Текст книги "Роковая музыка (Музыка души)"

– ПИСК.

– Послушай-ка, что я тебе скажу, – сказал Альберт. – Тебе лучше начать искать его прямо сейчас.

Сьюзан проснулась безо всякого представления, сколько сейчас времени. У кровати стояли часы, поскольку Смерть считал, что так должно быть. Часы были все в черепах, костях и с омегой на циферблате, но они не шли. Единственные в доме работающие часы висели в холле. Остальные пребывали в унынии и стояли.

Ее комната выглядела так, как будто предыдущий жилец освободил ее только вчера. На столике лежали волосяные щетки и стояла какая-то косметика. Даже какой-то халат висел на крючке за дверью. На кармане его красовался кролик. Эффект домашности был бы достигнут, если бы у данного кролика было хоть что-то поверх скелета. Она произвела обыск выдвижных ящиков. Это, должно быть, была комната ее матери. Здесь была масса розового. Сьюзан не возражала против некоторого умеренного количества розового, но это был не тот случай. Она наткнулась на свою старую школьную форму. Сьюзан поняла, что важнее всего в ее положении сохранять спокойствие. Для всего найдется логическое объяснение, даже если вам придется его выдумать.

– ПИШКУФФФ.

Смерть Крыс карабкался на туалетный столик. Добравшись до верха, он вынул изо рта свою косу.

– Я думаю, – осторожно подбирая слова, сказала Сьюзан, – что я бы хотела отправиться домой, благодарю вас.

Маленькая крыса кивнула и прыгнула.

Она приземлилась на краю розового ковра и засеменила прочь по темному полу. Когда Сьюзан вслед за ней сошла с ковра, Смерть Крыс обернулся и с одобрением посмотрел на нее. И снова ей показалось, что она прошла какой-то тест.

Она последовала за ним в холл, а из него в закопченную пещеру кухни.

Альберт стоял, склонившись над плитой.

– Добр'утро, – сказал он, более по привычке, нежели отмечая время дня. – Будешь поджаренный хлеб с сосисками? Овсянка на подходе.

Сьюзан посмотрела на месиво, шкворчащее на сковородке. Это было не то зрелище, которое стоит увидеть на пустой желудок; более того, оно вполне способно его опустошить. То, что Альберт проделывал с яйцами, вызывало желание чтобы они никогда не были снесены.

– У вас не найдется немного мюслей? – спросила Сьюзан.

– Это какой-то сорт сосисок? – подозрительно осведомился Альберт.

– Это орехи и зерно.

– Жир?

– Нет, я думаю, жира в нем нет.

– Как ты тогда собираешься это жарить?

– Его не надо жарить.

– И ты называешь это завтраком?

– Необязательно зажаривать что-то, чтобы можно было съесть это на завтрак, – сказала Сьюзан. – Я хочу сказать – вот вы предложили овсянку, ее ведь вы не собираетесь жарить…

– Кто сказал?

– Ну тогда вареное яйцо?

– А, в варении нет ничего хорошего. Оно не убивает всех микробов.

– СВАРИ МНЕ ЯЙЦО, АЛЬБЕРТ.

Пока отголоски метались по кухне, она пыталась понять, откуда прозвучал этот голос.

Альбертов половник звякнул о плитки пола.

– Пожалуйста, – добавила Сьюзан.

– У тебя прорезался голос, – сообщил Альберт.

– Не беспокойся о яйце, Альберт, – сказала Сьюзан. От этого голоса у нее заныли челюсти. Он напугал ее саму еще больше Альберта. В конце концов, это ее рот! – Я хочу домой!

– Ты дома? – сказал Альберт.

– В этом месте? Это не мой дом!

– Да? А что написано на больших часах?

– "Слишком Поздно".

– Где ульи?

– В саду.

– Сколько в доме гравюр?

– Семь… – Сьюзан плотно сжала зубы.

– Видишь? Для какой-то части тебя – это дом, – сказал Альберт.

– Послушай… Альберт, – сказала Сьюзан, решив испробовать мягкое убеждение, поскольку оно срабатывало всегда. – Может быть есть кто-то… кому можно было бы поручить… но я ведь.. не представляю собой ничего особенного… я хочу сказать…

– Да? А откуда тогда лошадь тебя знает?

– Да, но я нормальная девочка…

– Нормальная девочка не получает набор «Моя Маленькая Бинки» на свой третий день рождения, – перебил Альберт. – Твой папаша вышвырнул его. Хозяин был очень расстроен. Он так старался.

– Я хочу сказать, я самый заурядный ребенок!

– Когда заурядный ребенок хочет поиграть на ксилофоне, он не просит дедушку задрать майку.

– Я имею в виду, что не могу помочь! Это не моя вина! У нас не благотворительный базар!

– Правда? – спросил Альберт. – А почему ты не объявишь об этом во всеуслышание? Будь я тобой, я бы вышел наружу и сказал вселенной, тут тебе не благотворительный базар! Клянусь, я бы сказал – мое сочувствие, что у тебя такие проблемы, но меня они не колышут!

– Это сарказм! Ты не смеешь говорить со мной в таком тоне! Ты всего лишь слуга!

– Это так. Вот так ты должна вести себя. И на твоем месте я бы уже приступил к делу. Крыса поможет. Она заведует крысами, но принцип тот же.

Сьюзан уселась с открытым ртом.

– Я ухожу, – заявила она.

– Я тебя не останавливаю.

Сьюзан промчалась через заднюю дверь, огромное пространство внешней комнаты, мимо точильного камня во двор и оттуда в сад.

– Ух, – сказала она.

Если бы кто-нибудь сказал Сьюзан, что у Смерти есть дом, она бы назвала его безумцем или хуже того – дураком. Однако если бы все же она попыталась представить и нарисовать этот дом, то она воспользовалась бы черным карандашом и изобразила бы высокий, зубчатый готический замок. Это было бы что-то такое… Неясных очертаний, мрачное, роковое… Летучие мыши, вылетая из тысяч бойниц, застили бы небо. Это было бы весьма впечатляющим зрелищем.

Он никоим образом не был бы коттеджем, окруженным безвкусным садом. С ковриком «Добро пожаловать!» перед входом.

Несокрушимые стены, которыми прежде был окружен рассудок Сьюзан, таяли как соль под влажным ветром и это приводило ее в ярость.

Конечно, был дедушка Лезек на своей маленькой ферме, такой бедной, что тамошние воробьи на коленях выпрашивали пищу. Милый старый весельчак, насколько она могла припомнить; немного робеющий, как она теперь понимала, особенно в присутствии ее отца. А мама рассказывала ей, что ее отец был…

Сейчас, когда Сьюзан задумалась над этим, оказалось, что она не уверена, что именно рассказывала ей мама. Родители были весьма искусными в том, чтобы не сказать ничего, даже наговорив массу слов. Она тогда ушла с ощущением, что его просто нет поблизости. Теперь ей предлагали считать, что он никогда и не окажется поблизости.

А бог… бог, наверное, где-то и был. Леди Одилия Жолоб в пятом классе все время хвасталась, что ее прапрапрабабушку соблазнил Слепой Ио, представ перед ней в виде вазы с маргаритками; видимо, она хотела сказать, что она прапрапрабогиня. Она говорила, что ее маме это очень помогало, когда надо было занять столик в ресторане. Вероятно, ближайшее родство со Смертью не дает таких преимуществ. Скорее всего, вам не позволят сесть и у туалета. Если все это просто сон, то можно было проснуться, ничего не теряя. Впрочем, она не верила, что это так. Таких снов не бывает.

Дорожка уводила с конного двора, проходила мимо огорода и спускалась в сад, где росли деревья с черными листьями. Глянцево-черные яблоки висели на них. Одной стороны тропинки стояли белые ульи. И она знала, что ей уже приходилось их видеть. И там была яблоня, разительно отличающаяся от других.

Она остановилась и уставилась на нее, и воспоминания вливались в нее. Она помнила свою в жизнь в подробностях достаточных, чтобы осознать глупость этой идеи с точки зрения логики; и она стояла здесь, тревожно ожидая собственного решения. Привычные знания о мире утекали прочь. На смену им приходили новые.

Теперь она поняла, чья она внучка.

В «Залатанном Барабане» всегда отдавалось предпочтение, так скажем, традиционным развлечениям, таким как домино, дартс и Оглуши-Ограбь. Новый владелец решил перевести его разрядом повыше. Это было, кстати, единственным доступным направлением.

Так здесь появилось Гадальное Устройство, чудовище, основанное на недавнем открытии Леонардо из Квирма и приводимое в действие тремя тоннами воды. Это была та еще идея.

Капитан Морковка (Городская Стража), чья открытая улыбка маскировала острый ум, незаметно подменил свиток с вопросами на свой, в котором спрашивалось: «Были ле вы окала Склада Алмазав Вортина в ноч на 15» или «Кто был Третий Чилавек кто бамбанул Биерхаггерову Винакурню на постледней неделе» и повязал троих посетителей, прежде чем они смогли сообразить, что к чему.

Хозяин пообещал, что новый автомат появится со дня на день. Библиотекарь, один из завсегдатаев, в предвкушении копил пенни.

В конце бара была небольшая сцена, и хозяин попробовал устраивать там стриптиз, но первое же представление оказалось последним. При виде сидящего в первом ряду орангутанга с широкой невинной улыбкой на лице, с большим пакетом пенсовых монеток на коленях и большим бананом в руке бедные девушки разбежались. И еще одна развлекательная Гильдия внесла «Барабан» в черный список. Нового владельца звали Гибискус Данельм. Это была не его вина. Он действительно хотел превратить «Барабан», как он сам говорил, в прелестное местечко. Для начала он установил снаружи полосатые зонтики.

Хозяин смотрел вниз на Глода.

– Вас только трое, что ли? – спросил он.

– Да.

– Когда я согласился на пять долларов, ты сказал, что у тебя бигбэнд.

– Поздоровайся с хозяином, Лайас.

– Что ж, на мой взгляд, у тебя действительно бигбэнд, – Я полагаю, – продолжал он, – что надо сыграть несколько номеров, которые у всех на слуху, просто для создания приятной обстановки.

– Обстановки… – повторил Имп, осматривая «Барабан». Он знал, что значит это слово. В этом месте обстановка отсутствовала. В это ранний вечер в таверне сидели только трое или четверо посетителей. Они не обращали ни малейшего внимания на сцену.

Стена за сценой несла ясно видимые следы энергичных действий. Имп рассматривал их, пока Лайас терпеливо нагромождал свои камни.

– О, немного фруктов и тухлых яиц, – сказал Глод. – Люди порой бывают чуть-чуть буйными. Я бы не беспокоился на этот счет.

– На этот счет я и не беспокоюсь.

– А мне кажется – беспокоишься.

– Вот тут зарубки от топоров, а здесь – отверстия от стрелл. Вот об этом я беспокоюсь. Гллод, мы ведь даже не репетировалли!

– Ты ведь можешь играть на своей гитаре, так?

– Предполлагаю, что да.

Он попробовал на ней поиграть и обнаружил, что это несложно. Выяснилось, что сыграть на ней плохо – почти невозможно. Неважно, как ты касаешься струн – звук получается именно тот, который ты слышишь в душе. В сущности, это было именно тот инструмент, о котором мечтает каждый, начиная играть – инструмент, которому не надо учиться. Он помнил, как он первый раз взял в руки арфу и ударил по струнам, самонадеянно ожидая услышать сверкающие звуки, которые извлекали из нее старики, а вместо этого получил шум. Но это… это был инструмент его мечты.

– Мы забацаем несколько известных всем вещей, – сказал гном. – «Волшебный посох», «Сорванный ревень» и прочие в том же духе. Людям нравятся песни, под которые можно хихикать.

Имп оглядел бар, который начал потихоньку наполняться. Его внимание привлек крупный орангутанг, который расположился прямо перед сценой с пакетом фруктов.

– Гллод, какая-то обезьяна нас рассматривает.

– Ну? – отозвался гном, разматывая сетку.

– Но это же обезьяна!

– Это Анк-Морпорк. Здесь еще и не такое бывает.

Гном снял шлем и извлек что-то из него.

– Зачем тебе эта авоська? – спросил Имп.

– Фрукты. Хуже не будет. А если они станут швырять яйца, пытайся поймать их.

Имп перекинул через плечо гитарный ремень. Он пытался растолковать гному, что к чему, но что он мог сказать – что ему слишком легко на ней играть?

Он надеялся, что бог музыкантов существует.

И он существовал. Их было много, по каждому почти на каждый стиль. Но единственным, кто наблюдал за Импом в эту ночь, был Рег, бог клубных музыкантов, который не мог уделить ему много внимания, поскольку был занят еще тремя выступлениями.

– Готовы? – спросил Лайас, поднимая свои молотки.

Остальные кивнули.

– Сделаем им для начала «Волшебный посох», – сказал Глод. – Он хорош для раскачки.

– Идет, – согласился тролль. Он дал счет по пальцам.

– Раз, два, раз-два-много!

Первое яблоко прилетело через семь секунд. Его поймал Глод, который не терял бдительности. Зато первый банан был закручен так ловко, что угодил ему в ухо.

– Играем, играем, – прошипел он.

Имп повиновался, уклоняясь от очереди апельсинов. Прямо перед ним обезьяна раскрыла свой пакет и извлекла из него большущую дыню.

– Ты не видишь, никто не собирается кинуть грушу? – спросил Глод, переводя дыхание. – Я люблю груши.

– Я вижу челловека, который собирается метнуть топор!

– Дорогой на вид?

Стрела, вибрируя, вонзилась в стену рядом с головой тролля.

Было три часа утра. Сержант Колон и капрал Шноббс пришли к выводу, что если кто и собирается вторгнуться в Анк-Морпорк, то прямо сейчас он этого делать не будет. А кроме того, в участке ждал замечательный камин.

– Мы могли бы оставить тут записку, – сказал Шноббс, дыша на пальцы. – Приходите завтра, в таком духе.

Он поднял глаза. Одинокая лошадь показалась в воротах. Белая лошадь с мрачным, закутанным в черное всадником.

Не прозвучало никаких возгласов типа "Стой, кто идет! ". Ночные Стражники ходят по улицам в странное время и приучились видеть вещи, вообще-то невидимые смертным.

Сержант Колон со всем уважением коснулся шлема.

– Добрый вечер, Ваша Светлость, – сказал он.

– ЭЭ…ДОБРЫЙ ВЕЧЕР

Стражники провожали лошадь взглядами, пока она не скрылась из виду.

– Конец какому-то козлу, – заметил сержант Колон.

– Ты должен согласится, он очень предан своему делу, – сказал Шнобби. – Трудится без перерыва. Всегда готов выкроить время для людей.

– Угу.

Стражники уставились в бархатную тьму.

Что-то тут не то, подумал сержант Колон.

– Как его первое имя? – спросил Шнобби.

Они еще немного поглазели в темноту. Затем сержант Колон, который еще не был готов приступить к этому делу вплотную, спросил:

– Что ты имеешь в виду – как его первое имя?

– Как его первое имя?

– Он Смерть, – ответил сержант. – Смерть. Это его и первое, и второе, и среднее имя. Я хочу сказать… Слушай, что ты имел в виду? Ты имел в виду, скажем… Кэт Смерть?

– Ну, а почему нет?

– Он просто Смерть и все, разве не так?

– Нет, это его профессия. А как его зовут друзья?

– Что ты имеешь в виду – друзья?

– Ладно, ладно. Можно подумать…

– Пойдем-ка, глотнем горячего рома.

– Я думаю, он выглядит, как Леонардо.

Сержант Колон припомнил голос. Точно. Только на секунду…

– Должно быть, я старею, – сказал он. – На секунду мне показалось, что они могли бы звать его Сьюзан.

– Я думаю, они меня разглядели, – прошептала Сьюзан, когда лошадь повернула за угол.

Смерть Крыс высунулся у нее из кармана.

– ПИСК.

– Боюсь, нам понадобится тот ворон, – сказала Сьюзан. – То есть… Мне кажется, вообще я понимаю тебя, просто не могу понять, что ты говоришь.

Бинки остановилась у большого здания, стоящего чуть в стороне от дороги. Это была претенциозная резиденция с множеством архитектурных излишеств, которые указывали на его происхождение: такого рода дома строят себе богатые торговцы, когда остепеняются и начинают думать, куда им деть награбленное.

– Мне все это не нравится, – сказала Сьюзан. – Я, наверное, не справлюсь с работой. Я человеческое существо. Я хожу в туалет и так далее. Я не могу просто так входить к людям в дома и убивать их.

– ПИСК.

– Ну хорошо, не убивать. Но это не назовешь хорошими манерами, как ни посмотри.

Табличка на дверях гласила: «Коммивояжеры – с черного входа»

– Считаюсь ли я…

– ПИСК!

В нормальной обстановке Сьюзан и не подумала бы спрашивать. Она привыкла думать о себе, как об особе, входящей в жизнь с парадного входа.

Смерть Крыс юркнул по дорожке и проскочил сквозь дверь.

– Подожди! Я не смогу…

Сьюзан посмотрела на дверь. Она сможет. Конечно, она сможет. Знание этого выкристаллизовалось у нее перед глазами. В конце концов, это просто дерево. Оно гнило несколько сотен лет. С точки зрения бесконечности оно даже не вполне существует. В целом, принимая во внимание возраст Множественной Вселенной, никаких вещей вообще нет.

Сьюзан шагнула вперед. Тяжеленная дубовая дверь оказала ей такое сопротивление, какое оказала бы тень.

Печальные домочадцы сгрудились у постели, где, почти невидимый среди подушек, лежал морщинистый старик. В ногах у него, равнодушный к раздающимся вокруг причитаниям, разлегся большущий, жирный, рыжий кот.

– ПИСК.

Сьюзан взглянула на часы. Последние песчинки убегали из верхней колбы.

Смерть Крыс с преувеличенной осторожностью подкрался к спящему коту сзади и отвесил ему здоровенного пинка. Животное подскочило, развернулось и, прижав в ужасе уши, шмыгнуло под одеяло.

Смерть Крыс разразился хихиканьем:

– СНИХ-СНИХ-СНИХ.

Один из плакальщиков, узколицый мужчина, поднял глаза и присмотрелся к спящему.

– Все кончено, – сказал он. – Он покинул нас.

– Я уж думала, что мы пробудем тут весь день, – отозвалась женщина, стоящая рядом с ним. – Видели вы, как метнулся этот несчастный старый кот? Животные могли бы многое рассказать. У них есть это шестое чувство.

– СНИХ-СНИХ-СНИХ.

– Ну, давай же! Я знаю, что ты где-то тут, – сказал труп, садясь в постели.

Сьюзан была знакома с концепцией привидений. Однако она не ожидала, что они выглядят вот так. То, что ей представлялось, было неким бледным прозрачным наброском в воздухе в сравнении со стариком, сидящим в постели. Он выглядел достаточно осязаемым, но испускал неяркое голубое сияние.

– Сто семь лет, а? – проскрипел он. – Я думал, ты тут уже пританцовываешь от нетерпения. Ну и где ты?

– Эээ… ЗДЕСЬ, – сказала Сьюзан.

– Женщина, а? – сказал старик. – Ну-ка, ну-ка, ну-ка…

Он сполз с кровати, колыхая радужной ночной рубашкой, и вдруг резко остановился, как будто размотав цепь до конца. Так оно более или менее и было – тонкая полоска голубого света все еще привязывала его к прежнему обиталищу.

Смерть Крыс прыгал на подушках, совершая рубящие движения косой.

– Ох, простите, – сказала Сьюзан и взмахнула своей. Голубая нить лопнула, издав тонкий хрустальный стон рвущейся струны.

Вокруг них, а иногда сквозь них ходили скорбящие. Скорбь, казалось, утихла, старик уже умер. Узколицый рылся под матрасом.

– Ты глянь на них, – сказал старик язвительно. – Бедный старый дедушка, хлюп, хлюп, безвременно скончался, мы никогда его не забудем, куда старый козел дел завещание? Это мой младший сын. Если можно назвать сыном открытки на Быкоявление. Видишь, его жена? Улыбка как волна в бадье с помоями. И она еще не самая худшая из них. Родственники? Можешь заняться ими. Только я отойду от греха подальше.

Пара родственников полезли под кровать. Раздался забавный звон фарфора. Старик выделывал антраша у них за спиной, размахивая руками.

– Никаких шансов! – ликовал он. – Хе-хе! Оно в кошачьей корзине! Я оставил все свои деньги коту!

Сьюзан оглянулась. Кот с тревогой наблюдал за ней из-под умывальника.

Она чувствовала, что от нее ждут какой-то реакции.

– Это было очень… любезно с вашей стороны, – сказала она.

– А! Блохастая тварь! Тринадцать лет спать, оправляться и ждать следующей кормежки! Не наберется и получаса моциона за всю его жирную жизнь! Ну ничего. Это только до тех пор, пока они не найдут завещание. Тогда он станет самым богатым и самым быстрым котом в мире…

Голос затих. Его владелец истаял.

– Какой отвратительный старик, – сказала Сьюзан. Она посмотрела вниз, на Смерть Крыс, который пытался строить рожи коту.

– Что с ним будет?

– ПИСК.

– О.

Бывший скорбящий вывалил содержимое выдвижного ящика на пол. Кот начал трястись. Сьюзан вышла вон сквозь стену.

Облака бурлили позади Бинки как кильватерная струя.

– Что ж, это был не так плохо. Я хочу сказать – никакой крови и тому подобного. И он был очень старый и не очень милый.

– Значит, все в порядке, не так ли? – спросил ворон, усаживаясь к ней на плечо.

– Что ты здесь делаешь?

– Крысиный Смерть как-то сказал, что мне надо бы расти над собой. Я получил назначение.

– ПИСК.

Смерть Крыс высунул нос из седельной сумы.

– Разве мы извозчики? – спросила Сьюзан холодно.

Смерть Крыс пожал плечами и сунул ей в руку жизнеизмеритель.

Сьюзан прочитало выгравированное на стекле имя.

– Вольф Вольфссонссонссонссон? Звучит слегка по-пупземельски.

– ПИСК.

Смерть Крыс вскарабкался по лошадиной гриве и устроился на посту между ушей Бинки. Его крохотный плащ полоскался на ветру.

Бинки прошла легким галопом низко над полем битвы. Здесь шла не большая война, а простая межплеменная заварушка. Здесь не было ясно различимых армий; воины казались двумя группами индивидуумов, некоторые верхами, которые более или менее случайно оказались по разные стороны баррикад. Все были одеты в одинаковые меха и волнующие кожаные причиндалы, так что Сьюзан пришла в полное недоумение, как они отличают врага от друга. Казалось, люди просто орут и как попало размахивают огромными мечами и секирами. С другой стороны, всякий, в кого тебе удалось попасть, мгновенно становился твоим врагом, так что, видимо, все выяснялось прямо по ходу дела. Суть же была в том, что совершались героические подвиги неслыханной глупости и умирали люди.

– ПИСК.

Смерть Крыс настойчиво указывал вниз.

– Лошадка… спускайся.

Бинки приземлилась на невысоком бугре.

– Эээ… правильно.

Сьюзан извлекла косу из ножен. Лезвие ожило.

Обнаружить души погибших оказалось нетрудно. Рука об руку, спотыкаясь и хохоча, брели в ее сторону союзники и недавние противники.

Сьюзан спешилась. И сосредоточилась.

– Эээ…– сказала она. – ЕСТЬ ЗДЕСЬ КТО-НИБУДЬ, КОГО УБИЛИ И ЧЬЕ ИМЯ ВОЛЬФ?

За ее спиной Смерть Крыс обхватил голову лапами.

– Эй. АЛЛО…

Никто не обратил на нее никакого внимания. Воины маршем проходили мимо. Они строились в линию на краю поля и, казалось, ожидали чего-то.

От нее не требовалось… обрабатывать… их всех. Альберт пытался объяснить, но она и без него все вспомнила. В ее компетенции находились немногие, определяемые временными расчетами и исторической значимостью; это означало, что все остальные приходили и уходили случайно. Все, что от нее требовалось, это проследить за тем, чтобы главные импульсы произошли.

– Тебе надо быть понастойчивей, – заявил ворон, усевшись на камень. – Проблема всех работающих женщин – недостаток настойчивости.

– Ты зачем сюда явился? – спросила Сьюзан.

– Это ведь поле битвы, не так ли? – терпеливо объяснил ворон. – По окончанию непременно объявляются вороны. Его глаза с независимым приводом вращались в глазницах. – Невзирая на падаль, как ты можешь заметить.

– Ты хочешь сказать – их всех съедят?

– Часть дивных тайн природы, – сказал ворон.

– Это ужасно, – сказала Сьюзан. Черные птицы кружили повсюду в небесах.

– Не слишком, – возразил ворон. – Лошадки для скачек, можно сказать.

Одна из сторон, если можно их так назвать, спешно покидала поле битвы, преследуемая противником. Птицы принялись рассаживаться на том, что являлось, как с ужасом осознала Сьюзан, их ранним завтраком.

– Ты бы лучше пошла и поглядела, где там твой парень, – посоветовал ворон. – В противном случае он рискует пропустить поездку.

– Какую поездку?

Глаза совершили оборот.

– Ты вообще изучала мифологию? – спросил ворон.

– Нет. Мисс Буттс сказала, что это выдуманные истории небольшой литературной ценности.

– Ах. Какая прелесть. Недостойна изучения? Ну хорошо. Ты все увидишь сама. Должен спешить, – он подпрыгнул в воздух. – Обычно я пытаюсь занять место поближе к голове.

– А что я буду…

И вдруг кто-то запел. Голос обрушился с неба, как шквальный ветер. Довольно приличное меццо-сопрано.

– Хай йо тоу! Хоу! Хай йо тоу! Хоу!

И вслед за этим, восседая на лошади, почти такой же прекрасной, как Бинки, появилась женщина. Совершенно определенно. Очень много женщины. Столько женщины, сколько вы только сможете добыть в одном месте без привлечения еще одной женщины. Она была одета в кольчугу, в нагрудник с чашечками размера 92D и рогатый шлем. Собравшиеся мертвецы приветствовали ее криками, пока лошадь заходила на посадку. Следом неслись с небес еще шесть поющих всадниц.

– Всегда бы так, – заметил ворон, взлетая. – То ты сидишь часами и не можешь дождаться ни одной, а то они все семь тут как тут.

Сьюзан в изумлении смотрела, как всадницы подхватывают мертвых воинов и галопом уносятся в небо. Они внезапно исчезали на высоте в несколько сотен ярдов и почти тотчас же возникали вновь, возвращаясь за новым пассажиром. Вскорости между небом и землей наладилось бесперебойное челночное сообщение.

Спустя пару минут одна из женщин подскакала к Сьюзан и извлекла из-под нагрудника пергаментный свиток.

– "Хэй хо! – сказал тогда Вольф", – возгласила она тем отрывистым тоном, каким всадники обыкновенно разговаривают со всякими там пешеходами. – «Вольф Счастливый…»…?

– Эээ… я не знаю, то есть Я ХОЧУ СКАЗАТЬ – Я НЕ ЗНАЮ, КОТОРЫЙ ИЗ НИХ ВОЛЬФ, – несчастным голосом сказала Сьюзан.

Рогатая женщина наклонилась к ней. Что-то в ней было страшно знакомое.

– Новенькая?

– Да. То есть – ДА.

– Ну так не торчи тут, как блузка большой девочки. Лучше поехали, поймаем его, это прекрасная разминка.

Сьюзан диким взглядом окинула поле и наконец увидела его, не очень далеко от них. Молодой парень, окруженный трепещущим бледно-голубым сиянием, виднелся среди павших.

Сьюзан с косой наготове поспешила к нему. Тонкая голубая нить соединяла воина и его бывшее тело.

– ПИСК! – заорал Смерть Крыс, прыгая вверх-вниз и делая неприличные жесты.

– Левой рукой перехвати повыше, правая согнута в локте, свободней, свободней! – вопила рогатая женщина.

Сьюзан взмахнула косой. Нить лопнула.

– Что происходит? – спросил Вольф. Он посмотрел вниз. – Это ведь я тут валяюсь? – он медленно повернулся. – И вот тут… и там…

Он увидел рогатую воительницу и расцвел.

– Клянусь Ио! – воскликнул он. – Так это правда? Валькирии унесут меня в Залы Слепого Ио, чтобы вечно пировать и пьянствовать?

– Не спра…, я имею в ВИДУ, НЕ СПРАШИВАЙ МЕНЯ, – ответила Сьюзан.

Валькирия доскакала до них и перекинула Вольфа через седло.

– Веселый парень, уж будь уверена, – заметила она. Потом задумчиво уставилась на Сьюзан.

– Сопрано?

– Пардон?

– Ты вообще петь умеешь, сестренка? Нам не хватает сопрано. В наше время кругом сплошные меццо.

– Я не слишком музыкальна. Мне очень жаль.

– Ну, подумай. Мне пора.

Она запрокинула голову, ее мощный нагрудник вздымался.

– Хай йо тоу! Хоу!

Ее конь развернулся и поскакал в небеса. Очень скоро она превратилась в ослепительное булавочное острие, которое замерцало и исчезло.

– Что, – вопросила Сьюзан, – все это значило?

Захлопали крылья. Ворон уселся на голову только что отбывшего Вольфа.

– Эти парни верят, что если ты погибнешь в бою, то огромные жирные тетки с рогами утащат тебя в гигантский пиршественный зал, где ты и будешь тупо обжираться до конца вечности, – объяснил ворон. Он деликатно рыгнул. – Совершенно идиотские представления.

– Но так оно все и было!

– Все равно идея дурацкая, – ворон окинул взглядом опустевшее, если не считать трупы и стаи его товарищей, поле брани. – Ужасно! – добавил он. – Ты только посмотри на это. Просто ужасно!

– О да!

– Я хочу сказать, я уже почти лопаюсь, а здесь их целые сотни даже нетронутых. Думаю, мне надо обзавестись сумкой.

– Это же мертвые тела!

– Точно.

– А ты их жрал!

– Все нормально, – сказал ворон, отскакивая назад. – Тут хватит на всех.

– Это отвратительно.

– Я их не убивал, – заметил ворон.

Сьюзан сдалась.

– Она страшно похожа на Железную Лили, – проговорила Сьюзан, когда они возвращались к терпеливо ожидающей лошади, – нашу физкультурницу. И говорит так же.

Она представила Валькирий, с песней скачущих по небу. Покажите, что у вас есть трупы, вы, стадо дохлых цветиков!

– Конвергентная эволюция, – объяснил ворон. – Распространенное явление. Я где-то читал, что глаз обыкновенного осьминога почти в точности напоминает глаз чело… Кавв!

– Ты собирался сказать что-нибудь вроде «за исключением вкуса», правда? – спросила Сьюзан.

– Даве в гобобу де пдихло, – невнятно ответил ворон.

– Уверен?

– Повавуста, бовет, бойдеб отшуда, м?

Сьюзан отпустила его клюв.

– Все это омерзительно, – заявила она. – Значит, вот этим он и занимался? И никакой свободы выбора?

– ПИСК.

– Ну а если они не заслуживают смерти?

– ПИСК.

Смерть Крыс ухитрился изобразить жестами – довольно понятно – что в этом случае им следует обратиться к мирозданию и дать ему понять, что они не заслуживают смерти. А мироздание тогда скажет им – О, точно! Ну, все в порядке, идите и живите себе дальше. Это была удивительно емкая жестикуляция.

– Так… Мой дедушка был Смерть, и он просто позволял природе брать свое? Какой тогда в нем прок? Это глупо.

Смерть Крыс покачал черепом.

– Я хочу сказать, Вольф – он был на стороне правых?

– Трудно сказать, – ответил ворон. – Он был Васунг. Его противниками были Бергунды. Вроде бы это началось с того, что несколько сотен лет назад Бергунды умыкнули какую-то васунгскую женщину. Или наоборот. В общем, пострадавшая сторона вторглась в деревню обидчиков и устроила небольшую резню. Тогда последние вторглись в другую деревню и тоже устроили там резню. После всего этого, как ты понимаешь, у тех и у других остался какой-то неприятный осадок.

– Что ж, очень хорошо, – сказала Сьюзан. – Кто следующий?

– ПИСК.

Смерть Крыс вскочил в седло, свесился вниз и, не без усилий, выволок из вьюка еще одни песочные часы. Сьюзан прочитала надпись.

Она гласила: «Имп-и-Селлайн»

Ей показалось, что проваливается земля.

– Я знаю это имя, – проговорила она.

– ПИСК.

– Я помню его… откуда-то… Оно важно… Он – важен…

Луна висела над Клатчской пустыней, с виду очень похожая на огромный каменный шар. Это была не единственная пустыня, над которой она столь впечатляюще висела, а только небольшая часть пояса пустынь, становящихся постепенно все жарче и суше, который окружает Великий Неф и Безводный Океан. И никто никогда не сказал бы о Клатчской пустыне ничего большего, если бы однажды здесь не появились люди, очень похожие на мистера Клита из Гильдии Музыкантов, и не составили бы карты и не провели как раз через эту пустыню невинную пунктирную линию, которая обозначила границу между Клатчем и Хершебой.

Вплоть до этого момента Д'реги, объединение множества воинственных и беззаботных кочевых кланов, странствовали по пустыне достаточно свободно. Теперь, когда появилась эта линия, они превратились иногда в Клатчских, а иногда в Хершебских Д'регов, обладающих неотъемлемыми правами граждан обоих государств, в особенности правом платить столько податей, сколько из них может быть выжато, и правом быть отправленными воевать с людьми, о которых они никогда и не слышали. Таким образом в результате появления пунктира Клатч оказался в состоянии войны с Хершебой и Д'регами, Хершеба оказалась в состоянии войны с Клатчем и Д'регами, а Д'реги – в состоянии войны со всеми, в том числе и друг с другом, что доставляло им огромное удовольствие, поскольку в д'регском языке понятия «незнакомец» и «мишень» определялись одним и тем же словом.