Текст книги "Возьми его, девочка!"

– Вот дерьмо, – прошептал Данила.

Взгляд его, устремленный теперь уже не на рассказчика, а в пространство, сделался пустым и отсутствующим, как будто он тоже, как недавно Алекс, старался расслабиться до предела, чтобы не чувствовать совсем ничего.

– Думаю, ты догадался, что в конце концов она так и сделала. На моих глазах. На глазах человека, ради которого оставила этого находчивого завсегдатая подъездов, подвалов и подворотен. После этого мы расстались. Не сразу, спустя месяц или около того. Инициатором разрыва был я. Девушка искренне недоумевала…

– Почему? – глухо спросил Данила.

– Почему я счел разрыв неминуемым?

– Нет. Почему она это сделала.

– А… видишь ли, мое поведение во время воспитательных процедур показалось ей не слишком геройским. Глядя на то, как я жмурюсь и отворачиваюсь, пытаясь уклониться от нацеленной мне в лицо сигареты, а чуть погодя захлебываюсь собственным дыханием, когда эта же сигарета начинает жалить меня, слава богу, не в лицо, она решила, что меня надо спасать и выполнила беспрекословно все требования агрессоров.

– И все же в этом не было ничего…

– Вижу, ты понимаешь. С точки зрения моей подруги все выглядело так, будто она пошла на это ради меня. Принесла в жертву свою женскую гордость. А я, скот неблагодарный, ее жертву не оценил. Но фишка в том, что принося свою жертву, она тем самым давала мне понять, что я в ней нуждаюсь. – Алекс тихонько вздохнул. – Позже многие говорили мне, что я должен был наступить на горло своему самолюбию – ради любви-то! – преодолеть отвращение или от чего там меня ломало, и простить ее. Но отвращение было ни при чем, я вообще не брезглив.

– А если бы она отказалась? Ну, выкупать твое благополучие. Если бы ушла.

– Тупиковая ситуация, правда? Что бы девчонка ни сделала, все равно виновата.

– А какие были варианты? Она могла отказаться и уйти…

– …и оказалась бы виноватой в том, что бросила любовника в беде.

– Могла отказаться, но не уходить…

– …и оказалась бы виноватой в том, что жестокосердно взирала на его страдания.

– Могла уйти, а потом вернуться с подмогой. Привести людей.

– Долго пришлось бы ходить. А потом, много ты знаешь людей, которые согласились бы в такой ситуации бросить все дела и бежать сломя голову за незнакомой девчонкой выручать ее приятеля, которого садируют четверо отморозков? И чье вмешательство чисто теоретически могло бы привести к желаемому результату? Пара старушек вряд ли… ну что ты ржешь?

Сложившись вдвое, Данила трясся от беззвучного смеха. Или не от смеха? Смех сквозь слезы – Алекс увидел их, когда он приподнял голову. Лицо его больше не было ни спокойным, ни сосредоточенным, ни напряженным. Просто лицо плачущего мальчишки. Мокрые ресницы, закушенные губы… Вся боль, все унижение, весь кошмар истекшего дня хлынули наружу вместе с этими жгучими слезами, разъедавшими его изнутри, как кислота.

Не придумав ничего лучшего, Алекс протянул руку, положил ему на плечо и легонько сжал. Так они просидели минут пять или около того. Было слышно, как на кухне включили маленький телевизор, Тони Брэкстон пела «I Donʼt Want To».

– А теперь почитай мне, – шепотом попросил Данила. – Пожалуйста.

* * *

На протяжении нескольких лет разные учителя обучали его письму, математике, истории, астрономии, некоторым из естественных наук, а также приемам рукопашного боя, фехтованию, метанию ножей. Но предметом его сокровенных мечтаний по-прежнему оставался бой на мечах.

– Это опасное искусство, – предупредила Сейзмире. – И не очень нужное в наше время. Лучше поучись стрелять из винтовки и пистолета.

– Стрелять я умею, – возразил Рэй.

– И весьма неплохо, – добавил присутствовавший при этом Нэйджел. – Получше некоторых воинов яхада.

– Тогда поучись танцевать, – рассердилась Сейзмире. – Какой смысл размахивать мечом в эпоху ядерного оружия?

– Вы знаете это не хуже меня, миледи, – невозмутимо отозвался Нэйджел.

Он был единственным, кто со странным упорством называл ее «миледи», в то время как все остальные просто «госпожа».

Сейзмире только вздохнула.

– Знаю. И знаю, кто будет его наставником – ты. Но помни: вы не должны сражаться боевым оружием.

Так началось его обучение.

Через год на одной из тренировок Нэйджел вручил ему боевой меч.

– Боюсь, этот меч тяжеловат для твоей руки, – сказал он, едва заметно хмурясь, глядя на Рэя с непривычной для него строгостью, – но сработан он превосходно, и я хочу, чтобы он стал твоим.

Рэй принял у него меч и замер, восхищенный. Остро отточенное лезвие отливает синевой, рукоять украшена рубинами и алмазами. Ни разу в жизни он не держал в руках такого добротного, красивого и весомого оружия. Насчет последнего Нэйджел оказался прав. Но теперь, насладившись его тяжестью и притаившейся в нем грозной силой, Рэй понял, что скорее умрет, чем расстанется с ним.

– Этот меч уже принадлежал кое-кому до тебя, – вполголоса заговорил Нэйджел, глядя Рэю в глаза, – самому доблестному воину своего времени. Теперь он меняет хозяина. И чтобы он хорошо служил тебе, ты, Рэймонд Спенсер, должен исполнить один очень, очень древний ритуал. Ты должен напоить меч своей кровью.

Рэй медленно перевел на него взгляд. Сощуренные серые глаза, мускулистые, тонкие в запястьях руки, безупречная осанка. Загадочный воин-аристократ. Глядя на то, как он держит свой меч, как сильные пальцы сжимают узорчатую рукоять – уверенно, с привычной непринужденностью профессионала, – Рэй почувствовал зависть и смятение. Сколько же труда стоит за этим умением!

– А ты напоил свой меч своей кровью? – спросил он Нэйджела.

Тот улыбнулся углами рта.

– Я делаю это регулярно. Смотри.

Вытянул руку и провел острием меча по внутренней стороне предплечья, между запястьем и сгибом локтя. Длинный порез тотчас налился кровью, кровь побежала по коже тонкими ручейками. Рэй смотрел на него во все глаза. Вздрогнув, опомнился. Мой черед? Ладно.

Он волновался, поэтому проделал все чересчур тщательно. И вот уже из горящего огнем пореза обильно струится кровь и капает на пол. Не спуская глаз с Нэйджела, повторяя каждое его движение, он прижимает лезвие плашмя к кровоточащей ране, смачивает одну его сторону, затем другую… Боль продолжает нарастать, но он напоминает себе, что точно такую же боль чувствует сейчас Нэйджел, и остается недвижим.

– Он вручил тебе меч, – констатировала Сейзмире, увидев порез.

Кровь запеклась на нем темной корочкой, но воспаления не было.

– Да, – кивнул Рэй. – Вот он.

И плавно потянул меч из ножен.

Глаза Сейзмире расширились.

Внезапным выбросом из подсознания пришла безошибочная уверенность:

– Это меч моего отца?

Застигнутая врасплох, она шепнула:

– Да.

Рэй услышал стук сердца в собственной груди. Его бросило в жар.

– Он был знаком с моим отцом?

– А он не сказал тебе?

– Нет.

– Значит, скажет. Наберись терпения.

Отлично! Если раньше ответом было молчание, то теперь «наберись терпения». Но он знал, что настаивать бесполезно, поэтому поблагодарил за ужин и отправился спать.

Всю ночь меч пролежал в его постели, поверх одеяла. Время от времени лежащий без сна Рэй освобождал его из ножен и ласково касался пальцами холодного лезвия. Он разговаривал с мечом, как будто тот был живым существом. Шептал в темноте:

– Нэйджел сказал, ты служил моему отцу. Значит, он тоже поил тебя своей кровью? Его кровь проливалась на это лезвие. Быть может, какой-то след ее сохранился на нем до сих пор? Не капля, но молекула. Просто воспоминание. Покажи мне своего прежнего хозяина, меч. Дай увидеть его лицо.

Так он лежал и нашептывал, пока не уснул. Во сне он видел летящее в голубых небесах боевое звено из двух истребителей – ведущий чуть выше, ведомый у него под крылом. Стремительные и тонкие как иглы, они шли на крейсерской скорости, становясь видимыми только в зоне сплошной облачности, а на свету совершенно скрываясь из глаз.

Вспышка, смена кадра. Потрясающе красивая блондинка в подвенечном наряде, а с ней – высокий темноволосый мужчина с мучительно знакомым лицом. Они стоят рука об руку на расстеленном прямо на земле куске белого льняного полотна с золотой пентаграммой посередине. Это свадебная церемония, вот гости, вот свидетели. Жених и невеста по-очереди надрезают себе запястье и смешивают кровь в чаше, которую протягивает им жрец, иерофант.

Смена кадра. Все тот же мужчина, только теперь в белом жреческом одеянии, с трехъярусной тиарой на голове и перстнем из белого золота на среднем пальце левой руки. Рядом еще один – худощавый, светловолосый, в длинном сером плаще на шелковой алой подкладке. Он красив как женщина, этот второй, но безнадежно несчастен и обречен от рождения. Это все. Кажется, там были еще какой-то алтарь, летящее копье… Но всего этого запомнить не удалось. Сон пришел и ушел, оставив в душе стойкое ощущение потери.

Позже Рэй неоднократно вспоминал, как подошел наутро к умывальной раковине, сонно глянул на себя в зеркало и закричал, с ног до головы покрывшись холодным потом. На крик примчалась перепуганная Сейзмире.

– Да что с тобой, черт возьми? Я уж думала, сам Ариман набросился на тебя в туалете.

– Нет. – Он облизнул пересохшие губы. Прижал к своему отражению в зеркале мокрую ладонь с растопыренными пальцами. – Но это лицо… То самое лицо, которое я видел во сне.

– Ты говоришь о своем лице? – понизив голос, осведомилась Сейзмире.

– Да.

Рэй сел на каменный пол и рассказал все как есть.

– Ну, вот, – подытожил он, не замечая, как протестующе напряглась присевшая рядом Сейзмире. – Меч показал мне моего отца, как я просил. Это был он – в трехъярусной золотой тиаре и белом одеянии жреца. А еще раньше – рядом с той блондинкой, на которой собирался жениться.

– С чего ты взял, что это был твой отец? Подумаешь, внешнее сходство! Да ты, скорее всего, видел себя самого, а роскошные одежды и атрибуты сана из-за того, что этот прохвост Нэйджел заморочил тебя своими баснями о мечах, пьющих кровь, о древних фамильных проклятиях…

– Каких еще проклятиях? – спросил Рэй с любопытством.

Сейзмире прикусила язык, но было поздно.

– Каких проклятиях?

– Забудь об этом. Я просто стараюсь объяснить тебе, что этот чертов сон ничего не значит. Ты видел самого себя, собственную свадьбу, которая рано или поздно состоится.

– Нет, – Рэй с улыбкой покачал головой. – Это был мой отец, я точно знаю.

– Но почему обязательно он?

– Потому что невестой была ты, – пояснил он просто.

Сраженная этой подробностью, она больше не могла отрицать его правоту. Ровные темно-пепельные брови сосредоточенно сдвинулись, тонкие пальцы непроизвольно потянулись к бриллиантовому кольцу.

– Потерпи немного, Рэймонд, и ты узнаешь все.

– Почему не сейчас?

– Еще не время.

Одно и то же. Одно и то же всегда.

Глава 6

Вера опустила крышку ноутбука, откинулась на спинку кресла, где столько раз видела развалившегося в небрежной позе Алекса, и закрыла глаза. Интересно, догадывается ли он о набегах на его дневник или как это лучше назвать… бортовой журнал.

Прочитанные только что слова жалили ее как ядовитые змеи.

«Человек обижается, в душу ему наплевали. Предварительно туда проникнув. Ай-ай-ай, зачем же было впускать? Как неосмотрительно – это минус. С другой стороны, теперь есть на что пожаловаться – это плюс.

Вообще проникать в чью-то душу, как и впускать кого-то в свою – дело чрезвычайно неблагодарное. Давно пора одуматься и обратить свое внимание на инвестиции, инновации и прочие важные вещи. Если же влом или ума не хватает, можно… впрочем, картошку копать тоже любят не все. Открытки можно коллекционировать или рыбок в аквариуме разводить. Рыбка точно в душу не плюнет, ей главное червячка подавай, потому что не будет червячка – сдохнет проклятая, и опять никакой радости.

Еще можно жалеть себя и бесконечно жаловаться на жизнь. Не обязательно на свою – в принципе. Жизнь ведь штука такая, всегда подкинет повод для недовольства, главное этот повод своевременно распознать. Эх, грехи наши тяжкие!»

Почему она приняла это на свой счет? С какой стати ему, почти женатому мужчине, думать о ней, адресовать ей какие-то строки?

Накануне она застала Алекса и Данилу за странным занятием: они сидели рядышком на полу и увлеченно перебирали старые фотографии из коробки, которую Вера считала навсегда похороненной на антресоли. Тут же возвышалась стопка разнокалиберных альбомов. Прежде чем вступить в семью, Алекс решил ознакомиться с ее историей?

Некоторое время она наблюдала за ними, стоя в дверях. На лице Алекса читалось живейшее любопытство.

– Не… – говорил вполголоса Данила, краем глаза поглядывая на черно-белую фотографию в его руках и одновременно копаясь в коробке. – Это не тот дед, который ходил на Тиричмир, а тот, который служил во Французском Иностранном легионе.

В комнате было тепло. Черная майка, свободно болтающаяся на тощем теле Алекса, оставляла открытыми плечи, и, любуясь игрой мускулов под гладкой смуглой кожей, Вера чуть не упустила куриный бульон. С одной стороны, она, конечно, радовалась, что мужчинам удалось найти общий язык, но с другой, не совсем понимала что их может связывать. Уж лучше бы Данька дружил со сверстниками… Потенциальный новый член семьи не вписывался в рамки ее привычных представлений.

В одну из пятниц – таких, как сегодня, когда она возвращалась домой к обеду, а чуть погодя приходил Алекс, в результате чего у них появлялась возможность пообщаться с глазу на глаз, – он спросил:

– Давно ты виделась со своим бывшим мужем?

Вера чуть не выронила нож, которым чистила морковку.

– Лет сто, может, с хвостиком. Откуда такой интерес?

– А где он живет, тебе известно?

– Ну… да. Известно. – Растерянность в собственном голосе ей не понравилась. – Думаю, выяснить это не составит никакого труда, если, к примеру, ты решишь, что и тебе это тоже необходимо. Только зачем?

Алекс разлил по бокалам белое итальянское Castellino, бросил на стол пачку сигарет. В их распоряжении было еще два часа как минимум.

– Мой знакомый психотерапевт однажды заметил, что у меня высокий уровень пассионарности. Я почитал о том, что это значит: когда чуваку больше всех надо.

Глядя на его пальцы, играющие зажигалкой, Вера боролась с желанием впиться в них и расцарапать до крови. Длинные, смуглые, нервные, они наводили на мысль о бесстыдных ласках под покровом тьмы, о жестоких играх, после которых на коже остаются синяки и царапины.

Потом они долго сидели на кухне, ели салат из курицы с грибами, запивали дешевым белым вином, курили, переругивались и вспоминали счастливые денечки. Алекс рассказывал охотно, пересыпая воспоминания шуточками, анекдотами и всякими острыми словечками, от которых Веру бросало в жар. Паршивец! Слушая его, она то и дело покатывалась со смеху. От вина язык у нее развязался, и незаметно для себя Вера выболтала парочку секретов, которыми не делилась даже с ближайшими подругами. Поначалу ей было неловко, она то и дело подозрительно косилась на Алекса, готовая в любую минуту прервать свою исповедь, но он реагировал совершенно нормально – где надо поощрительно улыбался, где надо сочувственно кивал, – и в конце концов она полностью расслабилась. И все же, зачем ему понадобился Валентин?

В мысли ее без приглашения вторглась сестра, и Вера досадливо поморщилась. Аринка стала какая-то дерганая. Не далее как вчера из комнаты молодоженов опять доносились раздраженные голоса, сдавленные рыдания… И что ей не хватает, хотелось бы знать. Колечка на пальце? Штампа в паспорте? Понятное дело, но если они вот так начинают, что же будет дальше. Надо бы поговорить ней, что ли. Или лучше с ним? Прямо сейчас, пока ее нет…

В прихожей уже щелкал замок.

…потому что в большинстве случаев он мыслит более здраво. Нет, желание лишний раз встретить взгляд его серых глаз, услышать звук негромкого голоса, слегка вибрирующего на низких нотах, здесь совершенно ни при чем. Она просто обязана поинтересоваться, как старшая в доме, а вдруг что случилось, если же не случилось ничего, то дать им понять, что они здесь не одни, и другие члены семьи имеют полное право на отдых и покой.

Сообразив, что он может в любую минуту войти и застать ее сидящей перед ноутбуком, Вера встала, одернула юбку, подхватила влажную тряпку, заготовленную для борьбы с пылью, которую можно было найти где угодно, и принялась тщательно протирать один из книжных стеллажей.

– Привет, – послышался за спиной голос Алекса.

Она обернулась. Кивнула с деланым равнодушием. Сердце екнуло: неужели догадался? Скользнул насмешливым взглядом по поверхности журнального столика, по тряпке, которую Вера чересчур крепко сжимала в руках.

– Наводишь чистоту? Ладно. – Алекс улыбнулся, делая шаг назад. – Пойду закину что-нибудь в пасть…

Прислушиваясь к звукам, которыми сопровождались его перемещения по квартире, Вера пыталась угадать, чем он там занимается. Вот зашумел электрический чайник. Хлопнула дверца холодильника. Потом практически без пауз друг за другом последовали: звяканье посуды (достал из шкафчика кастрюлю?..), плеск воды (собрался что-то варить?..), шуршание упаковки (сосиски?.. овощная смесь быстрой заморозки?..), стрекот пьезозажигалки и виртуозное исполнение романса «Ночь светла».

Хрипловатый баритон Алекса выводил «милый друг, нежный друг, вспоминай обо мне», отчего по телу Веры под вискозной блузкой разбегались мурашки. Ее сжигал стыд, и в приступе этого мучительного стыда, смешанного с отчаянием, она ожесточенно терла чертовой тряпкой по мебели, хотя уже готова была разжевать ее и проглотить. Да скоро он выкатится из кухни? Надо сказать ему и забыть. Покончить с этим наваждением. Сказать и… забыть – о чем? Запутавшись в собственных праведных мыслях, которые маскировали неправедные желания, она отправилась в ванную вымыть руки, а заодно проверить, чем там занят этот пожиратель сосисок.

Он бойко намыливал кастрюлю и мурлыкал «скажите, девушки, подруге вашей…»

– Александр.

Мурлыканье прекратилось, манипуляции с кастрюлей – нет.

– Ты меня слышишь?

– Да, но буду слышать еще лучше, если ты подойдешь ближе.

Его игривое настроение Вере не понравилось. Она собралась с духом.

– У вас все в порядке?

– В смысле?

– У вас с Ариной. Почему она плачет по вечерам?

Алекс бросил на разделочный стол сложенное вдвое полотенце, на него поставил перевернутую вверх дном кастрюлю и, вытирая руки о подол своей клетчатой ковбойки, прошел мимо Веры в коридор.

– Ты куда? – возмутилась она. – Я с тобой разговариваю!

– Смени тему, – ответил, не оборачиваясь, Алекс.

Сознавая, что теряет лицо, Вера пошла за ним. А что было делать? Заткнуться и помалкивать? В собственном доме?

– Ты собираешься указывать мне, на какую тему говорить?

– Говори на какую угодно, только не со мной.

– Речь идет о моей сестре.

Он обернулся и смерил ее с головы до ног насмешливым взглядом.

– Даже если бы речь шла о твоей дочери, это не давало бы тебе права вмешиваться в нашу частную жизнь.

– Если тебя не устраивает вмешательство в твою частную жизнь, покупай собственное жилье и наслаждайся одиночеством! А на чужой территории будь добр уважать ее законных владельцев.

– В чем же заключается неуважение? В отказе отвечать на вопрос, чем я расстроил свою сексуальную партнершу? Или мне следует называть ее твоей сестрой?

На пороге их с Ариной комнаты Вера заколебалась – стоит ли идти туда вслед за ним, чтобы продолжить разговор, от которого он явно старается уклониться? – но тут же рассердилась на себя и решительно двинулась вперед. Алекс, похоже, удивился, но не подал виду. Только моргнул пару раз и, демонстративно отвернувшись, принялся производить раскопки в ящике письменного стола.

– Да называй как хочешь. Меня беспокоит не то, как ты ее называешь, а то, что является причиной всех этих истерик за стеной. То она рыдает в три ручья, то хихикает как полоумная, то визжит, то мычит, то воет…

Алекс ухмыльнулся.

– Беспокоит?

– Беспокоит, раздражает – какая разница? Не прикидывайся идиотом.

– Но это действительно разные вещи, Вера. Ты требуешь от меня отчета даже не о действиях, а о причинах действий, причем не моих, сама же в собственных эмоциях не можешь разобраться. Ну да, Арина ведет себя не очень тихо. И что?

– А то, что я не желаю каждый вечер засыпать под звуки борделя!

Он вздрогнул, как будто получил пощечину. Серые глаза потемнели, сделавшись похожими на грозовые тучи. Глядя на его грудь, тяжело вздымающуюся под рубашкой, на тонкую жилку, бьющуюся на виске, Вера попятилась. По большому счету совершенно чужой человек… кто знает, что у него на уме… чего доброго, ударит или…

Что у него на уме, выяснилось очень скоро. Вера и охнуть не успела, как его худые мускулистые руки обхватили ее, крутанули на месте и в следующее мгновение она увидела себя лежащей поперек кровати вниз лицом и вдыхающей запах простыни, на которую минувшей ночью счастливые любовники изливали свою страсть. Больше всего ее поразило то, что при своей худобе Алекс оказался в состоянии справиться с ней. Справиться со взрослой женщиной, как если бы она была шестилетним ребенком. Эта скрытая сила, присутствующая во всех без исключения мужчинах и делающая их существами не только абсолютно непонятными, но и потенциально опасными, даже в молодости заставляла ее держаться от них подальше. И вот теперь случилось то, чего она так долго и счастливо избегала.

Позже она вспоминала со стыдом и ужасом, что полностью лишилась способности мыслить и единственным желанием, бьющимся где-то на задворках парализованного сознания, было желание отключиться совсем. Сверху ей на голову упала какая-то тряпка… все правильно, мешок на голову, камень на шею – и в воду… и прошло не меньше двух минут, прежде чем она сообразила, что это подол ее собственной юбки. Вот тут-то она и запаниковала. Мало того, что этот скот буквально ткнул ее носом в несвежие простыни, так еще и юбку задрал! Уж не собирается ли он… Все читанные в прессе и слышанные от коллег женского пола ужастики о насилии в быту всплыли в памяти с душераздирающими подробностями.

Дерзкие мужские пальцы прошлись по бороздке между ее ягодицами, глубоко проникли в дрожащую плоть. И да, торжество этой плоти было настолько явным и несомненным, несмотря на протест сознания, что Алекс принял сигнал, негромко, гортанно рассмеялся и, уже не медля, одним мощным, показательно властным движением вдвинул в нее член. Достал чуть ли не до самого сердца.

Вера взвизгнула, как последняя потаскуха, рванулась, зная, что все равно далеко не убежит. Придерживая ее за бедра, он вторично рассмеялся. И началось… все глубже, глубже – умри, окаянная! – все жестче и размереннее… до судорог, до хрипа, до галлюцинаций…

– Чтоб ты сдох! – выкрикнула она, корчась в оргазме.

Ногти царапали пододеяльник.

– Давно тебя не дрючили, мать настоятельница?

Вера выла, не чувствуя ничего, кроме неописуемого наслаждения, которое вливалось в нее стараниями этого грубияна. Изголодавшаяся плоть впитывала простейшее животное наслаждение, всасывала и все никак не могла насытиться, ей хотелось еще и еще. Почувствовав приближение разрядки, Алекс шлепком вынудил Веру приподнять зад, выдохнул невнятное ругательство и за считанные секунды довел до очередного бурного оргазма, которого она уже не стыдилась. Глубоко, со стоном вздохнул, оттолкнул ее, абсолютно безвольную, и поплелся в ванную.

Дожидаясь его возвращения, она думала о том, что скажет ему, и о том, что ей хочется ему сказать, о том, что сделает с ним, и о том, что ей хочется с ним сделать. Ужас положения доходил до нее медленно, но неотвратимо, и чувство вины в конце концов свело бы ее с ума, если бы не странная подсознательная уверенность в том, что все случившееся в этой комнате было космически правильным, как правильны траектории движения планет и заповеди Моисея. Но правильность эту еще предстояло принять умом и сердцем, пока же она кипела от злости, и, вернувшись в свою очередь из душа и застав Алекса сидящим на кровати нога на ногу, в джинсах с подвернутыми штанинами, влепила ему такую пощечину, что он застонал.

– Сволочь!

– Это я уже слышал.

Вера ударила еще раз, и, чтобы доставить ей удовольствие, он рухнул лицом в подушку, как поверженный гладиатор. Истерически расхохотавшись, она упала с ним рядом на сбившуюся постель. Какой еще, к чертовой матери, гладиатор? Мальчишка, заслуживающий хорошей трепки!

В припадке унизительного сладострастия она, изнасилованная самка, придвинулась к нему, насильнику, и вонзила ногти в его худощавую спину. Такие вот поджарые, резкие мальчики всегда привлекали ее внимание в школьные и студенческие годы. Боясь обнаружить свое любопытство, она подсматривала за ними везде, где только можно, следила за их маленькими и большими подвигами: как они хамят учителям, курят на переменах в школьном дворе, дерутся друг с другом, ухаживают за девчонками… почему-то всегда за другими…

Алекс изогнулся и приподнял голову, показав ей смеющееся лицо.

…и думала «почему она, почему не я», а когда какой-нибудь из них вдруг начинал ухаживать за ней, сразу же трусила и надевала маску неприступности. Она была уверена, что рано или поздно он непременно разочаруется в ней, невзрачной и благовоспитанной, и старалась заранее оградить себя от этого стресса.

– Ну что, я ответил на вопрос почему визжит и воет твоя сестрица?

– О господи! – Вера так и подпрыгнула. – А что у нас со временем? Ведь она вот-вот вернется с работы.

– Не вернется, – зевнул равнодушно Алекс, – пока я ее не привезу. Она не на работе. Она в больнице.

– Что? – тупо переспросила Вера. В первый момент она и правда подумала, что ослышалась. – В какой еще больнице? Что с ней?

– Ничего особенного. Девушка решила прервать внеплановую беременность.

Гибким движением он перевернулся, как дикий кот, и сел на кровати, скрестив ноги по-турецки. Вера смотрела на него во все глаза.

– Ты отправил ее… – Она сглотнула. – Отправил под нож, да? Вместо того, чтобы…

– Какие ножи, на дворе двадцать первый век.

Это циничное замечание возмутило ее больше, чем факт определения первой беременности Арины как внеплановой. Внеплановая – нет, вы подумайте! И это непосредственно перед заключением брака. Не говоря о том, что наглый сукин сын завалил сестру невесты в то самое время, как сама невеста…

На этом мыслительный процесс прекратился. Все связные мысли были подхвачены и вынесены из черепной коробки вихрем эмоций. Тот же вихрь подбросил все пятьдесят семь килограммов живого веса женщины, еще не остывшей после секса, заставил ее метнуться через всю комнату к большому плюшевому креслу с наваленной на него горой мужской и женской одежды – ни Арина, ни Алекс никогда особо не увлекались уборкой, – выхватить из лежащего сверху платья текстильный пояс, украшенный металлической фурнитурой, и поясом этим со всего размаху влепить шагнувшему навстречу Алексу по левой стороне лица.

Он машинально выбросил вперед и вверх согнутую руку, но не так быстро, как следовало. Одна из металлических висюлек рассекла ему лоб над самой бровью. По щеке заструилась алая кровь.

Потом в метательные снаряды превратились телефонная трубка, записная книжка и коробка с дисками. Алекс легко уклонился и от первого, и от второго, и от третьего, а затем повел себя весьма неожиданно. Выпрямил спину, расправил плечи и замер без движения, зацепившись большими пальцами обеих рук за карманы джинсов. На губах его играла холодная, ироничная усмешка. Кровь продолжала стекать по его лицу и капать на грудь, на джинсы, на паркет.

Вера попятилась. Настал ее черед пугаться. Новая поза Алекса была настолько эффектной, что продолжать все эти нелепые прыжки значило безвозвратно уронить себя в его глазах. А заодно и в собственных. Да еще эта кровь, которой оказалось неожиданно много… С нарастающим беспокойством Вера следила за темным блестящим, будто бы лакированным, потоком. Ноги у нее неожиданно подкосились, и она рухнула в кресло, прямо на ворох одежды. Взглянув на маленькую лужицу под ногами, Алекс сделал шаг в сторону, подхватил со спинки стула свою рубашку, и, прижимая ее к левой половине лица, вышел вон. Вцепившись в подлокотники кресла, Вера напряженно прислушивалась. Открыл дверцу холодильника… наверное, ищет перекись… пустил воду… Черт! Черт! Черт!

Минут через сорок, быть может, через час входная дверь открылась и закрылась с негромким стуком. Еще примерно столько же Вера медузой растекалась по креслу, потом заставила себя подняться на ноги и приступить к уборке квартиры. Мытье полов… смена постельного белья… То, что при этом она ревела белугой, было, наверное, в порядке вещей.

В девять вечера они появились. Услышав, как хлопнула дверь, Вера навострила уши, но даже не подумала выйти из комнаты. Голос Арины звучал довольно бодро, один раз она даже шкодливо хихикнула. Алекс произнес вполголоса несколько слов, и она хихикнула снова. Вера облегченно вздохнула. Однако утром ее ждал сюрприз. Выяснилось, что герой-любовник отчалил среди ночи с вещами.

– Ну, не реви, – сказала Вера, обретая привычную свою деловитость разведенной женщины, привыкшей в одиночку поворачивать реки вспять. – Ушел и ушел. Даже очень хорошая проверка на истинность его чувств к тебе получилась. Был бы нормальный мужик…

– Какая еще проверка? – Арина оторвала от подушки залитое слезами лицо. – Он как раз хотел, чтобы я родила, уговаривал меня. Но я посмотрела на Светку, во что превратилась ее фигура после родов, и подумала: нафиг нужно… сам сделал дельце, пускай выкладывает деньги на врача. Он и выложил. – Арина шмыгнула носом. – И отвез меня на машине, и забрал. А среди ночи встал и давай собираться. Я спросила «ты куда?», а он…

Тут она опять забилась в рыданиях.

Стоя возле кровати, Вера тупо смотрела на ее взлохмаченный затылок, на вздрагивающие плечи, но видела совсем другое: застывшее лицо Алекса с кровоточащей раной над самой бровью… ярко красный ручеек, сбегающий вниз по впадинке щеки…

Он как раз хотел, чтобы я родила.

Пойти, что ли, накапать ей валокордин? Дурища чертова. Слава богу, суббота, никуда не надо бежать. И что? Наоборот, только хуже. Вот если бы надо было бежать, сама по себе беготня отвлекла бы от вредных мыслей, а тут, когда впереди аж целых два выходных дня, напсиховаться можно в буквальном смысле до дурдома!

– Что же мне теперь делать? – озвучивая ее мысли, провыла безутешная Арина.

– Ну, подожди. Может, вернется еще.

Но Вера и сама понимала, что это маловероятно. Несмотря на свой богемный вид, Алекс был несомненным обладателем того, что принято назвать внутренним стержнем.

– А если не вернется?

– Если, если… Что за манера заранее себя накручивать? Если не вернется, значит, не очень-то была и нужна.

– Я так и знала, что ты это скажешь!