Текст книги "Петербурженка"

Татьяна Соловьева
Петербурженка

http://www.liteo.ru/

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.

© Татьяна Соловьева, 2016

© Издательство «Литео», 2016

1

В один из прекрасных июньских дней 1911 года молодой, элегантно одетый человек проходил по Старо-Невскому проспекту. Он искал мастерскую, где ему могли бы отремонтировать часы. Вдруг из открытого окна старинного петербургского дома раздался громкий крик. Кричала женщина. Прохожий остановился и стал прислушиваться, откуда доносится этот тревожный звук. Его напряженная поза красноречиво говорила, что он готов придти на помощь пострадавшей. И лишь когда женщина смолкла, а следом звонкий крик возвестил о том, что здесь, в одном из домов на этой респектабельной улице в петербургской семье появился ребенок, успокоенный прохожий улыбнулся. Подумав, что это хороший знак, он продолжил свой путь.

Так, в этот солнечный день в доме, откуда раздался крик, на свет появился новый житель Санкт-Петербурга. Это была девочка. Она родилась такая маленькая, пухленькая и миленькая, что у всех вызывала улыбку и желание что-нибудь для нее сделать. А потому ее назвали милочкой – Мила – Милица. В семье уже была девочка – Тамара – темноволосая, тоненькая с большими карими глазами, которая своей легкой походкой, гордым видом и впрямь походила на гордую грузинскую царицу. И, думается, недаром ее любимым поэтом был Михаил Юрьевич Лермонтов. Она рано научилась читать, и прочитанное ею самостоятельно первое стихотворение было написано Михаилом Юрьевичем. В дальнейшем она читала его произведения запоем, и когда все ложились спать, уходила в кухню, включала ночную лампу и продолжала читать. Засыпала с любимым томиком под подушкой. К восьми годам она уже знала наизусть несколько его поэм и стихотворений и с упоением декламировала их сверстникам.

Елена Алексеевна

Когда родилась младшая сестра, Тамаре было всего шесть лет, но серьезная старшая сестра производила впечатление более взрослой.

Естественно, что после рождения первой дочери родители – Анатолий Андреевич и Елена Алексеевна – мечтали о сыне, но эта, только что появившаяся младшая дочка, сразу же их подкупила своей милой внешностью. Ее ручки и ножки были будто перевязаны ниточками – так глубоки были на них складочки. С первого дня Мила стала всеобщей любимицей. Казалось, сам солнечный ясный день, в который родилась Мила, подарил ей свою лучезарность.

В этой, хотя и сравнительно молодой семье, но уже с прочно сложившимися дворянскими устоями, унаследованными от родителей, дети росли в любви, довольстве и полном благополучии. Казалось, ничто не могло омрачить их детства и юности. Елена Алексеевна не работала, следила за домашним хозяйством и воспитанием девочек. Приглашаемые на дом учителя обучали сестер игре на фортепьяно и бальным танцам.

Глава семьи – Анатолий Андреевич, в свое время с успехом окончил Санкт-Петербургский институт путей сообщения и был принят на работу по специальности в железнодорожное ведомство. С первых дней практической деятельности молодой специалист зарекомендовал себя знающим инженером. Он очень быстро освоился на производстве, и, проявив недюжинные организаторские способности, был назначен на ответственнейшую должность – главного инженера.

Семья жила в собственном доме на Старо-Невском проспекте, расположенном в самом центре Петербурга неподалеку от Московского вокзала, где и работал Анатолий Андреевич. Дом был четырехэтажный. Хозяева занимали весь парадный второй этаж. На первом этаже находились комнаты няни, повара, горничной и швейцара. Квартиры третьего и четвертого этажей, имевшие отдельный вход, сдавались внаем. И хотя семье в наследство от родителей Елены Алексеевны достался лишь петербургский дом, вырученных от сдачи квартир денег и неплохой зарплаты мужа вполне хватало на обеспеченную жизнь.

Елена Алексеевна оказалась превосходной матерью, не лишенной воспитательских способностей. Своим дочерям с раннего детства она старалась привить не только хороший вкус, но и ненавязчиво, как бы вскользь, вложить в их головки как можно больше знаний. Само собой получилось и вошло в привычку, что зиму мать с дочерьми проводили в Петербурге, а летом уезжали на море.

Каждый год мать с девочками отправлялась на отдых в одно из самых престижных тогда мест – на Средиземноморское побережье, которое сегодня называют Лазурным берегом. Постоянным местом их пребывания была бухта Вильфранш Сюр-Мер вблизи города Ницца. Тем более, что ее муж и члены его семьи имели право на бесплатное проживание в русской гостинице, находившейся в этой бухте. Стоит отметить, что бухта, благодаря дипломатическому искусству русской императрицы Александры Федоровны, урожденной немецкой принцессы Фредерики Луизы Шарлотты, с середины ХIХ века и до середины ХХ века считалась Средиземноморской базой Российского флота. Здесь русские моряки могли остановиться, передохнуть, пополнить продовольственный запас, который закупался и в избытке хранился в специально построенных амбарах. И лишь в 1940-х годах, когда Советский Союз отказался платить местным властям за использование бухты, Средиземноморская база перестала функционировать.

Елена Алексеевна с дочерми

Гостиница, в которой жила Елена Алексеевна с дочерьми, стояла на самом берегу. Каждый день можно было наблюдать, как отходили и прибывали в бухту Вильфранш пароходы и небольшие судна. Мемориальная доска, висевшая при входе на территорию бухты, возвещала о том, что в 1770 году первыми русскими судами, пришвартовавшимися в бухте Вильфранш, был флот под командованием Алексея Орлова. Русские много сделали для процветания этого места. Здесь на средства России была открыта океанологическая научная лаборатория, изучавшая водных обитателей. Долгое время лабораторию возглавляли выдающиеся русские ученые, сделавшие немало ценных открытий в этой области. Позднее, в 1996 году, в городе в память о русских ученых и военных был открыт бульвар имени императрицы Александры Федоровны. Так как именно эта русская императрица договорилась с королем Виктором Эммануилом II и местной властью о создании здесь продовольственной базы русского флота. На бульваре в честь нее был поставлен памятник и бюсты выдающимся русским военачальникам и приближенным, среди которых Г. Потемкин.

У местных жителей сохранилось воспоминание, что после смерти своего супруга, – Николая I, Александра Федоровна часто посещала Вильфранш и гуляла в одиночестве по берегу бухты. Эта водная гладь и благотворное для нее место успокаивали ее душу. Раскинувшаяся амфитеатром вдоль берега бухта и до настоящего времени сохранила свой первоначальный облик.

В этих местах, где в те годы было много русских, мать с девочками совершенно не чувствовали разлуки с Россией. Дочери целыми днями купались в море, загорали, бегали босиком по мелкому песку, строили города и крепости. Но особое удовольствие им доставляло лазить по стенам настоящей старинной крепости, как-будто выраставшей из моря. Из рассказа матери они знали, что крепость была возведена еще в середине ХVI века, но ее стены еще настолько крепки и так хорошо сохранились, что в ней в ХХI веке собираются открыть увеселительные заведения…

Каждый день семьи начинался с посещения находившейся неподалеку церкви Сент-Мишель. Небольшая старинная церковь, выполненная в стиле итальянского барокко, и сегодня является местной достопримечательностью. В ней мать с дочерьми молилась и, сидя на невысоких скамейках, наслаждалась звуками старинного органа, исполнявшего духовные мелодии. В такие минуты девочки замирали, целиком отдаваясь музыке, зато по дороге домой бурно обсуждали понравившиеся моменты.

Девочки в матросских костюмах

По вечерам они осматривали и другие достопримечательности. Им особенно нравилась небольшая часовня Сен Пьер, стены которой лишь недавно заново были расписаны известным художником Жаном Кокто. В этой часовне проходили заседания администрации бухты, и уже тогда начинала складываться традиция проведения здесь бракосочетаний молодых пар. Зачастую торжественная церемония заканчивалась исполнением старинных мелодий, так «подходивших» этой церкви. Дети с Еленой Алексеевной заранее узнавали о таких событиях, всегда любовались торжественными моментами бракосочетания и, уходя, с пристрастием обсуждали наряды невесты и жениха, отмечали выражения их лиц в моменты подписания брачных контрактов. Обычно Елена Алексеевна не мешала бурной фантазии девочек. Иногда смеялась над их рассуждениями, а иногда даже вставляла свои наблюдения. Так, в шутках и спорах о том, кто кого больше любит – жених или невеста, они незаметно доходили до своего дома.

Елена Алексеевна от природы обладала безупречным вкусом в одежде и старалась привить такой же дочерям. Они привыкли к тому, что прохожие довольно часто обращали на них внимание, так как Елена Алексеевна, несмотря на разницу в возрасте своих дочерей, обычно одевала их в соответствии со своим вкусом, а, главное – одинаково. Это происходило следующим образом: она покупала понравившуюся одежду для одной из девочек, а затем отдавала шить такой же наряд для другой дочери. При этом скрупулезно придиралась к качеству отделки. Такая «троица» смотрелась стильно и необычно, их считали своеобразным эталоном и местными законодателями моды. Именно поэтому они и привлекали окружающих. Особенно тщательно они одевались, собираясь на различные представления.

Один раз, возвращаясь с концерта, проходившего в часовне, они увидели модно одетого молодого мужчину, шедшего навстречу им в сопровождении двух таких же молодых и хорошо одетых людей. Многие прохожие останавливались и с улыбкой приветствовали их. Когда они прошли мимо, мама объяснила им, что это был всеми любимый мэр города с друзьями. Девочкам надолго запомнилась эта встреча.

Из этого прекрасного места мать с девочками путешествовали в окрестные города и страны. Переезжая из одного города в другой, Елена Алексеевна обучала своих детей иностранным языкам. Французский, на котором тогда говорили многие петербуржцы, она знала в совершенстве, а потому, находясь вдали от родины, не чувствовала никаких неудобств. Со знанием дела показывала детям места отдыха петербургской знати и достопримечательности Италии и Франции. Причем, находясь в каждой из этих стран, она старалась внушить сестрам, что лучше разговаривать с окружающими людьми на языке той страны, где они находились. Елена Алексеевна как могла, передавала свои знания французского языка детям и постоянно внушала им, что знание языков всегда пригодится им в дальнейшей жизни и намного облегчит их будущее существование. Со старшей дочерью, которая уже брала уроки французского языка в Петербурге, Елена Алексеевна часто разговаривала на этом языке, предлагая младшей внимательно прислушиваться к их разговору и повторять отдельные слова и фразы. Бывая в разных городах сестры с матерью неизменно посещали местные музеи, театры, концерты, ходили на выставки.

Елена Алексеевна считала своим долгом показать детям самые известные и популярные среди европейцев того времени места отдыха.

Довольно часто мать нанимала открытый экипаж, и они совершали увлекательные путешествия по всему берегу Лазурного моря Так в то время, да и сегодня принято называть береговую полосу Средиземного моря между Ментоном и Сен-Тропе, куда кроме уже упоминавшейся бухты Вольфранш, входят Ментон, княжество Монако со знаменитым казино «Монте-Карло», Болие, Ницца, гора Симье, Канны и все береговые достопримечательности до Сен-Тропе.

Однажды петербургские друзья семьи, которых они встретили на отдыхе, пригласили Елену Алексеевну с детьми осмотреть две виллы, о которых много говорили во Франции, но доступ туда мало кто имел. На местном катере они отправились в местечко Эз. Высадившись на берег, прошли вдоль него до стоящей на мысе Виллы Кирилос. Эта вилла была выполнена в древнегреческом стиле для ее владельца, историка-эллиниста Теодора Рейнаха и представляла собой копию типичной древнегреческой виллы. При ее строительстве были использованы отборный итальянский мрамор Каррары, Сиены, редкий мрамор из Серравенны, который среди специалистов известен как «цветок персика», редкие сорта дерева. Мать с девочками осматривали помещения, отделанные этими чудесными материалами, восхищались мозаикой, фресками, как будто возникшими из старого мира древней Греции. Но когда они опустились в подвал и увидели греческие статуи, как бы всплывшие на поверхность воды, их восхищению не было предела. Такое впечатление создавало мастерство людей, искусно, с выдумкой поставивших статуи перед стеклянной стеной, омываемой водами Средиземного моря.

Владелицей второй виллы была дочь всемирно известного богача – баронесса Ротшильд. Эта вилла стояла на возвышении и была окружена замечательными садами. Из ее окон открывался незабываемый вид на Средиземное море. Внутри она вся была наполнена подлинными шедеврами искусства из разных стран. Так мебель и убранство комнат в изысканных стилях Людовика ХV и Людовика XVI, лучшие шпалеры из Италии и Франции, севрский и саксонский фарфор, плафоны всех комнат расписаны итальянскими художниками, повсюду скульптуры Фальконе. На стенах живопись и рисунки Буше, Фрагонара, Тьеполо, Гюбера Робера, Ренуара, Сислея, Моне и др. Но несмотря на это сказочное богатство, неизгладимое впечатление оставляли диковинные сады, исполненные в разных стилях: флорентийском, испанском, французском… Особенно интересен был невысокий сад в японском стиле. Эти сады, расположенные на разных уровнях, украшали изящные пруды, беседки, тенистые аллеи, множество цветов и неожиданно появляющиеся то там, то тут карликовые фонтанчики и большие фонтаны. Среди садов на некотором возвышении стоял Храм Любви – копия храма из версальского Трианона.

Полные впечатлений от такого наполненного красотой дня, они вернулись в гостиницу. Девочки долго не могли уснуть и, перебивая друг друга, делились впечатлениями от сказочных садов с диковинными и никогда ранее не виданными растениями, прекрасных фонтанов в извилистых поворотах небольших аллеек. Их поразили и мраморные статуи, как бы выходящие из моря, и роскошное убранство вилл, и весь берег Средиземного моря, наполненный теплом и светом.

Такие поездки, бесспорно, откладывали в юных головках познания в области гармонии и красоты, учили отличать настоящее, большое, волнующее искусство, от посредственного.

2

Помимо языков, Елена Алексеевна обучала детей музыке – она сама хорошо играла на рояле. В тех кругах, к которым они принадлежали, было принято с малых лет обучать детей языкам и музыке. Каждый вечер девочки засыпали под звуки рояля. Обычно мать играла им пьесы из сборника «Времена года» Петра Ильича Чайковского. Им особенно нравился «Ноябрь». Разыгравшееся воображение рисовало снежную зиму и летящую по пушистому снегу тройку… Но бывали вечера, когда мать, разыгравшись, исполняла первый концерт Чайковского и другие серьезные мелодии.

Неосознанно, как бы предчувствуя, что сестрам придется жить без нее, мать старалась сделать так, чтобы привязать девочек друг к другу. Когда ей нужно было куда-то отлучиться, она наказывала Тамаре следить за Милой и контролировать ее поступки. Миле же говорила, чтобы та во всем слушалась свою старшую сестру.

У Тамары с детства проявился хороший голос. Поначалу родители не обращали на это внимания, но когда несколько близких друзей посоветовали им развивать этот природный дар девочки, ей наняли учителя, который приходил к ним домой и скрупулезно обучал ее пению. Одновременно он давал и уроки музыки, на которых обе сестры изучали нотную грамоту и игру на фортепьяно. Врожденное богатое меццо-сопрано старшей дочери давало повод думать о ее блестящем будущем.

Младшая дочь – по-прежнему всеобщая любимица – непоседливая, жизнерадостная Мила, своей непосредственностью, веселым нравом и какой-то неуемной изобретательностью в играх и шутках, располагала к себе окружающих. И вполне естественно, что именно она стала в семье тем «центром», вокруг которого все вращалось. Она производила впечатление волчка, который, казалось, всегда находился в движении. Помимо игры на фортепьяно Мила любила танцы. Ни одна вечеринка в домашнем кругу с приглашением друзей не обходилась без ее импровизированного танца. К ним она подходила серьезно, каждый раз создавая подходящий танцу наряд из специально подобранного материала, привлекая к своему творчества всех находившихся рядом взрослых. На нее, такую пухленькую и улыбчивую нельзя было смотреть без улыбки. Всем своим видом она говорила, что жизнь прекрасна, все хорошо и так должно быть всегда. Буквально все окружающие отмечали, с какой необычайной легкостью она придумывала танцы.

Лето 1916 года не стало исключением. Согласно сложившейся традиции, мать с дочерьми в очередной раз отдыхали и наслаждались морем и морским воздухом на берегу Средиземного моря. Но по какому-то внутреннему состоянию и непонятным причинам на душе у Елены Алексеевны не было привычного спокойствия. Время от времени у нее появлялось тревожное чувство. В такие моменты ей казалось, что должно произойти что-то очень нехорошее. Она замыкалась в себе и ждала писем из России. Когда приходили весточки от отца, на какое-то время она успокаивалась, но по прошествии некоторого времени в душе ее вновь возникала тревога. Девочки чувствовали эти перепады в настроении матери, которая время от времени говорила им, что хорошо бы пораньше вернуться на родину. Особенно тревожно было ей по ночам, когда девочки засыпали, и она оставалась одна со своими мыслями. Елена Алексеевна очень любила свой дом и привычное налаженное житье в Петербурге. Уезжать на лето на воды она начала только с появлением дочерей из желания вырастить их крепкими и здоровыми.

Это лето на водах закончилось для женской половины семьи раньше обычного. Мать не выдержала своего тревожного состояния и, проведя лишь немногим более месяца на море, уже в августе вместе с дочерьми вернулась в Петербург, который с 1914 года уже назывался другим именем – Петроград. К этому, второму имени города она так и не смогла привыкнуть, и всегда, когда ее спрашивали, где она живет, вполне осознанно отвечала: «В Санкт-Петербурге».

По приезде домой Елена Алексеевна немного успокоилась. Казалось, все наладилось и шло прежним порядком. Она сознательно не замечала тревожных симптомов на улицах города, где время от времени возникали беспорядки, с домов исчезали привычные вывески и украшения. Успокаивая себя, она отмечала, что без этих привлекавших горожан аксессуаров город стал еще гармоничнее. Явственней проступала совершенная классическая гармония улиц и набережных, становилась более заметной красота зданий.

Но наступивший 1917 год подтвердил ее худшие предположения и положил конец их спокойной и благополучной жизни. Отречение императора Николая II в пользу брата Михаила, неуверенный ответ и отказ от трона последнего, приход к власти Временного правительства, вызвали неуверенность в завтрашнем дне. Что-то зловещее витало в самой атмосфере. Город по-прежнему поражал своими гармоничными ансамблями, площадями, изысканной отделкой зданий, но на улицы выходить стало небезопасно. Появились так называемые патрули. Это были люди с красными повязками на рукавах. Они проверяли документы прохожих и, тех, кто вызывал подозрение, арестовывали и увозили в неизвестном направлении.

Елена Алексеевна стала реже выпускать девочек на прогулку даже с няней. Тамаре в тот год исполнилось 12 лет, а Миле всего шесть. Мать старалась держаться прежних устоев и устраивать свой быт таким образом, чтобы внутри дома все было как раньше. Тамара продолжала заниматься пением с преподавателем и ходила в школу, Мила, сидя дома, занималась с мамой языками, музыкой и всевозможными играми. Она уже научилась читать, и теперь вся ее энергия уходила на то, чтобы заставить окружающих ее слушать.

Но, несмотря на все старания взрослых внушить девочкам, что ничего не изменилось, обе сестры, особенно старшая, неосознанно чувствовали напряжение в поведении родителей. Всегда уверенная в себе Елена Алексеевна сильно изменилась. Она часто уходила в себя. А порой даже не слышала вопросов, задаваемых детьми, думая о чем-то своем. Первой эту перемену в маме заметила Тамара. Однажды, не вовремя появившись на кухне, она увидела, что мама плачет. Такое было впервые. Это так поразило девочку, что она в первый момент растерялась, а потом с криком «Мамочка, мама, что случилось?» бросилась к маме, но та мгновенно смахнула слезы и превратилась в привычную уверенную в себе женщину. Но тонко чувствующую Тамару трудно было провести. Она ясно осознавала, что происходит что-то непонятное, да и в школе с каждым днем ухудшалась обстановка. С недавних пор некоторые ученики стали грубо отвечать учителям, и, чего раньше никогда не было, преподаватели старались не реагировать на это. Тамара ничего не понимала, но ясно видела, что и среди школьников начало происходить что-то неладное. Как-будто все переворачивалось с ног на голову. Класс разделился на группы, в которых проявились свои лидеры. Как правило, ими становились ранее незаметные, отстающие ученики. Талантливые, блиставшие своими знаниями школьники как-то притихли и старались явно не проявлять своих способностей. И уж совсем непонятным было то, что даже самые строгие прежде преподаватели делали вид, что ничего не происходит. Но и они невольно выдавали свое беспокойство случайно вырывавшимися фразами. В душе Тамары зарождалась непонятная тревога. Казалось, и жизнерадостная Мила тоже что-то чувствует. Она стала меньше смеяться и все больше углубляться в чтение.

Независимо от стараний матери, внутренняя жизнь дома резко изменилась. Это произошло не сразу. Поначалу все еще шло по заведенному порядку. Взрослые не посвящали детей в события, происходившие в городе и стране. О нововведениях и новых порядках мать с отцом говорили после того, как дети засыпали. Но было заметно, как мать, чего с ней никогда не было прежде, стала рассеянной. И уж совсем необычным было то, что, если раньше она просто уходила в свои мысли, не замечая детей, то теперь отмахивалась от них, не отвечая на их вопросы.

Уже несколько раз Тамара видела, как мать, спрятавшись за ширмой, плакала. Все, даже жизнерадостная Мила, жили теперь с каким-то напряжением в ожидании чего-то неотвратимого и страшного, что должно непременно с ними произойти.

Напряженная обстановка прежде всего исходила от улицы, где теперь стали появляться вооруженные солдаты, толпы плохо одетых, а иногда и грязных людей, горланивших революционные песни, отпускали нелестные словечки в адрес проходивших мимо прохожих, лузгали семечки. Их некогда чистая улица теперь не подметалась. Из окон дома было видно, что повсюду валялись огрызки фруктов, изорванные в клочья бумаги, грязное тряпье…

Наступило какое-то неопределенное время, когда все их соседи, знакомые и друзья жили в тревожном ожидании каких-то непонятных событий. По городу ходили различные слухи о выселениях богатых людей из домов, изъятиях у них больших квартир и переселении их в другие места. И хотя вышел указ нового правительства о нормах на жилплощадь и уплотнении квартир, многие думали, что все обойдется, их не тронут, так как они имеют деньги, завоевали признание окружающих своей службой России, имеют награды, а потому нужны городу и родине.

Так, зная о заслугах мужа, рассуждала и Елена Алексеевна. В семье понимали, что сменилась власть, что нужно будет чем-то жертвовать, что-то отдавать, и были готовы к такому повороту событий.

Но того, что произошло в дальнейшем, они не ожидали. Их лояльность к новой власти не спасла семью от стихийно надвигавшихся страшных событий, которые случились с ними. И тем не менее, даже в те трудные для их понимания годы в семье ни разу не обсуждалось, чтобы уехать за границу и там переждать тревожное время. Впоследствии Анатолий Андреевич часто упрекал себя за то, что они не уехали из страны, когда начались эти непонятные и неуправляемые стихийные события. Вечно занятый, увлеченный своей работой, он старался не замечать назревавшего хаоса. На работе его уважали, с ним считались, и он думал, что все уляжется и жизнь войдет в привычное русло. В этом он убеждал и жену. Но, как показали дальнейшие события, он просчитался.

Новый 1918 год семья встречала с хорошим настроением. Взрослые постарались на время забыть о перипетиях сегодняшняшнего дня, и, отбросив тяжелые мысли, решили устроить детям веселый праздник с различными сладостями, подарками, шутками, переодеваниями и игрой на рояле. Каждая из дочерей исполнила на фортепьяно лучшие пьесы, выученные за этот год. Мила выучила и блестяще исполнила в новом одеянии, перешитом из старого маминого платья, задорный русский танец, который вызвал у всех улыбки. За такие заслуги дети, как всегда, получили хорошие подарки, которые им «принес Дед Мороз».

Вскоре после встречи Нового года произошло событие, оставшееся в их памяти навсегда. На улице стоял сильный мороз, какой часто бывает в февральские дни в Петербурге. Люди старались не выходить на улицу. Вся семья, кроме папы, находилась дома. Внезапно раздался резкий звонок в дверь.

По какой то необъяснимой причине всем находящимся тогда в квартире этот звонок показался зловещим. С тревожными предчувствиями Елена Алексеевна попросила горничную открыть входную дверь. В дом к ним вразвалочку вошли незнакомые вооруженные люди. Потребовав хозяйку, они, не дожидаясь ее и не вытирая ног, без всякого стеснения прошли в гостиную. Вошедшие показались Миле такими страшными, что она тотчас же спряталась за диван и оттуда стала наблюдать за происходящим. Людей было четверо: трое мужчин и худая, высокая женщина, державшая в руке портфель.

Когда Елена Алексеевна подошла к ним, женщина открыла портфель и показала матери какие-то бумаги. Мила видела, как мать растерялась и начала им что-то говорить и доказывать. Один из мужчин, не слушая того, что говорила им хозяйка, громко закричал, что они представляют новую власть и что она должна их во всем слушаться. Затем, широко размахивая руками, начал грозить хозяйке дома оружием. Их разговор и громкие резкие голоса были так непривычны для спрятавшейся маленькой девочки, что она еще более испугалась и глубже забилась в свое убежище. Прибежавшая на помощь матери старшая сестра, стоя за ее спиной, слушала их громкий разговор и пыталась понять, о чем идет речь.

Анатолий Андреевич

Видно было, что Елена Алексеевна очень волновалась. Она необычно резко отвечала непрошеным гостям, перемежая русскую речь иностранными словами. Такая манера разговора была общепринятой в их кругу. Елена Алексеевна, говоря по-русски и от волнения не контролируя свою речь, легко переходила на французский. Миле запомнилось, что мама несколько раз громко повторила слова: «не пущу!» и «не отдам!». После короткого разговора один из пришедших крикнул: «Да она сумасшедшая! Вздумала тут нас пугать, не слушать, и не подчиняться постановлению новой власти». Женщина, указывая рукой на мать, обращаясь к своим спутникам, заголосила, что та нарочно говорит непонятные слова, чтобы показать им, что они неграмотные и ничего не понимают. Вслед за этим посетители стали кричать еще громче. Затем, ни на кого не обращая внимания, оттолкнули хозяйку, и в грязных, давно нечищеных сапогах, пошли осматривать комнаты. Миле почему-то стало очень жалко белоснежный пушистый ковер, лежащий на полу в спальне сестер, за которым всегда особенно тщательно следила прислуга. Ей нестерпимо захотелось выскочить из своего укрытия и сделать взрослым замечание, что в уличной грязной обуви нельзя ступать на такой ковер, но страх перед этими людьми остановил ее. Женщина быстро записывала в блокнот то, что диктовал ей один из мужчин. По тому, что именно ему женщина передала бумаги, которые тот зачитывал матери, Мила поняла, что он был главным.

После того, как женщина закончила писать и закрыла свой блокнот, этот главный мужчина без разрешения снял телефонную трубку и начал кому-то звонить. Мила ничего не понимала из его разговора, улавливая лишь отдельные слова. Несколько раз до нее долетело непонятное слово «психушка». Тут мать заплакала. Тамара по-прежнему ничего не понимала, но всячески стараясь поддержать мать, прижималась к ней и в конце концов тоже заревела. Миле очень хотелось к ним подойти, но страх будто парализовал ее.

Очень скоро к дому подъехала машина. Посетители оторвали Тамару от матери, приказав Елене Алексеевне одеваться и следовать за ними. Испуганные девочки остались с не менее напуганной горничной. Они вцепились в женщину и громко ревели. В первые минуты горничная стояла в оцепенении, не зная, что делать, и только успокаивала рыдающих девочек, гладя их по волосам. Потом сообразила, что в такой спешке и непривычном повороте событий, они так и не дозвонились Анатолию Андреевичу, что он ничего не знает о случившемся. Людмила Алексеевна пыталась это сделать при посетителях, но незнакомый голос на другом конце провода ответил ей, что он на совещании и не может подойти. Горничная опять сняла трубку телефона и на вопрос секретарши Анатолия Андреевича, рассказала ей, что произошло. Анатолий Андреевич, прервав совещание, взял телефонную трубку, и, попросив горничную успокоить девочек, сказал, что немедленно едет домой.

Когда он появился, обе дочери с плачем бросились к отцу, наперебой сумбурно рассказывая о случившемся. Анатолий Андреевич выслушал их, потом подробно расспросил обо всем горничную. Девочки интуитивно жались к отцу, а он ласково поглаживал их и постоянно повторял, чтобы они успокоились и не волновались, и что все будет в порядке. И только после того, как сестры понемногу пришли в себя, отец объявил, что ему нужно ненадолго отлучиться, и он очень скоро приедет обратно и привезет с собой маму.

Тамара и Мила долго ждали его прихода, но он позвонил и сообщил, что задерживается, отпустил горничную и велел дочерям самостоятельно ложиться спать. После ухода горничной девочки закрыли входную дверь и пошли в спальню. Все было так непривычно, странно и страшно, что они долго не засыпали. Лежа в своих кроватках, чтобы не было так страшно, они переговаривались друг с другом. В старшей сестре подсознательно проснулось выпестованное мамой чувство ответственности за младшую сестру. Она всячески успокаивала и подбадривала Милу. Вскоре Мила уснула, но Тамара еще долго лежала с открытыми глазами, вспоминая все случившееся в подробностях.