Текст книги "Антропологические путешествия"

Экологические трапезы понравилась мне куда больше ужинов в статусных ресторанах. Экоидея ширится: по дороге из провинции Порденоне в провинцию Триест я ужинала в ресторане, приютившемся практически в чистом поле, под названием Al Paradiso («Рай»). То была волшебная трапеза: начиная с карпаччо из копченой оленины со слегка запеченными фигами и кончая пятью сортами домашней граппы. «Парадиз» входит в содружество ресторанов Фриули, объединенных идеологией домашнего уюта, экологически чистых продуктов и авторской кухней, подаваемой столь изящно, будто находишься в богатом замке, а не на обочине скромной деревушки. Замками славится провинция Триест. Триест – порт и всегда был торговым перекрестком, само слово – микс: terg – «торговля» по-старославянски, este – поселок по-старовенециански.

Излюбленный туристами замок, нависающий над морем – Мирамар. Построен он в 1860 году, тогда здесь была Австро-Венгерская Империя, и замок принадлежал брату императора Максимилиану. Максимилиан покинул Мирамар, чтоб стать мексиканским императором, но пробыл им недолго: хотел улучшить жизнь бедных мексиканцев, но им оказались ближе идеи революции и республики, и незадачливого императора убили. Было ему всего 35 лет. Жена так любила Максимилиана, что после его смерти сошла с ума. Для европейских туристов Мирамар – это алтарь великой любви, трагедия в духе Ромео и Джульетты, но не только. Замок считается проклятым. В 1930 году семья Габсбургов, бывшей правящей династии, продала замок итальянскому герцогу. Но и он, как Максимилиан, дома не засиделся и отправился в Африку. Там погиб, и тоже в молодом возрасте. Макимилиан был страстным моряком, герцог – летчиком, так и замок устроен: спальня Максимииана стилизована под каюту, с низким потолком, герцог разрисовал потолок розой ветров. По рисунку двигалась стрелка сложного по тем временам прибора, показывающего, куда в данный момент дует ветер.

Больше никто не решился купить замок, он стал государственным музеем. Есть предположение, что в несчастьях виноват сфинкс 2-го века до н. э., которого Максимилиан привез из Египта и установил в парке напротив замка. Ветры в Триесте бывают такой силы, что однажды сфинкса – тяжеленную каменную глыбу – сдуло с постамента в море. Нет, чтоб там его и оставить – выловили, все же культурно-историческая ценность.

«Счастливый» замок – Дуино, воспетый в знаменитых «Дуинских элегиях» Р.-М. Рильке, которые он здесь и писал. Башня замка была построена в 3 веке н. э. римлянами, на месте еще более древнего кельтского храма, посвященного Солнцу. От нее немногое осталось, но рядом с ней в начале 14 века семья Торро и Тассо построила первую версию того великолепного дворца в стиле Ренессанс, который мы видим сегодня. В течение веков он расширялся и украшался новыми деталями. В 1520 году знаменитый архитектор того времени спроектировал витую деревянную лестницу с секретом. Если стать в центр овала у основания лестницы, увидишь такой же овал на потолке последнего этажа (высота замка – типа современного семиэтажного дома), будто это какой-то центр галактики, разворачивающийся ровной спиралью перил. Замок насыщен историей: здесь гостил у патриарха Аквилеи Тассо великий Данте, на рояле, стоящем в музыкальной гостиной, играл Ференц Лист, композитор Малер оставил на память оригиналы своих нотных записей. Но и сама семья Торро и Тассо (Турн унд Таксис по-немецки) – одна из самых древних и примечательных.

В 13 веке они изобрели почтовую службу. У Турн унд Таксис (в почтовом качестве их знали в основном в немецкой транскрипции) было 18 тысяч почтовых лошадей, и они брали на себя обязательства: в Брюссель или Париж письмо должно было быть доставлено за два дня. Почта работала везде в Европе, кроме Англии, доставляла письма и в Россию – членам царской фамилии. С 15 века Турн унд Таксис получили право почтовой монополии на 350 лет. Возможно, слово «такси» произошло именно от этой фамилии. Ее почтовая служба оказалась первым частным международным предприятием.

Дуино восьмой век подряд принадлежит одной семье: меня принимал князь Торро и Тассо и, демонстрируя русские реликвии своей коллекции, рассказал поразившую меня историю. Их семья находится в родстве со многими королевскими династиями, они потомки Бонапарта, датских и греческих королей и – Николая Второго. Прадед нынешнего князя Карла женился на русской княгине Ольге. Их сын, дед Карла, изменил ход русской истории. Незадолго до русско-японской войны, когда отношения двух стран были весьма напряженными, цесаревич Николай отправился в Японию. Один самурай хотел его убить и уже занес нож, но дед Карла среагировла мгновенно и отвел удар. Если б не он, не стал бы Николай императором. Может, другой на его месте оказался бы более умелым правителем, и Россию не располосовала бы рана, оказавшаяся смертельной. По крайней мере, не заживающей.

Здесь, в замке Дуино, стоящем на обрыве высокой скалы, окруженном огромным парком и садом, классифицированном в реестре европейских садов, думается больше об истории, чем о мироздании. Впрочем, когда посидишь в зале-пещере, свод которой сверкает как тысячи мелких звезд на небосклоне, поскольку сделан из камня кальциево-карстовой породы, содержащей хрусталь, история перестает беспокоить. Замок открылся для посетителей только в 2003 году, а теперь хозяева предлагают и вовсе – жениться в их замке. Можно венчаться в замковой часовне (сколько поколений патриархов в роду, и православных, и католиков!), можно просто сыграть свадьбу и провести брачную ночь в исключительной обстановке. Ради этого стоит жениться.

А теперь – в Аквилею, в храм 11 века, часовня которого – усыпальница семьи Торро и Тассо. В Римские времена Аквилея была в десять раз больше Помпей, теперь это даже не город, а музейное пространство. Устоявшие колонны форума, базилика, два ресторана, предлагающих древнеримскую кухню, сохранившаяся дорога Кардо, домысливаемая – Декуманум. У римлян дороги везде строились по плану: с севера на юг – Кардо, перпендикулярная ей, с востока на запад, от храма вдаль – Декуманум. Храм принадлежал не Риму, а Александрии, и был православным до конца 16 века. Потолок его – инкрустация из разных пород дерева, изображающая дно корабля, ковчега. Прежде глазу и так было на чем остановиться в базилике, но с тех пор, как под средневековым полом был обнаружен самый первый, мозаичный пол, выложенный по приказу византийского императора Константина в 313-ом году, оторваться от него невозможно. Такой гигантской картины, состоящей из разных христианских символов и историй – некоторые сегодня не совсем понятны – больше не существует. Искуснейшая многоцветная мозаика, в которой сосуществуют рыбы, птицы, осьминоги, деревья, цветы, люди и некие геометрические символы, могла служить календарем, как предполагают ученые, а могла быть и шифрованным высказыванием. Поскольку в те времена ничто не делалось просто так, для услады или забавы: христианство отвоевывало позиции у язычества, зарождалась новая цивилизация.

Аквилея находится неподалеку от острова Градо, сохранившегося римского города, окруженного некогда крепостной стеной. Патриархат был в Градо, переместился в Аквилею, потом в Венецию. Теперь Градо – изысканный и не очень дорогой курорт. Отели здесь расположены в виллах, церкви стоят с 5-го века, соседствуя с новыми культовыми учреждениями – бутиками. Во Фриули есть и массовый курорт, типа Римини – Линьяно, современность в чистом виде: все функционально, стеклобетонно, мультикультурно, лоск по карману – меньший или больший. В таких местах выпадаешь из истории: курортные зоны, от Турции до Испании – все на одно лицо. Может быть, судьба Фриули-Венеции-Джулии уже свершилась, и теперь загорает на пляже.

2005

Новый Сад

Собираясь в Сербию, пыталась ее себе представить. Бывшая соцстрана – значит, остались бетонные коробки, деревянные панели на стенах, красные ковровые дорожки с узорчиком, лакированные столы, разбитые тротуары. В Москве вот туалетная бумага в туалетах считай что укоренилась, а с тротуарами не получается. Сербия – думаю – православная страна, значит, должна быть неухоженной, диковатой, как все православные страны. Они же, вообще-то, и социалистические (кроме Греции), они же – до всякого социализма – сиротские, неприкаянные, проблемные, окраинные. Потому что Европа сильна Западом, а это – ее восток. Возникали и другие образы: фильмы любимого мной Эмира Кустурицы. Может, я попаду в его мир – разудалого, бесшабашного, хоть и несчастного, обманутого народа. И всюду будет звучать столь же любимая музыка Бреговича. Или я встречу «милошевичей» – образ советского партработника со стертым лицом? Стертость – от того, что все время надо угождать и давить, и не путаться: кому угождать, кого давить в каждый данный момент. Это ведь часто меняется: вот и Тито был «лучшим другом Советского Союза», а попросту Сталина, и в один момент стал «кровавой собакой».

В моем детстве в Москве был магазин «Белград». Туда ездили, стоя в огромных очередях, за югославскими сервизами, люстрами, сапогами. У меня вот еще сохранились несколько красных чашек и чайник оттуда. Мама «добывала». Югославия была соцстраной, «приравненной к капиталистическим», то есть, первая поездка – проверочная – для советского гражданина могла быть разрешена только в соцстрану, но не в Югославию. Наверное, умный был человек Тито, если стал для Сталина «кровавой собакой». Вот и производить могли модные вещи, которые в советском производстве возбранялись. Тогда это было очень важным понятием: «модные вещи». Владеть ими – значило, хоть чуть-чуть высунуть голову из «совка», из клетки, значило – приобщиться к чему-то высшему, общемировому. Сейчас смешно, конечно, только нынешняя элита, с тем же совковым запашком «избранности» (нам все можно, остальные – быдло) считает, что всякую вещь должна иметь не абы какую, а самую дорогую на свете. Может, и в Сербии так – нувориши в угаре? Может, нацисты появились, как у нас, чего вроде бы никак нельзя было ожидать, и маршируют по улицам со свастикой?

Еще думала: Балканы, пороховая бочка Европы (устойчивое выражение такое). Гаврила Принцип в эпоху бомбистов, а теперь – религиозно-этнические конфликты. Здесь они оказались самыми ожесточенными. Я и в Македонии сталкивалась: это кафе для македонцев-христиан, это для албанцев – еще до произошедшей там бойни – напряжение чувствовалось сильно. А после Македонии впервые летела в Грецию, так едва получила визу из-за того, что в паспорте стояла македонская. Дело в названии: Македония – северная часть Греции, и греки настаивают, чтоб страна называлась «Бывшая Югославская Республика Македония», а лучше – Скопье (по имени ее столицы).

Тогда я была в Струге, втором после столицы городе, на международном фестивале поэзии, в Новый Сад тоже приехала на литературный фестиваль. Поэты, писатели – такая каста, которая никогда не поддерживает насилие, агрессию, беспредел. Если только это не политпропагандисты на службе. Я была на фестивале во Франции, когда бомбили Сербию. Конечно, это был шок, я пыталась что-то сказать в прямом эфире телевидения, но меня заткнули: «Вы, мол, не политик, не лезьте не в свое дело». Почему Европа поддержала тогда мусульман и участвовала в авианалетах – до сих пор не понимаю. Против своих же интересов. Впрочем, я и вправду ничего не понимаю в политике, то есть, в заговорах одних бессовестных дяденек против других, в результате чего убивают людей и уничтожают то, что создавалось веками, десятилетиями. В Новом Саде увидела своими глазами: взорванные мосты через Дунай, телебашню, нефтехимзавод. Это так со стороны хорошо называть: «политика», а когда в твоем городе убивают и взрывают – это имеет другое название. Мне показали фотографии химзавода: ночью он озарял Новый Сад ярким пламенем, днем окутывал черным дымом.

Архитектура, к счастью, не пострадала. Новый Сад – собрание эпох, стилей, все они, кроме советского неандертальского – благородные. И все же соцнаследство чувствуется: дома из местного белого мрамора, считающегося, как мне сказали, лучшим в мире (здание ООН в Нью-Йорке им облицовано), выглядят неказисто, будто и не мраморные вовсе. Присматриваюсь: плиты положены неровно, тяп-ляп, и этого тяп-ляпа хватает всюду. Но это пройдет. Об этом говорят лица. Огромная разница: кто постарше – один тип людей, кто помоложе – другой, будто два разных народа. Старшие – напряженные, будто внутри у них все перекорежено, и от лишнего движения поломается, молодые – свободные, может, даже слишком: по ночам под окнами гостиницы всю ночь шла гульба с песнями. А как же наутро учиться, работать? Прилежных тоже видела: студентки, работавшие переводчицами на фестивале – образованные, жестко нацеленные на то, чтоб не пустить свою жизнь коту под хвост.

Этнически толпа выглядит совершенно разношерстной: и «милошевичи», и «фаюмские портреты», и средиземноморский тип с черными кудряшками, и «белокурые бестии» – всех примерно поровну. Да и живет здесь столько национальностей, что надписи на административных зданиях занимают чуть не всю стену: на шести, кажется, языках. Кажется удивительным, что людей зовут Драконами и Змеями, то есть, такие имена и фамилии. А вроде не китайцы, не вьетнамцы, которые, по легенде, произошли от дракона и феи. Может, близость Трансильвании с пресловутым Дракулой? Вообще, в Новом Саде ощущение, что находишься то ли на краю света, то ли на острове. Кажется, что остальной мир – далеко: он сюда как бы не внедрен, где-то сам по себе.

Сербы кое в чем похожи на русских – некоторой безалаберностью, парадоксальным ощущением возраста нации: вроде старая, а вроде и только вступающая в жизнь. У европейцев траектория жизни будто уже начертана, как воздушные коридоры для самолетов, а тут – наощупь, по русскому выражению «кривая вывезет». И сознание воспитано так, что «государство» более значимо, чем «я», соответственно, мучимо вопросами о «величии народа» и прочих социальных абстракциях. То есть, «я» у русских, как и у сербов – не Вселенная, а частичка этноса, страны. Да и с этносом, и со страной в России ситуация не более понятна, чем в Сербии: где границы, что наше, где то общее, что делает якута и чеченца россиянами? Поразила в Новом Саде «Матица сербска». Собирать и хранить наследие – значит, иметь концепцию своей истории и мочь проектировать будущее.

2007

Ганза 700 лет спустя

Старый город – средневековый центр Таллина – вписан в мировое наследие ЮНЕСКО: 14–15 века присутствуют здесь в совершенной сохранности, только само название города зыбкое. Впервые город появляется на карте в 1154 году под именем Колывань, дальше живет как Ревель (или Ревал по-немецки) и только в 1919 году становится Таллинном, с двумя н. Потом с одним. С 1989-го опять с двумя. С 1995-го снова с одним, а в русскоязычной прессе Эстонии по-прежнему с двумя. В этой неустойчивости имени слышится дискомфорт положения: то под датчанами, то под шведами, то под немцами, то в Российской Империи, после короткой передышки – в СССР, в результате дележки Европы Гитлером и Сталином. Но был в истории Таллина период благоденствия – полтора века, с начала 15-го, когда город входил в Ганзейский Союз. Союз вроде бы чисто торговый, но и войны вел, это было время профессиональных гильдий, объединений надгосударственных, со своими уставами, ритуалами, взаимопомощью. И вот меня пригласили в Таллин на ганзейскую свадьбу.

Человек по имени Аури Хакомаа, финн, теолог и медиевист, приехал в Таллин и остался тут жить, решив, что средневековую архитектуру города следует оживить. Он открыл ресторан Olde Hansa (Старая Ганза) рядом с главным зданием – Ратушей, но дело не только в средневековой еде, с кабанятиной, медвежатиной, луковым вареньем, обильными специями (в ту эпоху они ценились дороже золота), чечевицей, паштетами, лососем в апельсиново-ореховом соусе – раблезианское пиршество, главное – Аури создал гильдию. Каждый, кто начинает работать в Олде Ганза, проходит испытательный срок – год – прежде, чем его примут в члены гильдии.

Принимают торжественно, по старому обряду, а за год соискатель подвергается разным испытаниям. Например, появился у одной официантки злобный английский клиент: всё ему не так, ругается, требует заменить блюда, а на самом деле – это «инспектор» гильдии. Если официантка вела себя правильным образом – ее принимают, если нет – до свиданья. Все сотрудники Олде Ганза ходят в средневековых одеждах. Одежды шьют тоже члены гильдии – свое ателье с дизайнерами и портными, по средневековым образцам. Еще одна составляющая гильдии – утварь ганзейского периода, керамика, стекло, кожаные аксессуары, канцтовар – страусиные перья. Сами делают, продают в лавке Крамбуде напротив ресторана. И, конечно, средневековые музыканты, играющие и в ресторане, и на церемониях. «Наша» ганзейская свадьба была первым театрализованным праздником Олде Ганзы. Всё делалось как встарь, с шествием по городу, речами по заведенному тогда ритуалу; гостей (меня, в том числе) нарядили в атласные платья на шнуровках, с бархатными сарафаном поверх, на голову надели кому чепчик, кому кокошник, мужчины в камзолах и беретах, ставил и вел действо профессиональный режиссер, но свадьба при этом была не «липовая»: так праздновали свою помолвку сотрудница гильдии и ее жених.

Ничто не противоречило этому путешествию во времени: архитектура, мощеные камнем улицы (говорят, уже семиметровый слой камней лежит под нынешним), костюмы, посуда, столы, лавки, гостям рассказали средневековые приметы, связанные со специями: девушкам класть под подушку палочку корицы, в вино имбирь, мужчинам носить с собой в сумочке на поясе черный перец, чтоб все видели, насколько он богат. Да, такие были некогда представления о богатстве.

После ужина мы отправились исполнять последнюю церемонию, после которой брак считается состоявшимся: в рюмочной с метровой толщины стенами Олде Ганзы жених перекинул ногу через колени невесты и поцеловал, после чего гостей поили праздничным средневековым напитком, перцовым пуншем. Но спать мы, конечно, отправились не в мрачные, на сегодняшний глаз (а тогда наоборот – защита же, от воров, врагов и холодов), крепостные стены, а в роскошный отель Телеграф, перестроенный из бывшего телеграфа, на улице Вене, что в переводе значит – Русская. Россия по-эстонски – Venemaa. На этой же улице и православный храм. Поразило название отельного ресторана – «Чайковский» (с подзаголовком – «симфония русской кухни»). – Почему? – спрашиваю. – Есть легенда, что здесь Чайковскому пришла в голову идея «Лебединого озера», он был в Таллине проездом.

В Таллине молодежь мало говорит по-русски, но в сфере обслуживания, где много и русских таллинцев, старается, а в Olde Hansa вообще все официанты владеют четырьмя языками. Средневековый шеф-повар, бельгиец Эмманюэль Вилле – тоже фанат ганзейских времен. В 1980 году в Голландии, на праздновании семисотлетия Ганзы, был создан «Ганзейский Союз Нового времени», сейчас в него входит более 170 городов Европы, в том числе, 12 российских. Это ностальгия и по средневековой красоте, которая в последующие века становилась все более утонченной, избыточной, прихотливой, а тогда была еще открытием нового дизайна, конфигурации пространства, основания жизни – христианского. И по внегосударственному союзу: государство – подавляет, завоевывает, а Ганза, построенная на горизонтальных связях – помогает.

Само слово Таллин значит «датский город». На том месте в Вышгороде, где датскому королю Вальдемару II Победителю якобы упал с неба флаг, который и по сей день является флагом королевства, стоит железный рыцарь с флагом. Это произошло 15 июня 1219 года, после обретения флага Вальдемар завоевал эстов. Когда я подошла к этому месту, увидела, как четверо датчан торжественно построились рядом с рыцарем и спели национальный гимн. Прямо-таки со слезами умиления на глазах.

Средневековый Таллин еще и один из самых продвинутых городов электроники. Здесь изобрели Скайп. Вай-фай есть практически везде, связь на редкость устойчивая. Кухня тоже – не только северная сытная, но и легкая, авторская – самый дорогой ресторан Таллина Chedi как раз такой, азиатская haute cuisine. Это для гурманов, а с Олде Ганзой по популярности ничто не сравнится: все ведь долго мечтали о машине времени, но изобрести ее оказалось не так сложно, при условии, что пространство-время всегда оставалось одним целым, каждое следующее время не замещало собой предыдущее, а располагалось следом, рядом. Эстония привыкла жить в тихом сопротивлении завоевателям, и Ганза, ее идеал, постепенно возрождается.

2013