Текст книги "Наука Плоского мира. Книга 4. День Страшного Суда"

В действительности в индуистской мифологии есть три различных вида существ, несущих на себе мир: сухопутная черепаха, слон и змея. Причём змея, вполне вероятно, важнее всех.

Эти существа встречаются в нескольких ипостасях. Самое распространённое имя мировой сухопутной черепахи – Курма, или Кумарайа. Согласно ведическому тексту «Шатаптха-брахмана», верхняя часть её панциря – небо, нижняя – земля, а тело – это атмосфера. «Бхагавата-пурана» называет её Акупарой, то есть «беспредельной». В 1838 году Левесон Вернон-Харкорт опубликовал свою «Доктрину о потопе», в подзаголовке которой была чётко указана цель: защита библейских догматов от сомнений, возникших в последнее время благодаря некоторым геологическим спекуляциям. В книге он упомянул и о сухопутной черепахе, именуемой Чуква, которая держит на себе гору Меру. Гора эта является священной в индуистской и буддийской космологии, она – центр Вселенной в физическом, духовном и метафизическом смысле, обитель Брахмы и полубогов. Вернон-Харкарт приписывает данную историю одному астроному, который якобы рассказал её епископу Геберу «в школе Видайяла в Бенаресе». Поскольку слово «видьяалайя» (обратите внимание на различие в написании) на санскрите, собственно, и означает «школа», трудно считать это сообщение достоверным. Во фразеологическом словаре Брюера тоже есть статья о Чукве. Она гласит: «Чуква – сухопутная черепаха на Южном полюсе, на которой, как утверждается, держится Земля», однако доказательств этого утверждения что-то не видно. Тем не менее Чуква появляется в Рамаяне, но уже в качестве держащего мир слона, также известного под именем Махападма, или Махапудма. Всё выглядит так, словно различные мифологические существа оказались перепутаны, а их истории слились воедино.

Некоторые источники утверждают, что Чуква – первая и старейшая черепаха, которая плавает в первобытном Молочном океане и держит на спине Землю. У других в эту схему вклинивается слон Махападма. Эта история, вероятно, появляется в Пуранах, начиная с периода династии Гупта (320-500 гг.). Верили ли в это индусы или тут не более чем ритуальный миф, вопрос спорный. Индийские астрономы времён династии Гупта прекрасно знали, что Земля шарообразна. Могли они знать и то, что она вращается вокруг Солнца. Может быть, тогда тоже были «священники» и «учёные», имевшие антропоцентрический и космоцентрический взгляды на мир?

Молочный океан изображён на одном из самых известных барельефов в знаменитом храмовом комплексе Ангкор-Ват в Камбодже, включённом в список всемирного наследия ЮНЕСКО. По одной версии индуистской космологии Молочный океан был одним из семи морей, окружающих семь миров. Вишну-Пурана в переводе Горация Хаймана Вильсона 1840 года повествует, что бог-творец Хари (он же Вишну, он же Кришна) посоветовал остальным богам бросить в Молочный океан лекарственные травы и пахать его, чтобы сделать амриту – напиток богов. Богам было предложено использовать гору Мандара в качестве мутовки, а змея Васуки намотать на неё вместо верёвки. Сам же Хари в образе сухопутной черепахи стал опорой для вращающейся горы.

Около 1870 года Ральф Гриффит сделал стихотворный перевод «Рамаяны» Махариши Вальмики. В песне 45 книги 1 рассказывается, что всё пошло не так, как ожидалось. Когда дэвы и асуры начали пахать Молочный океан, вскрылся фундаментальный инженерный просчёт:

 
Гора Мандара, жестоко крутясь,
Пронзила землю, в твердь углубясь.
 

Тогда они упросили Вишну выручить их и «подпереть чем-нибудь ужасающий вес Мандары». Тот любезно согласился помочь и предложил отличное решение:

 
Вишну, поняв, что им всем нужно,
Стал сам собой черепахой наружно.
На дно Океана он лег и застыл,
А гору на спину себе водрузил.
 

Теперь мы должны представить вам ещё одну разновидность носителей миров, совершенно пренебрегаемую космологией Плоского мира. А именно змея.

Сейчас вы поймёте почему.

Во многих индуистских и буддийских храмах перила лестниц оформлены в виде длинных каменных змей, в нижней своей части заканчивающихся изображением многоголовой королевской кобры с раздутыми капюшонами. Это так называемая нага. Наги храма в Ангкоре обычно имеют по семь голов, расположенных симметрично: одна в центре и шесть по бокам. Камбоджийская легенда гласит, что наги – это раса сверхъестественных существ, чьё царство находится где-то в Тихом океане. Семь их голов соответствуют семи различным народам нагов, мифологически связанным с семью цветами радуги.

Махабхарата отзывается о нагах довольно неприязненно, рисуя их коварными и злобными существами, законной добычей царя орлов Гаруды. Однако согласно Пуранам, царь нагов Шеша (он же Шеша-нага, он же Деванагари, он же Ади-шеша) был богом-творцом. Впервые Брахма встретил Шешу в человеческом облике истового аскета и тут же поручил ему нести мир на своей голове. Шеша принял свой истинный облик змея, заполз в нору, достиг основы мира и вместо того, чтобы водрузить планету себе на голову, напротив, подсунул голову под планету. Да вы бы и сами так поступили на его месте.

Почему мы завели разговор о поддерживающих мир змеях, отсутствующих в «святцах» Плоского мира?

Потому что несущие мир слоны – это, вероятно, те же змеи, только потерянные переводчиками.

Дело в том, что санскритское слово «нага» имеет несколько значений. Одно из них – «королевская кобра», а другое – «слон», скорее всего из-за его змееобразного хобота. Несмотря на то что слоны, несущие мир, появляются в позднейшей санскритской литературе, в раннем эпосе они отсутствуют напрочь. Вильгельм фон Гумбольдт предположил, что мифы о слонах возникли по причине различного понимания слова «нага», и история о змее, несущем на себе мир, превратилась в историю о слонах. Во всяком случае, идея эта показалась достаточно привлекательной народу, использующему слонов для переноски тяжестей.

В классической санскритской литературе имеется множество ссылок на роль слонов в индуистской мифологии. Они охраняют и поддерживают Землю в четырёх основных точках. Когда они переступают с ноги на ногу – земля трясётся (такой вот творческий подход к объяснению природы землетрясений). Количество слонов может разниться: четыре, восемь, шестнадцать… В санскритском тезаурусе Амара-коша, составленном грамматиком Амара-Синхой около 380 года, написано, что мир поддерживают шестнадцать слонов: восемь самцов и восемь самок. Имена самцов: Айравата, Анджана, Кумуда, Пундарика, Пушпаданта, Сарвабхаума, Супратика и Вамана. Об именах самок ничего не сказано. Тогда как Рамаяна перечисляет лишь четырёх самцов: Бхадра, Махападма, Сауманаса и Вирупакша.

Как бы то ни было, имя Махападма упоминается в Хариванше и Вишну-Пуране, но там оно принадлежит сверхъестественному Змею, который, подобно дракону из мифов других народов, охраняет клад. Словарь Брюера излагает популярную версию индуистского мифа, в котором мир держится на слоне Махапудме, стоящем на сухопутной черепахе Чукве. Очень может быть, что данный вариант написания происходит из опечатки в издании 1921 года поэмы индийского борца за свободу Шри Ауробиндо, написанной по мотивам одной из историй Махабхараты:

 
На дивных помостах воздвигся трон,
Чей пьедестал – зловеще-прекрасный
Лотос капюшонов, венчающий
Ужасные кольца великого Махапудмы;
Высоко вознес он трон Смерти!
 

Речь здесь совершенно точно идёт о гигантской кобре, если, конечно, вы не думаете, что лотос из капюшонов – это слоновьи уши.

В этом контексте основной интерес для нас представляет сравнительная мифология. Многие древние мифы о творении содержат схожие детали, и есть искушение объяснить их межкультурными контактами. Мы всё более и более убеждаемся, что древний мир во многих своих аспектах был куда сложнее, чем нам казалось, и имеются археологические доказательства того, что торговые связи простирались куда далее, чем мы привыкли полагать. Несмотря на это, не следует поддаваться соблазну, ведь существует гораздо более правдоподобное объяснение: схожесть культур обеспечивается общностью человеческой психологии и схожестью окружающей обстановки.

Образ Земли, поднимающейся из вод первобытного океана, – одна из тех идей, которые естественным образом приходят в голову умного, но малообразованного существа, пытающегося объяснить, откуда взялся мир, используя антропоцентрические воззрения. Море приходит и уходит, камни появляются и исчезают; разливы затапливают луга, а потом они снова обнажаются… Мы черпаем вдохновение у природы, представляя её чем-то большим, чем на самом деле, и используем наши собственные фантазии, чтобы объяснить то, чего не понимаем. Мифы о творении – открытое окно в человеческую психологию. Такие повсеместно распространённые природные феномены, как моря, горы, вулканы и землетрясения, наводят нас на сходные сверхъестественные интерпретации. Все древние культуры испытывали влияние окружающего их мира животных и растений. Если вы живёте там, где полным-полно опоссумов и ягуаров, совершенно неудивительно, что вы начинаете придумывать себе богов-ягуаров и богов-опоссумов.

Куда интереснее, во многих отношениях, расхождения в мифологиях тех и иных культур. Они показывают, что сходства зачастую являются результатом некой общности эволюции, в ходе которой некоторые распространённые объяснения возникли независимо друг от друга, исходя из одной и той же логики (зачастую логики «плоскомирового» плана), свойственной человеческому разуму. Примером такого рода служит объяснение грома: мол, это боги швыряются всякими тяжёлыми предметами.

Любопытно рассмотреть, как эволюционируют мифы по мере передачи из уст в уста. Чем-то это напоминает игру в «Испорченный телефон». И тогда змеи вдруг превращаются в слонов. Потом мифы начали записывать, но до появления массового книгопечатания они всё равно подвергались значительным изменениям. Даже сейчас многие помнят лишь общую канву какой-нибудь легенды или исторического анекдота, но не имена персонажей. В математических кругах циркулируют несколько типичных историй о знаменитых математиках. Сами эти истории никогда не меняются, в отличие от их героев, главное, чтобы последние были достаточно знамениты. Неважно, кто это был в действительности: от того, кого именно вы сделаете её персонажем, история не перестаёт быть смешной. Шутка про штабель-черепаху – из той же оперы.

Логика мифотворчества иногда проливает свет и на научные проблемы, напоминая нам о главной причине создания научного метода как способа борьбы с человеческим стремлением к самообману. Мы все очень легко принимаем доказательства или аргументы, если они подтверждают то, во что мы верим. И склонны отвергать их, если они идут вразрез с нашими убеждениями.

По результатам опроса, проведённого в 2012 году службой Гэллапа, 46 % взрослых американцев согласились с тем, что «Бог сотворил человека таким, какой он есть сейчас, в некий момент времени примерно 10 тысяч лет назад»; 32 % полагают, что «Люди развивались из низших форм жизни несколько миллионов лет, и бог управлял этим процессом»; 15 % верят, что «Люди развивались из низших форм жизни несколько миллионов лет, но бог в этом процессе не участвовал». Тогда как, по научным данным, основанным на различных доказательствах, первые особи рода Homo появились около 2,5 миллиона лет назад, а вид Homo sapiens, то есть современные люди с точки зрения анатомии, – около 200 тысяч лет назад (наиболее архаичные их формы – около 400 тысяч назад).

Во второй главе мы упоминали о креационистской теории «Молодой Земли». Её сторонники утверждают, что поскольку библейская традиция датирует сотворение человека самое раннее 10 тысячами лет назад, а планета и человечество были созданы с разницей в несколько дней, то и возраст Земли не может превышать 10 тысяч лет. Как мы уже видели, научные доказательства того, что планета намного старше и возникла около 4,5 миллиарда лет назад, достаточно обширны, последовательны, исходят из различных независимых источников и подтверждаются наблюдениями. Если вы настаиваете на отрицании всего этого, примите во внимание один простой довод: научные суждения основываются на логических умозаключениях, а не только на вашем личном опыте.

Не странно ли, что создатель пошёл на такие крайние меры: сотворив Землю 10 тысяч лет назад, придал творению такой вид, словно ей уже миллиарды лет, а населяющему её человечеству – сотни тысяч? Дежурная отговорка, что это, мол, сделано специально для испытания крепости нашей веры, выглядит весьма оригинальной причиной для обмана своих собственных творений.[20]20
  В 1857 году Филип Госсе написал книгу «Омфалос. Попытка разрубить геологический узел», в которой он защищал данную точку зрения. См. «Наука Плоского мира II: Глобус».


[Закрыть]

Черепахо-слоновья вселенная упомянута и в начале знаменитейшего бестселлера Стивена Хокинга «Краткая история времени». Хокинг рассказывает нам, что кто-то из известных учёных, возможно, Бертран Рассел[21]21
  В 1967 году Джон Росс в книге «Ограничения на переменные в синтаксисе» утверждает, что это был философ и психолог Уильям Джеймс. По другим источникам, учёный становится то Артуром Эддингтоном, то Томасом Гексли, то Линусом Паулингом, то Карлом Саганом. В общем, впишите имя сами.


[Закрыть], однажды читал публичную лекцию, объясняя, как Земля вращается вокруг Солнца, а само Солнце – вместе со всей галактикой. Когда он попросил задавать вопросы, непременная старушка заявила, что его теории – полная чепуха, а на самом деле Земля плоская и стоит на гигантской черепахе. «На чём тогда стоит черепаха?» – поинтересовался лектор. «Не умничайте, молодой человек, – ответила пожилая леди. – Там под ней – сплошные морские черепахи!»[22]22
  Обратите внимание, как сухопутная черепаха (tortoise) внезапно становится водоплавающей (turtle). Наверное, старушка была американкой.


[Закрыть]

До того как теория Большого взрыва стала господствующей, космология придерживалась теории стационарного состояния: Вселенная существовала всегда и остаётся неизменной. И хотя от стационарной теории уже отказались, многие люди до сих пор считают её более правдоподобной, нежели любую другую, в которой имеется точка отсчёта. Происхождение, как им кажется, требует наличия чего-то предшествующего. Сразу хочется спросить: «А что происходило раньше, до Большого взрыва?»

До недавнего времени большинство космологов ответило бы, что время начало существовать лишь после Большого взрыва и никакого «раньше» просто не было. Ведь это всё равно что спрашивать: «А что находится севернее Северного полюса?» Однако в последние годы многие космологи начали задаваться вопросом, не происходило ли чего-нибудь такого, какой-то логической цепочки событий, которые и привели к Большому взрыву? То есть случились «раньше», хотя и не во временном, а в причинно-следственном смысле? В «Вымыслах реальности» мы писали:

«Большинство людей, по-видимому, вполне удовлетворяется идеей «Так было всегда» и без труда представляет Вселенную, существующую вечно. Тогда как бесконечный штабель черепах кажется им сущей нелепостью… Но почему же, в таком случае, они благосклонно принимают бесконечный штабель причинно-следственных связей: сегодняшняя Вселенная стоит на вчерашней, вчерашняя – на позавчерашней и так далее? Ведь получаются те же сплошные Вселенные до самого низа».

Математические расчеты показывают, что бесконечный штабель неподвижных черепах может поддерживать себя во вселенной, где гравитация постоянна, в фиксированном направлении (назовём это «вниз»). Эта маловероятная конструкция не развалится потому, что гравитация, действующая на каждую черепаху, точно уравновешивается силой противодействия, направленной от нижней черепахи к верхней, то есть выполняется третий закон Ньютона (действие равно противодействию). То же самое и с причинно-следственной связью в бесконечном по времени штабеле вселенных: предыдущая является причиной последующей, иначе говоря, каждая вселенная имеет причину. Но психология людей такова, что они благосклонно относятся к бесконечному штабелю казуальностей, находя нелепым бесконечный штабель черепах.

Всё выглядит так, что мы принимаем или отвергаем ту или иную «стопку» причинно-следственных связей каким-то совершенно случайным образом. Философ Дэвид Юм отверг один из примеров того, что он назвал «бесконечным движением всё дальше и дальше» в контексте вопроса о Боге-Творце как объяснении материального мира. Естественный вопрос «Откуда взялся Бог?» столь же естественным образом приводит к «сплошным творцам до самого низа», то есть к образу мышления, с которым Юм хотел покончить раз и навсегда. В своём сочинении 1779 года «Диалоги о естественной религии» он писал:

«Разве мы не можем на том же основании свести этот мир идей к другому миру идей или новому разумному началу? Но если даже мы остановимся здесь и не пойдем дальше, то, спрашивается, какой смысл был нам идти до сих пор? Почему бы нам не остановиться на материальном мире? <…> И наконец, что за удовлетворение заключается в этом бесконечном движении все дальше и дальше? <…> Если материальный мир покоится на сходном с ним мире идей, то этот последний должен покоиться на каком-нибудь ином мире и так далее до бесконечности. Поэтому было бы лучше никогда не заглядывать за пределы наличного материального мира. Считая, что он содержит принцип своего порядка в самом себе, мы в действительности утверждаем, что он есть бог, и чем скорее мы доходим до этого божественного Существа, тем лучше. Если же сделать хоть один шаг за пределы данной системы мира, то это лишь порождает любопытство, которое никогда не сможет быть удовлетворено».

Короче говоря, если мы отождествляем Бога с материальной Вселенной, нужно идти до самого конца, и это здорово, поскольку все щекотливые вопросы пресекаются в зародыше. Однако, похоже, это подразумевает, что Вселенная создала саму себя. Следовательно, вопрос, который хотел закрыть Юм, так и остался открытым (впрочем, Спиноза уже высказывал подобную идею за двести лет до него…).

Другие научные проблемы также могут находиться под влиянием человеческой психологии. Нелегко представить эйнштейновское искривлённое пространство (если, конечно, вы не хорошо подготовленный математик или физик), поскольку мы тут же задаём глупый вопрос: «Относительно чего оно искривилось?» Тогда как оно не «искривилось относительно чего-то», оно «просто искривилось». Его естественная метрика (так математики измеряют расстояние) не является плоскостью. Пространство кажется скомканным или развёрнутым, если соотносить его с наивной моделью, основанной на евклидовой геометрии. С другой стороны, нас вполне удовлетворяет бесконечная евклидова плоскость или её трёхмерный аналог – пространство. Нам никогда не придёт в голову спросить: «А вдоль чего тянется плоскость?», между тем как этот вопрос такой же осмысленный (или такой же бессмысленный).

Вероятно, эти когнитивные предубеждения связаны с пространственной моделью, эволюционировавшей в наших мозгах, и модель эта, судя по всему, евклидова. Наверное, это простейшая модель, в которую полностью вписывается наше опытное восприятие окружающего мира, экстраполированная на простейший способ избежать ограниченного пространства. Выглядит довольно забавно, потому что никаких границ мы не видим. Ограничен и узок лишь наш разум. Наша модель причинно-следственных связей вернее всего эволюционировала так, чтобы как-то соответствовать последовательности событий, происходящих в непосредственной от нас близости, то есть в мире человеческого масштаба.

Когда же дело доходит до сопоставления, то глядя на теорию, в которой время имеет вполне определённое происхождение и конечную протяжённость в прошлом, и на теорию, в которой оно существовало всегда, можно заметить, что обе эти теории имеют врождённые пороки. Это подсказывает нам, что мы не сумели задать нужный вопрос. Наш взгляд на Вселенную может быть узок и бестолков, подобно тому, как бестолковы были древние представления о животных, несущих на себе мир. Учёным будущего теория Большого взрыва и теория Четырёх слонов могут показаться имеющими одинаковую научную ценность.

Глава 5. Магия нереальна!

Мисс Марджори Доу, главный библиотекарь, проснувшись, с удивлением обнаружила, что чувствует себя весёлой и бодрой. В, так сказать, приподнятом настроении Марджори ощупала себя: похоже, всё самое важное было на месте. Кроме того, она определённо лежала на необыкновенно удобной и мягкой постели. Была, правда, одна маленькая проблемка: кровать была чужой, а подобных делишек за Марджори не наблюдалось уже давненько. Впрочем, тот, кто знает назубок десятичную классификацию Дьюи[23]23
  Универсальная система классификации книг, разработанная американским библиотекарем Мелвилом Дьюи (1857-1931) для систематизированной расстановки книг. (Прим. пер.)


[Закрыть], не станет паниковать, пока не обдумает ситуацию самым доскональным образом. Пока было ясно одно: она цела и невредима и, судя по всему, ужасно голодна. Тут она заметила небольшой столик, стоящий в изголовье кровати, а на нём – записку. Крупным почерком было выведено:

«Если вам что-нибудь потребуется, позвоните в колокольчик. Если же вам ничего не потребуется, тогда не звоните».

Марджори была невольно тронута необыкновенной заботливостью и тщательной обдуманностью, сквозившими в коротеньком послании. Последнее свидетельствовало о благоразумии того сорта, какое редко встретишь в наши дни. Поэтому она осторожно позвонила в колокольчик. На зов тут же явилась бойкая девица, назвавшаяся Глендой и начавшая беседу так:

– Вы хорошо спали? Если начистоту, женщинам не дозволяется находиться в стенах Университета, если только они не работают на кухне. Хотя, откровенно говоря, это не имеет особенно большого значения, если вы упрётесь руками и ногами, к тому же у вас довольно элегантные туфельки на шпильках, которые весьма этому поспособствуют.

Немного смущённая, Марджори произнесла:

– Да, это туфли от Джимми Чу. Не совсем, конечно, то, что подходит библиотекарю, но они способны вогнать в дрожь членов муниципалитета, особенно когда речь заходит о бюджете.

Гленда улыбнулась и продолжила:

– Аркканцлер в курсе, что вы – библиотекарь. Я скоро вас к нему провожу. Кроме того, я взяла на себя смелость подобрать новую одежду для кого-нибудь вашего размера и роста. Она висит вот в этом гардеробе, если вы ещё не заметили. Я вернусь за вами через четверть часа. Какие-нибудь ещё вопросы?

В голове Марджори всё перепуталось. То есть не то чтобы перепуталось, правильнее было бы сказать, что она чувствовала себя так, словно её сунули в шейкер и хорошенько потрясли. Там было… Но что? Сначала мимолётное ощущение движения, затем… О, господи! Какой-то пикник, что ли? И ещё бестолковый разговор с бородачом, судя по высокомерному виду, вероятно, из Баллиол-колледжа. С другой стороны, высокомерие его было довольно очаровательным и делало этого типа каким-то милым, что ли. Как будто он заслужил право быть высокомерным. Зато всё остальное представляло собой мешанину картинок, звуков и лиц. Она совершенно точно знала, кто она, и помнила номер своего телефона, правда, потому, что уже попыталась позвонить, но где бы она сейчас ни находилась, сигнал отсутствовал. По крайней мере, подумала она, это место выглядит вполне цивилизованным. Однако я так далеко от дома, и… Как, чёрт возьми, я понимаю их язык?

Всё, что она могла сейчас предпринять, это переодеться, удивившись по ходу, как этим так называемым волшебникам удалось подобрать одежду в точности её размера, и ждать возвращения Гленды. Наконец, та вернулась – далеко не через пятнадцать минут, как обещала, снова весело поздоровалась, поинтересовалась, как Марджори себя чувствует, после чего повела её по довольно странному, но, очевидно, гостеприимному Университету.

Вскоре к ним присоединился пожилой приятный мужчина, назвавшийся Аркканцлером, – титулом, который Марджори никогда раньше не слышала. Впрочем, ей пришлось признать, что он действительно знал, как заарканить внимание публики, напоминая своими повадками скорее шоумена, нежели учёного. Эта колоритная личность, без умолку болтая и галантно поддерживая Марджори под локоток, подвела её к столику, стоявшему в саду неподалёку.

Марджори, будучи в плену своих представлений о вежливости, сказала:

– Прошу меня извинить, сэр, но мне всё никак не удаётся припомнить ваше имя.

– Ничего удивительного, мисс Марджори Доу. Меня заверили, что ваша… эээ… дезориентация вскорости пройдёт, почему я и решил устроить нам с вами чаепитие здесь, на лоне природы, в обстановке, которая, без сомнения, пойдёт вам на пользу куда в большей степени, чем мой кабинет. А кроме того, я люблю свежий воздух, надеюсь, как и вы. Мне нужно столько вам поведать… О, где же мои манеры? Вы любите безе?

И уставился на неё со столь невинным выражением лица, что Марджори пришлось взять себя в руки и с опаской поинтересоваться:

– Хрустящие или мягкие?

– Что до меня, я предпочитаю хрустящие, – ответил Чудакулли. – Такие, знаете, рассыпчатые и ломкие. Но если вы пожелаете другие, их тотчас подадут. – И он протянул ей блюдо с воздушными пирожными. – Однако я подумал, что вы выглядите как особа, любящая разгрызать твёрдые орешки, или я никогда не видел людей, подобных вам. Всякие там приторно-сладенькие и липнущие к пальцам пирожные вам не подойдут.

– Как вы думаете, сэр, почему я чувствую себя такой необычно бодрой? – Марджори запнулась, вдруг вспомнив подозрительно точно подошедшую ей одежду. – Постойте-ка, вы что, погуглили обо мне частную информацию?

– Нет, мадам, я даже не знаю, что такое «гуглить», я способен разве что гугнить. Впрочем, сейчас на этом маленьком островке спокойствия в бурном море людей и событий я был бы счастлив, если бы вы присели и выслушали меня. Аркканцлер должен уметь читать в душах людей, как в открытых книгах, а в вашей душе, душе в высшей степени организованного человека, читать – одно удовольствие. В этом меня заверил один мой коллега, хоть вы с ним пока ещё не встречались, да я и сам теперь прекрасно вижу. В самое ближайшее время нам подадут кофе и чай, а пока, прежде чем вы что-то ответите, позвольте мне наконец всё вам объяснить. И поверьте, мисс Доу, объяснить в двух словах не получится!

Всадники сумерек, метафорически говоря, уже пристёгивали свои шпоры, когда Чудакулли в последний раз заботливо наполнил чашку Марджори и сказал:

– И вот вы тут, точнее, здесь. Предваряя ваш первый вопрос: да, мы можем отправить вас обратно на Землю, или, если вы не возражаете, я бы предпочёл называть её Круглым миром. Но не прямо сейчас, если можно, поскольку именно сейчас у нас возникли проблемы, из-за которых мы не можем отправить вас обратно каким-либо приемлемым способом. Данный хиатус долго не продлится, уверяю вас и приношу свои извинения. Мы сделаем всё возможное, чтобы изыскать этот способ. Как я уже говорил, обычно это удаётся сделать простым мановением руки, но, увы, техническая закавыка пока нам препятствует.

Марджори набрала в грудь побольше воздуху, чтобы заставить себя выговорить следующие слова:

– Господин Аркканцлер…

Чудакулли быстро поднял руку и сказал:

– Зовите меня просто Наверн, если вы не находите это обращение слишком фамильярным.

– Хорошо… Наверн, – секунду поколебавшись, произнесла Марджори. – Я действительно нахожу вас несколько фамильярным, но в таком, знаете ли, скорее фамильном смысле. – Она мило улыбнулась и добавила: – Я, конечно, осведомлена о научно-фантастических идеях, некоторые из них великолепны, но вот что касается волшебников, тут я не вполне уверена. И… Ладно, давайте уж начистоту, волшебства не бывает! – Марджори запнулась, после чего задала вопрос, прозвучавший скорее как утверждение: – Не правда ли?