Текст книги "Роковое наследие. Правда об истинных причинах Холокоста"

Новые колониальные первопроходцы

Отчеты о последних успехах Гинденбурга и Людендорфа на востоке дали щедрый материал для немецко-еврейских газет. С гордостью сионистская «Jüdische Rundschau» описывала движение армии на восток как «неостановимый триумфальный марш», где «важные города один за другим» склонялись перед Германией²². Натиск на восток был так важен для еврейских общин, поскольку сочетал военное превосходство Германии со спасением восточноевропейских евреев от русского варварства. Царская Россия с давних пор преследовала еврейское меньшинство, и по мере того, как война набирала ход, ситуация только ухудшалась. В городке Журавно Фриц Вертхаймер лично стал свидетелем, как русская армия во время масштабного отступления выместила злобу на евреях. Из более чем тысячного населения осталось лишь около 50 человек, ютившихся среди дымящихся развалин. «Когда русский обращается в бегство, – с прискорбием замечал Вертхаймер, – он все же находит время достать спичку и сыграть в поджигателя»²³. Может быть, прибытие немецкой армии, которую тепло встречали как немецкие, так и восточноевропейские еврейские общины, и положило конец угрозе преследований, но долгосрочное будущее евреев на востоке оставалось неясным.

Одна небольшая группа немецких евреев выступила с собственным, довольно радикальным решением проблемы. Восточный комитет (Komitee für den Osten, KfdO), как он стал известен впоследствии, высказал идею, что восточноевропейские евреи могли бы возглавить колонизаторскую миссию по германизации востока. Действительно, немцы и их новые еврейские партнеры совместно достигали бы господства во всем регионе. План походил на множество схем девятнадцатого века, которые предлагали использовать восточноевропейских евреев для колонизации территорий Южной Америки, разве что согласно новому воплощению идеи евреям предстояло колонизировать области, в которых они уже и так обитали²⁴.

Как ни удивительно для группы со столь радикальной повесткой дня, KfdO пользовался поддержкой всех цветов еврейского политического спектра. К его основным представителям, Максу Боденхеймеру и Францу Оппенгеймеру, выходцам из первого поколения немецких сионистов, присоединились члены CV и других либеральных ассоциаций. Но планы KfdO – возможно, из-за их сосредоточенности на еврейской национальности – никогда не приходились по вкусу каждому. И осенью 1915 года родилась еще одна еврейская группа, также ставившая перед собой цель помочь евреям Восточной Европы. Немецкое объединение для защиты интересов восточноевропейских евреев (Deutsche Vereinigung für die Interessen der osteuropäischen Juden) поддерживало идею улучшать условия на востоке через образование, а не через продвижение национализма – этот подход был куда более приятным для либеральных евреев ²⁵.

KfdO оказался в высшей степени неуязвим к волнам внутриеврейской критики в свою сторону. Для его участников была важна легитимность группы не со стороны других немецко-еврейских организаций, а со стороны немецкого государства. В СМИ KfdO напоминал всем готовым слушать, что работает в партнерстве с правительством Германии. По словам Оппенгеймера и Боденхеймера, KfdO появился на свет только после того, как «Министерство иностранных дел и Генеральный штаб» согласились, что его «деятельность желательна»²⁶. Два старых сиониста излагали весьма идеализированную версию событий, так как KfdO никогда по-настоящему не действовал по указанию правительственных чиновников. Просто ряд удачных встреч помог создать такое впечатление.

Первая из этих встреч с высокопоставленными чиновниками произошла в августе 1914 года, до реального возникновения KfdO. Действуя еще под именем Немецкого комитета по освобождению российских евреев (Deutsches Komitee für die Befreiung der russischen Juden), Боденхеймер и Оппенгеймер работали совместно с Министерством иностранных дел над созданием брошюры для раздачи польским евреям. План заключался в том, что, продвигаясь на восток, немецкая армия будет воздействовать на местное польское население посланием об освобождении. «Деспотическое [российское] правительство было вынуждено бежать», – заверяла брошюра своих адресатов прежде чем приняться за картину дивного нового мира: «Наши флаги несут вам справедливость и свободу, равные права гражданства, свободу вероисповедания и автономию, чтобы жить без тревог так, как вы пожелаете, во всех сферах экономической и социальной жизни»²⁷. Пожалуй, сама эта брошюра принесла куда больше вреда, чем пользы, поскольку она лишь подтвердила идею предательства евреев в умах русских²⁸. Но для Боденхеймера и Оппенгеймера сомнительный успех проекта бледнел в сравнении с новыми контактами в Министерстве иностранных дел.

Как только лидеры KfdO добились благосклонности государственных чиновников, они преисполнились решимости получить все возможное от новых контактов. Зимой 1914/15 года представители KfdO сумели организовать еще ряд встреч на высоком уровне с членами правительства. Несомненно, главным успехом группы было приглашение встретиться с Гинденбургом и Людендорфом в их восточной штаб-квартире. Чтобы добраться туда, нужно было совершить сложное сухопутное путешествие далеко вглубь недавно завоеванной территории. Боденхеймер вспоминал, что они с Оппенгеймером, сопровождавшим его в этом приключении, чувствовали себя колониальными исследователями, одетыми «как для путешествия на Северный полюс». Объезжая воронки от бомб, мертвых лошадей и прочие развалины войны, усеявшие дороги, они наконец прибыли в восточную штаб-квартиру армии. Вначале они встретились с Людендорфом, который благосклонно отнесся к их проекту, но, как излагал Боденхеймер, было в его поведении что-то такое, что «выдавало расчет и холодное сердце». «Мы были для него лишь пешками на шахматной доске войны», – добавил он²⁹.

Впечатление от Гинденбурга, оставшееся у Боденхеймера и Оппенгеймера, отличалось разительно. Его манеры излучали «уверенность в себе, спокойную твердость и доброту», вспоминал Боденхеймер. Это впечатление еще более укрепилось после того, как Гинденбург пригласил членов KfdO поужинать с ним в гостинице «Рим» в Радоме. За едой они беседовали о состоянии военной кампании и о народах на востоке. Но если не считать выпитых «нескольких бутылок рейнского вина и шампанского», они уехали, не добившись особого прогресса в своих планах на восточные земли³⁰.

Вероятно, именно поэтому, добравшись домой, они направили Гинденбургу письмо по итогам встречи, куда более подробно описывавшее их представления о будущей колониальной миссии в Германии. Планы KfdO, объясняли они, основывались на том, чтобы немецкая армия разрушила «русское правление» силами немецкой армии, а затем «подняла немецкий флаг в Варшаве, Вильне, Минске, Киеве и Одессе». Победа армии на востоке поможет осуществить первую ключевую цель KfdO – освободить восточноевропейских евреев от российского царского режима. По сути, KfdO видел в немецкой армии освободительную силу, которая спасет восточноевропейских евреев от десятилетий преследования и угнетения под властью русских. Вторая задача группы, объясняли Боденхеймер и Оппенгеймер, заключается в том, чтобы гарантировать долгосрочное будущее еврейскому населению на востоке. Из всех различных объединений, населяющих Восточную Европу, именно «еврейское население Западной России», утверждал KfdO, должно «играть ведущую роль»³¹.

Пожалуй, Гинденбургу потребовалось немало иллюзий, чтобы представить себе восточноевропейских евреев во главе новой колониальной миссии Германии. В конце концов, даже Вертхаймер отмечал, что «подавляющее большинство» еврейского населения состоит из «бедных, голодающих пролетариев»³². Но именно на почве их отличия от немцев должны были взрасти их немецкие черты. По мнению KfdO, культурные и языковые ценности восточноевропейских евреев были близки к ценностям Германии. Наиболее явно это можно было наблюдать в использовании восточноевропейскими евреями идиш, который KfdO неоднократно называл «средневековым немецким». После нескольких лет в «немецкой сфере влияния», настаивал комитет, идиш превратится в «современный германский язык». На этом основании евреи выступят как «немецкоговорящий элемент, заботящийся о немецкой культуре и образующий живую стену против сепаратистских намерений поляков»³³.

Возможно, KfdO был чрезмерно оптимистичен в оценке лояльности восточноевропейских евреев, но идея языкового сближения вызвала значительный отклик в среде немецких евреев. Даже главный политический соперник KfdO, Германская ассоциация, разрабатывала предположение, что идиш – «неразвитая форма немецкого языка». Это говорило о том, что восточноевропейские евреи тесно «связаны с Германией»³⁴. Однако дальше всех в высказываниях зашел снова Дэвис Трич. Сразу же после призывов к увеличению территории Германии Трич перешел к публикации памфлета, очерчивающего основания для немецкого «языкового сообщества» евреев. Как и в случае KfdO, Трич придерживался мнения, что идиш следует рассматривать как ответвление немецкого языка. И стоит людям преодолеть этот ментальный барьер, объяснял он, как они обнаружат, что в мире есть около 10 миллионов евреев, которые понимают идиш, а значит, и немецкий. Значимость этой языковой связи была неоценима для «сторонников немецкого экспансионизма», которые, как и Трич, хотели видеть Германию более сильной³⁵.

Если верить высказываниям KfdO, немецкая армия и немецкие евреи придерживались практически идентичного понимания колониальных задач на востоке. В оценке этого вопроса Боденхеймер был весьма эмоционален. «Восточный комитет обязан своим существованием, – утверждал он, – убеждению, что во время военного вмешательства интересы еврейского населения на востоке – особенно в русской Польше – идентичны интересам нашей родины»³⁶. Можно было бы легко сбросить со счетов такие речи как всего лишь раздутую риторику, предназначенную для того, чтобы польстить военным и гражданским лидерам Германии. Но это было бы ошибкой. KfdO был полностью откровенен в своих утверждениях. Он был равно полон решимости увидеть, как колониальная экспансия Германии распространяется в сторону России, и желания спасти евреев Восточной Европы. Действительно, комитет заявлял, что возможность дать евреям больше автономии – «лучший способ германизировать восток»³⁷.

Казалось, использование восточноевропейских евреев как немецких первопроходцев на востоке представляется удовлетворительным решением сложной проблемы. С одной стороны, евреи освободятся от русского деспотизма, с другой – Германия сможет дальше распространить свое влияние в Восточной Европе. К сожалению, ни KfdO, ни немецкое правительство не потрудились спросить у восточноевропейских евреев, хотят ли они взять на себя роль немецких колонизаторов. Вместо этого еврейские сообщества Германии довольствовались далеко идущими суждениями о регионе и его населении, основанными почти исключительно на их немецком, а не еврейском наследии.

Отрезвляющая реальность

Едва осела пыль от «великого продвижения» немецкой армии, под ее контролем оказались такие крупные города, как Варшава, Белосток, Вильна и Брест-Литовск. В каждом из них было многочисленное еврейское население. Вильну даже прозвали «восточным Иерусалимом» из-за процветающей еврейской культуры. По всем параметрам время KfdO настало. Теперь, когда еврейское население востока было в руках Германии, комитет мог перейти от теории к практике. Однако, как KfdO вскоре был вынужден признать, говорить о колониальных планах было намного проще, чем воплотить их в жизнь. В первые месяцы оккупации немецкая армия и ее еврейские сторонники понемногу начали осознавать сложность масштабов своей задачи. Они обнаружили регион с разительно отличающимися народами, языками и культурами, жестоко разоренными войной и бедностью. Восточноевропейские евреи оказались совсем не теми первопроходцами немецкой культуры, какими описывал их KfdO, а такими же экзотами, как все остальные этнические группы, населяющие регион.

Еврейская миграция в довоенные годы уже впустила в умы немцев идею о культурном отличии восточноевропейских евреев. Стоило евреям и остальным немцам вступить на восток, как их худшие опасения лишь подтвердились. Один немецко-еврейский солдат в весьма резких выражениях уподоблял пересечение российской границы переходу «из хорошей гостиной в лачугу». С одной стороны границы вдоль улиц выстроились ухоженные «двухэтажные каменные дома», в то время как на другой мало что говорило об «упорядоченной жизни»³⁸. Впрочем, военное командование было озабочено чем угодно, только не этим. Их главным приоритетом было продвижение немецких войск на восток, чтобы загнать русских в тупик; этому плану несколько мешало прискорбное состояние имеющейся инфраструктуры. Помощник Гинденбурга и Людендорфа Макс Гофман назвал «дороги, грязь и паразитов» в Польше «невообразимыми»³⁹. Леопольд Розенак, в то время служивший армейским раввином в немецкой Южной армии, вероятно, согласился бы с ним, благо он встретился с еще худшими условиями в Карпатах. На некоторых маршрутах грязь была так глубока, что войсковые лошади увязали и попросту тонули. Неудивительно, что в таких обстоятельствах Розенак с большим трудом пытался добраться до еврейских солдат, которые сами были разбросаны по широкому участку фронта⁴⁰.

Транспортные проблемы были лишь одним из свидетельств ужасающей нищеты в регионе. Западные границы России хвалились отдельными очагами процветания, в основном в крупных городских центрах, но по большей части были бедны. Отступление российской армии в 1915 году еще ухудшило и без того тяжелое положение, так как при продвижении на восток войска разрушали многое на своем пути. Целые деревни исчезали с лица земли, уничтожались дороги, рельсы и мосты⁴¹. Несмотря на обратные заявления, наступающая немецкая армия тоже не всегда спасала положение. Ойген Кент, розовощекий солдат из берлинской еврейской семьи, с некоторой неловкостью вспоминал, что в России «реквизиция стала девизом». Проходя мимо русских домов, он сам и его товарищи врывались внутрь и грабили все, до чего только могли добраться⁴². Последствия для местных жителей, вынужденных жить между двух воюющих армий, были катастрофическими. «Нищета так беспредельна, – жаловался рав Эмануэль Карлебах, посещая еврейский сиротский приют, – так отчаянна, так ужасна»⁴³.

Но бедность была не единственным потрясением, с которым столкнулись немецкие захватчики. Как они вскоре обнаружили, крайняя нужда часто шла рука об руку с болезнью. Главной угрозой для немецких солдат, привыкших к западноевропейским стандартам гигиены и здравоохранения, был тиф. Плохие санитарные условия и теснота создавали подходящую обстановку, чтобы зараженные вши переносили заболевание от человека к человеку. К марту 1915 года сообщалось о 27 500 случаях тифа среди русских военнопленных⁴⁴. Не только русские или восточноевропейские крестьяне пострадали от тифа – немецкие солдаты и даже доктора, лечившие больных, сами слегли с тем же заболеванием. По мере того, как росло количество случаев тифа, росли и страхи немцев перед инфекцией. У Альфреда Фридемана был только один совет для его друга и соратника по KfdO Макса Боденхеймера: перед поездкой в Польшу он призывал «сделать… прививку от тифа, по возможности дважды»⁴⁵.

Пробираясь через грязь, болезни и нищету востока, немецкие солдаты и их гражданское окружение обнаружили смесь разнообразных народов, от литовцев и латышей до поляков и прибалтийских немцев. Однако заметнее всего были восточноевропейские евреи. Отчасти это объясняется численностью еврейского населения Восточной Европы, но еще это было следствием их специфической деятельности. Многие восточноевропейские евреи зарабатывали себе на жизнь на скотных рынках, как торговцы или уличные разносчики. Последнее, в частности, напрямую свело их с немецкими войсками – часто было видно, как солдаты пытаются торговаться с евреями-разносчиками. Действительно, если верить газете 10-й немецкой армии, восточноевропейские евреи поджидали на каждом углу, готовые обманывать немецких оккупантов: «Каждый раз, как мы идем по городу, на нас кидается еврейский торговец, расхваливая свои товары каркающим голосом». Однако, предупреждала статья, не стоило делать такие покупки. Эти еврейские уличные разносчики выискивали себе «жертв», «впаривали» им товары плохого качества и исчезали⁴⁶.

Если же немецкому солдату удавалось не попасться в сети уличным разносчикам, он подвергался риску еврейских проституток. Задолго до того как разразилась война, евреев публично обвиняли в сексуальном промискуитете и извращениях, в первую очередь из-за их предполагаемой причастности к перевозке молодых женщин из Восточной Европы в бордели Северной и Южной Америки, что довольно грубо прозвали «торговлей белыми рабами». В самом деле, Берта Паппенгейм, грозный председатель JFB, посвятила много сил борьбе с этой постыдной торговлей. Во время Первой мировой войны торговля белыми рабами пошла на убыль. Больше незачем было отправлять женщин за границу, когда прибыль – в лице немецких солдат – сама пришла на восток. Еврейское население этих областей, несомненно, сыграло значительную роль в проституции во время войны. Так, в Лодзи, по разным оценкам, 60 % проституток были еврейками. Была ли эта статистика точной или нет, проституция и – как обнаружили многие солдаты – венерические болезни напрямую ассоциировались с восточноевропейскими евреями.⁴⁷

Затем немецкие солдаты обнаруживали – иногда в самых ближайших кварталах – крайне бедное еврейское население, живущее за бортом неблагополучного общества. Мало что могло навести на мысль, что эти обнищавшие люди – немецкие первопроходцы, готовые и ждущие сигнала колонизировать восток, как обещал KfdO. Напротив, немецкие солдаты вовсю таращились на восточноевропейских евреев или даже фотографировали их, словно они были какой-то экзотической диковинкой. Армейские газеты, издававшиеся для войск на передовой, часто упоминали восточноевропейских евреев в своих репортажах – не всегда в негативном ключе, но обязательно в контексте культурного отличия. «Все они немыты и нечесаны, – объясняла одна статья, – и исходящий от них запах создает атмосферу всего города»⁴⁸.

Впрочем, военное командование Германии не слишком заботилось о культурных различиях. Они уже решили, что восточные евреи в ответе за распространение грязи и болезней, которые угрожали подорвать боевую мощь немецкой армии. Доклад немецкой администрации в Варшаве сообщал, что евреи составляют более 90 % зараженных тифом. В докладе объяснялось, что это в значительной степени связано с низкими стандартами гигиены среди еврейского населения: «Неописуемая грязь в тесных и темных домах, повсеместная жизнь рядом с ворами и мошенниками, всевозможные паразиты и отвратительная личная нечистоплотность создают шокирующую картину распространения заразы среди беднейших еврейских слоев общества»⁴⁹.

Мнение немецко-еврейских солдат о восточных евреях не слишком отличалось от мнения остальной армии. Большинство из них было в настоящем ужасе перед основными условиями жизни, которые с западной точки зрения были подобны «возвращению на несколько столетий назад»⁵⁰. Роберт Эрман, еврейский солдат, служивший на востоке, запечатлел на фотографии, где две женщины и мужчина роются в отбросах в поисках соли, отвратительные условия, царившие там. Вокруг изображенных – унылый пейзаж из мусора и разрушенных домов. Как бы то ни было, вспоминая эту сцену, он – как и многие немецко-еврейские солдаты – стремился дистанцироваться от восточных евреев. Это были, как он писал под фотографией, «бедные евреи», а не образованные западные евреи, полностью интегрированные в современное общество, вроде него самого. Никто ярче не выразил это желание дистанцироваться, чем Виктор Клемперер, который заключил, что ни под каким видом не «принадлежал к этому народу». «Я принадлежал Европе, Германии, – продолжал он. – Я благодарил моего создателя, что я немец»⁵¹.

Но немецко-еврейские солдаты все же не сумели полностью закрыть глаза на своих восточных собратьев по вере. Они могли относиться к восточным евреям подозрительно, критично или даже со страхом, но еврейство этого народа было несомненно. Несмотря на влияние хасидского движения, все же было ясно, что немецкие, польские и русские евреи являются носителями единого религиозного наследия и следуют единому календарю религиозных празднеств. И поэтому, когда солдаты требовали кошерной пищи, когда им нужны были книги или даже место, чтобы отпраздновать шаббат, они часто обращались к местному населению. Так, по прибытии в Хелм Арнольд Тенцер, служивший раввином в Бугской армии, сумел получить разрешение занять главную синагогу города на день. Выгнав местное еврейское население – из боязни заболеваний, – Тенцер провел собственное богослужение для немецких войск, основанное на теме «чувства долга и веры в Бога»⁵².

Прагматизм казался залогом выживания на востоке. Как мудро замечал один из коллег Тенцера, жить здесь – значило «оставить позади западноевропейские представления о форме и красоте»⁵³. Для тех немецких евреев, кто мог или хотел последовать этому совету, первые месяцы в чужой стране стали временем культурных открытий. Среди грязи и безысходности определенно скрывалась религиозная красота, ожидающая, когда ее обнаружат. Даже сам Тенцер, так и не оттаявший окончательно по отношению к восточноевропейским евреям, сумел найти много восхитительного в своем новом окружении. В статье для газеты Бугской армии он восхвалял убранство главной синагоги в Брест-Литовске. «На восточной стене, вокруг ковчега, – объяснял Тенцер, – прекрасная резьба по дереву, тянущаяся примерно на 20 метров и высотой около шести метров, изображающая различные моменты синагогального ритуала»⁵⁴.

Хотя на восточных территориях можно было обнаружить свидетельства кипучей еврейской жизни, местное население все же оставалось причиной разочарования. Так, Макс Боденхеймер вспоминал, как местные нарушили богослужение в синагоге для военных в городке Скерневице. Служба, по-видимому, была в самом разгаре, когда вдруг несколько «совершенно недисциплинированных» еврейских юнцов вломились в главный вход и женскую галерею. Порядок был восстановлен только когда вошли солдаты, чтобы унять незваных гостей⁵⁵. Опыт Боденхеймера в Скерневице отразил всю суть проблем KfdO. Комитет прибыл на восток при поддержке наступающей немецкой армии, полный решимости использовать имеющееся еврейское население как колониальных первопроходцев. Вместо этого он обнаружил группу евреев, не только разительно отличающихся от евреев Западной Европы, но еще и возмущенных появлением своих немецких единоверцев. Кажется, местное население не очень-то хотело быть колонизированным.