Текст книги "Все оттенки черного"

Глава 11
«БЕЗУТЕШНЫЙ БРАТ»

– Я не понимаю, почему меня снова вызвали, почему я опять должен давать показания. Вот же ваш сотрудник сидит – мы с ним не далее как позавчера говорили, воду в ступе толкли! Я уже все сказал. Моя сестра умерла. Завтра ее похороны. Я тысячу раз справку просил из морга – так мне не дают! Каких-то особых распоряжений от вас ждут. Каких? Что моя сестра даже последнего своего пристанища должна быть лишена из-за вашей чертовой бюрократии?!

Он начал говорить все это, а точнее, запальчиво выкрикивать, едва переступив порог кабинета. Голос его то и дело срывался. Они терпеливо слушали его: следователь прокуратуры Юрий Караулов и Никита Колосов.

То, что Сорокина надо вызывать и допрашивать повторно, было решено накануне вечером. Из Май-Горы, расставшись с Катей, Колосов действительно поехал к Караулову. Узнав, что Никита намерен остаться в районе, тот сам предложил переночевать у него. Этим же вечером они окончательно перешли на «ты» – так было значительно проще общаться представителям таких ведомств, как уголовный розыск и прокуратура, в неофициальной обстановке.

Караулов жил в пятиэтажке послевоенной постройки в центре Старо-Павловска. Квартира была трехкомнатной, но узенькой, как пенал. Жил он в ней с матерью и полуглухой, но весьма еще бойкой бабкой, для которой, несмотря на свой классный чин «младшего советника юстиции», оставался сущим ребенком.

Когда Никита приехал к Карауловым, вся семья собралась у телевизора и смотрела ночной выпуск «Итогов». Причем бабка ядовито цеплялась к каждому слову ведущего (телевизор по причине ее глухоты был включен на полную громкость) – вела с ним непримиримый диалог. Колосова Карауловы встретили радушно. Женщины тут же засуетились на крохотной кухоньке. И хотя Никита был сыт, карауловская бабка оказалась непреклонна: пришлось ему ужинать вторично. И чувствовал он себя после тарелки «Богатырских» пельменей, кефира и ватрушки с творогом словно слонопотам.

Колосову постелили на тахте в маленькой комнате. Судя по обстановке, это была комната самого Юрки: письменный стол, за которым тот еще совсем недавно списывал задачки и зубрил конспекты лекций, плакаты с «Депеш Мод» и Виктором Цоем, старые склеенные из конструктора модели танков и самолетов на книжной полке.

Бабка принесла Колосову чистое полотенце и тут же, примостившись на стуле, затеяла бесконечную дискуссию о политике.

– Баба Валя у нас революционер-максималист, – ухмыльнулся всунувшийся в дверь Караулов – он тащил для себя раскладушку из чулана. – С тех пор как пенсию ей по три месяца не платят, она у нас ярый большевик-ленинец. А пять лет тому назад за Жириновского голосовала.

С Колосовым они проговорили до поздней ночи, обсуждая, что теперь предпринять по делу Сорокиной.

И наутро за братом убитой в поселок Май-Гора была направлена дежурная машина Старо-Павловского ОВД. Наряд милиции должен был вручить Сорокину повестку с вызовом в городскую прокуратуру и доставить его туда незамедлительно. Инициатором нагнетания такого официоза был сам Караулов – не терпелось ему допросить «братца»! А Колосов не возражал. Ведь порой сами стены прокуратуры действуют на подозреваемого (а именно в такой роли выступал сейчас перед ними Сорокин) как электрошок.

– Я требую, слышите? Я требую, чтобы мне объяснили, по какому праву милиция вламывается ко мне на дачу и тащит меня насильно на какой-то допрос! Я хочу знать, что в конце-то концов происходит!

– Вы так кричите, Константин Андреевич, что у меня даже стекла в кабинете дрожат. Вы не даете мне объяснить вам основания вызова. Точнее, я бы очень хотел, чтобы мы с вами вместе попытались найти приемлемое объяснение всему случившемуся. Что до срочного приглашения в прокуратуру, то мы просто вынуждены торопиться. Закон есть закон, дело уголовное возбуждено, срок его, так сказать, пошел, так что… Я знал, что завтра, в день похорон сестры, вам будет не до нас. А откладывать нашу встречу нельзя – почему, вы сами сейчас поймете. Нам срочно требуется ваш совет и ваша помощь. – Караулов изрек все это серьезно, важно, проникновенным тоном, словно давая понять скандалисту Сорокину, насколько он заинтересован не в базарном выяснении отношений с собеседником, а в самом конструктивном сотрудничестве.

Колосов еще прежде заметил, что деловой и сухой тон действует на Сорокина отрезвляюще. Но вообще-то манера поведения брата потерпевшей его настораживала. Сорокин – умный, хорошо образованный, не бедный парень (хоть сейчас и не у дел временно в связи с крахом банка, ну да такие, как он, надолго без теплого местечка не остаются). Подобные мальчики из «хороших московских семей» знают себе цену и стараются держаться соответственно. А этот истеричен, вспыльчив и суетлив, точно старая примадонна. Либо у парня совершенно расшатаны нервы, так что он просто не в состоянии держать себя в руках, либо он чего-то боится, либо же…

– Какую же такую помощь я могу вам оказать? Я готов, поверьте, – Лера моя единственная сестра, единственный родной мне человек, но… Да я вот вашему сотруднику все уже рассказывал. – Сорокин опустился на стул у стола Караулова, резко сбавил тон и уже во второй раз за эту беседу небрежным кивком головы указал на сидящего за соседним столом (напарник Караулова по кабинету отсутствовал) Колосова. – Итак, вам нужен мой совет. Какой – ума не приложу, но пока речь не об этом. Но тогда почему ваши коллеги от меня что-то скрывают? Я же чувствую! И вообще, почему всем этим начала заниматься прокуратура?

Вопросы его были совершенно законны. Караулов достал из папки документы – заключение эксперта, и протянул его Сорокину.

– Ознакомьтесь, пожалуйста.

Тот с жадностью прочел.

– Я ничего не понял, простите, – сказал он глухо, дочитав до конца.

– Причина смерти вашей сестры – отравление. И мы сейчас по закону обязаны прояснить все обстоятельства происшедшего.

– Обстоятельства того, – задушевно откликнулся Никита Колосов, – каким образом ядохимикат сельскохозяйственного назначения гранозан – высокотоксичное вещество – попал в организм вашей сестры. У вас самого есть какие-нибудь версии на этот счет?

Сорокин глянул на него – темные глаза были пусты. Казалось, новость ошеломила его. Караулов начал задавать ему вопросы по протоколу. Заправил бланк в машинку, застучал дятлом. Вопросы касались тех же тем, которые прежде пытался выяснить для себя и Колосов.

Слушая, как Сорокин снова излагает то, что происходило накануне вечером у соседей, он мысленно сравнивал его рассказ и рассказ Кати. Показания брата снова существенно отличались.

– Отчего вы умалчиваете о весьма важной детали? – спросил он Сорокина, вклиниваясь в вынужденную паузу в допросе, когда Караулов менял в машинке бланк.

– О какой еще детали? – Тот, словно готовясь к драке, резко обернулся к Колосову.

– Вы прилюдно дали сестре пощечину. Ударили ее. Разве этого не было?

– Я должен был ее как-то успокоить. Эту истерику прекратить. Она вела себя как… Она позорила и меня, и себя!

– По мнению специалистов, – приврал Колосов для пущей важности, – ваша сестра порой не отвечала за свои слова и поступки. Что же, это новый метод – успокаивать больного человека?

Сорокин смерил его злобным взглядом, но промолчал.

– Вы что, обвиняете меня, что это я ее довел? – выдавил он наконец.

– Вас никто ни в чем не обвиняет, – тоном «заботливого блюстителя закона» заверил его Караулов. – Мы хотим разобраться с вашей помощью. Скажите-ка мне, вы давали своей сестре деньги на расходы? Вообще она могла что-то приобретать в магазине самостоятельно?

– Ну, она же круглой-то идиоткой не была! Хлеб, молоко, продукты какие по мелочи – у нас магазин прямо в доме продуктовый, она туда заходила. Так, что-то солидное из съестного, я сам закупал, на машине привозил. Но если чего-то не хватало, Лера вполне справлялась с несложными покупками. А к чему вы это спрашиваете?

– Путешествую в одиночестве по магазинам, Валерия вполне могла заглянуть в тот, который торгует разной химией. И купить препарат, который мы потом нашли в ее желудке. Не могло такого случиться, нет?

Караулов блефовал, но крючок его Сорокин «не заглотил». И Колосов мысленно даже поаплодировал «братцу».

– Нет, что вы, такого просто и быть не могло, – воскликнул Сорокин взволнованно. – Я бы знал непременно, я бы нашел у нее. Нет, но как вы опять по-иезуитски свой вопрос строите, а? Она-де приобрела эту гадость, намереваясь – что сделать? С собой покончить, да? А я, негодяй и скотина такая, спровоцировал припадок, ударил ее, и вот вам, пожалуйста, статья – доведение до самоубийства, так, что ли?!

– А вас подобная версия, Константин, не устраивает. – Колосов покорно кивнул. – Ладно. Другие версии наши хуже. Яд каким-то образом попал в организм вашей сестры. Если она не сама приняла его, решив таким способом свести счеты с жизнью, следовательно, кто-то помог ей. Альтернатива самоубийству – убийство.

– Кому потребовалось убивать Леру?

– Тому, кому она мешала, например. Это одна версия. Либо кому-то еще – но тут мотивы ее устранения пока весьма призрачны и неясны.

– А что же это вы так со мной поразительно откровенны? До пупа прямо расстегнулись тут, а? – Сорокин попытался усмехнуться, но усмешка не получилась. – Лера мешала… Мне, что ли? Договаривайте, детектив. Я, что ли, по-вашему, избавиться от нее хотел? А то, что она десять лет на моих руках…

– Камнем висела? – подсказал Никита сухо. – Или, может, на шее? В прошлый раз вы примерно так выразились.

– Я так не говорил! Запишите, запишите в протоколе – на меня оказывается психологическое давление, и я отказываюсь…

– Тихо, тихо, – зашикал на них Караулов, потом деловито что-то отстукал на машинке. – Никто вас ни в чем не обвиняет, Константин. И насчет давления вы тоже – бог знает что вообразили себе. Мы же просто беседуем. Но вы же не слепой, вы читали заключение экспертизы, а там указано примерное время, когда ваша сестра могла получить смертельную дозу отравляющего вещества. И вы в это самое время, насколько я понял, были в гостях у соседей, где, кроме вас, находилось еще несколько человек.

– Да на кой дьявол кому-то убивать мою сестру?

– Вы давно знакомы с Александрой Модестовной Чебукиани… фамилия какая у нее – прямо с дореволюционной афиши: Забелло-Чебукиани?

– Давно. Мы соседи по даче. Она раньше была замужем. Муж ее умер.

Колосову почудилось: в этой фразе прозвучало что-то требующее уточнения, но Караулов уже задал новый вопрос:

– Наши сотрудники беседовали с вашим отчимом. У вас разорваны с ним все отношения, а он ведь долгое время заменял вам с сестрой отца. В чем причина?

Сорокин впился в него настороженным взглядом. В лице его что-то дрогнуло. Ему, как он сам когда-то сестре, прилюдно отвесили оплеуху. Казалось, он снова вот-вот взорвется, начнет кричать, что они не имеют права его допрашивать, копаться в делах его семьи, но… Сорокин огромным усилием воли взял себя в руки.

– А как он сам объяснил вам мой столь неродственный поступок? – спросил он тихо.

– Он сказал: «Так получилось». – Колосов, чтобы разрядить обстановку в кабинете, достал из кармана пачку сигарет, предложил сначала Сорокину, затем закурил сам.

– Я бы вам ответил на этот вопрос. Подробно, очень подробно. И знаете, даже с превеликим удовольствием. – Сорокин затянулся дымом. – Но мне бы хотелось сначала послушать, что скажет он, муж моей матери. А проще-то… Слушайте, а знаете что? – Он живо обернулся к Колосову: – Устройте-ка нам очную ставку.

От такого предложения Колосов и Караулов даже несколько опешили.

– Это как-то, по вашему мнению, поможет пролить свет на гибель вашей сестры? – спросил начальник отдела убийств.

– Нет, вряд ли.

– Так для чего же это делать? Ваш отчим в госпитале, лечится после серьезных травм. И вы с ним не встречались много лет. Что же мы сможем узнать полезного, следуя этому вашему совету?

Сорокин молчал.

– За что вы так ненавидите своего приемного отца? – прямо спросил Колосов.

– Мужа моей матери, я ведь уже сказал.

Колосов терпеливо ждал продолжения фразы, но Сорокин снова словно воды в рот набрал.

– В прошлый раз, когда речь зашла о болезни Валерии, вы упомянули в разговоре некий латинский термин. Мы запросили психоневрологический диспансер, где она стояла на учете. Их диагноз ничего общего с этим вашим не имеет. Что вы имели в виду?

– А вы что, до сих пор еще не справились в медицинском словаре? – Сорокин стиснул руки. – Ну что вам от меня нужно? Что вы на пару надо мной издеваетесь? Ну, подозреваете меня, что я Лерку отравил? Ну, да черт с вами – посадите в камеру, арестуйте!

– Вам не кажется, Константин Андреевич, что ваше поведение странно? – спросил Колосов. – Самому-то не кажется, нет? – Завтра похороны моей сестры!

– Ладно. На этом пока и закончим. Прочтите ваши показания. Если все верно записано – распишитесь. – Караулов извлек из машинки бланк допроса. (При этом Колосов заметил, что он намеренно опустил в допросе очень существенную деталь – не стал акцентировать внимание Сорокина на том, что тот предупреждается об уголовной ответственности за дачу ложных показаний или отказ от них. Это было явное процессуальное нарушение, но не поступи так Караулов, они бы с Сорокиным и до этого не договорились бы.)

Сорокин читал молча и дотошно. Потом размашисто подписал каждый лист.

– Вы не будете возражать, если сейчас мы вместе с вами проедем к вам на дачу? – Караулов наблюдал, как глаза Сорокина округляются от негодования. – И там…

– Это обыск? Где ордер? – Сорокин резко поднялся.

– Это не обыск. Честно говоря, мне очень не хотелось бы проводить обыск именно у вас, брата Леры. Вы понимаете меня, Константин? – Караулов тоже поднялся. Был он на целую голову ниже Сорокина и заглядывал ему в лицо снизу вверх. – Нам с Никитой Михайловичем просто хотелось осмотреть дом, где ваша сестра провела свои последние часы. Вы можете отказаться. Пока я не имею права настаивать на своей просьбе.

– Да поедемте! Надеюсь, вы не опуститесь до того, чтобы подбросить мне бутылку с ядом, а потом обнаружить ее в качестве «неопровержимой улики»!

Увы, ничего существенного они с Карауловым на даче не нашли. Обстоятельство мало обрадовало Колосова. Сорокин предоставил им полную свободу: ходите где хотите, по всему дому, участку, осматривайте сарай, старую баню, ищите что хотите…

Сам он уселся на садовую лавочку в кустах сирени и даже не глядел на них, демонстрируя полнейшее презрение.

Яд, если все же Сорокин был убийцей, искать в его доме, конечно же, было занятием малоперспективным. И это Колосов знал с самого начала и даже сказал об этом Кате. Но все же подобные, даже чисто формальные с процессуальной точки зрения поиски порой небесполезны: авось и…

Дача Сорокиных была такой же старой, послевоенной, как и дача Картвели. Сад тоже зарос, клумбы задушили сорняки и чертополох. И все же дом этот (просторный, двухэтажный, с мансардой и открытой кирпичной террасой) Колосову понравился. Он совершенно не походил на мрачное логово, где обитала сумасшедшая и ее тюремщик-брат, как ему представлялось ранее. Все в доме было чисто, комфортно: новые шторы на окнах, японский телевизор в холле, новехонькая китайская плетеная мебель на террасе. Было видно, что служба в банке позволяла Сорокину жить хоть и не шикарно, но в полном достатке и содержать сестру. Старая дачная обстановка постепенно перекочевала на свалку, а ее место заняли новые, удобные, стильные и недешевые вещи.

В комнате Леры все было как в обычной женской спальне. В комнате ее брата (просторной зале-мансарде на втором этаже) было много солнца и минимум предметов: письменный стол, диван, кресло и книги на небольшом самодельном стеллаже из струганых сосновых досок. Колосов просмотрел их: в основном книги были на английском языке, встречалась и арабская вязь. Мелькали и яркие иностранные журналы, какие-то каталоги.

На столе тоже громоздились книги, лежали папки-скоросшиватели – а в них распечатки, и тоже на английском языке. Одна книга лежала на диване у изголовья. Колосов взял ее в руки – видимо, это то, на чем у Сорокина «отдыхает глаз»: сирийские и коптские раннехристианские тексты. Интересно…

Колосов положил книгу на место, выглянул в окно. Сорокин не покидал своей лавочки. Казалось, ему было в самом деле наплевать, что делают в его доме чужие люди: роются ли в его вещах или же…

– У вас там наверху прямо рабочий кабинет оборудован, – заметил Колосов, спускаясь во двор.

– А вы что же думаете, если меня с работы выбросили, я буду сложа руки сидеть? – Сорокин пожал плечами, но с места не сдвинулся.

– Директор и владелец банка, где вы трудились, Корнилов, за границей ведь сейчас, кажется, да? И где же? В Ницце денежки вкладчиков транжирит? В Сан-Франциско?

– Все-то вы знаете: и кто директор у меня, и кто… Справки навели уже подробные, понимаю. Вон дачку видите? Крыша черепицей крыта. Корниловских предков избушка – его батя в застойные времена последнюю трудовую копейку вкладывал – а он директором гастронома на Арбате работал. А Денис эту конурку три года назад загнал одному армянину – непрестижно тут, видите ли, жить для него стало. А все сопливое детство тут, на Сойке, в песке пробарахтались вместе с ним… Ну, и как ваши поиски? Нашли, что искали? Сразу на меня браслеты наденете или подождете пока? – Он следил за Колосовым злобным, насмешливым взглядом.

– Мы не искали. Мы просто с обстановкой знакомились с вашего любезного разрешения. У вас уютная дача. Теперь я бы хотел осмотреть участок.

– Валяйте, – усмехнулся Сорокин.

Колосов обошел участок. Старые яблони, вишни, сливы. Запущенные грядки – все в лопухах, развалившийся древний парник. Никаким огородничеством тут Сорокины явно не занимались. Тихий культурный европейский отдых на лоне природы, так, ладно… Колосов заглянул в железный гараж у ворот – тот был не заперт. Так и есть: приличная, но весьма и весьма подержанная иномарка «Ауди». Весь джентльменский набор банковского служащего налицо… И если бы не те книги наверху, вообще можно было бы подумать, что этот приемыш дипломата – «белый воротничок» чистейшей воды.

К гаражу лепилась поленница дров. По всему, их лишь недавно привезли на участок, начали тут же распиливать на самодельных козлах, да отчего-то забросили. Сорокин лениво сообщил, что нанял работяг, те пилили-пилили, потом, взяв аванс, хорошенько бухнули и теперь явятся, когда протрезвеют. Колосов наклонился: в траве – куча опилок и мелких щепок. А на темных, еще не тронутых пилой чурбаках что-то белеет. Он колупнул это пальцем, поднес к носу. Следы рвоты. Засохшая, побуревшая от солнца масса.

Колосов, выпрямившись, посмотрел на забор: от гаража через улицу сквозь буйную зелень просматривался кусок участка дачи Чебукиани. Если представить, что ночью Сорокина по какой-то причине вышла из дома, то сначала направилась именно сюда, к гаражу и дровам. Отсюда скорее всего и та щепка в трещине каблука босоножки. Тут ей стало плохо. Но вот затем… Вместо того чтобы вернуться на дачу и разбудить брата, она пересекла участок по диагонали, вышла за калитку и сломя голову побежала на другой конец поселка, к церкви.

Колосов подошел к забору, облокотился на него – не такой уж и высокий, ветхий. Ночью отсюда, от гаража, можно видеть освещенные окна дачи Чебукиани – деревья не заслоняют.

Они с Карауловым дотошно осмотрели весь участок. Заняло это, кстати сказать, немало времени. Караулов был явно разочарован, но вида не показывал.

Делать нечего – пора было убираться несолоно хлебавши. Колосов наблюдал за Сорокиным. Тот был мрачен как туча, однако стал как будто спокойнее.

– Какую еще помощь могу я оказать следствию? – спросил он, когда Колосов и Караулов вяло направились к калитке, где ждала колосовская «девятка», на которой они все трое и прибыли в Май-Гору.

– Вам это, думаю, лучше знать, – многозначительно уронил на ходу Караулов. – Если вдруг что-то важное вспомните – позвоните. Вот мой телефон.

Его рука с клочком бумаги зависла в воздухе. Сорокин не торопился подниматься со своей лавочки. Наконец поднялся, подошел, взял номер телефона. Он проводил их до калитки, которую и запер за ними на засов, словно хотел действительно удостовериться, что они наконец уезжают. Колосов видел: их присутствие его тяготит. Сорокин был отгорожен от них невидимой, но непробиваемой стеной молчания и неприязни. Он не хотел говорить с ними о своей сестре, об отчиме. Вообще не желал пускать их в мир, в котором жил все эти годы. Стена защищала его, а у них пока еще не было такого тарана, который мог бы пробить в ней ощутимую брешь.

«Ну полная безнадега», – это так явно читалось в глазах юного следователя прокуратуры, что Колосову невольно стало его жаль. Однако особо рассусоливать свои переживания Караулов не мог – в прокуратуре его ждали другие дела. Колосов выговорил себе минутку: надо было заскочить в опорный пункт к участковому, которому дано было задание установить личность и местожительство одного из гостей Чебукиани, пока еще проходящего по делу лишь под одним только именем Владимир. Но тут вдруг у начальника отдела убийств сработал мобильный телефон.

Окончив переговоры, он обернулся к Караулову, и тот по его лицу сразу понял: что-то случилось.

– Довезу только до автобусной остановки – уж не обижайся. Срочно в главк надо вернуться, меня наши через дежурку с собаками ищут. – Колосов хотел было ограничиться этим куцым объяснением, но, поймав любопытно-умоляющий взгляд следователя, снизошел до пояснений: – Там вроде какая-то каша интересная заваривается по нашему прежнему делу. – По Ачкасову? – Караулов едва не подпрыгнул на сиденье. – Что там?

– Данные с РУБОП поступили: Модин – ну помнишь, его компаньон – с заявлением на Петровку обратился, а они его к нам сплавили – он-де прописан не в Москве, а в области. С него деньги якобы вымогают. Кругленькую сумму.

– Кто?

Но Колосов уже тормознул у остановки рейсового автобуса, идущего в Старо-Павловск, широким жестом распахнул дверь: выметайтесь, мол.

– Узнаю, что там и как, – проинформирую всенепременно. Жди, Юра, звонка. – Он хлопнул дверью, и «девятка» взяла с места в карьер.

Следователь прокуратуры Караулов остался сиро-та сиротой под палящими лучами августовского солнца у покосившегося фонарного столба, где висело объявление о расписании автобусов пригородного маршрута. Он думал с великой горечью, что сыщики, ох, эти сыщики… Недаром их в прокуратуре недолюбливают, ой недаром, крайне ненадежный и вероломный народ, зажиливающий самую нужную, самую полезную информацию по делу до тех пор, пока… Караулова терзало острое, как гвоздь в башмаке, любопытство: что там наклевывается у них с этим Модиным?

Но тут на шоссе показался автобус, желтый, как канарейка. И размышлять о превратностях профессии и коварстве коллег сразу же стало недосуг. В ход пошла ловкая работа локтями, потому что собравшиеся на остановке дачники и деревенские штурмовали автобус так дружно, словно это был их последний шанс добраться до старо-павловского колхозного рынка.