Текст книги "Правила коротких свиданий"

И никто не хотел знать о том, что я охотно отдала бы все эти «богатства» за то, чтобы вернуть свою прежнюю жизнь…

Впрочем, нет, не буду об этом.

…На экране выскочило уведомление – это пришло сообщение от Кирилла Казимова. Кирилл – мой френд, мы с ним познакомились в одной группе, где собирались любители литературы, в основном начинающие писатели. Я там искала клиентов. Ну как искала, специально я никогда ничего не делала, просто сидела в группе и болтала там, иногда постила свои мысли и замечания. На тему – как надо писать, как не надо писать… К моим высказываниям прислушивались, считали их интересными, иногда спорили. Люди охотно предлагали зафрендиться, переходили на мою страницу в соцсетях, а уж там черным по белому было указано – исправляю уже готовые тексты. Быстро, недорого, недовольным возвращаю деньги, но могу и отказаться от работы, если мне покажется, что я не справлюсь с заданием. Если все же согласитесь с моими правками, пожалуйста, тисните потом у себя на страничке отзыв обо мне. Что помогла вам и все такое.

Поначалу заказов было маловато, но потом дело наладилось, и я стала довольно известной в узких кругах (тут опять улыбающийся смайлик). А после того как в результате моих консультаций двух начинающих авторов опубликовало в бумаге крупное издательство, и они, эти авторы, публично поблагодарили меня, я стала считаться в нашей книжной сети весьма серьезным специалистом.

Нет, я не подчищала чужие тексты, не сидела с лупой над каждой буквой, не правила – грамматику, синтаксис, стиль и т. п. Моя работа заключалась в том, что я читала чужой текст и высказывала к нему всего одну или две существенные претензии. Всё. Я была кем-то вроде врача, к которому приходит больной, ожидая услышать диагноз. Как правило, диагноз один. Как и лекарство, которое доктор выписывает больному в конце визита…

В общем, у меня и ник в Сети был такой – «Доктор Текст». Мою деятельность можно было назвать еще литературным траблшутингом… Когда приходится искать главную причину того, почему текст оказался неудачным. Если найти ее, эту причину, и найти способ исправить ее (тоже та еще задачка!), то все остальное написанное начинает налаживаться, причем как будто автоматически.

Траблшутинг – модное направление во многих областях человеческой жизни. В психологии, в бизнесе. Да везде. Во всем, что не получается, можно найти одну, главную, причину, из-за которой вдруг начинает тормозить весь процесс. Как следует поразмыслив, можно понять, по какой причине не клеится дело или почему преследуют неудачи в личной жизни… Причем сам человек обычно не замечает, в чем его проблема (лицом к лицу лица не увидать), а вот со стороны это порой очевидно. То же самое и с текстами.

Иногда проблема исправлению не подлежала, вот хоть что тут делай. В моем случае, если дело касалось литературы – это когда текст написан настолько плохо, что мне было проще отказаться от задания. И я отказывалась, мягко формулируя – ваш текст, дорогой автор, слишком сложен для меня, я не справлюсь…

Я, кстати, и налоги платила – и со своей редакторской подработки, и как квартиросдатчица. Писатели и квартиросъемщики перечисляли на мой счет деньги, а я с помощью специальной программы делала уже отчисления государству.

Я очень не хотела, чтобы какая-то из служб обратила бы на меня внимание и принялась бы «трясти». У меня такой характер – уж лучше сразу заплатить, чем нервничать потом всю дорогу. Спокойствие – оно тоже денег стоит. Нет, совсем от проблем соблюдение правил меня не избавляло, но чисто психологически это как-то облегчало мое существование… Я везде и во всем старалась следовать закону, и даже в личной переписке вела себя очень сдержанно, ни с кем не спорила лишний раз. Ни с государством, ни с людьми. У меня просто не хватало на все это сил.

Итак, сообщение от Кирилла Казимова:

«Лиза, привет! Получил на днях твою рецензию на свой роман. Признаюсь, испытал шок, едва сдержался, чтобы не вывалить сразу на тебя свое возмущение… А затем сделал все так, как ты советовала, и опять испытал шок. Я, как ты указала, поменял местами начало и концовку своего романа, и он вдруг заиграл. Это гениально. Гениально просто! Я уже махнул рукой на свой текст, думал, что ничего больше не смогу в нем исправить. Считал себя графоманом, а ты так легко, даже играючи, изменила все… восстановила гармонию!»

«Кирилл, привет! – улыбаясь, написала я ему ответ. – Очень рада, что смогла помочь тебе!»

«Деньги я тебе сейчас перечислю, отзыв на твою работу опубликую уже сегодня. И очень хочу пригласить тебя в кафе. Что ты делаешь на следующей неделе?»

«Кирилл, спасибо, но это лишнее. Я не встречаюсь в реале со своими клиентами».

«Нет, не думай, что я к тебе подкатываю, тем более я не знаю, как ты выглядишь, и сколько тебе лет, и каково твое семейное положение. С моей стороны это просто желание встретиться с умным и понимающим человеком…»

Далее Кирилл принялся меня восхвалять, что, не скрою, очень взбудоражило меня. Мы с ним этим утром довольно долго переписывались. Кирилл был очень мил, грубостей и глупостей от него не исходило вообще, ни сейчас, ни раньше, если вспомнить… Фотографий себя, любимого, он мне не слал, о своей жизни особо не распространялся – то есть он был каким-то нормальным, что ли. А ведь я насмотрелась в Сети всякого, сколько раз какие-то мужчины присылали мне так называемые дикпики – то есть фотографии своего «достоинства». Вот о чем эти мужчины думали, делая подобные рассылки? От этих фото только стошнить могло.

Нет, Кирилл был не таким совсем. О себе рассказал только, что ему тридцать пять лет, он в разводе, детей нет.

Я никому особо не верила в интернете. И сроду ни с кем не встречалась в реале – из тех, с кем познакомилась в вирте. Но Кирилл чем-то мне нравился.

Хотя я знаю чем. С ним было интересно. С ним можно было говорить. Мы и до того довольно часто общались с ним в группе, а тут он словно раскрылся весь. Еще он так польстил мне…

И я согласилась встретиться с Кириллом на следующей неделе. В реале.

…Вечером в пятницу – девичник, как всегда. Этот вечер принадлежал нам троим – мне, Ванде и Поле, повелось еще с институтских времен (мы когда-то учились вместе).

Раньше мы собирались с подругами в кафе, но теперь наши сборища проходили у меня дома. Так удобнее и дешевле. Почему собирались именно у меня? У Поли дома – родители, у Ванды – муж Арсений, особо и не поболтаешь при них. А мы с подругами привыкли откровенничать. Свободно и спокойно это можно было делать только у меня, поскольку я жила одна.

У нас троих – меня, Поли и Ванды – была какая-то странная дружба. И дело даже не в той степени откровенности, что мы позволяли себе во время своих посиделок.

А странность заключалась в том, что мы и не являлись подругами. Мы сами решили называть себя приятельницами. Быть может, потому, что слишком трепетно относились к дружбе, не хотели поминать ее всуе.

Мы дали зарок быть свободными от тех обязанностей, которые налагает на человека дружба. Во-первых, потому, что нельзя использовать других – в помощь себе или в утешение. Сейчас появилось много способов решить свои проблемы, не прибегая к дружеским услугам.

Это раньше люди выживали за счет того, что «ты – мне, я – тебе». У друзей занимали деньги, пользовались их машинами и связями…

Сейчас же использовать друзей подобным образом просто неприлично. Ведь возникло множество служб, которые решали любую проблему. Деньги теперь можно было взять в долг у банка, при переезде на другую жилплощадь – заказать такси и грузчиков (а не заставлять друзей таскать тяжести); с душевной травмой обратиться к психотерапевту-профессионалу (а не вытягивать сочувствие и советы у подруг). Словом, время людей, готовых на любые жертвы ради друзей, безвозвратно прошло. Время доноров энергии тоже закончилось.

У современного человека почти не осталось сил и ресурсов, не лучше ли позаботиться о самом себе?

Нет, это не значило, что мы – я, Поля и Ванда – не бросились бы на помощь друг другу в случае форс-мажора, что мы не испытывали чувства привязанности и даже любви друг к другу… Но мы понимали, что потеряли прежний мир со всеми этими привычными связями – вроде того, который показывали в старом сериале «Друзья».

Я это поняла первой. Когда сначала ушла из жизни моя бабушка (возраст, хроническая болезнь), а потом мои родители умерли от воспаления легких. Внезапно и практически одновременно. Я-то выкарабкалась из той вирусной простуды без проблем и последствий, а вот они, папа и мама… у них болезнь перешла в бактериальную стадию, им не помогли даже антибиотики и искусственная вентиляция легких.

Я испытала в те черные дни такое, такое… Я бы отравила своим горем, как цианистым калием, все живые души вокруг. Я не захотела втягивать своих любимых девочек в этот круг отчаяния. Я и Адаму не особо рассказывала о своих переживаниях, ни к чему это.

На время я попросила всех отстраниться, не беспокоить меня. Я не хотела ничьей помощи, я не собиралась грузить кого-то своими заботами и не ждала, чтобы окружающие рыдали вместе со мной.

Я милосердно освободила всех от горюющей себя.

Несколько месяцев после похорон папы и мамы я практически в одиночестве давилась своей тоской, захлебывалась ею, никому не позволяя слишком к себе приблизиться. Только поверхностное, только короткое общение… Это длилось до тех пор, пока я наконец не справилась со своим горем.

Конечно, Поля с Вандой звонили мне регулярно в тот печальный для меня период, писали, даже пытались приехать как-то (но я не пустила их тогда к себе, сделала вид, что меня нет дома), но они поняли, они все поняли, мои девочки.

Адам что-то такое тоже пытался мне высказать… Что он сочувствует мне и даже готов временно поселиться со мной, у меня. Но я быстро поставила его на место.

Он в тот период приезжал ко мне, молча занимался со мной сексом, потом так же молча уезжал. Это были мои условия. Он тоже их принял, он с ними смирился, ну и молодец, спасибо ему за это.

…На девичниках принято пить вино, но мы с моими подружками-приятельницами вино игнорировали. Хорошее вино – оно нынче дорогое. Уж лучше тогда дорогое пиво, чем дешевое вино (шанс нарваться на подделку меньше), но и тут засада – Ванда терпеть не могла пиво. В общем, мы на своих девичниках довольствовались коктейлями, обычно на основе вермута, с тоником и соком. Сильно не напьешься, но какой-то эффект есть.

Закуски – нарезки из нескольких видов колбас и сыра. Консервы с маслинами и оливками. Стоимость купленного мы делили на троих, причем не поровну, а сбрасывая десять процентов тому, кто это все приобрел и принес. Доставка же тоже стоит денег, между прочим.

В этот раз пакеты из магазина притащила Поля – ей, от ее трети, сбросили десять процентов, а эту сумму поделили на нас с Вандой, пополам.

Никаких дополнительных «вкусняшек» и милых сувенирчиков приносить на эти встречи не полагалось. Мы все раз и навсегда отказались от взаимных сувениров и подарков, даже на дни рождения ничего не дарили друг другу. Дорого по нынешним временам, да и все равно не угадаешь; не исключено, что подарок станет очередным пылящимся хламом. Опять же искать эти подарки в магазинах, выбирать, потом тащить на себе либо ждать доставку и прочее – это все хоть и приятные, но бессмысленные хлопоты.

Словом, мы освободили себя от этого ритуала взаимного одаривания. Так, без ненужных презентов и сувениров, честнее и проще. Нечего планету захламлять лишним мусором. Да, иногда мы с девочками отдавали друг другу что-то ненужное, вот как я свои кухонные гаджеты, но это подарком не считалось, а называлось в нашем девичьем кругу сурово – «избавлением от хлама».

Ни объятий, ни поцелуев при встрече мы себе не позволяли. Зачем, мы же и так рады друг другу. И вообще это такое лицемерие, все эти поцелуйчики да радостные вскрики при встрече. Те, кто больше и активнее лобызается и причитает, те потом и ссорятся громче, это известный факт.

– У меня свидание на следующей неделе, – немедленно призналась я, когда мы с Вандой и Полей наконец расположились за раскладным столом в одной из двух моих комнат, гордо носившей название «гостиной».

– С кем? С Адамом? У вас с ним все стало по-серьезному? – удивилась Поля. Когда она удивлялась, то поднимала брови, а ее глаза (светло-голубые, прозрачные) делались круглыми, и она становилась окончательно похожей на куколку. Правда, немного потрепанную жизнью куколку, иначе откуда тогда эти складки у губ и тени у глаз? У Поли – светлые, довольно жидкие волосы, прическа – каре до плеч. Одевалась Поля всегда в водолазки «под горло» и в юбки в складку, расцветки «шотландская клетка». Поля, на мой взгляд, была очень хорошенькой, очень трогательной. И голос у нее – тоненький и очень жалостный. Кстати, на Полю тоже всегда оглядывались, когда она громко произносила что-либо в толпе.

– Нет, – торжественно заявила я. – Не с Адамом. Я собираюсь встретиться с другим мужчиной. Правда, может, и передумаю еще. И не пойду никуда.

– У тебя свидание? Ого, – одобрительно произнесла Ванда. Она у нас сегодня была барменом – наливала напитки. Ванда – с черными, блестящими прямыми волосами до плеч, крепкая и тоже красивая, ее, мне кажется, не портили даже следы от подростковых угрей на лице, пусть и щедро замазанные тональным кремом. Ванда одевалась всегда в черное, она считала, что ей идет только этот цвет. – Ну, за нас, девочки!

Мы чокнулись, отпили из бокалов.

– А кто он, Лиза? – спросила Ванда, отдирая пленку от упаковки с нарезкой сыра.

– Я его не видела. Мы общались только в Сети. Но мы давно общаемся! Года два уже, наверное, – попыталась вспомнить я. – Зовут его Кириллом. Он юрист вроде, в свободное время пишет романы. Один из них дал мне на редактирование… я ему кое-что посоветовала, и он согласился с моим советом. Поблагодарил. Принялся хвалить меня. А мне это польстило, чего врать-то. Словом, Кирилл на радостях решил узнать меня поближе, а я не стала противиться…

– А как же Адам? – опять сделала круглые глаза Поля.

– Я так понимаю, Адам Лизе никто, – пожала плечами Ванда.

– Нет, но у вас же с ним договоренность, я помню, ты рассказывала сама… – обращаясь ко мне, пробормотала Поля. – Чтобы – ни с кем больше, а если вдруг замаячили на стороне какие-то новые отношения, то надо предупредить постоянного партнера и сразу же с ним расстаться.

– Я не собираюсь ложиться с Кириллом в первый же день в постель, – возразила я. – И это глупо – заранее думать о романтике и о том, как бы построить новые отношения с новым человеком. Кирилл просто хочет пообщаться со мной в реале. Он же тоже меня не видел, не знает, кто я, какая я… На аватарке у меня только лисичка изображена, ник – «Доктор Текст», в профайле одно имя – Лиза, ну и все. Свои фото я никуда не выкладывала. Он даже голос мой не слышал, мы только переписку вели. Может, я старая толстая тетушка, и у меня уже внуки… Я ему не как женщина интересна, а как человек, это же очевидно.

– А что, по контенту, который человек выкладывает у себя в блоге, разве нельзя влюбиться? – не согласилась Ванда. – Ты сама говорила, что Кириллу нравится, что ты там у себя на своей страничке постишь, какими идеями делишься со всеми. Твои литературные советы ему пришлись по душе! Вот, послушайте, теперь моя тайна, – Ванда зачем-то понизила голос. – У меня «в друзьях», в соцсети, есть один мужчина. Так вот, он выкладывает такие ролики, такие картинки и фото у себя на странице… какие я бы сама выложила. Я просматриваю его ленту и понимаю, что это все – мое. Этого мужчину волнует то же, что и меня, он восхищается теми же вещами…

– Влюбиться в человека «по контенту»? – округлив опять глаза, засмеялась Поля. – Это что-то новенькое!

– Цивилизация не стоит на месте, – усмехнулась Ванда. – Поводов для романтики все больше! Нет, если серьезно – я не собираюсь заводить отношения с этим своим френдом в соцсетях, мне моего Арсения с лихвой хватает. Но я вот о чем, Лиза. Кирилл уже заранее к тебе расположен. Ты ему нравишься, ему с тобой интересно. И вот представь, что произойдет, когда он увидит тебя в реале… Он в тебя однозначно влюбится. Ты же прехорошенькая, как говорили раньше.

– Я очень специфическая, – возразила я и рукой с зажатым в ней бокалом обвела комнату, призывая обратить внимание на ее интерьер. А интерьер был весьма своеобразным – складные стулья, складной стол, тканевый хлипкий гардероб на «молнии» – без одежды и вещей он почти ничего не весил.

Словом, моя мебель – это мебель на время съема чужой квартиры или на время переезда, которая нужна лишь для того, чтобы все распихать на скорую руку, не тратясь на покупку чего-то основательного. Прежнюю обстановку я выкинула – все эти вещи напоминали о родителях… Больно.

Ну и заодно убираться теперь мне стало проще. Я так ненавидела уборку, что решила максимально облегчить ее. Время от времени, уходя на прогулку, я просто ставила все эти мебельные конструкции в сложенном виде у стены, а затем запускала робот-пылесос елозить по полу (именно этот гаджет у меня как раз и прижился). И все.

– Ты не специфическая, ты… – Ванда нахмурила брови, подбирая выражение. – Ты… ты немножко сломалась, и потому ты такая… необычная. Ты травмированная.

– Ты про то, что все мои родные ушли из жизни… – Сморщилась я.

– Если ты против, то я не буду! Я уже молчу! – воскликнула Ванда.

– Нет, об этом уже можно говорить, не молчи, – сказала я. – Но дело в другом. Я изначально была какой-то неправильной, а уход моих близких только усилил все. Из меня стало вырываться то, что таилось во мне и раньше, просто до поры до времени незаметное… Блин, девочки! – взорвалась я. – Никогда не скрывайте от своих детей реальную жизнь, не растите их под колпаком, оградив от всех жизненных неурядиц и проблем!

– У нас нет детей, – испуганно улыбнулась Поля.

– Ну, я на будущее, – пояснила я. – Потому что рано или поздно, но ребенок все равно столкнется с реалиями этого мира, к которым он совершенно не готов! Папа и мама ограждали меня от всего… Они ни разу, представьте, ни разу не брали меня с собой на похороны, потому что думали, что ребенка (меня) это может травмировать. Когда умерла прабабушка, когда не стало папиной мамы, моей бабушки… Меня не взяли на их похороны, хотя я во время кончины бабули была уже взрослой, совершеннолетней, мне в наследство пришлось потом вступать (бабуля же все завещала только мне, по общему соглашению), но папа с мамой меня водили за ручку тогда по всем инстанциям.

– Родители тебя берегли, – опустив глаза, мрачно произнесла Ванда.

– Да. Да! Но лучше бы они этого не делали. Лучше, как раньше было – когда дети варились в одном котле со взрослыми, с самых малых лет наблюдали смерти, рождения и ничего особенно страшного в этом не видели. Это жизнь! Даже смерть – это тоже часть жизни, к этому надо быть готовым. Отчего сейчас многие сделались чайлдфри? Да оттого, что уже непривычно рожать и растить детей. И смерть – да, это ужасное явление, но в наше время она вообще воспринимается как конец света и гибель мира.

– Лиза, Лиза, перестань, успокойся, – жалобно воскликнула Поля.

– Нет, дай сказать, – помотала я головой. – И вот я, нежное растение из оранжереи – я! – вдруг сталкиваюсь со смертью своих самых близких людей. Я была совершенно не готова к этому. Я сама… я сама собиралась всерьез расстаться с жизнью… ну, вы понимаете, – не договорила я.

– Ты обвиняешь своих родителей? – усмехнулась Ванда, глядя в свой опустевший стакан.

– Нет. Я их люблю. Я их бесконечно люблю. И люблю даже за то, что они так крылья надо мной распускали… И речи нет о том, что я их в чем-то обвиняю. Я о том, что люди становятся все слабее и беспомощней, они теперь невыносимо страдают от всевозможных мелких напастей и неприятностей, а настоящие трагедии – они теперь вообще не в силах пережить.

– Мы поколение «снежинок», да. Мы слишком нежные! – вдруг горячо согласилась Поля. – Вандочка, ты не нальешь еще… Но, девочки, мне тоже страшно. Я тебя абсолютно понимаю, Лиза. Я такая же. Я как ты! И даже еще слабее.

– Ты о своих родителях? – улыбнулась я, чувствуя, как глаза щиплют слезы. – Ох, ты счастливая, Поля, они у тебя живые.

– Но они совершенно такие же, какими были твои родители, Лиза, – шепотом произнесла Поля, наблюдая за тем, как Ванда смешивает напитки в бокалах, затем бросает туда лед. – Они буквально трясутся надо мной. Я для них навечно маленькая девочка. Они дверь в мою комнату не позволяют мне закрывать – ни днем, ни ночью. У нас даже в туалете нет шпингалетов, потому что в три года я там случайно заперлась… А мне тридцать лет, и в моей жизни не было ничего. Я до сих пор девственница.

– И что? – возразила я. – Я же тебе рассказывала, как у нас все с Адамом происходило. Та же самая история.

– Но ты хоть нашла мужчину, которого уговорила на вот это все, а я и такого не встретила! – с отчаянием возразила Поля.

Меня почему-то царапнуло слово «уговорила». Я Адама не уговаривала… Он сам, все сам, мне осталось только согласиться на его предложение – стать сексуальными партнерами. Впрочем, проехали, зачем цепляться к Поле по мелочам?

– А ты этого хочешь, Поля? Встретить кого-то? – тем временем спросила Ванда. – Ну, за сбычу мечт…

Мы чокнулись.

– Не знаю, – отпив из своего бокала, произнесла Поля задумчиво. – Хочу ли я быть с мужчиной? Я даже не могу этого представить. Как это – меня вдруг кто-то обнимает и делает со мной вот это все… – Поля не договорила, поставила бокал на стол, развела руками. Потом покраснела.

– То есть ты представляешь себя в виде объекта? – внезапно озарило меня. – Как будто ты сама по себе, а кто-то вокруг тебя хороводы водит? Совершает с тобой некое действо? Твоя роль, получается, чисто пассивная, ты просто решаешь – отзываться на ласки другого человека или нет?

– Нормальная женская роль, – хитро улыбнулась Ванда. – Даже традиционная. Но я понимаю тебя, Поля. В наше время женщина много чего должна, особенно мужчине и особенно в интимных отношениях с ним. Должна уметь многое, вон курсов сколько всяких открылось, где учат разным женским хитростям.

– Да, я об этом, – подумав, согласилась Поля. И оживилась. – Это похоже на то, как искать работу, делать карьеру – когда не хватает образования, опыта и знаний. Страшновато как-то. Стыдно опозориться. Показаться неумехой, не пройти собеседование и испытательный срок.

Мы с Вандой переглянулись и захохотали. Поля тоже засмеялась. Ей явно стало легче после этого признания, как будто эти мысли ее давно мучили и не давали покоя.

– Надо еще и выглядеть соответственно, – продолжила Поля. – Внешность, одежда, макияж, белье, маникюр, педикюр, эпиляция и все такое… Нет, я слежу за собой изо всех сил, но вдруг я не безупречна? И вызову отвращение у своего избранника.

– Ты очень красивая и ухоженная, Поля! – возразила я. – А вот я – лентяйка. Мне все лень. Я даже профессиональный маникюр не делаю. – Я положила руки ладонями на стол. То же самое сделали Поля и Ванда.

У меня были короткие ногти без всякого покрытия, у Ванды – роскошные, совершенные по форме длинные накладные ногти брусничного цвета, у Поли перламутрово-бежевый лак поверх собственных аккуратных ноготков.

– Ты совсем маникюр не делаешь? – с интересом спросила Ванда меня. – В том, профессиональном, смысле…

– Совсем. В салон не ходила. Или ходила, но пару раз от силы… Точно, ходила, и мне не понравилось, что там с моими ногтями сделали, вот здесь, – сказала я и указала где.

– Это кутикула. Ну правильно, надо убирать кутикулу, – серьезно произнесла Ванда. – Она же нарастает. Наползает на ноготь…

– У меня ничего не нарастает и не наползает, – призналась я. – Достаточно только подстричь сами ногти и подпилить их край пилочкой, придать им ровную форму. И этого хватает. Ну вот как у детей… Детям же не делают профессиональный маникюр, но детские лапки обычно выглядят вполне нормально.

– У меня тоже ничего не нарастает, – призналась и Поля. – А вообще, этот профессиональный маникюр по всем правилам – довольно жуткая вещь. И за ним надо постоянно ухаживать, чуть что не так – бежать подправлять… То ноготь сломается, то отрастет на миллиметр, и видно эту отросшую не закрашенную полоску у основания, и уже нет прежней красоты… Но хуже всего, когда видно вот эту обрубленную кутикулу. Вроде все в порядке и красиво, но прямо видно иногда, что кожа сострижена, и это брр! Да, а вы слышали про шеллак? Его, оказывается, делают из выделений каких-то там жучков!

– Ты серьезно? – Ванда посмотрела с недоверием на свои ногти.

Я же продолжила:

– Педикюр я, кстати, тоже не делаю – в том, общепринятом, смысле, когда пользуются лаком и совершают все эти сложные и долгие манипуляции со стопами. Так, ничего особенного… опять использую ножницы, пилочку, плюс обычную терку для пяток… Крем иногда. Давайте посмотрим, что у нас с ногами, – предложила я. Скинула с ног тапочки, стянула носки.

На Ванде тоже были носки, она их быстро сняла, а вот Поле пришлось освобождаться от колготок. Мы сели рядом на стульях, уставились на свои голые ступни.

– У тебя действительно все хорошо и в натуральном виде, – заметила Ванда серьезно, разглядывая мои ноги. – Пальцы красивые и ноготки аккуратные. Можно даже фотографировать – для журнала, для какой-нибудь статьи. Фото на пленэре – что-то такое, в деревенском стиле… а-ля натюрель, короче. Если нарядить тебя в ситцевое платьице, Лиза, распустить тебе волосы и поставить на травку босиком, а ступни – крупным планом… то будет просто «ах!». Твои пальчики сразят всех своей естественностью. Это очень модно сейчас!

– Какие у нас всех разные пальцы на ногах, – тем временем удивленно заметила Поля. – И пальцы разной длины.

– Ступни, или же стопы, делят на виды. То ли их три вида, то ли пять… Ну, неважно. Я про пять видов стоп помню, – тоном знатока изрекла Ванда. – Греческая стопа, египетская, кельтская, римская и германская. Не в курсе, связано это как-то с генетикой и реальными предками, но вот так они, эти типы ступней, называются.

– У тебя вот этот палец длиннее, – заметила Поля, разглядывая ноги Ванды. – Тот, что после большого идет. Не называть же его указательным? – она хихикнула. – Ой, и у меня тоже второй палец длиннее других!

– У меня греческая стопа, – сказала Ванда. – Это классика. У Венеры Милосской так и у статуи Свободы… Но у тебя, Поля, не греческая, а кельтская, скорее, видишь, мизинец и безымянный – на одном уровне?

– А у меня что тогда? – с интересом спросила я.

– У тебя, Лиза, так называемая египетская стопа. Большой палец длиннее, а что касается всех остальных, то они словно по росту выстроены, каждый следующий – короче предыдущего. Получается такая ровная, скошенная к мизинцу линия. Ну, тоже классика, если подумать. И, кстати, я не шучу, говоря, что сейчас модно оставлять внешность естественной. – Ванда улыбнулась и слегка толкнула меня локтем.

– Вот, я дожила до тех времен, когда попала в тренд! – засмеялась я, повернулась к столу и отпила из бокала. – Никогда ничего специально не делала.

– А еще волосы у тебя – просто роскошные, – с восхищением подтвердила Поля и провела ладонью по моим волосам, лежавшим на спине и собранным в подобие снопа – то есть перевязанным в нескольких местах ленточками.

– Но все думают, что они ненастоящие, типа шиньона, – призналась я.

– И ты говоришь, что ничего с ними не делаешь? – с удивлением спросила Ванда.

– Ничего. Мою их только отечественным детским шампунем, и не особенно часто к тому же, уж точно не каждый день, – подтвердила я. – Потому что потом приходится целый день сохнуть. И никакого бальзама, средств для укладки… Феном я тоже не пользуюсь, от него у меня голова потом чешется.

– А что с лицом делаешь? – с любопытством спросила Поля.

– Да тоже ничего особенного, – призналась я. – Мажу лицо самым простым кремом… ну, короче, нет у меня в арсенале всех этих многочисленных баночек и тюбиков со всевозможными чудодейственными средствами.

– Наверное, это правильно, – вздохнула Поля. – А я-то каждый день шампунем пользуюсь, иначе ощущение какое-то неприятное от волос. Потом бальзам, потом несмываемый питательный спрей, поверх него пенка для укладки…

– Да, мы слишком привыкли ко всей этой химии, – согласилась Ванда. – А это именно химия, к тому же она еще и изрядно бьет по карману… Получается, Лиза – самая умная из нас в этом плане.

– Нет. Нет! – не согласилась я. – Просто состояние моего здоровья, моего организма сейчас позволяет мне не делать лишних манипуляций. А вот потом, спустя годы, вполне может начаться какая-то фигня. Волоски над верхней губой полезут или кожа начнет шелушиться… Пятки огрубеют и перестанут быть нежными, ногти перестанут походить на милые розовые детские ноготочки… Лишний вес откуда-то возьмется! Вот тогда придется всерьез собой заняться, чтобы не походить на э-э… как говорят в народе, лахудру! То есть на неопрятную, неаккуратную особу. Неряху! Чтобы избежать этого сравнения, мне уже понадобятся и какой-то особый крем, и дорогой шампунь, и придется записаться к специалисту-подологу, и прочее. Или гормоны как скакнут, и я начну волосы на ногах брить. – Я поддернула пижамные штаны, показывая свои ноги – достаточно гладкие, с едва-едва различимым тонким пушком на голени. – Сейчас вроде некритично, а?

– Некритично, – согласилась Ванда. – И… Ну да, видели мы таких, которые вроде бы за натуральное и минимум косметики, долой ядовитые дезодоранты, но к ним ближе чем на метр не подойдешь, а растительность у них на ногах, наоборот, издалека видно.

– Вот! Смысл жизни в том, что не надо делать лишнего, но обязательно – делать нужное! – воскликнула я.

– Я уже сколько раз волосы на ногах эпилировала в салоне. Процедур двадцать прошла, не меньше. Больно! – пробормотала Ванда, разглядывая свои ноги, на мой взгляд, практически идеальные.

– Бр-р… – опять передернула плечами Поля. – Я ноги обычной женской бритвой брею.

– А я не могу бритвой, у меня от нее волосы моментально в кожу врастают, – огрызнулась Ванда. – Блин, девочки, кто бы нас сейчас со стороны слышал! Людям уже тридцатник, высшее образование за плечами, а они вот это все обсуждают…

– Это нормально, – не согласилась я. – Подобные вещи даже на анонимном форуме не получится обсудить, потому что это только в личном общении возможно, а все разговоры вокруг да около – это так, просто теория. Или свои фото в интернете выкладывать? Ой нет, захейтят наверняка. Я надеюсь, когда со мной будет что-то не так, вы мне об этом скажете – что мне надо подумать о маникюре или сделать стрижку, потому что мои ногти стали выглядеть безобразно, а моя шевелюра поредела и заметны посеченные концы волос. Или мягко намекнете, что мне пора воспользоваться стойким антиперспирантом, потому что мой нынешний, простенький дезодорант уже не справляется со своей задачей.