее ценным дополнением и украшением.

Высоко оценивали установление связей с Московией и англичане. Как не без гордости писал в 1682 году мыслитель и поэт Джон Мильтон (John Milton) в своих «Brief History of Moscovia» (в русском переводе «Московия Джона Мильтона»), «открытие России со стороны Северного океана было впервые сделано изо всех известных нам народов англичанами, и могло бы казаться подвигом почти геройским, если бы предприятие это было внушено более высоким побуждением, чем чрезмерная любовь корысти и торговли»[47]47
  Мильтон Дж. Московия Джона Мильтона / пер., ст. и примеч. Ю. В. Толстого / Издание Императорского общества истории и древностей Российских. М.: Унив. Тип. Катков и К°, 1875. Гл. V. С. 29.


[Закрыть]. Подробно перечисляя и кратко описывая все известные ему визиты англичан в Московию, начиная с «первого открытия России с северо-востока в 1553 году» Ричардом Ченслером, продолжая посещением Москвы Антоном Дженкинсоном в 1561, 1566 и 1571 годы и заканчивая описанием «первых Английских посольств и приемов их при Русском Дворе до 1604 года», Мильтон утверждал, что именно благодаря этим первопроходцам «отважное путешествие» в Россию «сделалось обыкновенным морским переездом»[48]48
  Там же.


[Закрыть]. Сочинение Мильтона основывалось на «письменных свидетельствах разных очевидцев», коих было свыше двух десятков: «Рассказ Ричарда Ченслера», «Разные путешествия Дженкинсона», «Дневник Сэра Гега Уилоби», «Два письма г-на Генриха Лена», «Дневник Посланника Рандольфа», «Бумаги г-на Гаклюйта» и другие.

Интерес иностранцев к Московскому государству и стремление великих князей Руси к расширению внешнеполитических связей способствовало возрастанию международного обмена, который сопровождался, с одной стороны, тем, что все больше русских людей стало бывать за границей, например купцов, в 1567 году посланных Иваном IV в Англию, а с другой стороны, увеличением притока западных специалистов на Русь – военных, оружейных и пушечных мастеров, рудокопов и мастеров плавильного дела, лекарей и аптекарей, мастеров бархатного и кожевенного дела, ювелиров и мастеров золотого дела, музыкантов и так далее. Как отмечал Карамзин, «искусства европейские с удивительною легкостию переселялись к нам; ибо Иоанн и Василий, по внушению истинно великого ума, деятельно старались присвоить оные России, не имея ни предрассудков суеверия, ни боязливости, ни упрямства, и мы, послушные воле Государей, рано выучились уважать сии плоды гражданского образования… Одним словом, Россия и в XVI веке следовала правилу: “Хорошее от всякого хорошо” и никогда не была вторым Китаем в отношении к иноземцам»[49]49
  Карамзин Н. М. История Государства Российского. С. 701, 709.


[Закрыть].

Рост международных контактов и посещений иноземцами Московского царства вел к увеличению числа ее описаний, которые оставили посол Священной Римской империи германской нации Франческо да Колло («Доношение о Московии»[50]50
  Колло Франческо да. Доношение о Московии = Relatione di Moscovia: Итальянец в России 16 века. М.: Наследие, 1996. – 85 с.


[Закрыть]), английские дипломаты Джером Горсей («Путешествия сэра Джерома Горсея», «Торжественная коронация Фёдора Иоанновича», «Трактат о втором и третьем посольствах сэра Джерома Горсея»[51]51
  Горсей Дж. Записки о России: XVI – начало XVII в. / под ред. В. Л. Янина; пер. и сост. А. А. Севастьяновой. Москва, 1990. – 288 с.


[Закрыть]) и Джайлс (Джильс) Флетчер («О государстве русском»[52]52
  Флетчер Дж. О государстве Русском, или образ правления Русского Царя (обыкновенно называемого Царем Московским): С описанием нравов и обычаев жителей этой страны. М.: Издат. группа URSS, Изд-во «Ленанд», 2014. – 168 с.


[Закрыть]), немецкий переводчик Альберт Шлихтинг («Новости из Московии, сообщённые дворянином Альбертом Шлихтингом о жизни и тирании государя Ивана» и «Краткое сказание о характере и жестоком правлении московского тирана Васильевича»[53]53
  Горшков И. Д. Немецкий список «Сказания» Аберта Шлихтинга // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2004. № 2 (16). С. 43–45.


[Закрыть]), датский посланник Якоб Ульфельдт («Путешествие в Россию»[54]54
  Ульфельд Я. Путешествие в Россию датского посланника Якова Ульфельда в XVI в. М.: Университетская типография, 1889. – 61 с.


[Закрыть]), шведский дипломат, посланник Карла IX Петр Петрей де Ерлезунд («Московитская хроника», «История и сведения о Великом княжестве Московском»[55]55
  Petrus Petrejus. Historien und Bericht von dem Großfürstenthumb Muschkow. Lipsiae, Tipis Bavaricis, 1620. – 757 р.


[Закрыть]), немецкий писатель Конрад Буссов («Московская хроника»[56]56
  «Chronicon Moscoviticum, continens res a morte Joannis Basilidis Tyranni, omnium quos sol post natos homines vidit immanissimi et truculentissimi, an. Christi 1584–1612»; Кондрад Буссов. Московская хроника. 1584–1613. М.; Л: Изд-во АН СССР, 1961. – 400 с.


[Закрыть]), французский капитан Жак Маржере (Маржерет) («Состояние Русской Державы и великого княжества Московского»[57]57
  Margeret Jacques. Estat de l’Empire de Russie et Grand Duché de Moscovie. Paris, 1607 и 1669; Маржерет Ж. Состояние Российской империи. Ж. Маржерет в документах и исследованиях: (Тексты, комментарии, статьи) / под ред. Ан. Береловича, В. Н. Назарова, П. Ю. Уварова. М.: Языки славянской культуры, 2007. – 552 с.


[Закрыть]), немецкий ученый и посол шлезвиг-голштинского герцога Фридриха III Адам Олеарий («Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию»[58]58
  Олеарий А. Описание путешествия в Московию / пер. с нем. А. М. Ловягин. Смоленск: Русич, 2003. – 480 с.


[Закрыть]), французский иезуит Фуа де ля Нёвилль («Записки о Московии»[59]59
  Де ла Нёвилль. Записки о Московии. М.: Аллегро-пресс, 1996. – 304 с.


[Закрыть]), секретарь австрийского посольства Иоанн Георг Корб («Дневник путешествия в Московию»), Георг-Андреас Шлейзинг («Древнаяя и новая религия московитов»)[60]60
  La religion ancienne et moderne des Moscovites. Enrichie de figures. Cologne, 1698. – 154 с.


[Закрыть] и некоторые другие.

Оригиналы сочинений иностранцев о Московии хранятся в крупнейших книгохранилищах мира: Главной национальной библиотеке Австрии в Вене, Берлинской и Баварской государственных библиотеках, Национальной библиотеке Франции в Париже, Нижнесаксонской библиотеке Ганновера, университетов Кембриджа и Оксфорда Великобритании, Библиотеке Академии наук РФ и Российской государственной библиотеке и прочих раритетных собраниях. Так, в Барбериниевской библиотеке Рима хранится уникальная рукопись «Доклада о Московии» итальянского аристократа и путешественника Рафаэля Барберини (Raffaello Barberini), который в 1564 году совершил частную поездку в Московию и описал ее в своем сочинении под оригинальным названием «Relazione di Moscovia Scritta da Raffaello Barberino al conte di Nugarola, D’Anversa alli 16 d’Ottobre 1565», а в качестве приложения дал нарисованную от руки карту Западной Руси и Прибалтики с указанием пересеченных им границ и городов. В течение XVI–XVII веков «Доклад о Московии» Р. Барберини неоднократно публиковался в Европе, а в России в русском переводе вышел лишь в 1827, 1842 и 1843 годах[61]61
  Галлер Г. Отрывок из путешествия Рафаила Барберини в Московской земле, 1565 года // Вестник Европы. 1827. Часть 153. № 8; Любич-Романович В. Путешествие в Московию Рафаэля Барберини в 1565 году // Сын отечества. 1842. № 7. Отд. 1; Он же. Сказания иностранцев о России в XVI и XVII веках. СПб., 1843. С. 1—64.


[Закрыть].

Ярким дополнением письменных свидетельств европейцев о Московии был изобразительный материал[62]62
  Ровинский Д. А. Материалы для русской иконографии. СПб., 1884–1891. Вып. 1—12; Жабрева А. Э. Письменные и изобразительные источники по истории русского костюма XI–XVII веков. СПб.: БАН, Петербургское Востоковедение, 2016. – 480 с.


[Закрыть]. Иноземные мастера оставили немало гравюр и полотен на русскую тему, начиная с немецкой гравюры Ханса Бургмайра, показывавшей московское посольство великого князя Василия III в Инсбрук 1518 года к императору Священной Римской империи Максимилиану I, и гравюры «Русское посольство под начальством Захара Ивановича Сугорского к императору Священной Римской империи Максимилиану II на Регенсбургском Сейме в 1576 году», продолжая портретом русского посла Григория Микулина, направленного Борисом Годуновым к Елизавете Тюдор, кисти неизвестного художника, картиной Сибранда ван Бееста «Приезд посольства царя Московии на заседание представителей Штатов в Гааге, 4 ноября 1631», портретом посла Ивана Чемоданова 1657 года, написанным в Венеции художником Медичи Юстусом Сустермансом, и заканчивая групповым портретом 1662 года неизвестного мастера, изображавшим участников русского посольства в Англию во главе с боярином С. П. Прозоровским, альбомом «Заметки о России» инженера Эрика Пальмквиста, который входил в состав шведского посольства 1673 года ко двору царя Алексея Михайловича, и гравюрами с портретом Я. Ф. Долгорукова и членов его посольства в Париже в 1686 году.

Бургмайр Х. Русское посольство 1518 г. в Инсбруке.

Отношение иностранцев к Руси было очень разным и во многом определялось успешностью или неудачею визита, их статусом, родом занятий, образованием, прошлыми познаниями о Московии или их отсутствием, ракурсом восприятия и временем описания. Так, итальянский епископ Иовий сведения о Руси черпал из рассказов участников московского посольства к папе римскому Клименту VII в 1525 году и с их слов полагал, что в Московском государстве «находятся прекрасные учреждения», а вот посещавший в 1630-е годы Русь «с посольством Олеарий добросовестно сопоставлял то, что он прочитал в прежних сочинениях о “Московии”, с тем, что видел своими глазами, поправлял предшественников или указывал на перемены в московской жизни», дотошно отмечая «явления, которых не находили или не замечали предшествовавшие ему путешественники в Московию»[63]63
  Ключевский В. О. Сказания иностранцев о Московском государстве / пред. Р. Скрынникова // Там же. С. 96, 101, 103.


[Закрыть]. Скрупулезностью отличался дневник «Путешествие в Московию (1664–1665)» члена голландского посольства Николааса Витсена, фиксировавшего мельчайшие детали русской жизни и быта, что сделало его незаменимым источником по истории России XVII века[64]64
  См.: Кирпичников А. Н. Россия XVII в. в рисунках и описаниях голландского путешественника Николааса Витсена. СПб.: Славия, 1995. – 206 с.


[Закрыть].

Сибранд ван Беест. «Приезд посольства царя Московии на заседание представителей Штатов в Гааге, 4 ноября 1631». Рейксмузеум, Амстердам. Нидерланды.

Пальмквист Э. Прием царем Алексеем Михайловичем Шведского посольства 1673 г.

Яркое описание оставили англичане, находившиеся в Московии в царствование Федора Иоанновича: «Мало земель в свете, где Природа столь милостива к людям, как в России, изобильной ее дарами, – сообщали они. – В садах и в огородах множество вкусных плодов… Неизмеримые равнины покрыты хлебом… Изобилие рождает дешевизну» и лишь «одна беспечность жителей и корыстолюбие богатых производят иногда дороговизну»[65]65
  Карамзин Н. М. История Государства Российского. С. 1041.


[Закрыть]. Восхищался изобилием Московии и француз Маржерет, считавший, что «подобного богатства нет нигде в Европе», но при этом русский народ «весьма ленив, работы не любит и так предан пьянству, как нельзя более; духовенство не уступает в этом мирянам, если еще не превосходит их»; Флетчер же отмечал, что на Руси «мало богатых людей, ибо казна все поглощает», и «образ правления у них весьма похож на турецкий»; Ульфельдт писал, что московиты «предпочитают использовать насилие, а не разум, <…> они отказались от всех добродетелей»; а Корб, оказавшийся свидетелем стрелецкого бунта и его жестокого подавления, вообще все русское подверг резкой критике, из-за которой его «Дневник путешествий в Московию» был запрещен и впервые издан лишь в 1906 году[66]66
  Там же. С. 1040; Маржерет Жак // Энциклопедический словарь Брокгауза и Евфрона. СПб, 1896. Т. 18А (36). С. 612; Карацуба И. Россия и Англия в зеркале книги Джайлся Флетчера: из истории общественного самосознания и национальных комплексов // Отечественные записки. 2007. № 5. С. 59; Ульфельдт Я. Путешествие в Россию. М.: Языки славянской культуры, 2002. С. 326; Корб И. Г. Дневник путешествия в Московию (1698 и 1699) / пер. и примеч. А. И. Малеина. СПб.: Изд. А. С. Суворина, 1906. – 366 с.


[Закрыть]. То же самое случилось и с сочинением Флетчера, которое на русском языке впервые было издано в Женеве Вольной русской типографией Герцена, а затем, сорок лет спустя, опубликовано издательством Суворина в Петербурге[67]67
  Флетчер Дж. О государствѣ русскомъ / пер. Д. И. Гиппиуса, М. А. Оболенского. СПб.: Издание А. С. Суворина, 1906. – 156 с.


[Закрыть].

Исследуя описания Московии иностранцами, В. О. Ключевский отмечал, что хотя «за немногими исключениями они писали наугад, по слухам, делали общие выводы по исключительным, случайным явлениям», это не умаляет их значения как совокупного источника, позволяющего путем сопоставления и перекрестного анализа содержащихся в нем данных получать ценную информацию: так, «Иовий со слов русского рассказчика мог только записать, что Московия управляется простыми законами, основанными на правосудии государя и бескорыстии его сановника. Герберштейн приводит в своем сочинении небольшой отрывок из Судебника Иоанна III о судных пошлинах, но ничего не говорит о самом Судебнике. Флетчер говорит, что единственный закон в Московии есть изустный, то есть воля государя и судей: Судебник Иоанна IV не удостоился от ученого английского юриста названия писаного закона. Но что дает особенный интерес беглым и отрывочным заметкам иностранцев, – это то, что они вводят нас в самую практику юридических отправлений, показывают, в каком виде и в какой обстановке являлся закон на самом деле, а не на бумаге», и «иностранцы ясно дают понять, что Боярская Дума имела только совещательное значение, что дела часто решались до обсуждения их в Думе и без ее утверждения приводились в исполнение», поскольку никто из бояр, «как бы велико ни было его значение, не смеет ни в чем противоречить государю»[68]68
  Ключевский В. О. Сказания иностранцев о Московском государстве. С. 99, 97.


[Закрыть].

Об этом же писал и Н. М. Карамзин: «Россияне славились тем, чем иноземцы укоряли их: слепою, неограниченною преданностию к Монаршей воле в самых ее безрассудных уклонениях от государственных и человеческих законов»[69]69
  Карамзин Н. М. История Государства Российского. С. 900.


[Закрыть]. Тем не менее, упоминавшееся Карамзиным правило «Хорошее от всякого хорошо» продолжало играть на Руси важную культуртрегерскую роль, например в книгопечатании. Первые книги на кириллице в конце XV – начале XVI веков издавались за границей – в Кракове, Цетине, Праге, Вильно. Иван Грозный, желая наладить у себя книгопечатание, «искал в Германии художников для книжного дела», специалистов европейской выучки и, найдя их, в 1553 году «приказал устроить особенный дом книгопечатания под руководством двух мастеров, Ивана Федорова, диакона церкви Св. Николая Гостунского, и Петра Тимофеева Мстиславца, которые в 1564 году издали Деяния и Послания Апостолов, древнейшую из печатных книг Российских, достойную замечания красотою букв и бумаги»[70]70
  Там же. С. 829.


[Закрыть]. После нее стали готовить к изданию другие книги, для чего понадобилось сличать древнейшие тексты, исправлять описки, «дабы не обмануться ни в словах, ни в смысле», что «возбудило негодование многих грамотеев, которые жили списыванием книг церковных. К сим людям присоединились и суеверы», начались обвинения Федорова и Мстиславца в ереси и подрыве духовных основ Московии[71]71
  Там же.


[Закрыть]. Все это закончилось погромом, вынудившим московских первопечатников, не желавших повторить судьбу Максима Грека, бежать от гонителей за кордон в Польско-Литовское государство, где они продолжили издавать русские книги, в частности, «Алфавит, а по-рускии, азъбуку», по которому учились многие люди того времени.

Карамзин в «Истории Государства Российского» писал о Московской Руси: «Внутренний государственный порядок изменился, все, что имело вид свободы и древних гражданских прав, стеснилось, исчезало… Надлежало или повиноваться Государю, или быть изменником, бунтовщиком; не оставалось середины и никакого законного способа противиться Князю. – Одним словом, рождалось Самодержавие»[72]72
  Там же. С. 506–507.


[Закрыть]. Недаром первая массовая эмиграция россиян была связана с ликвидацией независимости вольных городов Новгорода (1478) и Пскова (1510), в результате чего «несчастные жители толпами бежали в чужие земли, оставляя жен и детей. Пригороды опустели… и все выехали оттуда»[73]73
  Там же. С. 653.


[Закрыть]. Ближайшим к Московии зарубежьем было Великое княжество Литовское, ставшее пристанищем большинства русских беглецов эпохи Средневековья – князей Ивана Шемякина и Симеона Бельского, окольничего Ивана Лятцкого и других, которые, будучи «недовольны правительством, сказали себе, что Россия не есть их отечество, тайно снеслися с Королем Сигизмундом и бежали в Литву»[74]74
  Борисов В. П. Истоки и формирование российского научного зарубежья // Культурное наследие российской эмиграции. 1917–1940. Книга первая. М., 1994. С. 284; Карамзин Н. М. История Государства Российского. С. 717.


[Закрыть].

Правда и из Литвы немало людей уходило в Московию, в основном православных, подвергавшихся со стороны католиков религиозной дискриминации. Так, в конце XV века под руку Москвы ушли князья Федор Бельский, Иван Белявский, Федор Одоевский, Иван и Дмитрий Воротынские, что вело к утрате литовским княжеством значительных территорий. Как сообщала, например, о северских князьях «Хроника литовская и жмойтская», на сторону великого князя Ивана III перешли они «со всеми замками своими, то есть Чернеговом, Стародубом, з Северским Новгородком и з Рилском». В 1506 году на службу к великому князю Василию III перешел попавший к нему в плен в ходе Русско-литовской войны 1500–1503 годов литовский гетман, полководец, князь Константин Иванович Острожский, который, однако, уже через год снова ушел в Литву, взяв при этом с собой еще две сотни человек, в том числе боярина Остапа Дашкевича. Москва расценила это как страшное предательство, говоря, что Острожский «остыдил себя делом презрительным; обманул Государя, Митрополита, нарушил клятву, устав чести и совести. Никакие побуждения не извиняют вероломства»[75]75
  Карамзин Н. М. История Государства Российского. С. 644.


[Закрыть]. Даже забота Острожского об усилении православной веры и укреплении православной церкви в Литве, строительство им на Волыни православных храмов не смогли поколебать мнения московитов о нем как о лукавом изменнике и клятвопреступнике. Но в мировой истории, в том числе в известной работе середины XVI века «О нравах татар, литовцев и москвитян» Михалона Литвина (Michalon Lituanus)[76]76
  Михалон Ливин. О нравах татар, литовцев и москвитян / пер. на рус. яз. В. И. Матузовой; отв. ред. А. Л. Хорошкевич. М.: МГУ, 1994. – 560 с.


[Закрыть], он остался как крупный военный, государственный и церковный деятель, защитник православия на литовской земле.

Жизненные перипетии К. И. Острожского самым негативным образом сказались на судьбе другого перебежчика – литовского маршалка, князя Михаила Львовича Глинского, служившего в войсках правителей Саксонии, Германии, Польши, а после 1508 года и Московии, где, отказавшись от католичества, он даже стал православным. Когда же Глинский, подобно К. И. Острожскому, вновь захотел вернуться в Литву, он был схвачен, закован в цепи и отправлен к Василию III. Великий князь обвинил беглеца в измене и бросил в тюрьму. О снисхождении к Глинскому не могло быть и речи, несмотря даже на то, что за него вступился сам император Священной Римской империи Максимилиан. В грамоте, переданной в 1517 году его послом Сигизмундом Герберштейном Василию III, содержалась просьба освободить Глинского из неволи и дать ему возможность выехать в Европу, но великий князь отвечал, что «сей изменник положил бы свою голову на плахе, если бы не изъявил желания принять нашу веру… Михаил, в Италии легкомысленно пристав к Римскому (Закону – Т. П.), одумался, хочет умереть Христианином Восточной Церкви и поручен Митрополиту для наставления»[77]77
  Карамзин Н. М. История Государства Российского. С. 667.


[Закрыть]. Лишь благодаря заступничеству своей племянницы – Елены Глинской, ставшей второй женой московского великого князя Василия III, Михаил Глинский в 1527 году смог выйти на свободу. Однако уже в 1534 году он, обвиненный в «замысле овладеть Государством», снова «был лишен вольности, а скоро и жизни в той самой темнице, где сидел прежде; – Карамзин писал о нем: – муж знаменитый в Европе умом и пылкими страстями, счастием и бедствием, Вельможа и предатель двух Государств, помилованный Василием для Елены и замученный Еленою, достойный гибели изменника, достойный и славы великодушного страдальца в одной и той же темнице!»[78]78
  Там же. С. 717.


[Закрыть].

Лишение свободы, а порой и жизни в средневековой Московии казалось единственно возможным способом остановить бегство людей в другие страны. В этом плане жизнь литовца М. Л. Глинского схожа с судьбой итальянца Аристотеля Фьораванти – зодчего Московского Кремля, не отпущенного великим князем Иваном III на родину и посаженного в тюрьму, или венецианского лекаря Леона, казненного по приказу Ивана III за неудачное лечение его сына Ивана Молодого. Подобная политика была продолжена великим князем Василием III, который, например, на просьбу прусского магистра вернуть ему его врача, отвечал: «Немец лечит одного из наших Вельмож и должен прежде возвратить ему здоровье, а после требовать отпуска в свою землю»[79]79
  Там же. С. 697.


[Закрыть]. Как писал по этому поводу Карамзин, «иноземцам с умом и дарованием легче было тогда въехать в Россию, нежели выехать из нее»[80]80
  Там же.


[Закрыть]. Не помогали даже межгосударственные соглашения о взаимной выдаче людей, например со Швецией и Ливонией 1535–1537 годов, в которых отдельными пунктами стояло: «возвратить беглецов с обеих сторон» и «не казнить Россиян в Ливонии, ни Ливонцев в России без ведома их Правительств»[81]81
  Там же. С. 719.


[Закрыть]. Но договора хороши были только на бумаге, а в жизни бегство продолжало оставаться главным средством получения свободы.

Практика насильственного удержания специалистов и расправы над ними в случае опалы широко развилась при Иване Грозном, прославившимся разгромом немецкой слободы и гонениями на неугодных слуг. Так, семь лет при московском дворе удерживался житель Померании Альберт Шлихтинг, взятый русскими войсками в плен и приставленный в качестве слуги и переводчика к царскому лейб-медику и математику из Италии Арнольфу. В 1570 году Шлихтингу удалось бежать в Польшу, где он сначала составил «Новости из Московии, сообщённые дворянином Альбертом Шлихтингом о жизни и тирании государя Ивана», а потом на их основе написал «Краткое сказание о характере и жестоком правлении Московского тирана Васильевича», ставшее предметом пристального изучения в Европе. Оно обсуждалось «между папским нунцием в Польше и Ватиканом», который получил для папы Римского «канцелярскую копию» этого «Сказания», использовалось историком Александром Гваньини (Alessandro Guagnini) в пятой главе его «Описания Московии», первое латинское издание которого вышло в Кракове в 1578 году, а русский перевод появился в XVII веке в качестве рукописного приложения к «Истории о великом князе Московском» А. Курбского, наконец, в XX веке в России было издано сначала на латыни и фрагментарно Е. Ф. Шмурло в сборнике 1913 года «Россия и Италия», затем в 1934 году на русском языке 81А. И. Малеиным под названием «Новое известие о России времени Ивана Грозного. “Сказание” Альберта Шлихтинга»[82]82
  Симонов Р. А. Врач Ивана IV Арнольф: историографический миф и исторический факт // Вопросы истории. 1998. № 5. С. 108, 111; Гваньини А. Описание Московии / пер. с лат. М.: Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина, 1997. – 182 с.; Новое известие о России времени Ивана Грозного. «Сказание» Альберта Шлихтинга / пер., ред. и примеч. А. И. Малеина. Л.: АН СССР, 1934. – 62 с.


[Закрыть].

Приобретшее широкую известность почти сразу же после написания сочинение Шлихтинга вместе с тем не стало препятствием для приезда на Русь новых западных специалистов, и, например, в том же 1570 году посол Ивана Грозного в Лондоне нашел для царя очередного врача – вестфальца Елисея Бомелия (Eliseus Bomelius). Девять лет он был любимцем московского властителя и его «приближенным, оставившим о себе память “лютого волхва”, оговаривавшего и умертвлявшего неугодных царю людей путем отравления ядами»[83]83
  Морозов Б. Н., Симонов Р. А. Новые данные о врачевании при Иване Грозном // Архив наследия – 2003. М.: Институт Наследия, 2005. С. 375.


[Закрыть]. Но в 1579 году Бомелий попал в опалу, был арестован, подвергнут пыткам и брошен в тюрьму, где в том же году и умер. Жизнь сохранили лишь его жене – англичанке, за которую вступилась королева Елизавета, в результате чего она спустя пять лет после гибели мужа и уже при царе Федоре Иоанновиче смогла выехать из России.

В 1595 году король Франции Генрих IV обратился к царю Федору Иоанновичу с просьбой отпустить в Париж его доктора Павла, но и тут московский двор ответил отказом. Все это очень мешало развитию торговых и культурных связей Московского государства, но иного пути у него в условиях острейшего дефицита профессиональных кадров не было. Так, открытие в конце XV века Печорских рудников оказалось для Руси едва ли «не бесполезным за неимением людей искусных в горном деле», поэтому в Италию столетие спустя был срочно отправлен дворянин Вельяминов, которому было приказано привезти, «чего бы то ни стоило, мастеров, умеющих находить и плавить руду золотую и серебряную»[84]84
  Карамзин Н. М. История Государства Российского. С. 1043. (Выделено мной – Т. П.)


[Закрыть].

Специалисты ценились тогда на вес золота, и их утрата воспринималась в качестве невосполнимого ущерба стране и ее правителю. Например, когда в 1547 году саксонец Шлитт по поручению Ивана Грозного решил отобрать в Европе для Московии «художников, лекарей, аптекарей, типографщиков, людей искусных в древних и новых языках, даже теологов» и обратился за разрешением к Карлу V, то император, дав Шлитту «грамоту с дозволением искать в Германии людей, годных для службы Царя», поставил обязательное условие «не употреблять их способностей ко вреду Немецкой Империи» и их собственной жизни[85]85
  Там же. С. 749.


[Закрыть]. Однако вредить в данном случае стали не московиты, а «сенаторы любекские, беззаконно посадившие Шлитта в темницу», после чего собранные им мастера разбежались и лишь единицы «сумели тайно проехать в Россию и были ей полезны в важном деле гражданского образования»[86]86
  Там же. С. 750.


[Закрыть].

В 1581 году английская королева Елизавета I отправила московскому царю лейб-медика Роберта Якоби с такими словами: «Мужа искуснейшего в целении болезней уступаю тебе, моему брату кровному, не для того, чтобы он был не нужен мне, но для того, что тебе нужен. Можешь смело вверить ему свое здравие. Посылаю с ним, в угодность твою, аптекарей и цирюльников, волею и неволею, хотя мы сами имеем недостаток в таких людях»[87]87
  Там же. С. 947.


[Закрыть]. Иностранцев завозили в Московию и частные лица, например, братья Строгановы, нанимавшие для своих заводов голландских мастеров, медиков и аптекарей. В итоге, к концу XVI века только в русской армии служило «4300 немцев и поляков, 4000 казаков литовских, 150 шотландцев и нидерландцев, 100 датчан, шведов и греков», а также имелось два морских корабля, купленных и снаряженных в Любеке, «с кормщиком и матросами немецкими, там нанятыми»[88]88
  Там же. С. 1038, 1042.


[Закрыть].

Параллельно развивалось обратное движение – поиск россиянами лучшей доли на чужбине, ставший особенно заметным в период правления Ивана Грозного: «Ужас, наведенный жестокостями Царя на всех Россиян, – писал Н. М. Карамзин, – произвел бегство многих из них в чужие земли. Князь Димитрий Вишневецкий служил примером; …он не захотел подвергать себя злобному своенравию Тирана; из воинского стана в южной России ушел к Сигизмунду, который принял Димитрия милостиво и дал ему собственного Медика, чтобы излечить сего славного воина от тяжкого недуга, произведенного в нем отравою. <…> Вслед за Вишневецким отъехали в Литву два брата, знатные сановники, Алексей и Гаврило Черкасские, без сомнения угрожаемые опалою»[89]89
  Там же. С. 832.


[Закрыть]. Однако самым известным среди знатных московских беглецов стал князь и воевода Андрей Курбский, в 1564 году бежавший, опасаясь расправы, по «подробной росписи дороги до литовского рубежа»[90]90
  Скрынников Р. Г. Бегство Курбского // Прометей. Историко-биографический альманах серии «Жизнь замечательных людей». Т. 11. М.: Молодая гвардия, 1977. С. 293.


[Закрыть].

Курбский снискал славу первого русского политического эмигранта. Он был единственным в Московии, кто решился публично отстоять свое право на уход в Литву, доказать царю, что он – «из земли <…> без вины изгнанный», «скиталец, жестоко оскорбленный», – не является предателем: «А то, что ты пишешь, именуя нас изменниками, – говорил Курбский Грозному, – так мы были принуждены тобой против воли крест целовать, ибо есть у вас обычай, если кто не присягнет – то умрет страшной смертью», а между тем известно, «что если кто-либо по принуждению присягает или клянется, то не на того падает грех, кто крест целует, но всего более на того, кто принуждает»[91]91
  Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским / текст подг. Я. С. Лурье, Ю. Д. Рыков. М.: Наука, 1993. С. 170.


[Закрыть]. В своем третьем послании царю Курбский, ссылаясь на Священное Писание и жизнь Христа, пытался обосновать право человека на эмиграцию и объяснить Грозному, что он, православный государь, идет «против слова господня: “Если… преследуют вас в городе, идите в другой”». Выбор между жизнью в изгнании и смертельной опалой на родине был однозначно решен князем в пользу эмиграции. Однако не все было так просто, ибо Курбский «как князь имел право выбирать своего сюзерена, но как воин, командующий войсками, он бежал не по совести» и «отъехал» от Ивана Грозного в нарушении всех московских норм и понятий, да еще в период Ливонской войны[92]92
  Лихачев Д. С. Указ. соч. С. 622.


[Закрыть].

Анализируя поступок князя Курбского, Н. М. Карамзин писал: «Бегство не всегда измена; гражданские законы не могут быть сильнее естественного: спасаться от мучителя; но горе гражданину, который за тирана мстит отечеству!», и Курбский «возложил на себя печать стыда» когда вместе с поиском «убежища от гонителя в самой Литве, к несчастию, сделал более: пристал ко врагам отечества. Обласканный Сигизмундом, награжденный от него богатым поместьем Ковельским, он предал ему свою честь и душу; советовал, как губить Россию, упрекал Короля слабостию в войне; убеждал его действовать смелее, не жалеть казны, чтобы возбудить против нас Хана – и скоро услышали в Москве, что 70 000 Литовцев, Ляхов, Прусских Немцев, Венгров, Волохов с изменником Курбским идут к Полоцку; что Девлет-Гирей с 60 000 хищников вступил в Рязанскую область… Сия последняя весть изумила Царя» и уже «все добрые Вельможи казались ему тайными злодеями, единомышленниками Курбского; он видел предательство в их печальных взорах» и «требовал доносов…»[93]93
  Карамзин Н. М. История Государства Российского. С. 832, 835, 837.


[Закрыть]. Изведя весь, оставшийся в Москве род Курбского, включая его мать, жену и сына, Грозный на этом не остановился и в 1565 году развязал опричнину, которая, однако, лишь увеличила число беглецов: известных (Владимир Заболоцкий, Давид Бельский и другие) и неизвестных, так что путь, застолбленный Курбским, уже никогда не пустовал: «А нас на Руси не почитают и за пса смердящего. Отбегаем мы… из работы вечные, из холопства невольного, от бояр и от дворян государевых, да здесь прибегли и вселились в пустыне непроходимой», – говорили они, имея в виду бескрайние степи Дикого поля[94]94
  Воинские повести древней Руси / под ред. В. П. Адриановой-Перетц. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949. С. 68.


[Закрыть].