Текст книги "Флейшман в беде"

Она села на кровать, глядя на него:

– Я знаю. Но ты замечательный врач. Ты давно заслуживаешь работы полегче. Ты уже довольно потрудился на своей каторге.

– Мне не нужно отдыхать. Моя работа – не каторга.

– Ты визжишь, – сказала она сквозь зубы. – Не смей меня позорить.

– А как ты смеешь позорить меня? Намекая, что я настолько нечестный человек…

– Нечестный?! А ты считаешь, упорно сидеть на одном месте, когда у тебя появилась возможность в буквальном смысле учетверить свое жалованье и улучшить нашу жизнь, – это честно? Когда я надрываюсь с утра до вечера, чтобы ты мог заниматься тем, чем тебе хочется, вместо того чтобы выполнять свой долг, – это честно?

– В чем дело? Я абсолютно…

– Ты до сих пор лечащий врач!

– Я лечащий врач, потому что мне нравится работать с пациентами.

– Ты совершенно просрал тот грант…

– Господи Исусе! Опять ты про этот грант!

Ее помада, ярко-красная, как всегда, почему-то размазалась на зубах. В результате Рэйчел выглядела как уличная сумасшедшая.

– Ты очень увлекся этим сюжетом, в котором ты хороший, а все остальные – злодеи. Хотеть денег не запрещено законом. Не запрещено иметь хоть капельку амбиций! Не запрещено работать на совесть, чтобы твоя семья была счастлива.

Солли возник в дверях спальни, протирая глаза:

– Чего вы ругаетесь?

Рэйчел поднялась с места:

– Иди спать, малыш, всё в порядке.

– Из-за чего вы ругаетесь?

– Иди спать.

Тоби встал, не говоря ни слова, взял Солли за руку, отвел его обратно в кровать и лег рядом, лицом к нему. Он положил ладонь на щеку Солли, а Солли в ответ положил ладонь ему на щеку.

– Папа, я хочу быть доктором, когда вырасту.

– Правда?

– Я хочу, чтобы у меня были пациенты, чтобы им помогать.

– Из тебя выйдет отличный доктор. Спи.

Чуть погодя в спальне приоткрылась дверь, и Тоби почувствовал, что на пороге возникла Рэйчел, кипящая злостью. Он не стал открывать глаза и притворился, что спит.

Неделю спустя ни с того ни с сего (а может, и было с чего) Рэйчел решила, что больше не может жить на Семьдесят второй улице в их прекрасной квартире с тремя спальнями, со швейцаром на входе и лифтом, который Солли считал самым шикарным в Нью-Йорке. Рэйчел начала самостоятельные поиски квартиры. Она брала с собой Ханну, и Ханна, вернувшись, рапортовала, что в очередной квартире нет прихожей, или дверь кухни открывается прямо в гостиную, или нет дополнительного чулана для хранения вещей, или нет гаража и некуда поставить машину, или есть только гостиная, но нет кабинета.

На Семьдесят пятой улице, угол Третьей, в то время строился новый дом. Еще новые здания строились на Восемьдесят шестой и Семьдесят девятой улицах – сплошное стекло и металл. Все строительные леса были оклеены рекламой удобств новых домов: теннисные корты, джакузи, комнаты для проведения торжеств; они подчеркивали, какой удобной и гламурной может быть жизнь в новых домах. Именно к этому стремилась Рэйчел, но новых домов она не хотела. Ее больше интересовало здание на Семьдесят пятой улице, в котором не было такого разнообразия удобств. Этот дом был новый, но стилизованный под ар-деко, и напоминал те дома, где жили «старые деньги», их друзья побогаче. В нем были бронзовые арки, высокие потолки и железные двери. Ему предстояло носить название «Золотой». Как-то вечером после ужина Флейшманы отправились посмотреть на него.

– Его еще даже официально не показывают покупателям, но Сэм Ротберг знает владельцев строительной компании и всунул нас вне очереди, – объяснила Рэйчел.

– Я не знаю, зачем нам такая большая квартира, – сказал Тоби.

– Это не большая. Это нормальный размер для семьи из четырех человек.

– Но современные здания гораздо приятнее. В них есть бассейны.

– Бассейн у нас есть и в клубе. И я не хочу жить в аквариуме. А это здание такое старомодное и романтичное.

– Может быть, здесь есть спортзал? – спросила Ханна.

– Нет, – ответила Рэйчел разглядывая лепнину на потолке.

– Откуда ты знаешь? – спросил Тоби. Агент еще не провел их по модельной квартире.

Рэйчел на минуту осеклась:

– Я спросила у Сэма.

– А ты что, уже смотрела эти квартиры?

– Конечно, нет. Как я могла их смотреть?

Тоби не сомневался, что она врет.

Документы на покупку квартиры были подписаны через три недели. Тоби не спросили. Его информировали. Это было наказание за то, что он не согласился на предложение работы в фирме «Фендант». Ну и ладно, думал он, клея этикетки на ящики для перевозки вещей. По крайней мере, это значит, что мы квиты.

Вдруг Тоби снова оказался у их дома, у дома Рэйчел, в стоящей машине с работающим вхолостую мотором.

– Папа? – окликнул его Солли.

Тоби захлопал глазами. Он совершенно не помнил, как здесь очутился.

Тогда он думал, что они с Рэйчел квиты, но они не были квиты. И никогда не сквитаются. В семнадцать лет Тоби разбил «вольво» своих родителей. Следующие три дня он только и мог думать: «А что было бы, если бы я выехал на минуту раньше? А если бы я не остановился на заправке?» Эти мысли сводили его с ума, и более того, не имели никакого значения. Они не имели никакого значения потому, что не относились к реальности, в которой он живет. Что если бы он принял то предложение работы или просто согласился бы о нем поговорить? Что если бы его лаборатория успешно провела исследования и грант ему продлили бы? Что если бы он не пошел на ту библиотечную вечеринку и не встретил бы Рэйчел? Но нет смысла даже задавать такие вопросы. Теперь вы понимаете, почему он не хотел поддерживать разговор о блочной Вселенной? Потому что где-то, в одной из них, он был таким же безнадежным идиотом, понятия не имеющим, что его ждет.

Следующий день в Хэмптонсе проплывал мимо душераздирающе медленно. Ханна заставляла отца отвозить ее на встречи с подружками и всё время подгоняла, а потом с телефона кого-нибудь из подружек посылала ему эсэмэски, пытаясь выторговать еще немного времени. Он возил Ханну в гости к подружкам. Он сходил с Солли на пляж пособирать камушки. Он звонил в больницу. Он отвечал на звонки из больницы.

Тоби и Солли сидели у бассейна на слишком дорогих шезлонгах, и Солли играл в Minecraft на своем айпаде. Тоби смотрел в пронизанную солнцем воду и вдруг понял, что с него хватит. Он достал лэптоп и нашел координаты юристки, с которой советовался два года назад, когда понял, что хочет развестись и что всё имущество семьи куплено на доходы Рэйчел. Юристку порекомендовал коллега Тоби, чьим разводом она когда-то занималась. Она сказала, что Тоби может, конечно, подать на развод сам. Но предупредила, что наступит момент, когда у него кончатся деньги, и тогда не будет другого выхода, кроме как согласиться на все требования жены. А может быть, из-за стресса, вызванного сознанием, что его «ресурсы» гораздо более ограниченны, чем у жены, он сдастся гораздо раньше.

– Даже люди, которых мы считаем ужасными, обладают здравым смыслом, – сказала юристка.

– Да? Ну, я в этом не так уж уверен, – ответил Тоби.

Она взяла с него 750 долларов за 45-минутную консультацию.

– Медиация будет для вас обоих гораздо гуманнее. Если жена предлагает медиацию, я бы на вашем месте согласилась. Вам понадобятся деньги на новое жилье, если не удастся выцарапать у нее алименты.

Если месяцы мирного сосуществования и вызвали у Тоби опасение, что инерция пятнадцатилетнего брака толкнет их с женой начать сначала, то встречи для медиации раз в две недели быстро излечили его. На этих встречах Рэйчел предъявляла жестокосердные требования. Она хотела забрать и квартиру, и дом, и BMW, и все акции, даже билеты на матч Knicks. Зачем, ради всего святого, ей билеты на матч Knicks? И членство в клубах; Тоби ненавидел ходить в клубы, но всё равно! У Рэйчел было очень много всего, и она хотела все это забрать себе. Она хотела, чтобы у отца ее детей не осталось ничего на память о последних пятнадцати годах. Но это еще не самое страшное. Самое страшное во всем этом – разумеется, кроме других самых страшных моментов – было то, что Тоби загоняли в позицию, где ему приходилось на самом деле серьезно задуматься о своих желаниях.

Единственный способ, позволявший ему выживать в браке (где жена получала в пятнадцать раз больше его неплохой докторской зарплаты, но как только опередила его по деньгам, в тот же момент принялась выражать отвращение к его неспособности заработать себе на жизнь), состоял в том, что он напоказ, демонстративно делал вид, что едва-едва терпит все блага, приносимые деньгами. Он позволил Рэйчел купить дом в Хэмптонсе, позволил купить эту чудовищную подделку под обиталище старых денег – квартиру в «Золотом», позволил купить машину с откидным верхом. Он не позволял себе осознать, что вещи Рэйчел становились его вещами, как только он становился соучастником их вещности. Он не покупал их, но они принадлежали и ему тоже. И теперь медиация была ненавистна ему, так как создавала впечатление, что он стремится к каким-то из этих вещей, заявляет право на них и вынужден будет признать, что тоже получал от них удовольствие. Ладно, говорил он, делая малюсенький шажок к отступлению. Бери всё. Забирай всё, что хочешь.

Когда он начинал так трепыхаться, Фрэнк, медиатор – у него были волосы только над ушами, и он носил свитера с воротником-шалькой, – говорил: «Тоби, давайте передохнём».

Тоби примирился бы с потерей вещей: пусть машина, и дом в Хэмптонсе, и клуб исчезнут из его жизни в одночасье, он это переживет, потому что вообще никогда не стремился быть богатым человеком. Но теперь с ним обходились как с женой-домохозяйкой, которая всю жизнь сидела дома с детьми: Фрэнк, советовавший драться за то, что принадлежит ему по закону, вероятно, советовал то же самое и домохозяйкам. И Фрэнк был прав. Тоби действительно что-то полагалось по закону. Ему полагалась компенсация за то, что он позволил Рэйчел подрубить в корне его карьеру: требованиями, чтобы ей обеспечили возможность работать допоздна, просьбами дать ей сделать еще один звонок. Ему полагалась компенсация за то, что его свели к нулю и сбросили со счетов. Ему полагалась компенсация за то, что он дрожал в тени жены все эти годы, за то, что у него отняли радость жизни, за то, что каждый вечер его вынуждали драться. Вы считаете, что он сердится? Нет, он не сердится. Он просто объясняет ситуацию.

Вот что на самом деле пытался сказать Фрэнк: Тоби не суждено получить то, чего ему хотелось в первую очередь, то есть счастливый брак. Он совершенно точно никогда не дождется никаких извинений или даже понимания, почему их брак сошел с рельсов. В таких случаях материальная компенсация была единственной надеждой. Фрэнк это знал. Видел много раз. Приходится брать вещи – они станут единственным утешением, когда ты поймешь, что всё остальное пошло прахом. Но Тоби не мог заставить себя сражаться. Ему было слишком унизительно выпрашивать вещи, которых он не хотел с самого начала. Ведь привыкать к вещам, получать от них удовольствие – совсем не тоже самое, что хотеть их. Правда же?

Медиация закончилась, и в дело снова вступили юристы. На этот раз они возились с бумажками, составляли контракты, убирали имя Тоби из свидетельств о собственности, как будто он мог прийти и заявить свои права. И это было еще унизительнее – то, что они не могли расстаться как люди, которые друг другу доверяют: словно Тоби так нуждается в деньгах, что забаррикадируется в квартире Рэйчел или будет судиться с ней из-за машины. Ведь он всего лишь нищий докторишка. Который, кстати говоря, зарабатывает больше четверти миллиона в год. Спасибо вам в шапку.

Он выдохнул шумно, как лодочный мотор. Он не мог унизиться до того, чтобы звонить друзьям Рэйчел и спрашивать, не выходила ли она на связь. В этой истории было что-то настолько постыдное, что он не пережил бы, узнай о ней кто-нибудь. Да, при разводе обычно дерутся грязно, и люди это понимают, но когда тебя бросает жена, с которой ты уже разъехался, это слишком унизительно даже для Тоби. Даже после их скандалов на публике, появлений в гостях с вытянутыми лицами и тех случаев, когда она открыто издевалась над ним за недостаток культуры. Недостаток культуры. Это он-то недостаточно культурен?! Он, читающий всех финалистов Пулитцеровской премии и владеющий годовыми абонементами в четыре, прописью: че-ты-ре музея! Он, который каждую неделю прочесывает журнал Time Out в поисках новых культурных мероприятий, жертвует в фонд сохранения Центрального парка и вытаскивает семью на оперу, концерты виолончельной музыки и Mummenschanz[15]15
  Mummenschanz – швейцарский театр масок и мимики, образован в 1972 году. Прим. перев.


[Закрыть]?

Он открыл новое окно на компьютере и зашел на сайт банка, где был его общий с Рэйчел банковский счет. Они разделили счета по совету Фрэнка, и Тоби перевел выплату зарплаты на новый счет, открытый в отделении банка на углу его нового дома. Но компьютер все еще автоматически логинился в старый счет, и Тоби подумал: если он увидит, где Рэйчел сейчас тратит деньги, то, может быть, поймет, где она и чем занимается. Он нажал на кнопку «Войти в личный кабинет», и на экране появилась надпись: «Логин или пароль неверны». Он попробовал еще раз. Появился тот же самый экран, извещающий, что у Тоби есть еще две попытки, после чего вход будет заблокирован. Тоби попробовал еще раз. Теперь на экране говорилось, что у него осталась одна попытка. Он попробовал зайти на страницу одной из кредитных карточек – то же самое. Он закрыл компьютер и произнес у себя в голове единственный раз: «Чтоб ты сдохла, Рэйчел». Карла, его психотерапевт, незыблемо держалась мнения, что внутренний монолог может быть токсичным, и если Тоби будет твердить про себя гадости о бывшей жене, это создаст больше проблем, чем разрешит. И проблемы эти будут его, а не жены. Но всё равно он мысленно произнес: «Чтоб ты сдохла, Рэйчел». И это было как глоток прохладной воды в жару.

По ночам он всё так же продолжал получать послания от Нагид. С каждой новой фотографией соска, губы, живота, с каждой новой двусмысленностью он думал о том, как безумен этот мир и как он сам стремительно падает по мучительной спирали, терзаясь беспокойством за пропавшую жену и продолжая улыбаться, чтобы дети ни о чем не догадались. При этом он как ни в чем не бывало обменивался сексэмэсками с женщиной, которую никогда не встречал. Он в миллионный раз за это лето изумился, как можно быть таким несчастным и растерянным и таким сексуально возбужденным и голодным, причем одновременно. Какое чудо природы человек![16]16
  У. Шекспир, «Гамлет», акт II, сцена 2, цитируется по переводу Б. Пастернака. Прим. перев.


[Закрыть]

А днем он смотрел из окна на пляж и раздумывал о блочной Вселенной маленького клочка земли перед домом. В блочной Вселенной он еще здесь – тот он, который на шесть лет раньше сегодняшнего. Он из того дня, когда они приехали смотреть этот дом и Тоби повел детей побегать по песку, пока Рэйчел разговаривала с агентом по продаже, а потом она вышла, и они стали обниматься и целоваться, и Тоби подумал про книжку Сида Хоффа, которую читал детям. Книжку про тюленя Томми, который ушел из зоопарка, чтобы посмотреть мир. Он заходит в школы, в рестораны и так далее. Там хорошо, но ничего особенного. И вдруг Томми наталкивается на ванную комнату и в восторге восклицает: «Ах, вот это место для меня!» Именно такая мысль мелькнула у Тоби на пляже: «Ах, вот это место для меня!» Может быть, и Рэйчел в тот миг ощутила то же самое, и они поцеловались. А в следующем кадре блочной Вселенной он играет на том же пляже с Ханной, они перекидываются тарелкой, и он снова думает: «Ах, вот это место для меня!», и тут из дома выходит Рэйчел и орет на них за то, что они вывалялись в песке после душа, когда им сейчас нужно идти ужинать в гости.

Ханну в пятницу пригласили к подруге, и Тоби взял Солли с собой, отвозя ее. Мать подруги, Роксанна Герц, с маленьким ротиком, платиновыми волосами и челкой как у исполнительницы инди-рока семидесятых, попыталась вытянуть из Тоби, как это он оказался в Хэмптонсе, когда, согласно разведданным, полученным ею за лето, дом достался Рэйчел.

– Я думала, Рэйчел должна быть с ними на этой неделе, – сказала Роксанна.

– Она была с ними, но ей пришлось ненадолго уехать в город, – сказал Тоби.

Роксанна постояла молча. Она качала головой взад-вперед и с боку на бок, как метроном. В этом движении было нечто гипнотическое, и Тоби начал его повторять. Нет, он должен быть сильным. Он поставил голову прямо и зафиксировал ее в таком положении.

– Так, – сказал он. – Ну как у вас дела этим летом?

Она улыбнулась половиной рта, выражая презрительное сострадание:

– Должно быть, вам сейчас очень трудно приходится. Новые отношения – это всегда тяжело.

– Верно, – он поджал губы, чтобы не сказать ничего лишнего. Именно эту игру Роксанна ему проиграет.

Роксанна, кажется, поняла, что проиграла, и вздохнула:

– Ну, ты же знаешь, отношения – трудная штука. Я уверена, что ваша жизнь в конце концов войдет в колею.

Боже, когда это кончится?

Из коридора возник Макс, сын Роксанны, третьеклассник.

– О, привет, Макс, – сказал Тоби. – Солли сидит в машине. Хочешь, выйди поздоровайся с ним.

Макс посмотрел на Роксанну. Роксанна пронзила сына гневным взглядом:

– Иди поздоровайся! – и снова обратилась к Тоби: – Может, приведешь Солли к нам и оставишь ненадолго? Он и Ханна могут у нас поужинать. Ханне с Бриэль нужно много о чем поговорить!

Роксанна благосклонно улыбнулась, и это разозлило Тоби, так как намекало, что ему очень тяжело быть с детьми (неправда) или что он заметно страдает (ну ладно, это правда). Тоби сказал, что спросит Солли, вышел наружу и подождал с минуту, прежде чем вытащить Солли из машины и сообщить, что ему пришла пора погостить у Макса.

– Можешь послать мне эсэмэску, когда их надо будет забрать, – сказал Тоби Роксанне.

– У нее до сих пор нет телефона? – спросила Роксанна. – Тоби, девочке нужен телефон!

Последние слова она произнесла то ли с насмешкой, то ли подражая голосу какого-то комика вроде Граучо Маркса. Он вспомнил, что Рэйчел однажды сказала о Роксанне: «Она может спорить с людьми или чего-то просить только очень странным голосом».

– Она получит телефон на день рождения.

Он поблагодарил Роксанну, улыбнулся и сказал, что он ее должник.

– Ты мне ничего не должен! – крикнула она, когда он повернулся и пошел к машине. – Мы обожаем, когда твои дети у нас в гостях!

Он залез в машину и уставился перед собой. Роксанна сказала «новые отношения». «Заводить новые отношения тяжело», что-то в этом роде. Он все время улыбался и кивал. Это выглядело как выражение сочувствия, и ему только и хотелось, что наконец свалить. Но теперь эта фраза как будто зачесалась у него в голове. Новые отношения? Неужели ему только что предоставили информацию к размышлению? В машине вдруг стало невыносимо жарко, и Тоби понял, что до сих пор не завел мотор.

Двигаясь со скоростью 25 миль в час, разрешенной на Дюн-роуд, он думал о том, откуда Роксанна, далеко не близкая подруга Рэйчел, знала, что Рэйчел должна быть здесь на этой неделе. Они планировали, что девочки будут проводить время вместе. Может быть, Роксанна имела в виду, что Рэйчел, теперь одинокой матери, трудно будет выстраивать отношения с дочерью? Или она говорила об отношениях между Рэйчел и Тоби? Или между Тоби и Ханной? Он крутил этот сценарий в голове так и сяк сотней различных способов, прежде чем взял себя в руки и перестал отмахиваться от наиболее очевидного толкования слов Роксанны: кипящий котел ярости, льда и бессердечия Рэйчел был пронзен вплоть до слоя раскаленной лавы другим человеком. Рэйчел не просто исчезла – она исчезла с мужчиной. Вот же он бедняга, подумал Тоби.

Но у него встали дыбом волосы на руках. Здесь происходило что-то настоящее. Может быть, тонкий растягивающийся поводок, на который она привязывала мужа и детей, наконец порвался и она сейчас дрейфует где-то в космосе. Где-то. Но где? Она уже не отвечает перед ним. Она уже не отвечает ему. Его затопила паника. Рэйчел превратилась в болезнь среднего уха, во что-то мешающее ему сохранять равновесие. У него теперь проблемы с проприоцепцией. Он не знал, что чувствовать по этому поводу, потому что не знал, куда теперь целиться: он не знал, где она, и больше не знал, на что она способна. Он въехал на дорожку, ведущую к дому. У дома был мертвенный вид. Внутри царили пустота и тишина, и Тоби с минуту постоял в дверях. Малышом он ужасно боялся в темноте, когда родители и сестра засыпали. Если ему нужно было встать выпить воды или сходить в туалет, он двигался как можно быстрее, все это время мурлыча что-нибудь себе под нос, чтобы не слышать тишины. Он боялся, что если станет слишком тихо, он услышит то, что скрывается под этой тишиной, – стенания привидений или что-нибудь такое. Он даже не хотел знать что. Но сейчас, стоя в доме своей бывшей жены, он не боялся. Он замер, думая, что если в доме будет достаточно тихо, то Рэйчел появится. Так он стоял добрых пять минут, просто стоял в тишине. А потом разделся прямо в гостиной, вышел наружу голый и прыгнул в сверкающие воды бассейна при доме, находясь в котором он, согласно букве закона, совершил взлом и проникновение.

Настало утро воскресенья. Тоби знал, что пробки в это время становятся хуже с каждой минутой (ведь это в основном объясняет нарастающую в нем тревогу, правда?), и потому собрал все вещи, ненавидя себя за безукоризненный порядок, в котором оставил кухню, и идеально ровно застеленные постели. И они поехали домой.

– А куда мы сейчас едем? – спросил Солли, когда они проезжали через туннель Куинс – Мидтаун. – Можно мы поужинаем «У Тони»?

– Давайте поедем в «И-Джей», – сказал Тоби. «И-Джей» было не то чтобы закусочной, но заведением, оформленным в стиле классической американской закусочной, на Третьей авеню. Там подавали блинчики по двадцать долларов порция.

– Завтрак на у-у-ужи-и-ин! – закричал Солли.

Тоби взглянул на сына в зеркало заднего вида и снова понял, как легко сделать его счастливым. Ханна злобно смотрела в окно, сложив руки на груди. Тоби сказал:

– Но сначала купим твоей сестре телефон.

Он снова посмотрел в зеркало заднего вида и увидел, что Ханна мигом ожила и на лице ее снова отражается некое подобие любви. Дешевой любви, купленной ценой его крови, но Тоби было все равно, он и на такую согласен.

Тоби думал, что потом весь вечер будет показывать Ханне, как пользоваться телефоном, но она, конечно, уже знала. У нее уже был аккаунт в инстаграме, и Тоби тут же захотелось с кем-нибудь серьезно поговорить о том, насколько это хорошо для одиннадцатилетки, но Рэйчел была не тем человеком, которого можно о таком спрашивать, даже если знать, где она в данный момент находится. Тоби зафолловил дочь в инстаграме, и ее посты просто кричали о недостатке уверенности в себе. Они почти открытым текстом напрашивались на комплименты. В них содержалась похвальба, от которой за милю несло враньем. От этого Тоби хотелось посадить дочь на колени, качать ее и убаюкивать, и петь ей колыбельные, пока она не заснет.

Пришел очередной текст от Нагид с вопросом, собираются ли они наконец встретиться. На фотографии, приложенной к вопросу, она была в золотых бусах. Она никогда не посылала фото своего лица, но на этом снимке по крайней мере были шея и кусочек подбородка. Бусы свисали с шеи, ниспадая на груди и на кружевную отделку белого лифчика. Черт! Черт! Черт!

Дети до сих пор у меня

– текстнул в ответ он.

Она ответила эсэмэской с плачущей гифкой Алехандры Лопес. Это была сцена из «Президентриссы», мюзикла Алехандры об Эдит Вильсон, жене президента Вудро Вильсона, которая втайне управляла страной после того, как у ее мужа случился инсульт. На гифке она в буквальном смысле победоносно, вызывающе и отчаянно рвала Версальский договор, рыдая над постелью своего мужа.

Алехандра была клиенткой Рэйчел. Тоби захотелось написать в ответ, что к таким штукам нужно триггерное предупреждение.

Он собирался опять отказать Нагид. Ему казалось, что нельзя сейчас бросать детей. Он собирался опять отказать Нагид. Но снова посмотрел на фотографию. Черт! Черт! Черт! Та часть его мозга, что была способна мыслить хладнокровно, могла также мыслить сердито и сексуально-возбужденно. А эта гифка? Такое ощущение, что она была послана специально, чтобы напомнить ему, как Рэйчел до сих пор неотъемлемо присутствует в каждом его движении. Нет. Он этого не допустит. Где бы ни была Рэйчел, что бы сейчас ни делала, она больше не будет вносить хаос в его жизнь.

Он написал в ответ, что да, они наконец-то встретятся. Может ли она завтра? Она могла.

Он: Можно я тебя поведу в новый французский ресторан на Третьей улице? Можно я тебя поведу в старый французский ресторан на Лексингтон?

Она: (смайлик, изображающий багрового дьявола)

Он: Означает ли смайлик, изображающий багрового дьявола, что ты хочешь пойти в ресторан на Третьей улице? Или что ты хочешь пойти в ресторан на Лекс?

Она: А может, просто у тебя?

И у него в голове пронеслось со скоростью пулеметной очереди:

о господи о господи черт меня побери Да! Да! Да! Да!!!

а вдруг она меня ограбит?

что, Рэйчел, съела?

как-то всё очень уж просто.

Последняя мысль застряла у него в голове. Не бывает, чтобы секс доставался так просто. Ну не бывает. Бывало, что он впервые встречался с женщиной и в тот же день у них был секс. Случалось, что диалоги, полные двусмысленности и намеков, переходили в телефонный секс или секс по фейстайму. Но его еще ни разу не приглашали вот так просто, открытым текстом, к нему же домой ради секса. А что если она проститутка? А может, это разводилово? Он понял, что до сих пор не видел ее лица. Что если это шутка? Что если это подшучивает над ним кто-то из коллег? Нет, такого не может быть. Он постарался успокоиться. «Такого не может быть». Он вошел в спираль.

Он: увы, мои дети будут дома. Мне бы очень хотелось. Честно.

Воцарилась краткая пауза, сердце у него колотилось в горле, но тут пришло новое сообщение:

Можешь прийти ко мне. В девять вечера. Не опаздывай.

Она дала ему адрес на Семьдесят седьмой улице на Вест-Сайде, и он ответил смайликом с изображением багрового дьявола. Знаете ли, человека могут ограбить и в чужом доме.

Она: Ты ведь меня не ограбишь, правда?

Хорошо, но именно такое сообщение он послал бы сам, если бы планировал кого-нибудь ограбить. Он бы заранее сделал вид, что сам боится ограбления. Он прокрутил цепочку сообщений Нагид вверх, чтобы снова посмотреть на ее фото, потом закрыл ее сообщения. Он подумал, не вызвать ли Джоани; ей приходилось и раньше сидеть с его детьми – считалось приемлемым, если врач нанимал своего клинического ординатора или стажера бебиситтером (или заниматься вместо него исследованиями, или в качестве личного ассистента). Но Джоани как-то очень фамильярно ведет себя с ним в последнее время. Она так говорит с ним, что ясно: она по крайней мере мысленно обращается к нему на «ты». Его это беспокоило. И он отправил эсэмэску одной преподавательнице йоги, по совместительству артистке, которая пару раз сидела с его детьми.

Он наконец посмотрел в лицо страху, который гнездился у него в груди. У него нет постоянного бебиситтера. Теперь, когда они вернулись из Хэмптонса, можно снова отправить детей в дневной лагерь, который заканчивается в три часа, но если честно, Тоби такой режим поддерживать не сможет. Ему захотелось позвонить Моне; приехать туда, где она сейчас (Квинс? Стейтен-Айленд?) и сказать ей: он сам не знает, что на него нашло, он чудовищно сожалеет, она – клей, скрепляющий его семью, и так далее. Она поймет. Она знает, что это такое, когда Рэйчел доводит тебя до безумия. Не может не знать. Она работает у Флейшманов двенадцать лет.

Но он не мог. Эту кашу заварила Рэйчел. Именно из-за нее он такой дерганый. И вообще он правильно сделал, что уволил Мону. Верно ведь? Ребенок несколько часов смотрел порнуху! Тут его осенило. Он пошел в спальню и позвонил директору загородного лагеря, чтобы спросить, нет ли свободной койки в палате для четвероклассников. Директор сказал, что да, но сейчас уже поздно записывать детей в лагерь.

– У нас смягчающие обстоятельства, – сказал Тоби.

Директор молчал.

– Мы с женой только что разъехались. Мне кажется, на детей подействует благотворно, если они на некоторое время уедут из дома.

– Я познакомился с вашим сыном, когда вы приезжали на день открытых дверей. Он, кажется, был совершенно уверен, что не хочет ехать в загородный лагерь. Мы не хотим создавать ситуацию… Очень часто дети думают, что они готовы к лагерю, а потом оказывается, что нет. А если ребенок даже не думает, что готов… знаете ли…

– День открытых дверей был в апреле. Обстоятельства изменились.

– Так что, теперь он хочет поехать?

– Мне хотелось бы предоставить ему такую возможность.

– Позвольте мне обсудить это с директором отделения. Я вам перезвоню сразу после того, как поговорю с ним.

Тоби положил телефон и с минуту смотрел невидящим взглядом в окно спальни, потом встал и вошел в гостиную. Там было темно, если не считать сияния от нового телефона, освещающего лицо Ханны. Он пошел в спальню к Солли, чтобы прочитать ему главу из книги, которую они читали каждый вечер, – про мальчика, похищенного школьными учителями, которые все до единого оказываются инопланетянами.

– Я знаю, такое может случиться, – сказал Солли.

– Заранее никогда не скажешь.

Тоби выключил ночник в комнате Солли и стал царапать себе спину. Он вдохнул, мысленно подталкивая себя, и медленно произнес:

– Мне кажется, тебе должно понравиться в лагере.

Солли затаил дыхание. Осторожно, Флейшман.

– Очень жаль, что ты не хочешь ехать.

– Я не хочу уезжать от тебя и мамы.

– Это ничего. Ты можешь остаться дома. Я никогда не буду тебя заставлять туда поехать. – Тоби принялся почесывать руку Солли, как тот любил. – Но на самом деле там очень здорово. Там бывают вечера кино. Макс едет. Иона тоже едет. Это всего на месяц. Но ты подожди, пока будешь готов. Не позволяй себя никому ни на что вынуждать.

– Угу. Угу.

– Ты знаешь, что там есть секция стрельбы из лука?

– Угу, – задумчиво сказал Солли. – Я видел, когда мы там были.

– Она обычно для старших классов, но в этом году они позволяют и четвероклассникам попробовать.

– Да? Ну что поделаешь, все равно уже поздно.

Тоби чувствовал себя просто ужасно. Так делать нельзя. Это неправильно. Но если он уговорит Солли ненадолго уехать, Рэйчел за это время вернется домой, и детям совершенно необязательно будет знать, что она куда-то пропадала. А если она не вернется через месяц, ну, тогда и будем разбираться. Но ему нужно выиграть немного времени, это для блага самого же Солли.

– Конечно, решать тебе. Но может получиться так, что все вернутся из лагеря и будут разговаривать обо всем, что там происходило, а ты будешь чувствовать себя лишним.