Текст книги "На странных волнах"

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

 
– Который час?
– Вот-вот пробьет двенадцать.
Нас завтра ожидает судный день.
 

Т. Л. Беддос

Глава 19

Шестеро мужчин выбрались из шлюпки, ткнувшейся носом в песчаный берег. Стид Боннет выглянул из-за кизилового дерева, росшего на вершине склона, защищавшего его лагерь от холодного ветра. Он облегченно перевел дух, когда узнал их предводителя. То был Уильям Ретт, тот самый британский полковник, который взял Боннета в плен месяц назад и вот сейчас явно явился сюда снова захватить его после недавнего бегства из здания гауптвахты, которая служила городу Чарлстон тюрьмой. Слава Богу, подумал Боннет, меня опять, похоже, запрут, а если очень повезет, быть может, меня здесь сегодня убьют.

Он отошел от дерева и поспешил на другую сторону холма, прежде чем кому-нибудь из его спутников пришла в голову идея отправиться за ним. По пути он пытался подавить в себе радостное возбуждение, поскольку чернокожий мог улавливать чувства почти так же, как и сам Тэтч.

Он нашел всех троих по-прежнему сидящими вокруг огня: индеец и черный с одной стороны, Дэвид Хэрриот – с другой.

– Что ж, Дэвид, – сказал он, стараясь говорить весело, – погода заметно улучшается. Сдается мне, ты с нетерпением ждешь того дня, когда мы сможем наконец убраться с этого проклятого острова и заполучить новый корабль.

Хэрриот, бывший исполнительным помощником Боннета с того дня, когда «Возмездие» спустили на воду, и до захвата корабля полковником Реттом возле устья реки Фир, лишь пожал плечами. Его детский восторг по поводу того, что они сумели сбежать из Чарлстона, поугас и уступил место суеверному страху, когда необъяснимо отвратительная погода заставила их искать убежища здесь, на острове Салливан, и совсем впал в черную депрессию с того дня, как к ним присоединились индеец и этот странный негр.

Индеец и негр объявились неделю назад, утром. Они просто стояли у палатки Боннета, и хотя ни он, ни Хэрриот их никогда раньше не видели, они приветствовали тех по именам и объяснили, что пришли помочь завладеть новым судном. Боннету показалось, что он видел индейца в мае на борту «Мести королевы Анны», когда Тэтч осадил Чарлстон, чтобы заполучить колдовскую травку. А у негра были подозрительно белые десны – примета настоящего бокора. И даже для простодушного Хэрриота стало ясно, что Тэтч их наконец нашел.

* * *

Почти полтора месяца после того ужасного путешествия к Фонтану юности Боннет не имел никакого влияния на свои собственные поступки. «Возмездие» сопровождало «Месть королевы Анны» в плавании на север, к Вирджинии, и хотя Боннет отдавал приказы и управлял кораблем, на самом деле его голосом командовал Тэтч. Словно во сне Боннет принял амнистию из рук губернатора Северной Каролины, Эдена, и намеревался отплыть на юг, на Барбадос, где собирался вернуться в привычный круг богатых плантаторов, насколько это было возможным. Тэтч, планировавший оказаться убитым, чтобы потом возродиться в новом теле, явно чувствовал, что было бы неплохо иметь под рукой богатого джентльмена или пусть даже экс-джентльмена – в качестве послушной марионетки.

С момента получения амнистии Боннет все больше и больше становился самим собой. Тэтч явно полагал, что Боннет больше всего на свете мечтает вернуться к своей прежней жизни, и поэтому не слишком давил на старика.

На самом же деле Боннет страшился возвращения на Барбадос больше, чем смерти. В свое время он был там уважаемым гражданином как вышедший в отставку армейский майор и как зажиточный плантатор. И потому мысль о возвращении в родные края в качестве бывшего пирата, да еще такого, который предпочел спрятаться от правосудия под юбкой королевской амнистии, была ему просто невыносима.

Всякие надежды, которые он мог питать, что обитатели этого отдаленного острова останутся в неведении относительно его пиратской карьеры, рухнули, ибо второе судно, которое он захватил в свое время, было «Торбет», корабль с Барбадоса. Хоть он и знал, что ему не следует оставлять свидетелей, у него не хватило духу отдать приказ перебить всех пленных, а кроме того Дэвид Хэрриот не остался бы в стороне, если бы людей, с которыми он плавал всю свою жизнь, убивали у него на глазах.

Вдобавок ко всему прочему при мысли о встрече с женой он едва не терял сознание от ужаса. Она была сущей мегерой, и до сих пор он частенько просыпался весь в поту, и в ушах звучал ее пронзительный голос: «Убирайся, ты, дрянной слизняк! Свинья вонючая!»

И всегда он бежал из собственного дома, пылая желанием убить и ее, и себя заодно.

Будущее обещало лишь одно: возвращение на Барбадос и к жене, если только... если только он не сумеет расстроить планы, которые Тэтч вынашивал на его счет. И вот четырнадцатого сентября он отправил Хэрриота в город отыскать и собрать как можно больше членов старого экипажа – он не хотел брать с собой ни одного, кто плавал с Тэтчем или Дэвисом, – а потом собрать их на борт «Возмездия». Этот корабль не был пиратским призом, захваченным в бою, Боннет оплатил каждую дощечку, каждый ярд канатов, и чиновники порта не имели ничего против его отплытия на «Возмездии». Выбравшись в открытое море, он тотчас же велел соскрести старое название «Возмездие» и написать новое: «Король Джеймс».

А потом Боннет принялся нарушать условия амнистии. Не успело солнце сесть в тот день, как он уже взял на абордаж корабль, а в последующие десять дней захватил еще одиннадцать. Добыча была мизерная: табак, свинина, гвозди и иголки – но он занимался пиратством на глазах у всех. Экипажам ограбленных кораблей он представлялся как капитан Томас, ибо не хотел, чтобы слухи о нем дошли до Тэтча прежде, чем он окажется вне пределов досягаемости.

А чтобы достичь этого, он решил воспользоваться планами Тэтча насчет собственного поражения. Поскольку Боннет был полностью во власти Тэтча, тот только с ним одним обсуждал детали своего плана. Правда, Боннет хотел воспользоваться им в более скромных целях. Тэтч собирался в конце концов получить бессмертие, а Боннет искал лишь скорой смерти в бою, а если не повезет, то суда и виселицы. Он поднялся на «Короле Джеймсе» по реке Фир для ремонта, но отпустил капитана и экипаж последнего захваченного корабля лишь после того, как они увидели, где он встал на якорь.

Губернаторские войска под командованием полковника Ретта не преминули прибыть в устье реки вечером двадцать шестого числа. И Боннет позаботился о том, чтобы его попытка сбежать пришлась утром на время отлива. Хотя Хэрриот опешил от последних команд своего капитана, Боннет преуспел в своих намерениях и посадил корабль на мель. В последний момент Боннет попытался взорвать пороховой погреб, взрыв которого разнес бы в клочья его самого и весь его экипаж, но его остановили прежде, чем он успел подпалить фитиль.

Затем было обратное путешествие в Чарлстон в кандалах. Его экипаж тут же заперли в церкви анабаптистов в южной части города под охраной целой роты милиции, но Боннета и Хэрриота отправили на гауптвахту на берегу реки Эшли под охраной лишь двух часовых.

Через две недели оба сторожа одновременно отправились в город обедать, а дверной замок проржавел настолько, что один пинок ногой вышиб его напрочь. В глубине души Боннету все же не хотелось испытывать унижения суда и публичной казни, поэтому, вдохновленные такой небывалой удачей, они с Хэрриотом выбрались из камеры, украли лодку, проплыли под стенами форта Джонсон и вышли в море.

Погода тут же испортилась, поднялся ветер, нависли дождевые тучи, и им пришлось высадиться на острове Салливан к северу от порта. И только тогда они задумались: не слишком уж легко им дался этот побег. Погода не улучшалась. Беглецы умудрились соорудить палатку из паруса лодки и две недели жили на черепахах и камбале, зажаренных на костре, который они тщательно укрывали от посторонних глаз. Боннет надеялся, что рассеянный дымок не будет заметен во время ненастья. Очевидно, он ошибся.

Боннет сорвал сухой лист пальмы и бросил его в костер; огонь затрещал, разбрасывая искры. Боннет надеялся, что эти звуки скроют шум шагов полковника Ретта и его людей.

– Да, – продолжал Боннет громко, – нам с тобой обоим пойдет на пользу возможность распоряжаться новым кораблем, Дэвид! Мне не терпится захватить несколько богатых купеческих судов – теперь уж я не повторю прежних ошибок. Никогда больше не оставлю я ни одного человека, который мог бы давать показания против меня, в живых. – Он надеялся, что Ретт и его отряд слышат эти его признания. – Куда лучше попользоваться женщинами, расстреляв мужчин, а потом и тех и других отправить за борт на корм акулам!

Хэрриот явно не был обрадован такими планами своего капитана, а бокор смотрел на Боннета с подозрением.

– Что это ты затеял? – спросил он. Бокор был особенно настороже, потому что от благосклонных карибских лоа их отделяли многие мили. Чернокожий поднял руку и пошевелил пальцами, словно проверяя ветер на ощупь.

«Где же вы, Ретт? – с отчаянием подумал Боннет. Ему становилось все более в тягость притворяться веселым. – Неужели еще не заняли нужную позицию? Неужели ваши ружья еще не заряжены, курки не взведены, и вы не взяли нас на прицел?»

Индеец поднялся и оглядел прогалину между дюнами.

– Да, – сказал он негру, – у него есть какая-то скрытая цель.

Пальцы бокора все еще плели сложные узоры в воздухе, но теперь рука протянулась в сторону холма, закрывающего их со стороны моря.

– Там... Чужие! Близко! – Он быстро повернулся к индейцу. – Защитные чары! Скорее!

Рука индейца метнулась к расшитой кожаной сумке на поясе.

– Стреляйте! – завопил Боннет.

Дюжина почти одновременных выстрелов сотрясла воздух; песок взлетел фонтанчиками по всей прогалине, вихрь искр взвился от костра. С вершины холма донеслись крики, но Боннет не разобрал слов. Он медленно повернул голову и огляделся.

Индеец сидел на песке, сжимая руками рваную рану на бедре. Бокор с изумлением смотрел на изувеченную правую руку – запястье было перебито, а пальцы оторваны. Дэвид Хэрриот лежал на спине, пристально глядя в небо; посередине лба зияла дыра, и кровь уже образовала на песке вокруг его головы темное пятно.

«Прощай, Дэвид, – подумал Боннет. – Я рад, что смог оказать тебе по крайней мере эту услугу».

Полковник Ретт и его солдаты, скользя в песке, бежали вниз по склону, держа в руках заряженные пистолеты. Боннет с сожалением подумал о том, что пуля – при первом залпе – миновала его.

Это значит, что он останется в живых... Это значит, что теперь его ждет суд, а потом казнь – гнусное развлечение для жителей Чарлстона: индейцев, матросов, трапперов, случайно оказавшихся в городе. Он будет дергаться и кривляться в петле, у всех на глазах обмочит штаны...

Боннет поежился и подумал: может, еще не поздно спровоцировать Ретта и его людей, чтобы они пристрелили его на месте?

Нет, поздно. Ретт успел подбежать к нему и заломить руки за спину. Запястья быстро оказались связаны прочной веревкой.

– Добрый день, майор Боннет, – холодно произнес Ретт.

Озноб прошел, и Боннет почувствовал, что успокаивается. Он расправил плечи, как подобает бывшему армейскому офицеру, и поднял глаза на полковника.

«Что ж, я умру позорной смертью, – подумал он, – но по крайней мере ни перед кем не останусь в долгу. Я заслужил смерть, которая меня ждет. Не пиратством – я никогда не занимался им по доброй воле. Теперь мне не нужно обманывать себя насчет того, другого дела...»

– Добрый день, полковник Ретт, – ответил он.

– Свяжите чернокожего и индейца, – приказал Ретт своим людям, – и отведите в лодку. Не стесняйтесь подбодрить их острием ножа, если они будут недостаточно проворны. – Полковник пнул Боннета. – Это же относится и к вам.

Боннет двинулся вверх по песчаному склону прямо в серое небо. Он почти улыбался.

«Нет, – сказал он себе. – Не следует дольше притворяться перед собой, будто я был под действием наркотика, когда забил до смерти ту бедную шлюху, так похоже изображавшую мою жену. Теперь мне предстоит, хотя судить меня будут за другое, расплатиться за это преступление, и я рад, что нашлись люди, способные воздать мне по заслугам».

Боннет вспомнил о Черной Бороде.

– Не позволяйте мне снова сбежать, слышите! – обратился он к Ретту. – Заприте меня в надежном месте, откуда никто не сможет меня освободить, и приставьте хорошую охрану.

– Не беспокойтесь, – ответил полковник.

Глава 20

Когда первые проблески зари над островом Окракок разогнали предрассветную тьму, Тэтч довольно хмыкнул, увидев в устье бухты силуэты двух военных кораблей, вставших там на якорь еще с вечера. Пират-великан выплеснул в рот последние капли рома и помахал бутылкой Ричардсу.

– Вот еще одна для Миллера, – сказал он. – Я ему отнесу.

Он глубоко вздохнул, наслаждаясь смесью прохладного предрассветного воздуха и паров рома. Казалось, сам воздух застыл в напряженном ожидании, словно натянутая струна – еще немного, и она лопнет.

Хотя это ему уже и опротивело, он заставил себя прожевать и, едва не подавившись, проглотить большую конфету из какао пополам с сахаром.

«Этого должно быть достаточно, – сказал он себе, – пожалуй, никто в мире не выпил столько рома и не сожрал столько сладостей, сколько я за эту ночь. Могу поклясться, во мне не осталось ни капли крови, которая бы не была пропитана алкоголем и сахаром».

– Мы еще можем проскользнуть на восток, кэп, – нервно сказал Ричардс. – Прилив достаточно высок, мы сможем пройти на этом шлюпе по отмелям.

Тэтч потянулся.

– И бросить нашу добычу? – спросил он, тыкая пальцем в качающийся на волнах в тридцати ярдах от них шлюп, захваченный ими вчера. – Не-а, мы справимся с этими вояками.

Ричардс встревоженно нахмурился, но промолчал. Тэтч ухмыльнулся, направляясь к трапу, ведущему на пушечную палубу. Сдается, подумал он, что, застрелив Израэля Хандса, я убил сразу двух зайцев. Теперь они все боятся спорить со мной.

Его ухмылка превратилась в кислую гримасу – на менее жестоком лице это можно было бы счесть выражением печали, – когда он припомнил то собрание в его крошечной каюте два дня назад. Они получили известие от Тобиаса Найта, таможенника, что губернатору Вирджинии Спотсвуду стало известно о присутствии Тэтча в этих местах и он снарядил корабли для его поимки. Израэль Хандс тут же стал настаивать, чтобы сняться с якоря и немедленно покинуть остров Окракок.

Тэтч с бесстрастным лицом наклонился и стал разливать ром по кружкам.

– Разве ты здесь решаешь, как мы будем действовать, Израэль? – спросил он.

– Если этого не делаешь ты, ты устраняешься, то тогда да, я решаю, – решительно ответил Хандс. Они плавали вместе еще со времен каперства, потом стали пиратами под командованием адмирала Бена Хорниголда, и Израэль Хандс позволял себе более по-свойски разговаривать с Тэтчем. – А что? Ты хочешь остаться и сражаться на «Приключении»?! – Он презрительно похлопал по переборке. – Это же всего лишь шлюп, немногим лучше рыбацкой лодки. Давай лучше вернемся туда, где мы спрятали «Месть королевы Анны», и выйдем в море. Черт бы побрал эти гонки по отмелям! Я хочу чувствовать под ногами настоящую палубу, хочу увидеть настоящие волны!

И уступая неожиданно нахлынувшей на него нежности к старому верному товарищу, Тэтч импульсивно решил совершить акт милосердия, который, как он знал, никто таковым не сочтет.

– Я позабочусь, – буркнул он едва слышно, – чтобы ты увидел море опять, Израэль.

Под столом он взвел курки двух пистолетов и, задув лампу, скрестил пистолеты и выстрелил в темноте. Пламя полыхнуло сквозь щели между досками стола, и Хандса вышвырнуло из кресла. Когда крики несколько стихли и кто-то наконец сообразил вновь зажечь лампу, Тэтч увидел, что не промахнулся: одна пуля врезалась в стенку, так никого и не задев, а вторая размозжила коленную чашечку Израэля.

Все повскакали с мест, глядя на Тэтча с удивлением и страхом, а сам Хандс, скорчившись у переборки и пытаясь остановить льющуюся кровь, смотрел на своего старого товарища с выражением человека, которого предали.

– Почему, Эд? – удалось ему выдавить сквозь стиснутые зубы.

Не имея возможности сказать правду, Тэтч лишь раздраженно рявкнул:

– Черт побери! Да если я не пристрелю кого-нибудь из вас время от времени, вы вообще забудете, кто я такой.

Хандса на следующее утро отвезли на берег мечущимся в лихорадке и пылающим жаждой мщения. «Но, – подумал Тэтч, спускаясь на пушечную палубу и пригибаясь под низеньким потолком, – ты по крайней мере останешься жив сегодня, Израэль, – тебя не будет на корабле».

– Держи еще одну, – сказал он Миллеру, который уже насыпал в дюжину бутылок порох и свинцовые пули и, воткнув в каждую по фитилю, аккуратно разложил их на одеяле. – Ну как вы тут, готовы?

Миллер ухмыльнулся, и лицо с багровым шрамом еще больше исказилось от этой кривой усмешки.

– Как только скажете, кэп, – радостно отозвался он.

– Отлично.

Примерно с тем же чувством, с которым он вспомнил об Израэле Хандсе, он подумал о том, что хорошо бы под благовидным предлогом удалить всю команду с корабля, чтобы встретить охотников Спотсвуда в одиночку. Но чем больше прольется сегодня крови, тем лучше будет действовать его магия. Чувства в сторону, цель оправдывает средства, и смерть других казалась ему сейчас приемлемой ценой за собственное возрождение.

– Никакой пощады. – Он хлопнул Миллера по плечу. – Сегодня вода будет соленой от крови!

– Чертовски верно, – согласился Миллер, хихикнув, насыпая через воронку порох в новую бутылку.

– Чертовски верно, – эхом откликнулся Тэтч.

– Фитили я уже разжег, кэп, – заметил Миллер. – Солнце взошло, и я думал, вам в самый раз вплести их в волосы.

– Нет, – ответил задумчиво Тэтч, – пожалуй, я не стану сегодня этого делать.

Он повернулся к трапу, спохватился и, не оборачиваясь, махнул Миллеру и остальным:

– Спасибо всем.

Поднявшись на палубу, он увидел, что день уже действительно наступил. Нежно-розовая заря разлилась по небу, мимо, хлопая крыльями, пролетела стая пеликанов, а по берегу острова в ста ярдах от корабля деловито шныряли птицы на длинных тонких ножках.

– Вот они, кэп, – угрюмо сказал Ричардс. Паруса обоих военных шлюпов были подняты и полны ветра, и узкие корпуса резали спокойное серебро воды. – Хотел бы я знать, есть ли у них лоцман, который знает эти места, – задумчиво пробормотал он.

Один из шлюпов содрогнулся и резко замедлил ход, наткнувшись на отмель. Секунду спустя то же самое произошло с другим.

– Да, – сказал Тэтч, – как видно, нету.

Надеюсь, подумал он, что все это не впустую, надеюсь, что Спотсвуд послал за мной в погоню не полных кретинов. С палубы были видны всплески по бортам шлюпов – матросы выкидывали в море балласт.

«Поторопитесь же, идиоты, – подумал он, – скоро отлив, и если я... я не перевоплощусь до Рождества – а до него осталось всего пять недель, – я могу не успеть, Харвуд проделает свой глупый трюк и избавится от нее».

Как жаль, что он не узнал – или не догадался – раньше, что его свадебная магия больше не будет срабатывать. Уже давно он обнаружил, что в колдовстве есть не только мужские аспекты, но и женские, и что ни один мужчина в одиночку не способен получить доступ к ним. В прошлом он всегда обходил это препятствие, связывая себя освященными узами с женщинами, что, по сути, делало их равными партнерами и давало возможность соединить две половины магии в одну. Изобилие кандидаток на эту роль сделало его несколько легкомысленным в выборе. Они либо умирали, либо сходили с ума вскоре после брачной церемонии. Та, которая сегодня станет вдовой, была четырнадцатой по счету.

Ей теперь исполнилось шестнадцать лет, и она оставалась по-прежнему миловидной, когда он в последний раз видел ее в мае. Раньше он сильно использовал ее, в частности, чтобы держать Боннета под контролем – по какой-то причине Боннет был более уязвим для женской магии, – но в конце концов ее разум не выдержал. Теперь она содержалась в сумасшедшем доме в Виргинии, и когда он навестил ее там в мае, чтобы выяснить, будет ли от нее еще польза или нет, она при виде него завопила, бросилась бежать, разбила окно и попыталась длинным осколком вспороть себе живот; тогда позвали не только священника, но и повитуху, поскольку санитар решил, будто она собирается сделать себе аборт.

Но сейчас Тэтч значительно превосходил по своему магическому статусу любую обычную женщину, он пролил кровь в Эребусе и теперь, чтобы в полной мере воспользоваться магией, ему требовалась женщина, которая и сама пролила там кровь. И насколько он знал, существовала только одна такая.

– Мы могли бы проскользнуть мимо них, пока они на мели, – осторожно заметил Ричардс. – Я думаю, если... – Он вздохнул. – Впрочем, не важно. Они уже на плаву.

Тэтч подавил удовлетворенную улыбку и, щурясь, посмотрел вперед.

– Да, верно.

– Бог мой, – хрипло сказал Ричардс. – Все совпадает с тем, как они захватили Боннета два месяца назад – поймали его в устье, когда начался отлив.

Тэтч нахмурился.

– Да, ты прав, – проворчал он.

Ричардс глянул на него в надежде, что до его капитана наконец дошло, какая опасность им грозит.

Но Тэтч просто припомнил то, что слышал о пленении Боннета. «Да, клянусь Бароном, – сердито подумал он, – если отбросить тот факт, что все это произошло в полутора сотнях миль отсюда, то все остальное чертовски схоже.

Боннет украл мою идею!

Он не только сделал себя неподходящим для роли, которую я планировал для него, и попался, он также вспомнил и присвоил – пират проклятый – ту идею, которую я решил претворить в жизнь сегодня. И двое колдунов, которых я послал за ним, вернулись без него и раненые. А в воскресенье, точно в полдень, я перестал физически его ощущать. Он отыскал лазейку, сквозь которую ускользнул от меня, и лазейкой этой, похоже, для него стала петля».

– Сейчас приблизятся на расстояние оклика, – просипел Ричардс. Лицо его было покрыто потом, хотя на прохладном утреннем воздухе изо рта вырывались облачка пара.

– Пора, – сказал Тэтч. Он расправил массивные плечи, неторопливо прошел на нос и оперся ногой в ботфорте о бушприт.

Набрав в грудь воздуха, он заорал:

– Кто вы и что вам здесь надо?

На палубе ближайшего шлюпа засуетились, и на мачте взвился британский флаг.

– Как видите, – донесся ответный крик, – мы не пираты.

Торжественно, как будто это был диалог в давным-давно известной пьесе, Черная Борода крикнул:

– Жду вас у себя на борту – хочу увидеть сам, кто вы такие.

– Шлюпки заняты, – прокричал в ответ капитан британского флота. – Но я поднимусь на борт со всем моим экипажем.

Тэтч улыбнулся и, казалось, расслабился, а затем прокричал в ответ:

– Будь я проклят, если пощажу хоть одного из вас.

– Мы не ожидаем никакой пощады, но и сами не спустим.

Тэтч повернулся к Ричардсу.

– Теперь полная ясность, – бросил он. – Поднять наш флаг, поднять якорь, в бой!

– Есть, кэп! – откликнулся Ричардс. – Добычу оставляем? – махнул он рукой в сторону захваченного торгового корабля.

– О ней я позабочусь сам.

Первый из военных кораблей стал разворачиваться к северу, чтобы перекрыть Тэтчу путь отступления на восток, однако «Приключение» уже неслось к западу на всех парусах по спокойной глади утреннего моря, устремляясь меж другим преследующим его шлюпом и берегом острова Окракок к выходу из бухты и открытому морю за ним. Все пираты до единого, кроме Тэтча, пожалуй, затаили дыхание, ибо глубина здесь едва достигала шести футов при начавшемся отливе. Некоторые пираты даже выудили из карманов монетки и швырнули их в темную воду.

Ричардс посмотрел на судно, с которого их окликнули, и тихо рассмеялся:

– Они снова сели на мель.

Тэтч внезапно почувствовал навалившуюся усталость. Он вытащил пистолет и велел:

– Спусти паруса, Ричардс, дадим-ка бортовой залп на прощание.

Ричардс резко повернулся к нему:

– Что?! Все складывается замечательно, мы сможем удрать, если...

Тэтч поднял пистолет и ткнул Ричардсу в зубы:

– Спусти паруса и приготовься к стрельбе с правого борта.

– Есть, – почти всхлипнул Ричардс, отворачиваясь. У большинства пиратов челюсти отвисли от изумления, но воспоминание об Израэле Хандсе все еще было свежо, они повиновались, и «Приключение», теряя скорость, развернулось бортом к преследующему шлюпу.

– Огонь! – рявкнул Тэтч, и «Приключение» содрогнулось от залпа пушек, воздух наполнился вонючим дымом и криками испуганных птиц. Дым отнесло к западу, и Тэтч расхохотался, видя беспомощно качавшееся судно неприятеля с вдребезги разнесенными снастями и разбитыми бортами.

– Ну что, поднимать паруса? – взмолился Ричардс, тревожно оглядываясь на берег, который с отливом становился все ближе и ближе.

Тэтч тоже смотрел на остров.

– Да, – согласился он мгновение спустя, видя, что уже слишком поздно.

Утренний ветерок совсем стих, и хотя пираты подняли все паруса, «Приключение» продолжало дрейфовать к берегу.

Вражеский шлюп снялся с мели, и матросы на нем взялись за весла, чтобы приблизиться к «Приключению».

Судно содрогнулось: «Приключение» село на мель.

– Перезарядить пушки правого борта! – скомандовал Тэтч. – Эй вы, парни, – крикнул он группе пиратов, которые метались по палубе, выбрасывая за борт бочки, цепи и весь лишний груз, – отставить! Все равно отлив не опередить. Лучше зарядите-ка пистолеты и приготовьте сабли.

Второй военный шлюп упорно приближался.

– Стрелять только по моей команде.

– Верно! – подхватил Ричардс, который вытащил саблю и крутил ее, разминая кисть. Теперь, когда не было никакой надежды избежать сражения, вся его нервозность испарилась. Он улыбнулся Тэтчу:

– Надеюсь, ты больше не станешь сражаться на таком близком расстоянии.

Тэтч на мгновение сжал плечо Ричардса.

– Обещаю, – сказал он тихо. – Больше такого не будет.

Шлюп был от них всего лишь в паре дюжин ярдов, и Тэтч сквозь скрип уключин даже слышал возгласы матросов. Он понимал, что капитан шлюпа прикидывает, в какой момент разрядить пушки. Тэтч дожидаться не стал и, не дав судну полностью развернуться, скомандовал:

– Огонь!

И снова рявкнули пушки правого борта «Приключения», смертоносный вихрь пронесся по палубе шлюпа, сметая окровавленные тела вместе с обломками такелажа. Пираты радостно завопили, однако Тэтч со своего места видел, что не все потеряли голову на корабле противника. Молодой офицер загонял всех уцелевших на артиллерийскую палубу.

– Гранаты! – закричал Тэтч, как только последний из матросов противника прыгнул в люк.

Пираты радостно принялись зажигать фитили, вставленные в бутылки с дробью и порохом. Стаккато взрывов на палубе вражеского шлюпа несло смерть тем, кто был ранен слишком тяжело, чтобы спуститься по трапу.

– Мы разделались со всеми, кроме, может, трех или четырех! – крикнул Тэтч, обнажая саблю. – На абордаж! Искрошим их на кусочки!

Отлив подтащил шлюп почти к самому борту. Тэтч без труда перемахнул через разделявшую суда полосу воды. В тот же миг крышка люка откинулась, и командир шлюпа – судя по мундиру, лейтенант, – выбрался на палубу. Тэтч осклабился в такой радостной улыбке, что лейтенант невольно бросил взгляд через плечо – кого же там пират так счастлив видеть?

Но позади не было никого, кроме его собственных матросов, карабкавшихся по лестнице. Их осталось восемнадцать из тридцати пяти, которые еще могли держать в руках сабли и стрелять из пистолетов. Пираты ринулись вслед за Тэтчем, и у лейтенанта и его людей едва хватило времени выхватить шпаги из ножен, прежде чем их атаковали.

Первые несколько минут на палубе царил хаос: топот, лязг сабель, вопли, время от времени прорезаемые выстрелами. Пираты прорубились сквозь линию обороны и напали на защитников шлюпа сзади. Более тяжелые клинки пиратов наносили почти такой же урон при ударах плашмя, как и при ударах острием. Бой кипел по всей палубе. Доски стали вскоре скользкими от крови, которая хлестала из отрубленных рук, вспоротых животов и перерезанных глоток, воздух наполнил тяжелый запах свежей крови. Все это время военные моряки пытались избежать ударов тяжелых сабель, не противопоставляя им своих рапир, и после первых ожесточенных минут взмокшие пираты махали своими десятифунтовыми клинками с меньшей силой и быстротой, и вот тут-то сказалось преимущество легких рапир. Они вонзались в глаза, глотки, груди; хотя раны при этом выглядели куда менее ужасно, теперь потери пиратов были не меньше, чем у военных моряков. Тэтч сражался у мачты, спиной к спине с одним из своих людей, но вскоре рапира нашла уязвимое место в обороне его соратника, и тот с пронзенным сердцем рухнул на палубу. Тэтч отступил и левой рукой выхватил заткнутый за пояс пистолет.

Лейтенант, оказавшийся перед ним, тоже вытащил пистолет. Два выстрела прозвучали почти одновременно. Тэтч промахнулся, но пуля лейтенанта угодила гиганту-пирату прямо в живот.

Тэтч пошатнулся, но тут же взревел и прыгнул вперед, перерубив своей тяжелой саблей клинок лейтенанта возле самого эфеса. Он занес уже клинок для последнего смертельного удара, но сзади на него напал матрос, с размаху ударив по плечу пикой. Тяжелый наконечник пики с треском переломил ключицу, и пират рухнул на одно колено. Тэтч все же поднял голову и сумел встать на ноги, когда пика снова обрушилась на него. Удар лишь рассек скулу, но не размозжил череп – нападавший промахнулся.

Тэтч выронил разряженный пистолет, но в правой руке все еще держал саблю. Он нанес ею удар горизонтально, и голова матроса с пикой полетела на палубу отдельно от тела.

Потом пистолет был разряжен прямо в грудь, и когда Тэтч отшатнулся назад, ему в спину вонзились две рапиры. Тэтч так быстро повернулся, что одна из рапир вылетела из руки нападавшего: пират взмахнул саблей, перебив ею руку хозяина рапиры. Еще две пули попали ему в бок, и тут же клинок впился под ребра.

Тэтч выпрямился во весь свой могучий рост, и окружившие его матросы в страхе попятились. А затем, словно подрубленное дерево, он повалился лицом на палубу, и от падения гиганта ощутимо вздрогнул корпус корабля.

– Матерь Божья! – выдохнул лейтенант, внезапно садясь и все еще сжимая разряженный пистолет и эфес сломанной шпаги.

Один из матросов подобрал саблю Тэтча и, нагнувшись над трупом, занес ее над головой, пытаясь отыскать под гривой спутанных волос место для удара. Наконец он опустил тяжелое лезвие, оно с хрустом пронзило позвонки и впилось в палубу, и отсеченная голова Тэтча откатилась и воззрилась в небо с напряженной, сардонической улыбкой.

Когда в сумерках начался прилив, четыре потрепанных шлюпа прошли мимо острова Бикон, направившись в открытое море. Уцелевшие пираты содержались под стражей на борту «Приключения», а голова Тэтча раскачивалась на бушприте одного из военных шлюпов. Кровь давно уже перестала капать и растворилась в соленой морской воде, но одна из капель удерживалась на корпусе корабля ниже ватерлинии.