Текст книги "Руины веры"

Глава

14

Руки уже красные, как клешни у вареного рака, но продолжаю намыливать их и тереть мочалкой. Меня все еще потряхивает и иногда пробивает на истерический смех. Никак не могу избавиться от ощущения крови на своих руках.

– Кэм, ты здесь? – раздается из коридора, и дверь тут же распахивается.

Сцепляю зубы. Черт, а если бы мне вздумалось помыться целиком?

Бросаю на Кесседи злобный взгляд и продолжаю свое занятие.

– Кончай уже, – говорит Райан, он останавливается на пороге, привалившись плечом к дверному косяку. Не реагирую. – Кожу сдерешь, я серьезно.

– Я справлюсь, – отрезаю. Звучит грубо, знаю, но я всегда хамлю и огрызаюсь, когда мне хочется плакать.

– Хорошо, – Кесседи не спорит и уходит.

Святой он, что ли? Даже не огрызнулся в ответ. Ведь мы-то оба знаем, что Райан ни в чем не виноват, напротив, он действовал абсолютно правильно и быстро в нужный момент. А вот мои нервы ни к черту.

Делаю над собой усилие и вытираю руки жестким облезлым полотенцем. Хватит истерить, Кэм, просто хватит.

Выхожу и бреду в наш отсек. В коридоре суета, гомон, члены банды собираются покинуть давно обсиженное место. Волнение и страх прямо-таки витают в воздухе. Кажется, они, и правда, считали этот подвал своим домом.

Поднимаю штору и замираю в дверях, как и Райан несколько минут назад в ванной. Он внутри, складывает в рюкзак сменную одежду. Надо бы извиниться, но язык не поворачивается. Не умею извиняться, слишком долго мне не приходилось этого делать.

– Он принял твою точку зрения? – задаю совершенно бесполезный вопрос, все и так понятно по всеобщим сборам.

– Да, – откликается Райан, – мы достигли взаимопонимания. Собирайся.

Пожимаю плечами:

– Мне нечего собирать, только то, что на мне.

– Тем лучше, – многозначительно произносит Кесседи, и понимаю, что он думает о том же, о чем и я, о том, что члены банды слишком привязались к этому месту, а в Нижнем мире нельзя привязываться ни к чему и ни к кому, если хочешь выжить. – Держи, – Райан достает из-под койки еще один пустой рюкзак и кидает мне, неуклюже ловлю, но он никак не комментирует мою неловкость, – понесешь припасы, раз нет личных вещей, и одеяло возьми.

Киваю, не возражая.

Райан продолжает собираться, и я, наконец, вижу предмет своего крайнего любопытства – книгу. Теперь он не пытается ее утаить и достает из-под матраса совершенно открыто, зная, что я за ним наблюдаю. Неужели на самом деле доверяет? Бред.

– Умеешь обрабатывать раны, накладывать швы, читать… – произношу тихо, чтобы нас не услышали остальные.

Райан бросает на меня взгляд.

– Да и ты вроде не безграмотный.

Что есть, то есть. Раздумываю, не возразить ли или не заявить, что я-то читать не умею, но врать совершенно не хочется, поэтому молчу.

Но я умею читать, потому что за моими плечами семь классов школы и родители-интеллигенты, а вот он… Нет, не сходится. Райан, действительно, выглядит слишком образованным для парня, родившегося и выросшего здесь, «внизу». Неужели его отец, и правда, был доктором? Настоящим?

– Ты не отсюда, – вырывается у меня вслух.

Райан на мгновение отвлекается от своего занятия и поднимает на меня глаза:

– В смысле – не отсюда?

– Не из Нижнего мира, – мой голос падает до шепота.

– А, ты об этом, – отвечает спокойно. – Я родился в Верхнем мире, – и, судя по ровному тону голоса, он вовсе не боится, что кто-то нас услышит.

– Он знает? – я киваю головой в боковую «стену» из шторы, в ту сторону, где в конце коридора располагается отсек Коэна.

– Все знают, – равнодушно говорит Кесседи, будто нет в этом ничего такого.

– Но… – начинаю, но на этом многословность моего соседа заканчивается.

– Был там, теперь здесь. Конец истории, – прерывает, явно давая понять, что откровений не будет.

Пожимаю плечами:

– Ладно.

– Собирайся, – бросает мне Райан уже через плечо и выходит из «комнаты», а я несколько секунд так и стою, уткнувшись взглядом в опустившуюся за ним штору.

Запоздало доходит: если мне так легко удалось определить, что он родом «сверху», неужели и мое происхождение так бросается в глаза? И понял ли это главарь? Если понял, вся моя легенда летит псу под хвост…

Наконец, соображаю, что, кроме меня, тут никого нет, и подхожу к раскрытому рюкзаку, сверху в котором лежит книга. Бессовестно беру предмет в руки и открываю первую страницу.

Это медицинский справочник. И не простой, это память.

Мои пальцы проводят по пожелтевшему от времени форзацу: «Дорогому другу, Генри Кесседи». Следующая страница вырвана.

Должно быть, Генри – имя отца Райана.

Снова чувствую себя крысой и решительно кладу книгу на место. Мне бы не хотелось, чтобы кто-то посторонний копался в делах моей семьи.

Оставив то, что трогать у меня не было ни малейшего права, подхватываю выданный рюкзак и направляюсь на кухню. Припасы, так припасы.

***

Выдвигаемся, когда темнеет. Тяжелый рюкзак оттягивает плечи. По одному поднимаемся по лестнице, ведущей из подвала, в последний раз, и выходим на улицу на морозный воздух.

Последний час Кесседи не попадался мне на глаза, и теперь понимаю, где он был, – у Гвен. Гвендолин так и лежит на койке, Рында возится с малышом. Они не прощаются и ничего не говорят. Старуха даже не поднимает головы, когда мы проходим мимо нее. Должно быть, боится, что передумаем.

– Как она? – спрашиваю негромко, когда Райан догоняет остальных, покинув дом последним.

– Температура, – пожимает плечами. – Если не начнется заражение, все будет… нормально, – он сбивается, понимая, что «хорошо» в любом случае никогда не будет, поэтому в последний момент заменяет слово.

Но я думаю иначе, нормально тоже не будет. Если Гвен выживет и встанет на ноги, придут другие: банды, патрули, – да кто угодно!

– Куда мы идем? – спрашиваю Райана, пристроившегося рядом. Задаю вопрос больше не для получения ответа, а чтобы отвлечься от мрачных мыслей.

– Фреда спроси, – с фальшивой беспечностью отвечает Кесседи, на ходу поправляя лямки своего рюкзака.

Вглядываюсь в спины идущих впереди. Где-то там во главе вышагивает Коэн и ведет своих подопечных… куда?

– У него хоть есть план? – перехожу на шепот.

– У Фреда всегда есть план, – сообщает Райан.

Хмыкаю и замолкаю.

Пусть все идет, как идет.

Мышонок спотыкается и падает лицом в снег. Фил усмехается и переступает через него. Райан поднимает за шиворот и ставит на ноги.

Неужели все дело в воспитании Верхнего мира или в чем-то другом, чего я не в силах постичь? Но если в Верхнем мире все такие хорошие, то как они допустили то, что творится в Нижнем?

***

Мы идем всю ночь, останавливаемся на привалы дважды, но всего на несколько минут. Не едим и лишь изредка пьем воду. Чувствую себя выжатым в чашку лимоном. Остальные выглядят не лучше, но наша цель – удалиться как можно дальше и быстрее от дома Гвендолин. Потому что никто не знает, когда у Пола развяжется язык.

Особенно тяжело приходится Мышонку и Брэдли Попсу, как самым младшим. Но надо отдать им должное: никто не хнычет и не жалуется.

Первое время Райан держится замыкающим, ближе к утру он уже не отходит от младших членов банды, контролируя и присматривая. Чаще поглядываю в их сторону. Сегодня сосед открылся мне совершенно с другой стороны.

Когда начинает светать, Кесседи уходит вперед. Они шагают вместе с Коэном, о чем-то негромко переговариваясь, так, чтобы остальные члены банды их не слышали.

В этот момент Мышонок снова падает, зацепившись в темноте за штырь, торчащий из-под снега. На этот раз падение выходит неудачным, он подворачивает ногу и так и остается сидеть на холодном снегу.

– Ты как? – бросив взгляд на ехидную ухмылку Фила, приближаюсь к мальчишке.

– Нога, – во взгляде Мышонка полное отчаяние, встать он не может, но понимает, что надо идти, а Коэн не остановит из-за него всю банду. И я это тоже понимаю.

– Давай, – нагибаюсь, помогая ему подняться. Будь он одного со мной роста, было бы проще, можно было бы просто перекинуть его руку себе через плечо и плестись вместе, медленно, но это уже кое-что. Но Мышонок ниже. Подхватываю его под мышкой, вцепляюсь в куртку, чтобы не выпустить. – Терпи, – говорю сквозь зубы.

Уже вот-вот рассвет, а Коэн не планировал идти в светлое время суток. Ногу нужно перевязать, а может, вправить, но мы не можем останавливаться, в прошлое падение Мыша Коэн недвусмысленно дал понять, что избавится от «балласта», если тот будет мешать продвижению.

– Я… я… иду, – выдыхает мальчишка, морщась от боли, но идет.

Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем наш тандем замечает Кесседи.

Не могу разобрать выражение его лица. Кажется, удивлен моим альтруизмом. Взаимно, бывший сосед!

Райан возвращается.

– Серьезно? – спрашивает он почему-то меня.

Откуда мне знать? Мой папа инженер, а не доктор.

– Думаю, вывих, – пыхчу, мальчишка тяжелее, чем выглядит.

– Дай посмотрю, – Кесседи приседает на корточки, а я все так же поддерживаю Мышонка. Он задирает штанину. Вижу, что щиколотка уже порядком распухла. Вот уж не вовремя. Пальцы Райана уверенно пробегают по пострадавшему месту, а сам он хмурится. – Надо вправлять.

Мышонок бледнеет.

– Кесс! – долетает с начала нашей маленькой колонны. – Какого черта?!

Кесседи на мгновение сжимает губы, потом выпрямляется, оборачивается и отвечает ровным спокойным голосом:

– Фред, Мышь ранен, нам нужен привал.

– Привал через час!

– Фред…

– Я сказал, привал через час!

– Нет, Фред, привал сейчас.

Все затихают. Никому не хочется оказаться под перекрестным огнем.

Ноздри Коэна гневно раздуваются, он взбешен тем, что ему перечат. Пожалуй, никому, кроме Кесседи, главарь не спустил бы с рук подобное.

– Останьтесь и разберитесь, – решает Коэн. – Кэм, поможешь. Но если вы не догоните через час…

– Все муки ада падут на нас, – бормочет Кесседи себе под нос и отвечает громко: – Хорошо, Фред, я тебя понял.

Дискуссия окончена. Снег скрипит, банда уходит прочь, а мы остаемся.

Кажется, меня записали во вспомогательный медперсонал без суда и следствия. Ладно.

– Одеяло постели, – выдает Райан нечто среднее между командой и просьбой, стоит затихнуть звуку скрипучих шагов.

Одеяло свернуто в несколько раз и устроено под лямками рюкзака. Достаю и расстилаю на утоптанном снегу. Кесседи тут же усаживает Мыша на него.

– Вторая операция за один день, коллега? – это Райан мне.

– Тебе смешно? – огрызаюсь.

Кесседи как-то невесело усмехается и не отвечает.

На этом разговоры оканчиваются. Мышонок уже на земле, Райан приседает на корточки, ощупывая лодыжку.

– Будет больно, – предупреждает и резко дергает. Глаза мальчишки увлажняются, он мычит от боли, сцепив зубы, но, слава его разумности, не кричит. Не хватало еще привлечь незваных гостей.

– Ты… не… сказал, что будет ТАК… больно, – бормочет Мышонок.

– Ты не спрашивал, – Кесседи отходит, скидывает с плеч свой рюкзак и начинает копаться в нем, пока не извлекает моток ткани. Деловито рвет на куски, после чего возвращается к нам. – Сейчас перевяжем, – сообщает пострадавшему, – и нужно пару дней поменьше наступать на эту ногу, – интересно, как он себе это представляет?

– Фред, – испуганно напоминает Мышонок, – он сказал, надо идти, нельзя быть балластом.

– Значит, будешь идти, – отрезает Кесседи, потом его голос смягчается: – Я буду помогать, – поднимает глаза на меня. Чего ждет?

Дергаю плечом и дарю Райану хмурый взгляд.

– Поможем, – поддерживаю вслух. Чувствую себя нелепо, два добрых дела за одни сутки – это для меня слишком.

После того, как Кесседи заканчивает перевязку, помогает Мышонку обуться. Везет, что ботинки больше на несколько размеров.

– Идем? – спрашиваю.

– Угу, – Райан уже на ногах, надевает рюкзак на спину, а потом останавливается на середине движения и сбрасывает его обратно на снег, – пожалуй, так, – комментирует, – возьмешь? – киваю.

Сам поднимает Мыша и перекидывает себе через плечо.

– Без вариантов, приятель, – поясняет, – на руках я тебя далеко не донесу.

Мальчишка не возражает, да и я тоже. Рюкзак у Райана не слишком-то легкий, но Мышонка я не подниму, а если и сумею, то пройду с ним не дальше, чем на два шага.

Так мы и идем: я тащу два рюкзака, Райан Мышонка, а сам Мышь висит вниз головой и время от времени жалуется, что его укачивает, и сейчас стошнит. Весело.

***

– Ну и как мы их найдем? – спрашиваю, оглядывая окрестности.

Уже совсем светло.

Большую часть ночи мы шли мимо полуразрушенных промышленных зданий, которыми давно не пользовались, теперь же оказались в когда-то жилом поселке.

Сложно представить, что раньше это место было по-настоящему населено, люди приезжали сюда из Верхнего мира на заработки, работали на производстве, привозили с собой целые семьи. Все развалилось в прямом и переносном смысле, а поселок встречает нас насквозь прогнившими бараками с выбитыми стеклами, кое-где окна забиты досками.

– Черт его знает, – признается Кесседи.

– Мы потерялись? – тут же спохватывается Мышонок на его плече.

– Найдем, говорю, – уверенно заявляет Райан.

Ясное дело, найдем, потому что с выбором у нас небогато. А вот то, что обещали догнать за час, а потратили больше, – скверно. Коэн и так недоволен.

– Пойдем искать следы, – предлагаю. Райан кивает, лицо у него напряженное, тоже не ожидает ничего хорошего от встречи с главарем, к тому же явно выдохся от своей ноши.

Мы плетемся по протоптанной тропинке на заваленной снегом дороге. Постоянно озираюсь по сторонам, больше стараясь ни высмотреть кого-то из Проклятых, а не пропустить появление незнакомцев. Поселок большой, много больше, чем тот, в котором мы жили раньше. Хотя тот считается центральным районом. Кто знает, какие банды уже облюбовали это место.

Вспоминаю о СБ. Надеюсь, они не потеряют Проклятых из виду.

– Смотри, умник, – зовет Кесседи.

Вглядываюсь в сторону, куда он указывает, но все равно не вижу ничего необычного. Снег вокруг либо не тронут вообще, либо утоптан. Где свежие следы, а где старые – не поймешь.

– Куда? – сдаюсь.

– Вон, – указывает рукой.

Теперь вижу, на одном из островков нетронутого снега кто-то пальцем вывел стрелку, указывающую направление.

– Ловушка или свои? – спрашиваю. «Свои», тоже мне. Когда это Проклятые стали «моими»?

– Либо то, либо другое, – отзывается Райан, похоже, уже настолько выдохся, что ему все равно.

– Логично, – хмыкаю и решительно поворачиваю туда, куда указывает стрелка.

Либо местные так заманивают к себе любопытных чужаков, либо кто-то сердобольный (а, кроме Брэдли Попса, вариантов у меня нет) позаботился, чтобы мы нашли Коэна и остальных.

Поднимаю с земли камень, целюсь и кидаю. Он падает в сугроб, испортив аккуратно выведенную стрелку. Если ловушка – кому-то придется выйти и нарисовать свой «указатель» заново.

Кесседи одобрительно кивает. Наивный, будто мне требуется его одобрение.