Текст книги "Роковая музыка (Музыка души)"

– Но истинно говорю вам – музыка свободна, как воздух и небо, размыслите, – сказал Имп.

– Нет, только не здесь. Послушай совет, дружище, – сказал Шнобби.

– Я никогда не слышал о Гилльдии Музыкантов, – сказал Имп.

– Это на Тин Лид Элли, – сказал Шнобби, – Если хочешь быть музыкантом – вступай в Гильдию.

Имп был вскормлен в повиновении законам. Лламедосцы исключительно законопослушны.

– Мне доллжно направится прямо туда, – заявил он.

Стражники смотрели, как он удаляется.

– Одет в ночную рубашку, – заметил капрал Шноббс.

– Одеяние барда, Шнобби, – сказал сержант Колон. Стражники побрели дальше. – Очень бардические, эти лламедосцы.

– Как много ты дашь ему, сержант?

Колон рассек воздух резким размашистым жестом, как будто делая рискованную ставку.

– Два – три дня, – сказал он.

Они обогнули корпус Незримого Университета и двинулись легкой походкой по Задам, пыльной тихой улочке с небольшим движением и торговлей, которая ценилась у Стражи как место, где можно затаится, выкурить сигарету и воспарить в сферы чистого разума.

– Ты знаешь, что такое лосось, сержант? – спросил Шнобби.

– Да, я осведомлен об этой рыбе, да.

– Знаешь, ее еще продают ломтиками в банках.

– Что ж, исходные данные я понял.

– Ну-у-у, так. Вот каким образом все ломтики оказываются одного размера? Лосось-то делается тоньше с обоих концов!

– Небезынтересное наблюдение, Шнобби. Я полагаю…

Сержант остановился и уставился через улицу. Капрал Шноббс проследил направление его пристального взгляда.

– Эта лавка… – сказал Колон, – эта лавка вон там… Была она там вчера?

Шнобби посмотрел на облупленную вывеску, маленькое, инкрустированное грязью оконце, хлипкую дверь.

– Всяко, – сказал он, – она всегда тут была. Многие годы уже.

Колон пересек улицу и поскреб грязь на окне. Темные формы смутно вырисовывались во мраке.

– Да, верно, – пробормотал он. – Я имел в виду… Ээ… Была ли она тут вчера многие годы назад?

– Ты в порядке, сержант?

– Пошли, Шнобби, – сказал сержант, удаляясь так быстро, как только мог.

– Куда, сержант?

– Куда угодно, только прочь отсюда.

Нечто из темных глубин магазинчика наблюдало, как они уходят.

Имп уже успел повосхищаться зданиями Гильдий: величественным фронтоном Гильдии Убийц, роскошной колоннадой Гильдии Воров и дымящейся, но по-прежнему впечатляющей ямой там, где до вчерашнего дня стояла Гильдия Алхимиков. И потому весьма огорчительно было узнать, что Гильдия Музыкантов, когда он наконец нашел ее, не имела никакого здания.

Она была просто кучкой халуп на задах парикмахерской.

Имп уселся в комнатке с коричневыми стенами и стал ждать. На стене перед ним обнаружилось предупреждение: «Для собственного же комфорта ВЫ НЕ БУДЕТЕ КУРИТЬ!». Имп не курил никогда в жизни. Повсюду в Лламедосе было слишком сыро для этого.

Однако сейчас он неожиданно ощутил настоятельное желание попробовать.

Кроме него в комнате находились тролль и гном, и он не ощущал непринужденности в их компании.

Они пристально разглядывали его. Наконец, гном спросил:

– А ты не эльф?

– Я? Нет!

– Ты выглядишь здорово по эльфийски из-за этих твоих волос.

– И все же я никакой не элльф! Честное сллово!

– Ты откудова? – спросил тролль.

– Лламедос, – ответил Имп.

Он закрыл глаза. Он знал, что тролли и гномы традиционно делают с людьми, заподозренными в том, что они эльфы. Такое, что даже Гильдии Музыкантов было бы чему поучиться.

– Чо ты тут забыл? – спросил тролль. Глаза его были закрыты двумя большими квадратами темного стекла, скрепленными проволочной рамкой, которая цеплялась за уши.

– Это арфа. Догадайся.

– А! Играешь на ней, значит?

– Да.

– Друид, что ли?

– Нет!

Некоторое время царила тишина, пока мысли у тролля в голове выстраивались в новом порядке.

– А в этой своей ночнушке выглядишь точно как друид, – громыхнул наконец он.

Гном, сидящий по другую сторону от Импа, захихикал.

Друидов тролли тоже не любят. Всякий разумный вид, проводящий много времени в неподвижных, камнеподобных позах, становится объектом добычи других разумных видов, которые катят его представителей на катках за шестьдесят миль, чтобы там закопать по колени в землю в своих кругах. Все это служит серьезным поводом для обид.

– В Лламедосе так одеваются все подряд, понимаешь? – сказал Имп, – И я не друид! Я – бард! Я вообще не выношу буллыжников!

– Опс! – сказал гном тихонько

Тролль смерил Импа взглядом, медленно, не торопясь. Потом он сказал, и в голосе его не было специфического оттенка угрозы:

– Недавно в городе, а?

– Толлько-толлько прибылл, – ответил Имп. Да я еще и дверь не открыл, подумал он, а меня сейчас разотрут в кашу.

– Небольшой совет. То, что тебе надо знать. Я даю его тебе просто так, ни за что. В этом городе «булыжник» обозначает тролля. Скверное слово, его используют глупцы. Если ты называешь тролля булыжником, значит, ты собираешься провести какое-то время в поисках собственной головы. Особенно если твои патлы выглядят по эльфийски. Это чисто совет, потому как ты бард и лабаешь музыку, как и я.

– Точно! Бллагодарю! О да! – воскликнул Имп, качающийся на волнах облегчения.

Он схватил арфу и извлек несколько нот. Это слегка разрядило атмосферу в комнате. Всем известно, что эльфы совершенно неспособны к музыке.

– Лайас Блюстоун, – сказал тролль, выдвигая из себя нечто массивное, с пальцами.

– Имп-и-Селлайн, – ответил Имп. – В общем, никогда не имелл ничего общего с работами по камню, вот что я хотелл сказать.

Маленькая, узловатая рука, которая оказалась собственностью гнома, ткнула Импа с другой стороны. Он обернулся. Гном был маловат даже для гнома. На коленях у него лежала большая бронзовая труба.

– Глод сын Глода, – представился он. – А ты, значит, играешь на арфе.

– На чем угодно, на что натянуты струны, – ответил Имп, – но арфа – короллева среди инструментов, воистину!

– А я могу что дуть во что угодно, – сообщил Глод.

– Правда? – Имп заколебался в поисках уместного ответа. – Ты, доллжно быть, весьма популлярен.

Тролль опрокинул здоровую кожаную сумку.

– Это на чем я играю, – пояснил он.

Несколько больших круглых камней раскатились по полу. Лайас подхватил один и щелкнул по нему ногтем. Раздался бам.

– Музыка, исполлняемая на камнях? – спросил Имп. – Как вы называете ее?

– Мы называем ее Грухауга. – ответил Лайас. – Что значит: Музыка, исполняемая на камнях.

Все камни были разного размера и покрыты насечками.

– Можно мне? – спросил Имп.

– Сделай одолжение.

Имп выбрал маленький камень и щелкнул по нему – бом. Второй, поменьше – бинг.

– Как ты играешь на них? – спросил Имп.

– Колочу по ним по всем.

– А потом?

– Что ты имеешь в виду – а потом?

– После того, как ты ударишь по всем камням, что ты делаешь?

– Колочу по ним по всем опять, – ответил Лайас, ударник до мозга костей.

Дверь во внутреннюю комнату открылась и остроносый мужчина уставился на них.

– Вы вместе? – протрещал он.

Между тем упомянутая в легенде река, капля воды из которой отнимает у человека память, существует на самом деле.

Многие люди полагают, что это река Анк, воду из которой можно пить, а можно вырезать ножом и жевать. Эта вода, возможно, лишит человека памяти; и уж наверняка из-за нее с человеком произойдет много всего такого, что он потом не сочтет возможным вспоминать.

На самом же деле совсем другая река способна на этот фокус с памятью. Но с ней есть небольшая загвоздка. Никто не может сказать, где она протекает, поскольку всякий, кому удалось отыскать ее, забывал об этом самым превосходным образом.

Смерть занялся другими возможностями.

– Семьдесят пять долларов? – воскликнул Имп, – просто за то, чтобы играть музыку?

– Двадцать пять долларов – регистрационный взнос, двадцать – членские взносы и пятнадцать – добровольный обязательный ежегодный взнос в Пенсионный Фонд, – объяснил мистер Клит, секретарь Гильдии.

– Но у нас нет столько денег!

Секретарь пожал плечами, дав понять, что у мира много проблем и эта – одна из них, но это проблемы мира, а не секретаря.

– Но мы, возможно, сможем запллатить, когда подзаработаем немного, – предложил Имп слабым голосом, – еслли бы вы, допустим, позволлилли бы нам неделлю илли две…

– Я не могу позволить вам играть, пока вы не вступите в Гильдии, – ответил мистер Клит.

– Но мы не сможем вступить в Гильдию, пока не поиграем, – сказал Глод.

– Именно так, – ответил мистер Клит весело. – Хат. Хат. Хат.

Это был странный смех – совершенно невеселый и неуловимо птичий. Он очень подходил своему владельцу, которого вы могли бы получить, выделив из чего-то в янтаре окаменевший генетический материал и нарядив его в костюм.

Лорд Ветинари потворствовал росту Гильдий. Они были большими колесиками в прекрасно отлаженном часовом механизме города. Каплю масла сюда… немного песочку туда – и в целом все работает. И предоставляет возможность роста – в том смысле, в каком компостная куча предоставляет ее червям – для мистера Клита. Он не являлся, в стандартном понимании, плохим человеком; точно так же чумная крыса, с непредвзятой точки зрения, не является плохим животным. Мистер Клит тяжко трудился на пользу своего братства. Он жизнь положил на это. Есть масса вещей, которые должны быть сделаны и которые никто не хочет делать; и люди благодарны мистеру Клиту за то, что он их делает за них. Ведение протокола, к примеру. Или отслеживание членских списков. Заполнение бумаг. Организация.

Ранее он в поте лица трудился на Гильдию Воров, сам не будучи вором – по крайней мере, в буквальном понимании. Затем открылась гораздо более высокая вакансия в Дурацкой Гильдии – и мистер Клит не свалял дурака. И наконец – должность секретаря Музыкантов.

Согласно правилам, секретарем Гильдии может быть только музыкант, так что он приобрел расческу и папиросную бумагу. До сих пор Гильдия управлялась настоящими музыкантами, поэтому списки членов никто никогда не разворачивал, никто не платил взносы в срок, организация была должна несколько тысяч долларов под грабительские проценты троллю Хризопразу, а ведь у него даже слуха не было.

Когда мистер Клит в первый раз раскрыл неопрятный гроссбух и увидел царящий в нем бардак, его охватило глубокое и прекрасное чувство. С этого момента он уже не оглядывался по сторонам. Он проводил массу времени, глядя вниз. Хотя у Гильдии были совет и президент, у нее так же был и мистер Клит, который вел протоколы, следил за тем, чтобы дела шли без сучка, без задоринки и тихо улыбался сам себе. Странный, но достоверный факт – стоит людям свергнуть тирана и начать править самостоятельно – тотчас же, как гриб после дождя, возникает мистер Клит.

– Хат. Хат. Хат. – Возможность вызвать у мистера Клита смех стояла в обратной зависимости от реально содержащегося в ситуации юмора.

– Но это же бессмысллица!

– Добро пожаловать в таинственный мир гильдийской экономики, – сказал мистер Клит. – Хат. Хат. Хат.

– А еслли мы будем играть, не явлляясь члленами Гилльдии, что тогда? – спросил Имп. – Вы конфискуете наши инструменты?

– Для начала, – ответил президент, – а затем мы некоторым образом вернем их вам. (Хат. Хат. Хат) Между прочим… Вы, случайно, не эльф?

– Семьдесят пять долларов – это грабеж, – заявил Имп, когда они брели по вечерним улицам.

– Больше, чем грабеж, – сказал Глод. – Я слышал, что Гильдия Воров берет только проценты.

– И ты получаешь членство в Гильдии и что угодно, – пророкотал Лайас. – Даже пенсию. И каждый год поездка в Квирм на пикник.

– Музыка доллжна быть свободной! – сказал Имп.

– Что будем делать сейчас? – спросил Лайас.

– У кого сколько? – спросил Глод.

– У меня доллар, – сказал Лайас.

– У меня несколько пенсов, – сказал Имп.

– Значит, сейчас мы отправимся перекусить, – сказал Глод. – Вот сюда.

Он показал на вывеску.

– Кормовая Нора Гимлета? – спросил Лайас. – Гномье имя. Сквермишель с помоями?

– Теперь он готовит и для троллей, – ответил Глод. – Решил отбросить этнические предрассудки, чтобы побольше зарабатывать. Пять видов угля, семь видов кокса с пеплом и осадочные породы, от которых у тебя слюнки потекут. Ну что, нравится?

– А гномий хллеб? – спросил Имп.

– Тебе нравится гномий хлеб? – спросил Глод.

– Я очень ллюбллю его, – сказал Имп.

– Что, настоящий гномий хлеб? – уточнил Глод. – Ты уверен?

– Да. Он хрустящий и очень вкусный, воистину!

Глод пожал плечами:

– Это доказывает, что ты не врал, – сказал он. – Тот, кто любит гномий хлеб, не может быть эльфом.

В забегаловке было почти пусто. Гном, до подмышек скрытый фартуком, смотрел на них поверх стойки.

– У вас подают хрустящую крысу? – спросил Глод.

– Лучшая клятая крыса-фри в городе, – ответил Гимлет.

– Тогда мне четыре хрустящих крысы.

– И гномий хлеб, – сказал Имп.

– И кокс, – добавил Лайас.

– Крысиные головы или крысиные ноги?

– Нет. Четыре хрустящих крысы.

– И кокс.

– Крыс подать с кетчупом?

– Нет.

– Ты уверен?

– Никакого кетчупа.

– И кокс.

– Два крутых яйца, – сказал Имп.

Окружающие одарили его странными взглядами.

– А что такое? Я просто ллюбллю яйца вкрутую, – добавил он.

– И кокс.

– И два яйца вкрутую.

– И кокс.

– Семьдесят пять долларов, – сказал Глод, когда они уселись. – Сколько будет семьдесят пять долларов умножить на три?

– Много долларов, – сказал Лайас.

– Больше двух сотен долларов, – уточнил Имп.

– Думаю, мне не приходилось видеть две сотни долларов за раз, – сказал Глод. – Во всяком случае, наяву.

– Мы добудем деньги? – спросил Лайас.

– Мы не можем добывать деньги, играя музыку, – сказал Имп. – Это Закон Гилльдии. Еслли они поймают тебя, они отберут твой инструмент и засунут… – он запнулся. – В общем, еслли ты фллейтист, то это будет то еще удоволльствие, – припомнил он.

– Не думаю, что тромбонисту придется легче, – заметил Глод, посыпая крысу перцем.

– Я не могу вернуться домой, – сказал Имп. – Я сказалл им… В общем, я не могу. Да даже если бы я мог, мне бы пришллось вытесывать моноллиты, как мои братья. Все, что их интересует, это их каменные круги.

– А если я сейчас вернусь домой, – сообщил Лайас, – я буду дубасить друидов.

Оба украдкой чуть отодвинулись друг от друга.

– Тогда нам надо играть там, где Гильдия нас не найдет, – сказал Глод весело. – Надо найти какую-нибудь заточку…

– Заточка у меня есть, – заявил Лайас с гордостью. – Из напильника.

– Я имею в виду ночной клуб, – пояснил Глод.

– Ночью им некуда деться.

– Я уверен, – сказал Глод, оставляя эту тему, – что в городе полно заведений, которым не нравится платить по ценам Гильдии. Мы могли бы дать несколько разовых концертов и без труда заработать.

– Что, втроем? – спросил Имп.

– Конечно.

– Но мы играем гномью музыку, челловеческую музыку и троллью музыку. Вряд лли они совместимы. Я имею в виду, что гномы сллушают гномью музыку, ллюди сллушают челловеческую музыку и тролли сллушают троллью музыку. Что поллучится, еслли мы смешаем их? Нечто чудовищное.

– А что такое? Мы неплохо уживаемся, сказал Лайас, привстав чтобы добыть со стойки соль.

– Мы же музыканты, – сказал Глод. – А это совсем другое дело.

– А, да. Верно, – согласился Лайас.

Он сел.

Раздался треск.

Лайас встал.

– Ох, – произнес он.

Имп медленно и с величайшей осторожность взял с лавки то, что осталось от его арфы.

– Ох, – повторил Лайас.

Струны скрутились с печальным звуком.

Смотреть на это было все равно как на смерть котенка.

– Я выигралл ее на Эйстеддфоде, – произнес Имп.

– Ты сможешь склеить ее назад? – спросил Глод наконец.

Имп покачал головой:

– В Лламедосе не осталлось никого, кто знает, как это деллать.

– Да, но на Улице Искусных Ремесленников…

– Я действительно извиняюсь. Я имею в виду – действительно извиняюсь. Не могу понять, как она тут оказалась.

– Это не твоя вина.

Имп безуспешно пытался сложить обломки вместе. Музыкальный инструмент нельзя починить. Он помнил, как об этом говорили старые барды. У них есть душа. У всех инструментов есть душа. Когда их ломают, душа ускользает, улетает, как птица. Все, что можно собрать из обломков – это ничтожное соединение дерева и проволоки. Может быть, оно сможет звучать и даже ввести в заблуждение случайного слушателя, но… С тем же успехом можно сбросить кого-нибудь с обрыва а потом сшить обратно, ожидая, что этот кто-то оживет.

– Ну, тогда, может быть, мы сможем раздобыть тебе новый? – спросил Глод. – На Задах… на Задах есть одна замечательная музыкальная лавка… – он запнулся. Конечно. Разумеется. На Задах есть музыкальная лавка. И всегда там была. – На Задах, – повторил он, просто чтобы быть уверенным. – Обязана быть там. На Задах. Да. Уже многие годы.

– Такую не раздобудем, – сказал Имп. – Прежде чем просто коснуться дерева мастер проводит две неделли в пещере под водопадом, завернувшись в волловью шкуру.

– Зачем?

– Я не знаю. Это традиция. Он очищает свой разум от всего отвлекающего.

– Должно быть, зачем-то еще, – сказал Глод. – Но мы купим тебе что-нибудь. Ты не можешь быть музыкантом без инструмента.

– Но у меня и денег-то нет, напомнил Имп.

Глод хлопнул его по спине.

– Это неважно, – заявил он. – У тебя есть друзья! Мы поможем тебе, если сможем конечно.

– Но мы потратилли все деньги на эту еду, – сказал Имп. – У нас болльше нет ни пенса.

– Это негативный взгляд на вещи, – заметил Глод

– Ну, да. Но у нас же ничего нет, сам посуди.

– Я разбираюсь кое в чем, – заявил Глод. – Я гном, так? А мы понимаем в деньгах. Знание денег – это, в сущности, мое среднее имя.

– Какое длинное.

Уже почти стемнело, когда они добрались до магазина, который располагался по правую руку, напротив стен Незримого Университета. Он выглядел как музыкальный торговый центр, усиленный ломбардом, так как у каждого музыканта бывают в жизни периоды, когда ему приходится закладывать свой инструмент, если он хочет есть и спать под крышей.

– Ты что-нибудь здесь покупал? – спросил Лайас.

– Нет… Насколько я помню, – ответил Глод.

– Он закрыт, – сказал Имп.

Глод забарабанил в дверь. Через некоторое время дверь со скрипом приоткрылась ровно настолько, чтобы обнаружить ломтик лица, принадлежащего старухе.

– Мы хотели бы приобрести инструмент, ма'ам, сказал Имп.

Глаз и ломтик губ осмотрели его с ног до головы.

– Ты человек?

– Да, ма'ам.

– Тогда входи.

Лавка освещалась несколькими свечами. Старуха ретировалась в безопасное место, за стойку, откуда принялась высматривать признаки того, что он собирается убить ее в ее собственной постели.

Трио осторожно проследовало через лавку. Создавалось впечатление, что здесь скопились не выкупленные заклады за несколько столетий. Музыканты частенько бывают на мели; это одна из характеристик музыкантов. Здесь были военные горны, здесь были лютни, здесь были барабаны.

– Ну и хлам, – пробормотал Имп себе под нос.

Глод сдул пыль с крумгорна, поднес его к губам и извлек звук – как будто привидение переело бобов.

– Я думаю, в нем сдохла мышь, – заявил он, вглядываясь в глубину.

– С ним было все в порядке до того, как ты принялся дуть в него, – отрезала старуха.

На другом конце лавки с грохотом обрушились цимбалы.

– Извиняюсь, – сказал Лайас.

Глод поднял крышку инструмента, совершенно незнакомого Импу, обнаружив ряд клавиш. Гном пробежался по ним своими толстыми короткими пальцами, произведя последовательность печальных, тонких звуков.

– Что это такое? – прошептал Имп.

– Клавесин, – ответил Глод.

– Годится на что-нибудь?

– Не думаю.

Имп выпрямился. У него возникло чувство, что за ним наблюдают. За ним наблюдала старуха, но был еще кто-то кроме нее…

– Это бесполлезно. Тут ничего нет, – громко произнес он.

– Эй, что это такое? – спросил гном.

– Я сказалл – здесь ничего…

– Я что-то слышал.

– Что?

– Вот, вот опять…

Позади них раздался грохот и серия глухих ударов – Лайас освобождал двойной бас из под груды старых пюпитров, пытаясь при это избежать острых углов.

– Был такой странный звук, пока ты говорил, – сказал Глод. – Ну-ка скажи что-нибудь.

Имп заколебался, как это всегда происходит с людьми, всю жизнь чешущими языками, когда их просят «что-нибудь сказать».

– Имп? – сказал он.

УУММ, Уумм, уумм…

– Это идет от…

УААА, Уааа, уааа…

Глод отвалил в сторону груду старых нот. Под ней обнаружилось музыкальное кладбище, включающее в себя освежеванный барабан, набор ланкрских волынок без труб и маракас, которым, возможно, пользовался танцор Дзен-фламенко. И что-то еще.

Гном вытащил это наружу. Оно смутно напоминало гитару, обработанную тупым каменным зубилом.

Несмотря на то что гномы, как правило, не играют на струнных инструментах, Глод узнавал гитару с первого взгляда. Они напоминали формой женщин – если вы считаете, что женщины лишены ног и у них очень длинная шея и множество ушей.

– Имп? – сказал он.

– Да?

Уауауауауммм… Звук казался острым, как пила, и окаймленным бахромой. На инструмент были натянуты двенадцать струн, а корпус был цельнодеревянным, безо всяких пустот, так что, казалось, нужен был только для того, чтоб было на что их натянуть.

– Оно отзывается на твой голос, – сказал гном.

– Как это?

Аамм эоу…

Глод прижал струны рукой, а другой подал знак подойти поближе.

– Это, верно, из-за соседства Университета, – прошептал он. – Он источает магию, это широко известный факт. Или какой-то волшебник заложил ее. Дареной крысе в зубы не смотрят. Ты умеешь играть на гитаре?

Имп побледнел.

– Ты имеешь в виду как… как фоллк-музыкант?

Он взял инструмент.

Фолк-музыка не приветствовалась в Лламедосе и исполнение ее сурово пресекалось; считалось, что если некто напоил коня и собирается приобнять жену, то он вправе рассчитывать, что его дальнейшие шаги не будут запротоколированы и впоследствии исполнены под музыку. Гитары же отвергались из-за их, ну… чрезмерной простоты.

Он взял аккорд. Возник звук, подобного которому он не слышал никогда в жизни: резонанс и необычные отголоски, которые будто бы уносились прочь, пропадали в руинах инструментов и возвращались, обогащенные новыми гармониками. От этого звука зазудел его спинной хребет. Но вы не сможете быть даже самым распоследним музыкантом на свете, если у вас нет инструмента.

– Отлично, – сказал Глод. Он повернулся к старухе.

– Вы же не назовете это музыкальным инструментом, не так ли? – вопросил он. – Взгляните на него – от него тут не больше половины.

– Гллод, я не думаю… – начал Имп. Струны у него под рукой затрепетали.

Старуха посмотрела на эту штуковину.

– Десять долларов, – сказала она.

– Десять долларов? Десять долларов? – воскликнул Глод. – Да это не стоит и двух!

– Стоит, – сказала старуха. Она оживилась самым неприятным образом, как будто предвкушая схватку, в которой ничьим карманам пощады не будет.

– К тому же она старая, – сказал Глод.

– Антикварная.

– Вы слышали этот звук? Совершенно гиблый.

– Сочный. В наши дни уже не встретишь подобного мастерства.

– Только потому, что сейчас научились этого избегать!

Имп еще раз присмотрелся к штуковине. Струны резонировали сами по себе. Они слегка отблескивали синим и смазывались, как будто никогда не прекращали вибрировать.

Он поднес ее к губам и прошептал:

– Имп.

Струны уммкнули.

Теперь он разглядел пометку мелом. Мел почти стерся, так что единственное, что можно было понять – это пометка. Просто меловой штрих.

Глода несло. Гномы считаются самыми энергичными дельцами, уступая в проницательности и наглости только маленьким пожилым леди.

Имп попытался сосредоточиться на происходящем.

– Итак, – говорил Глод. – Мы договорились?

– Договорились, – отвечала маленькая пожилая леди. – И не пытайтесь плевать себе на руку, пока я не пожму ее. Подобное поведение негигиенично.

Глод повернулся к Импу.

– Думаю, я провернул дело просто замечательно, – сказал он.

– Хорошо. Посллушай, это очень…

– Есть двенадцать долларов?

– Что?

– Что-то вроде утешительного приза, я думаю.

Глухой удар донесся сзади. Катя перед собой здоровенный барабан и удерживая локтем стопку тарелок, появился Лайас.

– Я же говорилл, что у меня нет денег! – прошипел Имп.

– Да, но… слушай, люди всегда говорят, что у них нет денег. Это разумно. Ты же не будешь ходить повсюду и говорить, что у тебя полно денег. Значит, ты имел в виду, что у тебя их на самом деле нет?

– Нет!

– Даже каких-то двенадцати долларов?

– Нет!

Лайас свалил барабан, тарелки и пачку нот на стойку.

– Сколько за все? – спросил он.

– Пятнадцать долларов, – ответила старуха.

Лайас вздохнул и выпрямился. На секунду взгляд его приобрел отсутствующее выражение; затем он треснул себя по челюсти, залез пальцем в рот, пошарился там и извлек…

Имп вытаращил глаза.

– Так, дай-ка взглянуть, – сказал Глод. Он выхватил что-то из пальцев Лайаса и внимательно рассмотрел.

– Эй! Здесь как минимум пятьдесят карат! – воскликнул он.

– Я не возьму это, – заявила старуха. – Это побывало во рту у тролля.

– Яйца же вы едите, – сказал Глод. – Так или иначе, всякий знает, что у троллей алмазные зубы.

Старуха взяла алмаз и исследовала его в свете свечи.

– Если я отнесу его к одному из ювелиров на Улицу Совершенства, – сказал гном, – он скажет, что этот камушек стоит две тысячи.

– Ну а я скажу тебе прямо здесь, что он стоит пятнадцать, – ответила старуха.

Алмаз магическим образом преобразил ее. Она одарила их лучезарной улыбкой.

– А почему мы просто не забрали все это у нее? – спросил Глод, когда они оказались снаружи.

– Потому что она бедная беззащитная старая женщина, – сказал Имп.

– Точно!

Глод посмотрел вверх на Лайаса.

– Так у тебя полный рот этого добра?

– Угу.

– Слушай, я тут задолжал своему домовладельцу за два месяца и…

– И думать забудь, – сказал тролль ровным голосом.

Дверь за ними захлопнулась.

– Эй, не унывайте! – сказал Глод. – Завтра я устрою нам ангажемент. Не беспокойтесь. Я знаю всех в этом городе. Трое нас… это группа!

– Мы ведь даже не репетировалли вместе, – заметил Имп.

– Мы будем репетировать прямо по ходу дела, – заявил Глод. – Добро пожаловать в мир профессионалов!

Сьюзан не слишком хорошо знала историю. Она всегда казалось ей исключительно скучным предметом. Снова и снова какие-то скучные личности совершали одни и те же глупости.

В чем смысл? Один король в точности похож на всех остальных.

Класс изучал какую-то революцию, в течение которой некие крестьяне выказывали желание перестать быть крестьянами и, поскольку победили аристократы, они очень быстро перестали быть крестьянами. Стоило ли учиться читать и копаться в источниках, чтобы узнать – что стоят серпы и вилы против арбалетов и мечей?

Она скрепя сердце дослушала до середины, а потом скука взяла свое, она достала книгу и отключилась от окружающего мира.

– ПИСК!

Сьюзан оглянулась. На полу у ее стола маячила маленькая фигурка. Она была чрезвычайно похожа на крысиный скелет в черном одеянии и с крохотной косой в лапах.

Сьюзан уставилась в книгу. Таких вещей не существует. Она вполне уверена в этом.

– ПИСК!

Сьюзан опять взглянула вниз. Видение все еще было тут. Вчера на ужин были тосты с сыром. Книги предупреждают нас, что следует ожидать подобного после сытного ужина.

– Тебя нет, – сказала она. – Ты просто кусок сыра.

– ПИСК?

Убедившись, что оно привлекло внимание Сьюзан, создание извлекло маленькие песочные часы на серебряной цепочке и настоятельно указало на них. Вопреки всем рациональным соображениям, Сьюзан наклонилась и подставила ладонь. Существо вскарабкалось на нее – ноги у него были как шпильки – и выжидательно уставилось на нее. Сьюзан подняла его на уровень глаз. Все в порядке, это, вероятно, просто плод ее воображения. Ей следует отнестись к этому серьезно.

– Я надеюсь, ты не будешь говорить ничего вроде «О, мои лапки и усики!», не так ли? – спросила она тихо. – Потому что если ты это скажешь, я пойду и сброшу тебя в уборную.

Крыса помотала черепом.

– А ты настоящая?

– ПИСК. ПИСКПИСКПИСКПИСК…

– Послушай, я не понимаю, – сказала Сьюзан терпеливо. – Я не говорю по-грызуньи. Из современных языков у нас только клатчский, и я знаю, как сказать «Верблюд мой тетушки пропал в миражах». И если ты воображаемый, то попытайся стать более… привлекательным.

Скелет, даже такой маленький, трудно назвать привлекательным объектом, даже если он выражает сочувствие и улыбается. Однако ей казалось… нет, она вспомнила… память подсказала ей что этот не только реален, но и на ее стороне. Это была непривычно. Ее сторону обыкновенно принимала только она сама.

Крыса напоследок глянула на Сьюзан, а потом, в одно движение, схватила маленькую косу зубами, сиганула с ладони на пол и поспешила прочь, лавирую между парт.

– И ничего не сказал про лапки и усики, – заметила Сьюзан. – Неправильный какой-то, в любом случае.

Крысиный скелет шагнул в стену.

Сьюзан вернулась к книге и яростно проштудировала Парадокс Делимости Ноксиуса, который доказывал невозможность падения бревна.

Они репетировали всю ночь в необычайно аккуратных меблированных комнатах Глода, которые располагались за кожевенной фабрикой на Дороге Федры и были надежно укрыты от любопытных ушей Гильдии Музыкантов. Комнаты были весело раскрашены, отдраены и сияли чистотой. Вам не найти тараканов, крыс или каких угодно паразитов в гномьем жилище. Во всяком случае, если у хозяев есть сковородка.

Имп и Глод сидели и смотрели, как тролль Лайас молотит по своим камням.

– Ну, что скажете? – спросил тот, закончив.

– Это все, что ты можешь? – осведомился Имп наконец.

– Это же камни, – пояснил тролль терпеливо. – Все, что ты можешь из них извлечь – боп, боп, боп.

– Хмм. Могу я попробовать? – спросил Глод.

Он уселся перед россыпью камней и какое-то время внимательно их рассматривал. Затем он переложил некоторые из них, достал пару молотков из ящика с инструментами и постучал ими на пробу.

– А теперь давайте посмотрим… – сказал он.

Бамбам бамБАМ.

Струны гитары рядом с Импом загудели.

– Без Майки, – сказал Глод.

– Что? – спросил Имп.

– Просто маленькая музыкальная бессмыслица, – сказал Глод. – Как «Стрижка и бритье, два пенса».

– Прошу прощения?

Бам бам а бамбам, бамБАМ.

– Два пенса – неплохая плата за стрижку и бритье, – заявил Лайас.

Имп испытывал к камням сложные чувства. Ударные тоже не приветствовались в Лламедосе. Барды говорили, что кто угодно сможет колошматить палками по камням и выдолбленным бревнам. Это не музыка. А кроме того – тут они понижали голоса – в этом есть что-то животное.

Гитара загудела. Она как будто подхватывала звук.

У Импа вдруг возникло ощущение, что с ударными можно сделать много интересного.

– Можно мне попробовать? – спросил он.

Он взял молотки. Гитара издала несколько едва ощутимых звуков.

Сорок пять секунд спустя он опустил молотки. Эхо смолкло.

– А зачем ты треснул меня по шлему в самом конце? – осторожно поинтересовался Глод.

– Извини, – сказал Имп. – Я немного отвлекся. Мне показалось, что ты – тарелка.

– Это… необычно… – сказал тролль.

– Музыка… в камнях, – сказал Имп. – Ты просто доллжен помочь ей выйти наружу. Музыка вообще содержится во всем, надо только знать, как искать.