Текст книги "Я Пилигрим"

Глава 8

И вот десять лет спустя после того, как Сарацин принял судьбоносное решение, я стоял очень далеко, чуть ли не за полмира от того места, где это случилось, на парижском тротуаре, и беседовал с незнакомцем, чернокожим хромым мужчиной лет пятидесяти.

Вышло так, что встреча с лейтенантом Брэдли предопределила всю мою дальнейшую жизнь, но в тот момент я мысленно проклинал его. Желание копа обсудить мою книгу привело к тому, что он разрушил тщательно выстроенную систему защиты, скрывавшую мою подлинную личность.

Сам Брэдли, по-видимому, даже не догадывался, какой силы взрыв произвел. Он объяснил мне, что час тому назад оказался у дверей моей квартиры как раз вовремя, чтобы увидеть, как некий человек – предположительно, тот самый, кого он искал, то есть я, – садится в такси. Бен тоже поймал такси, проследовал за мной до пляс де ля Мадлен, покружил вблизи площади и, не сумев разыскать меня, вернулся обратно в квартиру, чтобы вновь взять след. Именно он стучал в дверь и, не зная наверняка, внутри я или нет, решил подождать меня на улице.

Создавалось впечатление, что Брэдли эта ситуация даже забавляет, и это лишь усилило мою антипатию к нему. Я мечтал отделаться от назойливого типа, но не знал как. Был к тому же и еще один нюанс: если чернокожему лейтенанту удалось разыскать меня, то это вполне мог проделать и кто-нибудь другой. Греки, например. А потому об эмоциях надлежало временно, пока я не узнаю, каким образом он сумел это проделать, забыть.

– Не желаете чашечку кофе? – спросил я учтиво.

Лейтенант ответил, что не прочь перекусить, и заявил, что он меня приглашает. Вот наивный! Да в этой части Парижа, чтобы оплатить наличными эспрессо с эклером, ему пришлось бы основательно растрясти свою заначку, а я вовсе не был склонен проявлять к этому типу милосердие.

Мы молча направились по улице Франциска Первого, держась в нескольких шагах друг от друга, но не успели пройти и пяти ярдов, как пришлось остановиться: Брэдли мужественно cтарался не отставать, однако хромал на правую ногу гораздо сильнее, чем мне сначала показалось.

– Родовая травма? – Когда я сержусь, могу стать весьма язвительным.

– Нет, просто у меня новая нога, – парировал он. – С прошлого года.

– Травма спортивная или получена на работе? – Я шел рядом с ним и не считал нужным молчать.

– На службе. – Бен сделал паузу. – В Южном Манхэттене. Вбежал в здание, не подумав. Конечно, и раньше такое бывало, но тут особый случай: повезло, что вообще остался жив. – По тону лейтенанта было ясно, что он не склонен вдаваться в детали.

Мы пошли медленнее.

– Полагаю, у вас проблемы с бедром? – Я был уверен, что прав, видя, как он покачивался при ходьбе. В моей памяти сохранились кое-какие медицинские знания.

– Ага, врачи заменили сустав титаном и пластиком. Сказали, мол, надо пройти длительный курс реабилитации – но не восемь же месяцев, черт побери!

«Полицейский из убойного отдела с разрушенным бедром и титановыми скобами, чтобы скрепить кость, – похоже, огнестрельная рана, нанесенная из оружия крупного калибра», – решил я.

Брэдли не стал особо распространяться на эту тему, и я слегка подобрел к нему. Действительно, хуже, чем коп, хвастающийся своим боевым прошлым, может быть разве что болтливый шпион.

Мы остановились под фонарем, и я сделал жест в сторону отеля из белого камня. Рядом с ним были припаркованы три новых «роллс-ройса-фантом».

– «Плаза Атени», – сказал я. – Мы можем здесь выпить кофе.

– Похоже, заведение дорогое, – заметил Брэдли, еще не зная, что очень скоро поймет истинное значение этого слова.

Мы прошли через вращающуюся дверь, пересекли отделанный мрамором холл и оказались в великолепной галерее отеля, откуда вышли в один из красивейших дворов Парижа.

Внутреннее пространство двора было замкнуто со всех сторон окнами спален, а стены увиты плющом. И повсюду затененные красными тентами, нависшие среди зелени балконы, с которых гости могут глядеть вниз на концертный рояль, любоваться изысканной фигурной стрижкой кустов, наблюдать за российскими олигархами и прочим мусором, собранным со всей Европы. Мы заказали столик в глубине двора, почти скрытый от посторонних взоров. И потрепанный жизнью коп принялся объяснять мне, как он развенчал легенду об одном из самых засекреченных агентов мира.

Хотя, как уже упоминалось, Брэдли особо не распространялся на сей счет, мне вскоре стало ясно, что увечья, которые он получил, когда вбежал в здание, не ограничились сломанным бедром. Одно легкое также вышло из строя (как видно, туда угодила пуля), а кроме того, он получил травму позвоночника и сильный ушиб головы – в результате это вылилось в три недели, проведенные в реанимации.

Первую неделю все висело на волоске, было неясно, выживет ли он вообще. Жена буквально переселилась жить в больницу. Кое-как врачам с ее помощью удалось откатить глыбу, завалившую вход в пещеру. Когда же Брэдли в конце концов перевели из реанимации в обычную палату, стало понятно, что его болезни не только телесного свойства. Заглянув в бездну, он едва говорил и, казалось, до некоторой степени утратил чувствительность. Уж не знаю, чем это было вызвано, возможно, он не сумел кого-то сберечь – сам Брэдли мне ничего не объяснил, – но он явно столкнулся в этом здании с чем-то ужасным и оставил там частицу своей души.

– Я был жив, но представлял собой лишь тень человека, который ушел в тот ужасный день на службу, – тихо сказал он. – Оцепенение, утрата эмоциональных связей – эти последствия были хуже физических увечий, причем не только для меня, но и для Марси.

Даже любовь жены не могла вырвать его из тьмы и обратить лицом к свету. Я был уверен, хотя Бен и не использовал этот термин, что он страдал от так называемого военного невроза, который теперь обычно диагностируют как посттравматическое стрессовое расстройство. После нескольких недель безрезультатного лечения успокаивающими препаратами врачи предположили, что для восстановления здоровья больного будет более благоприятна домашняя обстановка. Возможно, им просто понадобилось срочно освободить койку в госпитале.

Марси потратила два дня на переустройство квартиры, приспособив часть спальни для принятия на дому физиотерапевтических процедур и заполнив помещение любимыми книгами мужа и дисками с музыкой – тем, что могло хоть как-то развлечь его.

– Увы, это не сработало, – посетовал мой собеседник. – Слишком много негатива во мне накопилось. Тяжелый случай того, что психологи называют «комплексом вины выжившего».

Вот тут-то я впервые осознал, что кто-то, скорее всего, погиб в тот день, возможно напарник лейтенанта или несколько других членов команды. Оглядываясь назад, признаю`, что, наверное, проявил в этой ситуации поразительную черствость, но могу сказать в свое оправдание, что у меня просто не было времени разбираться в подробностях – Брэдли торопился.

Какие бы надежды ни возлагала Марси на исцеляющую силу любви, душевная болезнь нередко берет свою ужасную дань, даже если отношения между супругами идеальные.

Поскольку муж получил увечья при исполнении служебных обязанностей, ей не надо было заботиться об оплате медицинских счетов. После трех недель, едва не разрушивших ей душу, Марси подыскала хорошую частную лечебницу в Гудзон-Фоллз – это на севере штата Нью-Йорк. Но пока не решалась отправить туда Бена: в глубине души бедная женщина не была уверена, вернется ли супруг домой, однажды попав туда.

Я посетил не одно собрание Общества анонимных наркоманов, а потому прекрасно знаю: уже минут через двадцать кто-нибудь непременно встает и говорит, что достиг самого дна, прежде чем начать долгий путь наверх. Точно так же случилось и с Марси.

Однажды она засиделась вечером допоздна, заполняя анкету, полученную из лечебницы. Бен спал в соседней комнате, в который уже раз видя во сне, как снова и снова умирают люди. Внезапно Марси почувствовала, что все глубже погружается в трясину отчаяния. Она не знала, конечно, что уже достигла дна. Дойдя до вопроса: «Чем бы хотел заняться пациент вместе со всеми остальными?», она ответила: «Ничем определенным». Какое-то время бедная женщина, которая перепробовала уже все, что только можно, смотрела на это страшное слово, а потом тихо сказала:

– Ничем.

Марси была умна, работала учительницей в привилегированной нью-йоркской средней школе и, как большинство женщин, много думала о любви.

Она знала: даже в браке, если ты слишком потакаешь партнеру, он норовит сесть тебе на шею, и потом ты уже всегда будешь делать все по его правилам: и ссориться, и мириться, и заниматься сексом. Иногда необходимо настоять на своем: пусть он идет тебе навстречу – это нужно хотя бы для того, чтобы поддерживать равновесие.

Марси обернулась и посмотрела на дверь спальни. Она сделала так много, чтобы восстановить душевное здоровье мужа, что ни о каком равновесии говорить уже не приходилось. Надо было что-то выдумать, чтобы извлечь супруга из кельи, которую он сам выстроил, и вновь приблизить его к себе.

Когда Бен через семь часов очнулся от наркотического забытья, ему показалось, что он попал в чью-то чужую жизнь. У них с Марси была другая спальня, и засыпал он в другой комнате. Правда, окна и двери остались на прежних местах, но все, что придавало помещению индивидуальный характер, делало его семейным пространством, исчезло.

Никаких фотографий, картин, никакого сора на полу. Куда-то пропал телевизор, таинственным образом исчез даже их любимый килим. Кроме кровати и физиотерапевтического оборудования, в спальне не было совсем ничего. Она показалась ему безликой белой комнатой в конце вселенной.

Не в силах понять, где находится, Брэдли соскользнул с кровати и, хромая, пересек комнату. Открыв дверь, он заглянул в параллельную вселенную.

Жена на кухне варила себе кофе. Брэдли молча наблюдал за ней. За двадцать лет, что они были вместе, Марси в его глазах стала еще красивее. Высокая и стройная, с незамысловатой прической, подчеркивающей правильные черты лица, и, что особенно важно, не слишком сильно заморачивающаяся своей внешностью. Это делало ее еще более привлекательной.

Глядя на любимую жену, Бен ощутил комок, подкатывающий к горлу. И подумал: а что, если он видит сейчас свое прошлое? А вдруг он так и не выбрался из того здания и уже мертв?

Марси заметила, что муж пришел в себя, и улыбнулась ему. Брэдли почувствовал облегчение: люди, узревшие мертвеца в дверях своей спальни, так себя не ведут – в этом он был абсолютно уверен. В особенности Марси, которая никогда особенно не любила Хеллоуин и питала глубокое отвращение к кладбищам.

Впервые за долгие месяцы настроение Марси резко улучшилось: благодаря ее новой стратегии Бен, по крайней мере, подошел к двери своей кельи и выглянул наружу.

– Через минуту-другую я ухожу на работу. Когда вернусь, приготовлю обед, – сказала она.

– Как – на работу? – спросил он, пытаясь сосредоточиться на этой мысли. После случившегося с ним несчастья жена больше не преподавала в школе.

Марси промолчала: неужели не понятно, что хоть кто-то из них двоих должен трудиться? Бен наблюдал, как она доела тост, схватила свою сумочку и, кивнув ему на прощание, вышла из квартиры.

Брэдли немного постоял в дверном проеме, но поскольку опираться на скрепленную скобой ногу было больно, он сделал единственное, что было разумно в его положении: вернулся из параллельного мира в свою белую комнату.

Бен лег, но, сколько ни старался, не мог ясно осознать происходящее – так много обезболивающих наркотических средств скопилось за последнее время в его организме. Лежа в одиночестве, он пришел к выводу, что единственное разумное решение – избавиться от этой зависимости. Такой выход, хоть и таил в себе немалую опасность, обещал переломить ситуацию: Брэдли наконец-то брал на себя ответственность за выздоровление.

Несмотря на обещание, Марси не приготовила ему в тот вечер обед. Вместо подноса с едой она осторожно, боясь нарушить его тревожный сон, положила на прикроватный столик книгу в твердой обложке, надеясь, что в отсутствие каких-либо других занятий муж рано или поздно возьмется за чтение. Эта идея посетила ее нынешним утром, и сразу же по окончании уроков в школе она отправилась в книжный магазин неподалеку от Кристофер-стрит. Он назывался «Зодиак букс», но не имел никакого отношения к астрологии, а был назван в честь серийного убийцы, маньяка из Северной Калифорнии, чьи деяния породили целую ветвь издательского бизнеса.

Марси никогда не бывала в этом магазине, но слышала о нем от Бена, поэтому, поднявшись по крутым ступенькам, с удивлением обнаружила, что находится внутри огромного пространства, сильно напоминающего склад. То было крупнейшее в мире хранилище книг, посвященных расследованию преступлений и криминологии. Она объяснила пожилому владельцу, что ей нужна специальная, богатая фактами литература, чтобы занять на время болезни профессионала.

Высоченный, смахивавший на могучую секвойю хозяин магазина совершенно не походил на торговца книгами. Да и неудивительно: этот человек раньше служил в ФБР. Он неторопливо провел Марси мимо пыльных полок к книгам и журналам под табличкой «Новые поступления». Некоторые из них, похоже, вышли лет сорок тому назад, не меньше. В маленькой картонке на полу, только что доставленной из типографии, он нашел желтовато-коричневый том.

– Вы упомянули, что человек, для которого вы ищете книгу, болен, – сказал мистер Секвойя, – демонстрируя покупательнице книгу. – Пятьдесят страниц этого чтения добьют его окончательно.

– Шутите? А если серьезно: эта книга хоть на что-нибудь годится?

Улыбнувшись, он махнул рукой в сторону полок:

– Все остальное можно просто выбросить.

В результате книга, над которой я так долго трудился, оказалась на прикроватном столике Брэдли. Лейтенант увидел ее, проснувшись ранним субботним утром, но не стал брать в руки. Когда Марси внесла завтрак, Бен поинтересовался, указывая на мое сочинение:

– А это еще зачем?

– Думала, может, книга тебя заинтересует. Полистай ее, если возникнет желание, – сказала Марси, стараясь не давить на мужа.

Тот даже не взглянул на том, повернувшись к подносу с едой. В течение дня разочарование бедной женщины все росло: несколько раз Марси подходила к постели мужа, чтобы проверить, не сдвинулось ли дело с мертвой точки, но Бен так и не приступил к чтению.

Она не знала, что Брэдли, проснувшись, был в страшном смятении. Его организм адаптировался к отказу от наркотиков, проходя стадию страшной ломки: головная боль, словно отбойный молоток, раскалывала череп, калейдоскоп мыслей бесконтрольно крутился в голове, заставляя вспоминать даже то, о чем он не хотел думать.

Когда Марси начала готовить ужин, она уже перестала надеяться. Видя, что муж не проявляет ни малейшего интереса к книге, женщина вновь достала не до конца заполненную анкету частной лечебницы и стала прикидывать, как лучше сказать Бену, что ему надо вернуться в больницу. Зная, что это сильно расстроит мужа, Марси вся буквально извелась, окончательно пала духом и уже готова была расплакаться, когда открыла дверь спальни, не ожидая ничего хорошего.

Бен сидел на кровати, обливаясь путом, с перекошенным от боли лицом. Тридцать страниц книги было прочитано, и один Бог знает, каких усилий ему стоило продвинуться так далеко. Но он понимал, что это нужно Марси. Входя, жена каждый раз бросала взгляд на книгу.

При виде мужа Марси от изумления едва не уронила поднос, но, боясь своими расспросами вновь загнать его обратно в келью, постаралась вести себя как ни в чем не бывало.

– Дерьмо собачье! – вдруг сказал Бен.

Возникшая было надежда улетучилась, и Марси приготовилась к новой вспышке необузданной ярости.

– Извини, но продавец в книжном магазине сказал мне… – начала она.

– Да я не о книге – она чудо как хороша, а об авторе! – раздраженно пояснил муж. – Тут написано, что он якобы из ФБР. Как бы не так, уж меня-то не проведешь! Я знаю этих типов: они ни за что не полезут в самое пекло. А этот парень – что-то особенное.

И Бен указал в книге места, которые привлекли его внимание. Но Марси не могла на них сосредоточиться. Бросая тайком взгляды на мужа, она гадала, разожжет ли эта искорка интереса костер, или же она быстро угаснет и Бен вновь погрузится в пустоту, как это иной раз бывает у людей, вышедших из комы.

Брэдли нашел на подносе салфетку и вытер с лица пот. Пока он это проделывал, Марси перелистала книгу, отыскала информацию об авторе и пробежала ее глазами. Фотография отсутствовала.

– Кто же он тогда на самом деле, этот Джуд Гарретт? – спросила она.

– Понятия не имею. Остается надеяться, что он по ошибке случайно сам выболтает нам это, – ответил Брэдли. – А ну-ка, глянем повнимательнее.

Весь уик-энд огонь продолжал гореть, к великой радости Марси. Она сидела на кровати, а муж штудировал страницу за страницей, зачитывая ей вслух большие куски и высказывая свои соображения. И чем больше Бен вникал в тонкости криминологических расследований, тем чаще думал о преступлении, которое он всячески старался забыть. Обрывки воспоминаний о случившемся в том здании постоянно выплывали на поверхность его сознания. Бен нервничал, потел и учащенно дышал.

В воскресенье вечером его вдруг прорвало: таившиеся под спудом слова наконец-то вылились наружу и перехлестнули дамбу долгого молчания. Брэдли сказал жене, что был момент, когда он ощущал себя так, словно попал в бетонную могилу, настолько темную, что не мог даже разглядеть лицо умиравшего рядом с ним человека. Бен расплакался: единственное, что он сумел сделать для товарища по несчастью, – запомнить его прощальные слова, обращенные к жене и двум малолетним детям. Именно в этот момент, когда муж рыдал в ее объятиях, Марси воспрянула духом и впервые подумала, что, возможно, все еще наладится.

Потом Бен вернулся к чтению, и Марси прошла вместе с ним весь этот путь до последнего слова. Через несколько часов Брэдли сказал, что, на его взгляд, автор слишком умен, чтобы как-то ненароком себя выдать. Бен пошутил, что это головоломка хоть куда: только выдающийся мастер расследований способен определить, кто же этот парень на самом деле.

Не сказав ни слова, Марси вышла в другую комнату и включила свой ноутбук. С этого момента установление личности автора (то есть моей) стало для супругов Брэдли неким проектом, средством реабилитации здоровья Бена и возобновления любовных отношений.

А для меня это оказалось сущим бедствием.

Глава 9

Девятнадцать слов – ну кто бы мог подумать! Сидя в тот памятный вечер в «Плаза Атени», я, ничего пока не признавая и не отрицая, спросил у Брэдли, почему он решил, что автора пособия следует искать в Париже. И вот что он мне ответил: девятнадцать дурацких слов в книге – всего лишь девятнадцать, тогда как общее количество их превышало триста двадцать тысяч – выдали мой секрет.

Бен объяснил, что семь из них были попыткой автора описать оттенки разлагающейся крови. Точно помню фрагмент текста, где я сравнивал эти оттенки с конкретным видом дерева, листва которого каждую осень моего детства меняла цвет с ярко-красного на коричневый. И что с того? – спросите вы. Оказывается, Брэдли позвонил профессору ботаники и спросил его про это дерево. Как выяснилось, оно уникально для восточного побережья США, и я непреднамеренно назвал тот регион, где вырос.

Следующие двенадцать слов (приблизительно через две сотни страниц) относились к орудию убийства – палке для игры в лакросс, которую я узнал, поскольку в эту игру играли в школе, где я учился. Брэдли не поленился позвонить в Федерацию лакросса США и там выяснил, что на восточном побережье имеются сто двадцать четыре средние школы, в которых учащимся предоставляют возможность заниматься этим видом спорта. Так супруги еще ближе подошли к решению задачи.

К тому времени Марси отыскала в Нью-Орлеане двоюродную сестру Джуда Гарретта и узнала, что ее покойный братец окончил школу в 1986 году и с тех пор не читал ничего, кроме программы телевидения, да и то в основном лишь разделы, посвященные спортивным передачам. Это подтверждало подозрения Бена. С чего бы этому парню вдруг написать книгу, да еще такую толковую?

Брэдли обзвонил сто двадцать четыре школы, в которых играли в лакросс, и от имени полицейского департамента Нью-Йорка запросил фамилии всех выпускников мужского пола 1982–1990 годов, для верности еще немного расширив диапазон поиска. Очень скоро у Брэдли имелся длинный список имен, за одним из которых, как он был уверен, и скрывалась подлинная личность автора.

Изучить такое количество материала казалось непреодолимо трудной задачей, но большинство этих школ оказались частными: они все время искали денежные пожертвования, чтобы пополнить свой банковский счет. Основным источником финансирования являлись бывшие ученики, а самыми лучшими базами данных располагали ассоциации выпускников. У них имелись обширные досье на всех питомцев школы, и Брэдли просматривал страницы, посвященные нынешним юристам и банкирам с Уолл-стрит, выискивая что-нибудь необычное.

Работать пришлось долго, и вот однажды старания Бена и Марси увенчались успехом: как-то вечером они обнаружили в списках выпускников Колфилдской академии некоего Скотта Мердока.

– Он окончил школу в восемьдесят седьмом году, – сказал мне Брэдли, надкусывая самый дорогой в мире эклер. – Затем поступил в Гарвард, изучал медицину, получил докторскую степень по психологии. Перед ним открывались большие перспективы, но… Ассоциация выпускников не располагала о нем абсолютно никакой информацией: у них не было ни его адреса, ни списка работ – вообще ничего. Этот человек просто исчез, словно в воду канул. Он был один такой из всех, чьи досье мы просмотрели.

Брэдли взглянул на меня, как видно пытаясь понять, о чем я думаю. Но я молчал, занятый своими мыслями: было странно услышать имя Скотта Мердока через столько лет. Иногда, в самые худшие моменты жизни тайного агента, когда мне приходилось быть одновременно судьей и исполнителем приговора, я гадал, что случилось с этим человеком.

Помолчав какое-то время, Брэдли продолжил:

– В ходе дальнейшего расследования я узнал в Гарварде, что доктор Мердок получил работу в корпорации РЭНД. Они знали об этом, потому что его вербовали прямо в кампусе, – имелась соответствующая запись. Но странное дело: в РЭНД категорически заявили, что ничего о таком человеке не слышали. То же самое утверждали профессиональные ассоциации, лицензионные комитеты и все другие организации, в которые мы обращались. Складывалось такое впечатление, что доктор Скотт Мердок, покинув Гарвард, исчез с лица земли. Куда же он делся? – спрашивали мы себя.

Холодок, появившийся у основания моего позвоночника, быстро поднимался вверх. Итак, эта парочка выяснила, что Скотт Мердок бесследно исчез. Интересно, что еще они раскопали?

– Мы выяснили старый адрес Скотта Мердока, еще тех времен, когда он учился в школе, – продолжал Брэдли, – и отправились в Гринвич, штат Коннектикут. Я поговорил с кем-то в доме по двусторонней связи, объяснил, что я из Департамента полиции Нью-Йорка, и ворота открылись.

Я поднял на лейтенанта глаза, гадая, какое впечатление на него и Марси, с трудом сводящих концы с концами на Манхэттене, произвела бесконечная подъездная аллея моего детства, идущая мимо конюшен по берегу живописного озера и заканчивающаяся у одного из десяти красивейших особняков в Америке. Словно читая мои мысли, Брэдли тихо добавил:

– Мы даже не могли себе представить, что в США есть такие дома.

Его нынешний владелец, хорошо известный рейдер, сказал им, что старики Мердок умерли.

– Слышал, якобы у них был всего один ребенок. Понятия не имею, что с ним стало. Одно скажу наверняка: их сынок явно не бедствует.

На следующий день двое сыщиков изучили книгу регистрации смертей и обнаружили записи, касающиеся Билла и Грейс.

– Мы даже побеседовали с несколькими людьми, присутствовавшими на обоих похоронах, – сказал Брэдли. – Все в один голос утверждали, что Скотта на них не было.

По тону собеседника я понял: он считает данный факт самым странным во всей этой истории. Однако у меня не было ни малейшего намерения объяснять ему, что я бы сделал все от меня зависящее, чтобы приехать на похороны Билла, если бы только знал о его смерти.

Думаю, Брэдли понимал, что коснулся обнаженного нерва, и, как порядочный человек, не стал развивать эту тему. Вместо этого коп сообщил мне: уже тогда он был уверен, что Скотт Мердок – представитель родственной профессии.

– А через два дня, – заключил он, – мы знали это наверняка.

Очевидно, они с Марси отправили мой номер социального обеспечения, тот, что был у меня в Колфилдской академии и Гарварде, в Вашингтон для всесторонней проверки. Они хотели выяснить, когда был присвоен этот номер, был ли он заменен на другой и прочие подробности, которые могли бы пролить свет на нынешнее местонахождение доктора Мердока. Полученный ими ответ был кратким и весьма интригующим: такой номер вообще никому не присваивался.

Я сидел словно воды в рот набрав. Какой-то идиот, мелкий служащий из «Дивизии», здорово напортачил. Я мгновенно понял, чту тогда произошло. Много лет назад, когда я менял свою личность, готовясь к первому заданию, специальная бригада удаляла все следы моей прежней жизни. Они закрывали банковские счета, аннулировали кредитные карточки, уничтожали паспорта – словом, вымарывали все, связывавшее тайного агента с его прежней личностью. Создавалось впечатление, что человек попросту отбыл в заморские страны, как делают многие молодые люди, и там исчез.

И вот один из членов этой «уборочной» команды, слишком усердный или недостаточно компетентный, должно быть, решил, что надо для верности уничтожить и мой прежний номер социального обеспечения. Вообще-то, можно было сообщить соответствующим службам, что я умер, или оставить все как есть, или предпринять какие-то иные действия. Единственное, чего нельзя было делать ни в коем случае, – это просить органы социального обеспечения уничтожить мой номер.

И вот пожалуйста, к чему привела эта ошибка: некий тип из штата Коннектикут в ходе расследования откопал идентификационный номер, который, по официальным данным, никому не присваивался. Не надо быть копом, чтобы понять: здесь дело нечисто.

– Я пришел к выводу, что, раз номер социального обеспечения канул в черную дыру, здесь не обошлось без ЦРУ или другой спецслужбы, – сказал Брэдли.

Это лишний раз подтверждало возникшие у него подозрения: хотя многие подробности в книге были изменены, описанные в ней случаи имели отношение к миру спецопераций.

Да уж, чем дальше в лес, тем больше дров: книга вывела Брэдли на Скотта Мердока и убедила его в том, что этот человек и Джуд Гарретт – одно и то же лицо. Теперь Бен знал, какого сорта работой я занимался.

Я спросил себя, насколько плохо в действительности обстояли дела. И спецагент, до сих пор сидевший во мне, ответил, что все очень скверно. Я понимал: возможно, это мой последний вечер в Париже.

Нельзя было терять времени, и я безапелляционно заявил:

– Все это очень интересно, лейтенант. Допустим, вы правы и автор книги действительно шпион. Но ведь этот человек мог с равным успехом находиться в любой части света. Позвольте поинтересоваться, что заставило вас искать его в Европе?

– На эту мысль меня навели в школе, – ответил он.

В школе? Но откуда, черт возьми, в Колфилдской академии могли узнать, что я обосновался в Европе?

– Кое-кто из преподавателей вспомнил этого парня, Мердока. «Ох и странный же он был тип, – сказали нам они, – наотрез отказывался говорить в классе, хотя проявлял блестящие способности к языкам, особенно французскому и немецкому». Так что, сами понимаете, если предположить, что этот Мердок работал на секретные службы, уж его, наверное, не послали бы в Южную Америку.

– Скорее всего, нет, – ответил я, – но в Европе семьсот сорок миллионов человек, а вы отправились в Париж. Сознайтесь, ведь кто-то подсказал вам, где меня искать?

В этом заключается настоящий кошмар для любого агента. Предательство, случайное или умышленное, – вот что убивает большинство из нас. Коп уставился на меня: ему претила мысль, что кто-то счел его аналитические способности столь ограниченными. И заявил:

– Да ничего подобного. Я до всего дошел исключительно своим умом. – И объяснил мне ход своих мыслей.

Придя к выводу, что Скотт Мердок работает на спецслужбы, Брэдли вполне логично заключил, что теперь этот парень наверняка живет под другим именем. Теперь спрашивается: как тайному агенту лучше всего проникнуть в чужую страну? Самый простой и безопасный способ – под личиной мелкого правительственного служащего: биржевого аналитика, торгового атташе или кого-нибудь в этом роде.

Поскольку отец Брэдли в свое время работал в Вашингтоне, коп знал, что все такие назначения фиксируются в разных малоизвестных правительственных изданиях. Эти сообщения обычно включают информацию о возрасте, образовании, карьере, почтовом индексе и прочих кажущихся незначительными подробностях.

Однажды ночью, лежа без сна, Бен пытался представить себе, каково это – принимать новое обличье, пересекая границу, и хранить в памяти бесконечную цепочку лжи, не имея права ни при каких обстоятельствах ничего перепутать?

Брэдли пришел к выводу, что шансы такого агента выйти сухим из воды значительно повысятся, если снабдить его выдуманную биографию легко запоминающимися фактами: знакомым с детства телефонным номером, датой рождения, где изменен только год, а число и месяц остались подлинными, именами родителей.

– Что, разве не так? – спросил Бен.

А ведь он был прав. Мне вспомнилась колючая проволока вокруг КПП на болгарской границе, где головорез в униформе, от которого разило дешевыми сигаретами и недавно съеденным обедом, задавал мне множество совершенно необязательных вопросов, подозрительно вертя в руках документы и бдительно следя за малейшими нюансами моего поведения. Ребятам вроде него очень хочется стать героем и крикнуть небритым пограничникам: мол, он не верит этому американцу, британцу, канадцу – в общем, тому, за кого вы себя выдаете в данном конкретном месте в этот час.

Да, мой собеседник был прав, но я был слишком взволнован, чтобы ответить ему сразу. Брэдли, вооруженный одним лишь интеллектом, точно угадал, каким образом тайные агенты въезжают в чужую страну, держа в голове бесчисленные подробности, от которых может зависеть их жизнь. Мне становилось все труднее сердиться на этого человека. Забегая вперед, скажу, что вскоре я и вовсе начал им искренне восхищаться. А Брэдли тем временем продолжал рассказ.