Текст книги "Поцелуй шелки"

– Церковь Святого Лазаро, – говорю я.

Она морщится, но в последнюю минуту превращает эту гримасу в улыбку.

– О да. Святой Лазаро. У них довольно печальная слава, не находишь?

– Я знаю, что у них не самая лучшая репутация среди фейри, – соглашаюсь я, изображая энтузиазм, – но брат Дориан ищет невесту-фейри. Тебе не кажется, что это свидетельствует о том, что он восхищается такими, как я?

– М-м-м, – неубедительно бормочет она. Надя – человек, поэтому может лгать. Она поднимает синюю шерстяную юбку и вместе с шелком откладывает ее в сторону, а затем набрасывает поверх белую кружевную блузку. – Полагаю, они хотят показать миру, что изменились, – говорит она. – Вот почему так много церквей начали устраивать подобные конкурсы. Это доказывает, что они веселые и современные. К тому же так они обманом заманивают людей в свою паству. – Надя фыркает от смеха, но замолкает. – О, я не шучу, Перл, дорогая. Если тебе нравится религиозный юноша, я поддерживаю тебя целиком и полностью. Как думаешь, сколько нарядов тебе понадобится?

– Конкурс длится семь дней, но сомневаюсь, что смогу продержаться там так долго, – сообщаю я.

Надя бросает на меня озадаченный взгляд.

– Ты не думаешь, что сможешь победить?

Я пожимаю плечами.

Поникнув плечами, она наклоняет голову.

– Если это то, что ты хочешь, тогда почему кажешься мне такой грустной?

Я в очередной раз вынуждена подбирать ответ, который не является ложью.

– Я, ну… Я не смогу работать на мистера Таттла во время конкурса. Мне придется гостить в церкви. Сомневаюсь, что у меня будет время собирать сокровища.

Надя пренебрежительно отмахивается от моих слов.

– Он поймет. Мистер Таттл всегда поддерживал нас в поисках лучшей жизни. Возможно, он даже немного чересчур лоялен. Наверное, ты заметила, как много исполнителей приходят и вскоре уходят из этого театра. Только единицы из нынешних артистов были здесь, когда «Проза стервятника» только открылся. Тем не менее мы все порадуемся за тебя, если ты выиграешь, и будем счастливы твоему возвращению, если проиграешь.

– Я… Я буду скучать по театру, если выиграю.

Это правда. За последний год я полюбила свой маленький импровизированный дом. После завершения миссии я буду вольна идти куда захочу. И пусть перспектива беспрепятственного передвижения приводит меня в трепет, театр все же стал для меня убежищем. Я даже не уверена, что захочу уезжать отсюда. С другой стороны, освобождение от Нимуэ означает, что мне больше не придется прятаться. Не понадобится вымышленное имя. Я смогу быть принцессой Мэйзи, смогу пойти куда угодно, делать что угодно. Разве принцессе место в любительском театре?

– О, – говорит Надя с явным удивлением. – Я не знала наверняка, нравится ли тебе это место или кто-то из нас.

Меня пронзает чувство вины. Я не хотела, чтобы кто-нибудь в театре подумал, что они мне не нравятся, особенно Надя. Скорее, я старалась не заводить близких друзей. С таким количеством секретов, как у меня… ну, это просто казалось мне неправильным.

– Как насчет этого? – Надя держит в руках мерцающее платье, сшитое из прозрачного бледно-розового, голубого и белого шелка. Без рукавов, с тонкими жемчужными бретельками, оно напоминает мне ослепительный опал. По тому, как наряд свисает с вешалки, я не могу сказать наверняка, но, похоже, у него нет спинки. А если она все же есть, то расположена очень низко.

– Я работала над ним несколько недель. Вполне в стиле фейри. Ну, знаешь, никакой лишней ткани, много обнаженной кожи. Оно должно тебе прекрасно подойти.

Я качаю головой.

– Я хочу произвести впечатление на служителя церкви, а не работать в Саду орхидей.

Она покачивает бедрами.

– Думаешь, религиозные люди выше земных желаний? Надев это платье, ты точно выиграешь. Доверься мне.

«Мне не нужно побеждать, – говорю я себе. – Мне нужно убить».

Вслух же я произношу:

– Я подумаю об этом и вернусь за ним, если что. А пока давай просто подберем одежду на три дня. Что-нибудь скромное.

Надя качает головой и возвращает платье на вешалку.

– Пессимистичная Перл. Так и быть.

После того как Надя закончила выбирать для меня одежду и настояла на том, чтобы перешить ее, дабы перед началом конкурса идеально подогнать под мою фигуру, я возвращаюсь в свою комнату. Конечно же, Подаксис там, преследует меня по пятам. Сейчас мне хочется только опуститься на пол и укрыться своей тюленьей шкурой. Но я не могу. Мою шкуру забрали, и я не получу ее обратно, пока не выполню свое задание. Поэтому вместо этого я опускаюсь на кровать и смотрю в потолок.

Подаксис заползает на матрас рядом со мной.

– Мэйзи, я больше не могу этого выносить. Что случилось на самом деле? Почему ты участвуешь в этом нелепом конкурсе?

Мой ответ получается коротким и слабым:

– Она нашла меня, Подаксис.

– Кто?

– Ты знаешь кто. Нимуэ. Моя мать.

При звуке ее имени мой лучший друг съеживается.

– О нет. Что же случилось?

Слеза скатывается из уголка моего глаза и стекает по щеке. Хотела бы я просто закрыть глаза и забыть о том, что произошло за последние пару часов. Тем не менее Подаксис – мой лучший друг, мой брат. Он заслуживает правды.

Так что я рассказываю ему все.

Глава XIII

Следующие дни я провожу, расхаживая по своей комнате и усердно убеждая себя, что поступаю правильно. Не только для себя, но и для блага Фейривэя. Просто потому, что юноша, которого я спасла, не показался мне убийцей, еще не значит, что я не допустила ужасную ошибку, впустив его на остров. И если покушение на его жизнь действительно было санкционировано Советом Альфы, разве мне не следует довериться их решению? В конце концов, этот человек убил фейри. Пусть ему и было десять лет, но его жертва, запертая в подвале, закованная в железные наручники, была вынуждена сражаться за свою жизнь в течение трех лет. Действительно ли это было самообороной? Семь ножевых ранений и мальчик, с ног до головы покрытый кровью.

Когда логичное мышление не снимает бремя с моего сердца, я сосредотачиваюсь на эгоистичных причинах того, что собираюсь сделать. После еще одного поцелуя я буду вольна вести жизнь, которую захочу, смогу уехать, куда душе заблагорассудится. И даже могу вернуться, чтобы повидаться с отцом…

От мыслей о нем у меня сжимается сердце. Я все еще не уверена, что чувствую после разговора с Нимуэ. Почему отец не рассказал мне о сделке с ней? Может ли быть хоть какая-то доля правды в том, что сказала морская ведьма: что он отдал меня, потому что одна мысль о том, чтобы жить со смертельно опасной дочерью, вызывает у него отвращение?

Нет, я отказываюсь в это верить. Тем не менее, по мере того как приближается время начала конкурса, вопросы не дают мне покоя. Снова и снова, расхаживая по своей комнате, я размышляю о том, чтобы написать отцу письмо, но не могу заставить себя сделать это. Я избегала любого общения с ним с тех пор, как сбежала, потому что опасалась, что мои письма могут перехватить.

Теперь, когда Нимуэ нашла меня, больше нет необходимости прятаться. Я должна написать ему. Если не для того, чтобы задать интересующие меня вопросы, то хотя бы чтобы сообщить, что я в безопасности.

Только вот тогда мне придется признаться, что по моей собственной глупости морская ведьма нашла меня. И что я согласился убить кого-то для нее.

Осознав это, я решаю, что лучше подождать, пока дело не будет сделано, пока нельзя будет с уверенностью сказать, что я свободна, что мне больше никогда не придется убивать. Вот тогда и напишу отцу.

А до тех пор от полной свободы меня отделяет только один поцелуй. Одна жизнь закончится, а моя наконец-то сможет начаться.

Наступает утро первого дня конкурса невест. Я стараюсь сосредоточиться на положительной стороне происходящего, пока пробираюсь от «Прозы стервятника» к улице Спасения. Проходит совсем немного времени, прежде чем я начинаю ворчать себе под нос, поскольку в туфлях на каблуках, которые Надя сумела найти для меня, мне приходится передвигаться изящными, но маленькими шажками. Мне больше по душе кожаные ботинки на плоской подошве, которые я обычно ношу, но Надя отказалась учитывать мое мнение. Вместо этого она почти втолкнула меня в узкие черные туфли и приказала забыть о ботинках. В большой ковровой сумке, которую я прихватила с собой, лежит еще одна пара – шелковые танцевальные туфли, – а также свежая сменная одежда. Надя чуть в обморок не упала, когда я заявила, что обойдусь одной сумкой, которую к тому же понесу сама. Смешнее всего было наблюдать, как она попыталась заставить Подаксиса принять благую форму и притвориться моим слугой.

– Я часто размышляю о том, как ты выглядишь в благой форме, – сказала она сегодня утром, бросая на Подаксиса оценивающий взгляд из-под ресниц, в ответ на который мой лучший друг был способен только невнятно заикаться.

Слава богу, Надя понятия не имеет, что я принцесса. Она бы наняла всех известных нам актеров, чтобы эффектно представить меня служителям церкви. В конце концов, я настояла на том, что обойдусь без фанфар и ограничусь единственной ковровой сумкой с вещами.

– Не могу поверить, что мы действительно это делаем, – говорит Подаксис. Я держу его в одной руке, в то время как другой сжимаю сумку. – Ты уверена, что они вообще позволят мне войти?

– А почему должно быть иначе?

– Я же не участвую в конкурсе.

– Ну, я не смогу вынести это в одиночку, так что ты станешь кем угодно, кого они позволят пронести через порог. Даже статуей моего несуществующего двоюродного дедушки Джорджа, если понадобится.

– Я вообще не понимаю, каким образом мое присутствие может тебе помочь.

Я пожимаю плечами.

– Мне может понадобиться помощь в шпионаже. Или… просто дружеская поддержка.

– Вспоминаешь, что я твой лучший друг, только когда тебе это удобно, – бормочет он.

Когда мы добираемся до улицы Спасения, я уже покрыта потом. Не знаю, то ли от беспокойства, то ли от тяжести переполненной сумки, то ли от дискомфорта, который доставляют ходьба на каблуках и душный корсет. Все, что я знаю, это то, что даже приторно-сладкий аромат люми, манящий с противоположной стороны улицы, не может успокоить мои нервы. Хотя на мгновение у меня возникает искушение просто забыть про этот сумасшедший план и наесться сладостей, пока не потеряю сознание от блаженства. Однако это длится всего секунду, потому что мне известно, что поставлено на карту.

Моя жизнь.

Когда я добираюсь до церкви Святого Лазаро, перед входом снова виднеется толпа. Группа мужчин и женщин кружит вокруг вывески и пытается украдкой заглянуть внутрь. Парадные двери открыты, но, учитывая мужчину, стоящего в дверном проеме, оставаясь снаружи, ничего рассмотреть им не удается. Мужчина в дверях одет так же, как и священник, с которым я разговаривала в ту ночь, когда спасла Дориана. Как же его звали? Отец Виктор? Однако это не он. Этот незнакомец на несколько дюймов выше и в два раза шире.

Глубоко вздохнув, я поднимаюсь по лестнице и подхожу к нему.

– Я пришла, чтобы участвовать в конкурсе.

Он оценивающе смотрит на меня проницательным взглядом. Не могу сказать, доволен он увиденным или испытывает отвращение. Хотя, учитывая репутацию церкви, последнее является более ожидаемым. Мужчина продолжает смотреть на меня, и я неожиданно осознаю, что мне знаком этот плотоядный взгляд. Это брат Биллиус с предыдущей вывески. Тот священник, чей конкурс невест так и не смог начаться. Стоит заметить, что черно-белая фотография заметно приукрасила его достоинства, потому что его цветная версия не настолько хороша. У него редкие песочно-каштановые волосы и водянистые голубые глаза. Круглый живот, наверное, единственное, что мне нравится в этом мужчине.

– Церемония благословения открыта для публики, но она состоится только завтра вечером, – сообщает он слегка гнусавым тоном.

Я хмурюсь.

– Нет, вы меня неправильно поняли. Я участвую в конкурсе невест.

Глаза брата Биллиуса расширяются от удивления. Румянец заливает его круглые щеки, когда он окидывает меня оценивающим взглядом во второй раз, рассматривая все, начиная с моего платья и заканчивая сумкой и туфлями. Когда его взгляд возвращается к моему лицу, он достает из-под мантии кожаную записную книжку и ручку.

– Извините, но вы совсем не похожи на остальных претенденток. Могу я узнать ваше имя, дорогое дитя Всемогущего?

Я открываю рот, чтобы ответить, но задумываюсь. Стоит представиться как Перл или как Мэйзи? Это Зара записала меня на участие в этом безумии. Известен ли ей мой псевдоним? Если да, то воспользовалась ли она им?

Я сглатываю.

– Мэйзи.

Биллиус просматривает свои записи, а затем спрашивает:

– Фамилия?

Вопрос застает меня врасплох, и я несколько раз моргаю, глядя на священника.

– У меня нет фамилии.

– Как это нет?

Стараясь не показывать своего раздражения, я поворачиваю голову так, чтобы он мог увидеть заостренный кончик моего уха чуть ниже гребня в виде ракушки.

– Я чистокровная фейри, а фамилии больше присущи людям, все это знают. – Это известно даже мне, той, что провела большую часть жизни в образе тюленя.

– Прошу прощения, дорогое дитя, но в моем списке я вижу только Полоумную Мэйзи.

– Полоумная?! – повторяю я. Мои щеки горят, и я жалею, что не ударила Зару по лицу, когда у меня была такая возможность. – Это уж точно не мое имя.

Биллиус морщится.

– Тогда нам поможет идентификация.

Я снова пребываю в полной растерянности.

– Паспорт, вид на жительство?

Должны ли другие фейри обладать подобными вещами? Если у меня и было что-то из перечисленного, я оставила все в тот момент, когда сбежала.

Вздохнув, Биллиус закрывает свой блокнот и пристегивает его к поясу.

– Без подтверждения личности я не имею права впускать вас внутрь.

Я лихорадочно размышляю, пытаясь найти решение. Он не может отослать меня прочь. Будь я настоящей принцессой… Что ж, я и есть настоящая принцесса. Не то чтобы меня воспитывали, как гламурных королевских особ, о которых ставят пьесы в театрах.

В детстве тот факт, что я дочь короля, никогда не казался мне важным. Не тогда, когда я была самой младшей из многих наследников, ни один из которых не казался таким уж царственным. все же…

Я выпрямляю спину и придаю лицу выражение, которое, как надеюсь, выглядит надменным. И следом с моих губ слетают слова, которые я не осмеливалась произнести вслух с тех пор, как сбежала.

– Я принцесса Мэйзи, дочь правителя Морского королевства, Ронана. Сам факт того, что я это сказала, является достаточным доказательством, потому что фейри не могут лгать. Брат Дориан ведь ищет невесту-фейри, верно?

Служитель церкви наклоняет голову набок. Не могу точно сказать, смотрит ли он на меня с подозрением или с восхищением.

– Так вы принцесса-фейри?

– Я же уже сказала. Неужели вы заставите меня повторять?

Биллиус снова краснеет, но все еще улыбается.

– Прошу простить мою излишнюю бдительность, дорогое дитя Всемогущего, но вы утверждаете, что являетесь принцессой, а пришли сюда одни с единственной сумкой. Где же ваши служанки, госпожа?

Я наигранно оглядываюсь по сторонам.

– Сколько еще принцесс пришло поучаствовать в конкурсе? У каждой из них есть горничные?

– Вы единственный член королевской семьи. – Биллиус прочищает горло и добавляет: – Ваше высочество. Несмотря на это, большинство других пришли, по крайней мере, с компаньонкой.

Я стараюсь не насмехаться над словом «компаньонка». Обычно жители Люменаса более небрежны, когда дело доходит до приличий и правил хорошего тона, но я должна была догадаться, что церковь поддержит старомодные обычаи. Что ж, если они настаивают, чтобы у меня была компаньонка…

Я поднимаю Подаксиса немного выше.

– У меня есть он.

– О, не втягивай меня в это, – бормочет мой друг, пытаясь отвернуться от мужчины. – Я предпочитаю притвориться статуей.

– Он? – Биллиус прикладывает руку к сердцу, как будто я только что поклялась его дорогим Всемогущим. – Компаньон-мужчина в качестве сопровождающего? Пожалуйста, скажите, что он, по крайней мере, приходится вам братом.

– Приемным, – говорю я в спешке. Этот факт достаточно правдив, чтобы я могла заявить о нем вслух. Возможно, отец и не усыновил Подаксиса официально, когда принес осиротевшее существо домой, но я считаю его своим братом. – Если мой отец, который, напоминаю вам, является благим королем Мореи, считает Подаксиса достаточно хорошим компаньоном, тогда и вам следует.

– Прошу прощения, – говорит Биллиус, неловко кланяясь, после чего открывает свой блокнот и яростно царапает что-то на бумаге. – Принцесса Мэйзи, дочь короля Ронана, я вас зарегистрировал. Пожалуйста, входите и занимайте место рядом с другими участниками.

С еще одним поклоном он отворачивается в сторону. Я, стараясь держать голову высоко поднятой, протискиваюсь мимо, но, прежде чем переступить порог, слышу, как позади раздается шквал шепота. Бросив взгляд через плечо, я понимаю, что толпа зевак за время моего с Биллиусом разговора только увеличилась. Дюжина пар глаз наблюдают за мной. Люди улыбаются или обмениваются замечаниями, прикрывая при этом свои рты рукой. Прежде чем отвернуться, я улавливаю хихиканье и шепот «принцесса, у которой мужчина-компаньон».

– Ракушки, – бормочу я, забегая через дверной проем в коридор. – Не такое впечатление я хотела произвести. Люди сплетничают обо мне. Теперь сделать задуманное так, чтобы никто не знал, что здесь была принцесса Морского королевства, почти невозможно.

Подаксис пожимает плечами.

– Есть вероятность, что они вскоре забудут о тебе.

Я пересекаю коридор и приближаюсь ко входу в следующую комнату. На меня обрушивается яркий свет и шум хлопков. Я едва успеваю сдержать крик и сначала думаю об устройстве матери, потому что свечение кажется таким же ослепляющим, но, по мере того как оно исчезает, передо мной предстает мужчина в очках, одетый в твидовый костюм и шляпу-котелок. В одной руке он держит хлопающую, напоминающую большую коробку, штуковину с линзой, а в другой – металлическую палку, увенчанную бледно светящимся шаром, похожим на огни во дворце морской ведьмы. Точно такие же были и у отца в Бершарборе. Технология освещения фейри. Мужчина, должно быть, что-то сделал, чтобы заставить свет вспыхнуть, потому что теперь от него осталось только мягкое свечение. Я и раньше видела камеры в городе, но никогда так близко и уж точно ни одной достаточно маленькой, чтобы ее можно было носить с собой. Теперь, когда я лично познакомилась с этим устройством, могу с уверенностью заявить, что оно мне не нравится.

– Участница номер шесть, – говорит мужчина с улыбкой, как будто совсем недавно не пытался меня ослепить. – Меня зовут Сэм Спутник. Я официальный фотограф конкурса.

Рядом с Сэмом появляется еще одна фигура: мужчина-фейри с заостренными ушами, белыми веснушками, ярко-оранжевыми волосами и тоненькими завитыми усами. На нем светло-зеленый костюм, а там, где заканчиваются брюки, я замечаю изящные оленьи копыта.

– Глинт МакКриди, – представляется он, делая пометки в своем блокноте, пока смотрит на меня. Я так понимаю, он репортер. И, по-видимому, у него есть фамилия. Глинт мотает головой направо.

– Не могли бы вы отойти немного в сторону?

Я делаю несколько шагов с намерением уйти, но свет вспыхивает снова, заставляя меня замереть на месте. Я моргаю, чтобы избавиться от ярких пятен в глазах, и обнаруживаю, что Глинт МакКриди, нахмурив брови, все еще что-то строчит в своем блокноте, пока его взгляд перемещается с меня на бумагу и обратно.

– Может, уже прекратите? – говорю я сквозь зубы.

– Нам нужен ваш портрет, мисс, – сообщает Сэм Спутник.

– А мне нужно записать каждую деталь вашего наряда, – добавляет мистер МакКриди, хотя по его тону можно предположить, что он не слишком впечатлен увиденным.

Мистер Спутник поднимает свой шар-вспышку.

– Я предлагаю сделать еще один…

Я раздраженно отворачиваюсь только для того, чтобы столкнуться лицом к лицу с одетым в простую черную мантию юношей, который выглядит на несколько лет моложе меня.

– Могу я взять вашу сумку?

Я слишком ошеломлена, чтобы сделать что-то еще, кроме как отдать свои пожитки.

– Хорошо.

– А это? – Мальчик протягивает свободную руку к Подаксису, но я делаю шаг назад. Глаза незнакомца расширяются, как будто он только сейчас замечает, что то, что я держу, не очередная сумка. Он отдергивает руку как раз в тот момент, когда еще одна вспышка освещает половину моего лица. – Священный огонь святого Лазаро, что это такое? – спрашивает мальчик.

Я прижимаю Подаксиса к груди, прежде чем мой друг попытается отсечь мальчику пальцы.

– Не твоего ума дело. – С этими словами я удаляюсь, готовая проклясть любого, кто хотя бы попытается заговорить со мной, прежде чем я сумею собраться с мыслями.

К счастью, меня никто больше не беспокоит, так что я решаю осмотреться. Я нахожусь в комнате, которую мельком увидела в первую ночь, когда пришла сюда: устланный ковром проход, по бокам которого стоят скамьи. Полагаю, это и есть та часть церкви, где проходят церемонии. Как бы она ни называлась. Здесь тихо и немноголюдно. Дневной свет проникает только через витражные окна и открытую дверь. Стены светлые, а скамьи и балки над головой сделаны из темного дерева. Впереди я вижу накрытый тканью алтарь, свечи и небольшую жаровню, в которой горит маленький, но устойчивый огонь. За ним находится вырезанный из дерева рельеф с изображением ангелов, херувимов, нескольких зубастых животных, а в центре – человек с раскинутыми в стороны руками и ногами. Его конечности охвачены пламенем. Должно быть, это знаменитый святой Лазаро, которого так почитает эта церковь. Я все время ожидаю увидеть что-то зловещее, скрывающееся в тени, как, например, железные кандалы или плохо скрытое пыточное приспособление, свисающее со стропил, но ничего такого нет. Как и снаружи, внутри церковь выглядит довольно скромно. Слишком мирно для церкви с такой темной репутацией.

Я обращаю свое внимание на скамьи и вижу, что передние заняты предположительно другими участницами. С одной стороны прохода, по две на каждой скамье, сидят шесть девушек, а с другой я замечаю еще трех: две расположились вместе, в то время как третья осталась позади одна. Скорее всего, пары – это конкурсантки со своими компаньонками, так что я испытываю облегчение, поняв, что по крайней мере еще кто-то пришел без сопровождения. Каждая девушка сидит скромно и молчаливо. Некоторые поворачиваются в мою сторону, а одна даже улыбается, но по большей части мне оказан такой же холодный прием, как полуночное море.

Я выбираю пустую скамью между двумя занятыми и делаю все возможное, чтобы сидеть как леди. Мне требуется вся выдержка, чтобы не ерзать и не теребить одежду. На мне не было столько слоев ткани с тех пор, как отец послал меня добиться расположения принца Лунного королевства. Этим утром Надя проследила, чтобы я надела полный комплект нижнего белья: шелковые чулки, льняную сорочку, нижние юбки и жесткий корсет. Затем на меня натянули зеленую клетчатую юбку и белую кружевную блузку с нелепыми пышными рукавами. В отличие от того, как я предпочитаю носить мужскую рубашку, блузка застегнута на все пуговицы, а изумрудно-зеленый шелковый галстук образовывает аккуратный бант на воротнике. Чудо, что я вообще могу дышать. Засовывая палец под галстук, я пытаюсь немного ослабить его.

– Перестань ерзать, – шепчет Подаксис, пока садится рядом со мной на скамью. Несмотря на его предостережение, ему тоже, похоже, не по себе. Взгляд глаз-бусинок моего лучшего друга бегает по помещению, а передние когти нервно стучат друг о друга.

– Могу я хотя бы снять перчатки?

– Нет! Ты слышала, что сказала Надя. В официальных ситуациях перчатки просто необходимы.

– А эта ситуация официальная?

Он колеблется.

– Откуда мне знать?

Я оглядываюсь по сторонам. Судя по всему, другие девушки тоже в перчатках.

– Чертовы правила приличия, – бормочу я.

Одна из двух девушек, что сидят на скамье передо мной, с любопытством оборачивается. Прежде чем она переводит взгляд на Подаксиса, я замечаю лицо в форме сердечка и темные глаза. Такие же темные волосы заколоты под зеленой шляпкой с белыми пионами. Милая улыбка делает ее черты более привлекательными, когда незнакомка поворачивается к нам еще сильнее.

– Ты поступила очень умно, – говорит она голосом, который обычно можно услышать только к востоку от Третьей улицы. Значит, она из богатых. Когда я ничего не говорю, девушка добавляет: – Я имею в виду, было умно привести с собой домашнее животное.

– Домашнее животное!? – ахает Подаксис.

– Вообще-то он не животное, – говорю я.

Незнакомка игнорирует нас обоих.

– На прошлой неделе отец купил мне пикси фенек. Я так старалась, чтобы мне позволили привести ее. Но, как мы обе знаем, спорить – это грех. – Девушка серьезно смотрит на меня, словно я обязана понимать, о чем она говорит. Я ничего не знаю о грехе, а еще меньше мне известно о том, кто такие пикси фенек. Я знаю, что фенек – это разновидность лисы, но при чем тут пикси? Она говорит о существе, которое является фейри, человеком, или речь просто о более мелкой разновидности животного?

Я даже не уверена, что хочу знать ответ.

– Я Ванесса Кортер, – говорит девушка, не потрудившись представить свою компаньонку, пожилую женщину с каштановыми, уже слегка тронутыми сединой волосами.

Когда я не отвечаю, Ванесса спрашивает:

– А ты кто?

– Мэйзи.

– Из какой ты церкви?

– Я не из церкви.

Девушка слегка отшатывается.

– Понимаю, но ведь ты последователь Всемогущего, верно?

Я неловко ерзаю на стуле. На этот раз меня больше раздражает девушка, чем одежда.

– Я была воспитана на вере во Всесущую и магию Двенадцатого королевства.

– Тогда ты язычница. – По тому, как изменился ее тон, я могу сказать, что Ванесса считает это плохим поступком. Даже ее компаньонка бросает на меня презрительный взгляд через плечо. – И, судя по твоим ушам, ты настоящая фейри.

Я осматриваю ее уши, но нахожу их слишком круглыми.

– Разве, чтобы стать участницей, не нужно быть фейри хотя бы наполовину?

Она вздергивает подбородок.

– Моя мать – фейри, но она родилась в благой форме и ни разу не принимала плотскую.

Плотская форма? Я издаю смешок, на который Ванесса не обращает никакого внимания.

– Она вошла в общество, как только остров был объединен, так что мы вполне цивилизованны.

– Как… мило, – замечаю я.

– Значит, ты ищешь спасения? Вот почему ты хочешь выйти замуж за брата Дориана?

– Спасения? – С каждой секундой этот разговор становится все менее и менее приятным.

В глазах девушки загорается возбуждение.

– Отвернуться от магии – единственный способ достичь спасения и ослабить злобную природу фейри. Брак со служителем церкви может обратить любого с кровью фейри к свету и отвратить от тьмы. Конечно, я не из Святого Лазаро, а из Бреттонской церкви. Знаешь, а ведь это первая религия, появившаяся на Фейривэе. Фейри были всего лишь зверями до того, как люди впервые обнаружили остров. Именно человеческое влияние сделало их лучше и умнее. Вполне естественно, что однажды все фейри станут полностью благими.

Я сжимаю пальцы в кулаки. Чем больше эта девушка говорит, тем больше я мечтаю, чтобы она заткнулась, потому что, если она скажет еще хоть слово…

– Может, она не столько ищет спасения, сколько хочет развратить брата Дориана, – доносится насмешливый женский голос из-за моей спины. Я поворачиваюсь и вижу блондинку, одетую в простое серое платье. Высокий вырез, лиф без украшений, хотя скромный фасон все равно не скрывает пышного изгиба ее груди. Я бы умерла, чтобы иметь такие же изгибы. Девушка опирается локтем на спинку моей скамьи и криво усмехается Ванессе, отчего та шокированно приоткрывает рот.

– Развратить брата Дориана?! Это богохульство!

– Богохульство – это то, как ты осуждаешь себе подобных. – Блондинка убирает прядь волос со лба, чтобы небрежно продемонстрировать свои заостренные уши.

– Спорить – грех, поэтому я больше ничего не скажу. – С этими словами Ванесса отворачивается от нас, получая одобрительный кивок от своей чванливой компаньонки.

Я оглядываюсь на блондинку.

– Мэйзи, верно? – уточняет она. – Я Брайони Роуз.

– Брайони Роуз… Я что, единственная чистокровная фейри, у которой нет фамилии?

– О, это ненастоящая фамилия. Так называют меня сестры Агата, Спрюс и Марш в монастыре. Я ничего не знаю о своем происхождении. Кем бы ни были мои родители, они отправили меня в школу к сестрам, когда я была еще младенцем. Поскольку технически я не совершаю выход в общество, мне, к великому огорчению братства, разрешили прийти без сопровождения. – Ее губы приподнимаются в еще одной озорной улыбке, и я сразу понимаю, что Брайони Роуз мне нравится.

Раздается характерный щелчок шара-вспышки у двери, и, обернувшись, я вижу, как в церковь входит еще одна девушка. Перед камерой она чувствует себя гораздо увереннее меня и, к удовольствию мистера Спутника, принимает несколько различных поз, прежде чем остановиться, чтобы поболтать с Глинтом МакКриди. Судя по тому, как она указывает на свою юбку, я предполагаю, что они говорят об ее ансамбле – лиловой юбке и сочетающемся с ней жакете с рукавами, вдвое более пышными, чем у меня. Посмеявшись вместе с репортером, она направляется к проходу. Новоприбывшая – настоящая фейри с заостренными, усыпанными драгоценными камнями ушами – идет, задрав нос, а пышные юбки шуршат при каждом шаге. В то время как другие конкурсантки сидят в компании одного сопровождающего, у этой женщины их сразу двое, обе молодые девушки. Последняя конкурсантка занимает скамью с противоположной от меня стороны.

Парадные двери закрываются, и из коридора выходит еще одна фигура, в которой я узнаю отца Виктора, священника, которому когда-то сообщила о судьбе Дориана. За ним следует брат Биллиус, а рядом с ним…

У меня перехватывает дыхание.

Дориан.