Текст книги "Медведь и Дракон"

* * *

Их связь стала настолько тесной, что он уже узнавал её стук в дверь. Номури поставил свой стакан с виски и вскочил, чтобы открыть дверь меньше чем через пять секунд после её первых сексуальных тук-тук.

– Минг, – сказал Чёт.

– Номури-сан, – было ответное приветствие.

Он втянул её в комнату, закрыл и запер дверь. Затем поднял девушку в страстном объятии, которое было притворным меньше чем на три процента.

– Значит, тебе нравятся японские колбаски, верно? – потребовал ответа Номури с улыбкой и поцелуем.

– Ты даже не улыбнулся, когда я сказала это. Разве я плохо пошутила? – спросила она, пока он начал расстёгивать пуговицы на её одежде.

– Минг. – Тут он заколебался и попытался произнести слово, которое выучил в течение дня. – Бау-бей, – сказал он, что переводилось как «любимая».

Девушка улыбнулась при этом слове и ответила: Шинг-ган, что переводилось буквально «сердце и печень», но в контексте означало «душа и сердце».

– Любимая, – сказал Номури после поцелуя, – неужели ты рекламируешь наши отношения у себя в офисе?

– Нет, министр Фанг может не одобрить этого, но остальные девушки в офисе не будут, наверно, возражать, если узнают, – объяснила Минг с кокетливой улыбкой. – Впрочем, это трудный вопрос.

– Тогда зачем рисковать, произнося такую шутку, если только ты не хочешь, чтобы я ненароком выдал тебя?

– У тебя нет чувства юмора, – заметила Минг, сунула руки под его рубашку и погладила грудь. – Но не беспокойся, все в порядке. У тебя имеются другие вещи, нужные мне.

Прошло время, и настал момент, когда можно говорить о деле.

– Бау-бей?

– Да?

– Твой компьютер все ещё работает хорошо?

– О да, – заверила его Минг сонным голосом. Его левая рука нежно ласкала её тело.

– Кто-нибудь из других девушек в офисе пользуется своими компьютерами для просмотра сети?

– Только Чаи. Фанг пользуется ею так же, как пользуется мной. Между прочим, она нравится ему больше. Он считает, что её рот лучше моего.

– Вот как? – спросил Номури, смягчая вопрос улыбкой.

– Я ведь говорила тебе, что министр Фанг – старый человек, иногда ему требуется специальное поощрение, и Чаи не возражает. Она говорит, что Фанг напоминает её дедушку, – сказала Минг.

Это вызвало у американца мысленную гримасу отвращения и ничего больше.

– Значит, все девушки у вас в офисе обмениваются впечатлениями о своём министре?

Минг засмеялась. Это было очень забавно.

– Конечно. Мы все участвуем в этом.

Проклятье, – подумал Номури. Ему всегда казалось, что женщины более… скрытны, что только мужчины хвастают своими завоеваниями в раздевалках, надевая носки.

– Первый раз, когда он сделал это со мной, я не знала, как себя вести, – продолжала она. – Тогда я обратилась за советом к Чаи. Понимаешь, она работает с министром дольше всех. Она посоветовала мне просто получать удовольствие и стараться, чтобы он был счастлив. Тогда я смогу получить от министра хорошее офисное кресло, такое же, как у неё. По-видимому, Чаи обслуживает его очень хорошо. В ноябре он подарил ей новый велосипед. Что касается меня, думаю, что нравлюсь ему только потому, что внешне немного отличаюсь от других девушек. У Чаи грудь больше, чем у меня, но мне кажется, что я красивее её. Зато у неё покладистый характер, и ей нравится этот старик. По крайней мере, больше, чем мне. – Она замолчала. – Мне не хочется получить новый велосипед таким способом.

* * *

– Что это значит? – спросил Робби Джексон.

– Ну, мы не до конца уверены, – признался директор ЦРУ. – Этот Фанг долго беседовал с нашим старым другом Чанг Хан Саном. Они говорили о торговых переговорах с нашей делегацией, которые начнутся завтра. Уже, – он посмотрел на часы, – через четырнадцать часов. Похоже, что они хотят от нас уступок вместо того, чтобы уступить нам. Они испытывают ещё большую ярость по поводу нашего признания Тайваня, чем мы полагали.

– Ничего не поделаешь, – заметил Райан.

– Джек, я согласен с твоими чувствами, но давай не будем слишком высокомерными, когда речь заходит об их позиции, – предложил Фоули.

– Ты начинаешь рассуждать, как Скотт, – сказал президент.

– Ну и что? Если тебе нужен в Лэнгли человек, который во всем будет с тобой соглашаться, ты сделал неправильный выбор, – возразил директор ЦРУ.

– Ладно, Эд, ты прав, – признался Джек. – Продолжай.

– Джек, нам нужно предупредить Ратледжа о том, что КНР не понравится его позиция. Они вряд ли согласятся пойти на значительные уступки в области торговли.

– Ну что ж, Соединённые Штаты Америки тоже не пойдут на уступки, – сказал Райан, обращаясь к своему директору Центрального разведывательного управления. – И теперь мы снова возвращаемся к тому, что им нужны наши деньги больше, чем нам – их товары.

– А не может быть, что всё это подстроено? Я имею в виду эту информацию, – спросил вице-президент Джексон.

– Ты хочешь сказать, что они используют этот источник в качестве канала для передачи дезинформации? – спросила Мэри Патриция Фоули. – По моей оценке, вероятность этого практически равняется нулю. Так близко к нулю, как только может быть в реальном мире.

– МП, почему ты так уверена? – спросил президент Райан.

– Не могу ответить на этот вопрос здесь, но я уверена, – ответила Мэри Пэт, поставив мужа в неловкое положение, как заметил Райан. В разведывательном сообществе редко случается, когда кто-то проявляет такую уверенность, но Эд всегда был осторожным человеком, а Мэри-Пэт склонна рисковать. Она относилась к своим агентам, как мать к детям, Райан восхищался её лояльностью, даже когда приходилось напоминать себе, что это не всегда реалистично.

– Эд? – спросил Райан, чтобы окончательно убедиться.

– В этом я полностью согласен с Мэри. Я считаю этот источник покрытым золотом и с медным дном[49]49
  Gold-plated and copper-bottomed (англ.) – в современном русском языке эквивалент этому – словечко «железно», что означает полную уверенность.


[Закрыть].

– Значит, этот документ представляет точку зрения их правительства? – спросил Джексон.

Фоули удивил вице-президента, энергично покачав головой.

– Нет, это означает точку зрения Чанг Хан Сана. Он является важным и влиятельным министром, но он не говорит от имени правительства как такового. Обратите внимание, что в тексте нет упоминания об официальных должностях собеседников. Возможно, Чанг представляет точку зрения, причём весьма влиятельную, в их Политбюро. Но там есть и умеренные люди, о позиции которых ничего не говорится в этом документе.

– Понял, – сказал Райан, двигаясь в кресле. – Но тогда почему вы тратите наше время на обсуждение этого документа?

– Чанг очень близок к их министру обороны – более того, у него решающий голос при рассмотрении вопроса о национальной безопасности. Если он расширяет своё влияние на политику в области торговли, у нас возникает проблема, и нашей делегации нужно заранее знать об этом при ведении торговых переговоров, – ответил директор ЦРУ.

* * *

– Ну и что? – устало спросила Минг. Ей так не хотелось одеваться и уходить, и это означало, что ей не удастся как следует выспаться.

– Тебе нужно прийти в офис пораньше и загрузить это в компьютер Чаи. Это новая система программного обеспечения, шесть-точка-восемь-точка-один, вроде той, которая загружена в твой компьютер. – Вообще-то самая новая система, работающая в реальном времени, была 6.3.2, так что пройдёт по крайней мере год, прежде чем действительно понадобится нанести новый файл поверх этого файла, стерев, таким образом, все записанное ранее.

– Почему ты заставляешь меня сделать это?

– Разве тебе не всё равно, бау-бей? – спросил Номури.

Она заколебалась на мгновение, обдумывая его вопрос, и от секундного колебания сердце американского шпиона похолодело.

– Нет, полагаю, мне действительно всё равно.

– Мне нужно вручить тебе новые вещи, – прошептал Номури, обнимая девушку.

– Какие? – спросила она. Все предыдущие подарки заслуживали внимания.

– Это будет сюрприз, причём очень хороший, – пообещал он.

Её тёмные глаза сверкнули от предвкушения. Номури помог ей надеть эту ужасную куртку. Одевать её оказалось совсем не так приятно, как раздевать, но это было необходимо. Через мгновение он поцеловал Минг на прощание и смотрел, как девушка уходит. Потом вернулся к компьютеру, чтобы сообщить patsbakery@brownienet. com о том, что ему удалось достать ещё один рецепт и он надеется, что блюдо, изготовленное по этому рецепту, будет очень вкусным.

Глава 22
Стол и рецепт

– Господин министр, такая встреча доставляет мне большое удовольствие, – произнёс Клифф Ратледж своим самым дружеским дипломатическим голосом, обмениваясь рукопожатием. Ратледж был рад, что КНР приняла западный обычай – он так и не научился протоколу поочерёдных поклонов.

На церемонии открытия торговых переговоров присутствовал Карл Хитч, посол США в Китайской Народной Республике. Он был профессиональным дипломатом и всегда предпочитал службу за границей работе в Туманном Болоте. Руководство ежедневными дипломатическими отношениями не было таким уж интересным делом, но здесь оно требовало твёрдой руки. Хитч владел ею, и, судя по всему, его уважали в дипломатическом сообществе, что шло только на пользу.

Для Марка Ганта все это было внове. Зал производил впечатление, он походил на зал заседаний крупной корпорации, целью которого было поддерживать хорошее настроение у членов совета управляющих, вроде членов Мессе Гранде – средневекового венецианского Совета. Высокий потолок, стены, обтянутые материей, в данном случае красным шёлком, разумеется, с канделябрами из гранёного хрусталя и полированной бронзы. Создавалось впечатление, что ползаешь внутри сердца кита. Перед каждым участником переговоров стоял крошечный стаканчик с мао-таем, но его предупредили, что на вкус этот крепкий китайский напиток напоминает ароматную жидкость для зажигалок.

– Вы впервые в Пекине? – спросил его один из младших чиновников, принимающих участие в переговорах.

Гант повернулся и посмотрел на низенького китайца.

– Да, впервые.

– Слишком рано для первых впечатлений?

– Да, но этот зал выглядит потрясающе… с другой стороны, шёлк – тот материал, который имеет длинную историю и так важен в истории Китая, – продолжал Гант, пытаясь понять, говорит он как дипломат или просто неуклюже.

– Это верно, да, – согласился китаец с улыбкой и кивком, причём ни то ни другое ничего не говорило американцу, разве что он понял, что китаец экономит на зубной пасте и зубных щётках и вскоре его ждёт неприятная встреча с дантистом.

– Я много слышал об императорском собрании предметов искусства.

– Вы увидите его, – пообещал собеседник. – Это часть официальной программы.

– Отлично. Помимо моих обязанностей, мне нравится быть туристом.

– Надеюсь, что вы найдёте нас гостеприимными хозяевами, – пообещал чиновник. Гант пытался понять, что последует дальше. Вдруг этот улыбающийся кланяющийся карлик упадёт на колени и предложит ему сеанс орального секса? Впрочем, дипломатия была для Ганта совершенно новой областью. Вокруг не стояли интересующиеся инвестициями банкиры, которые, в общем, были вежливыми акулами. Они угощают тебя вкусной едой и хорошими винами, перед тем как пристроиться поудобнее и попытаться откусить твой член. Зато они никогда не скрывали, что являются акулами. А вот что на уме у этих людей?

Их вежливость и заботливость были новым явлением для Ганта, но он вспомнил инструктаж перед отъездом в Пекин и решил, что гостеприимство является вступлением к исключительно враждебному заседанию, когда они приступят к делу. Если взвесить оба эти события – происходящее сейчас и ожидаемое скоро – то американцам придётся весьма туго.

– Значит, вы не из американского Государственного департамента? – спросил китайский чиновник.

– Нет. Я служу в Министерстве финансов. Работаю непосредственно под руководством министра Уинстона.

– Ага, тогда вы специализируетесь в области торговли?

Значит, маленького ублюдка уже проинструктировали… Впрочем, этого следовало ожидать. На таком уровне никто не действует на свой страх и риск. Каждый получил самый подробный инструктаж. Все члены китайской делегации наверняка ознакомились с досье американцев. Члены американской делегации, дипломаты из Государственного департамента, сделали то же самое. Это не относилось к Ганту, потому что он не был, по сути дела, игроком как таковым. Ему сказали лишь то, что нужно знать. Это давало ему преимущество перед приставленным к нему китайцем. Он не был сотрудником Государственного департамента, следовательно, не должен рассматриваться как важное лицо. Зато он был личным представителем высокопоставленного американского чиновника, входит во внутренний круг его приближённых, и это делает его очень важным. Не исключено даже, что он личный советник этого Ратледжа – а по китайским правилам это может означать, что именно он будет фактически вести переговоры вместо номинального главного дипломата, потому что китайцы часто так и поступали. Ганту пришло в голову, что он может изрядно запутать их представления об иерархии в составе американской делегации… но как это сделать?

– О да, я всю жизнь был капиталистом, – сказал Гант, решив создать у этого китайца впечатление о себе как о богатом американском бизнесмене и говорить с ним как с человеческим существом, а не как с коммунистическим дипломатом. – Так же как министр Уинстон, да и как наш президент, понимаете?

– Но мне говорили, что он по профессии разведчик?

Пришёл момент воткнуть занозу сомнения:

– Полагаю, отчасти это соответствует действительности, но его сердце всегда принадлежало бизнесу. Когда он уйдёт с правительственной службы, Джек вместе с Джорджем займутся бизнесом, и они захватят весь мир. – «Это почти правда», – подумал Гант, вспомнив, что самая лучшая ложь всегда близка к правде.

– А вы работали несколько лет с министром финансов Уинстоном. – Это был не вопрос, а скорее констатация факта, заметил Гант. Какой дать ответ? Что они в действительности знают о нем… или он является «тёмной лошадкой» для китайских коммунистов? Если дело обстоит именно так, то можно попробовать повернуть ситуацию в свою пользу…

Мягкая многозначительная улыбка.

– Да, конечно. Мы с Джорджем сделали немало денег в совместных операциях на бирже. Когда Джек пригласил его занять пост министра финансов, Джордж попросил меня присоединиться к нему и оказать помощь в формировании правительственной политики. Особенно это касалось налоговой политики. Там раньше был полный беспорядок, и Джордж поручил мне заняться этим. Представляете себе, не исключено, что мы сумеем все это упорядочить. Похоже, что конгресс сделает то, чего мы хотим от него, и это совсем неплохо, мы заставим этих идиотов исполнить наше поручение, – заметил Гант, намеренно глядя на искусно вырезанное украшение из слоновой кости на деревянном шкафчике, стоящем у стены. Какой-то ремесленник с острым ножом потратил массу времени, чтобы создать такое произведение искусства… Итак, мистер Китаец, теперь я выгляжу для тебя достаточно важным? Одно можно сказать об этом китайском парне – из него вышел бы отличный игрок в покер. Его глаза не выражали ничего, совсем ничего. Гант снова посмотрел на китайца. – Извините меня, я слишком разговорился.

Чиновник улыбнулся.

– В такое время это случается. Почему, по вашему мнению, все хотят немного выпить? – Насмешка в его взгляде заставила Ганта подумать: а кто, собственно, ведёт этот разговор?..

– Да, наверно, – неуверенно заметил Гант и пошёл дальше, сопровождаемый младшим – а он действительно младший? – чиновником.

Тем временем Ратледж пытался выяснить, известно ли китайской стороне о том, какие инструкции он получил. В средства массовой информации просочилось несколько намёков, но Адлер так искусно организовал эту утечку, что даже внимательный наблюдатель – а посол КНР в Вашингтоне был одним из них – не мог понять, кто организовал утечку и с какой целью. Администрация Райана использовала прессу с большим искусством, вероятно потому, подумал Ратледж, что министры кабинета руководствовались указаниями главы администрации Арни ван Дамма, очень опытного политического специалиста. В новом кабинете не было обычного набора входящих и уходящих политических деятелей, которые нуждались в поддержке прессы для укрепления намеченных ими целей. Райан выбирал главным образом людей, совсем не имеющих собственных целей, что являлось далеко не простым достижением, особенно потому что большинство были компетентными специалистами и хотели, как и сам Райан, покинуть Вашингтон, сохранив свою добродетель, и вернуться к обычной жизни, как только закончится их непродолжительный срок служения стране. Профессиональный дипломат даже не представлял себе, что можно так радикально изменить правительство его страны. По мнению Ратледжа, заслуга в этом принадлежит безумному японскому пилоту, сумевшему уничтожить так много представителей официального Вашингтона одним отчаянным поступком.

В этот момент в зале появился Ху Кун Пяо со своей официальной свитой. Ху был Генеральным секретарём Коммунистической партии КНР и Председателем Политбюро, хотя в средствах массовой информации его называли «премьером». Этот термин неправильно применялся в отношении к Ху, но его приняли даже в дипломатической среде. Ему был семьдесят один год, и он относился ко второму поколению китайских вождей. Участники Великого похода давно умерли, хотя было несколько высокопоставленных чиновников, утверждавших, что принимали участие в нём. Однако проверка цифр показала, что если они и были участниками Великого похода, то провели все время, прильнув к соскам своих матерей и нельзя воспринимать их слова всерьёз. Нет, современное поколение китайских политических лидеров состояло из сыновей или племянников первоначальных вождей, их вырастили и воспитали в обстановке привилегий и относительного комфорта. Тем не менее они никогда не упускали из вида, что их место в жизни является шатким и ненадёжным. С одной стороны, были и другие дети бывших политических вождей, стремящиеся занять посты более высокие, чем те, которые занимали их родители. С этой целью они стали более преданными католиками, чем местный коммунистический папа. Они высоко поднимали маленькие красные книжки, подражая взрослым во время Культурной революции, а до этого закрывали рты и держали открытыми уши во время мертворождённой и жестокой кампании «Сотни Цветов» в конце пятидесятых годов, когда засветили массу интеллектуалов, которые пытались укрыться в течение первого десятилетия маоистского правления. Их убедили выйти из укрытия заявления самого Мао, якобы поддерживающего либеральные идеи, которые они так безрассудно провозгласили. В результате они только положили свои шеи на плаху в ожидании топора, опустившегося через несколько лет во время зверской и человеконенавистнической Культурной революции.

Современные члены Политбюро уцелели в результате двух путей спасения. Во-первых, их оберегали отцы и тот ранг, который относился к отпрыскам столь высокопоставленных родителей. Кроме того, их тщательно обучили тому, что они могут говорить и что говорить не следует. В ходе всей Культурной революции они проявляли максимальную осторожность, громко заявляя, что Китаю нужны идеи председателя Мао и что остальные идеи, может быть, интересные в узком интеллектуальном смысле, представляют опасность, потому что отвлекают рабочих и крестьян от единственно верного пути, начертанного председателем Мао. Так что когда опустился топор, который сжимали руки молодёжи, не расстававшейся с маленькими красными книжками, они оказались в авангарде тех, кто высоко нёс книжки с изречениями Мао и демонстрировали их всем остальным. Вот так большинство детей высокопоставленных отцов избежало гибели, хотя, разумеется, кое-кто и был принесён в жертву. Однако все умные приспособленцы остались в живых и теперь заседали в составе Политбюро. Это был жестокий дарвинистский процесс выживания сильнейших, и все они прошли через него, проявив немного больше ума и находчивости по сравнению с теми, кто окружал их. Теперь, на вершине власти, завоёванной их умом и осторожностью, наступило время, когда они могут наслаждаться плодами своих усилий.

Новое поколение вождей воспринимало коммунизм с такой же преданностью и верой, с какой другие люди верят в бога, потому что они больше ничему не научились и не воспользовались своей интеллектуальной ловкостью, чтобы направиться на поиски другой веры или даже пробовать искать ответы на многие вопросы, ответы, которые не дал им марксизм. Их вера была скорее верой смирения и покорности, чем проявлением энтузиазма. Получив воспитание в пределах, чётко очерченных идеологическими границами, они не пытались покинуть эти пределы, поскольку боялись того, что могут обнаружить, зайдя за невидимую идеологическую черту. В течение последних двадцати лет им пришлось позволить капитализму пустить корни внутри их собственной страны, поскольку стране были необходимы деньги, чтобы вырасти в более мощное государство, чем Корейская Народно-Демократическая Республика со своими обанкротившимися идеями «чучхе». Китай испытал убийственный голод в 1960 году и извлёк важные уроки. С другой стороны, китайцы использовали голод как исходную точку для Культурной революции, извлекая, таким образом, политический капитал из результатов катастрофы, вызванной их собственными «усилиями».

Они хотели превратить свою страну в великое государство. Вообще-то они уже считали Китай великим государством, но соглашались с тем, что другие страны ещё не признают его таким. Тогда они взялись за поиски методов, направленных на то, чтобы исправить это ошибочное представление, которого так глупо придерживался остальной мир. Для этого им были нужны деньги, деньги означали развитие промышленности, а для этого они нуждались в капиталистах. Китай пришёл к этому выводу раньше глупого Советского Союза, расположенного к северу и западу от него. В результате Советский Союз распался, а Китайская Народная Республика уцелела.

По крайней мере, им так казалось. Они бросали взгляд за границы Китая, когда им приходила в голову такая мысль, и смотрели на мир, который, думали они, им понятен.

Они чувствовали превосходство над этим миром, причём чувство превосходства основывалось, не более и не менее, на цвете их кожи и языке, на котором они говорили.

Идеология имела всего лишь второстепенное значение в этой оценке собственной важности; amour propre исходит изнутри. Они ожидали, что окружающий мир признает их главенство, и прошедшие годы почти не изменили их точку зрения.

Но в этом они пали жертвой собственных иллюзий. Генри Киссинджер приехал в Китай в 1971 году по поручению президента Ричарда Никсона не для того, чтобы установить нормальные отношения с этой самой населённой страной в мире, как было объявлено в средствах массовой информации, а скорее чтобы использовать КНР в качестве дубинки, с помощью которой принудить к повиновению Советский Союз. По сути дела Никсон положил начало такому продолжительному процессу, что он рассматривался как выходящий за пределы западных возможностей – он больше походил на то, что, по мнению западных стран, могли придумать только сами китайцы. С подобными идеями люди просто демонстрируют те или иные этнические предубеждения. Типичный глава тоталитарного государства слишком эгоистичен, чтобы задумываться над тем, что случится после того, как он умрёт, а люди во всем мире живут примерно одинаковое количество лет. По этой простой причине все они думают о программах, которые могут быть закончены в течение их жизни, может быть, спустя несколько лет после кончины, потому что, приходя к власти, они разрушают статуи предшественников, а такие люди не лелеют особых иллюзий о судьбе собственных памятников. Лишь чувствуя приближение смерти, они оглядываются назад и оценивают то, чего им удалось добиться. Недаром Мао уныло заметил в разговоре с Киссинджером, что всё, что он сделал, это несколько улучшил жизнь крестьян, живущих в нескольких милях от Пекина.

Однако люди в этом церемониальном зале были ещё не так близки к смерти, чтобы думать таким образом. Они являлись повелителями своей страны. Они создавали правила, которым следовали другие. Их слово было законом. Их капризы выполнялись со сказочной быстротой. У них было все, чего мог пожелать человек. Но самое главное, они владели властью. Эта огромная и древняя страна управлялась их желаниями. Их коммунистическая идеология являлась всего лишь магией, определявшей форму, в которую облекались их желания, правила игры, на которые все они согласились в прошлые годы. Главной была власть. Они могли казнить или миловать простым росчерком пера – или, более реалистично, продиктованным словом, записанным личным секретарём для передачи исполнителю, нажимающему на спусковой крючок.

Ху был средним человеком во всех отношениях – рост, вес, цвет глаз, лицо… и интеллект, по мнению некоторых. Ратледж прочитал все это в своих инструктивных документах. Подлинная власть находилась где-то ещё. Ху являлся всего лишь номинальным главой государства, выбранным отчасти из-за своей внешности; его способности произносить речи, несомненно; а также его готовности выдвигать время от времени чужие идеи на Политбюро, чтобы имитировать единогласие. Как актёрам Голливуда, от него не требовалось быть умным, чтобы играть роль умного.

– Товарищ премьер, – приветствовал его Ратледж, протягивая руку, которую пожал китайский руководитель.

– Мистер Ратледж, – ответил Ху на более или менее разборчивом английском языке. Рядом находился переводчик, для перевода более сложных мыслей. – Добро пожаловать в Пекин.

– Это большая честь для меня, и мне доставляет огромное удовольствие снова посетить вашу древнюю страну, – сказал американский дипломат, «демонстрируя должное уважение и смирение», – подумал китайский лидер.

– Мне всегда приятно приветствовать у нас хорошего друга, – продолжал Ху, в точности как его проинструктировали. Ратледж приезжал в Китай и раньше в своей официальной должности дипломата, но ещё ни разу не возглавлял американскую делегацию. Китайский министр иностранных дел знал его как высокопоставленного сотрудника Государственного департамента, который вскарабкался по лестнице своей бюрократии, как делали и в Китае, – это простой мастер своего дела, но поднявшийся довольно высоко. Председатель Политбюро поднял свой стакан. – Я пью за успешные и дружественные переговоры.

Ратледж улыбнулся и поднял свой стакан.

– Как и я, сэр.

Камеры засняли это. Представители средств массовой информации тоже расхаживали по залу. Операторы вели главным образом съёмку того, что они называли кадрами обстановки, как это делает дилетант со своей дешёвой видеокамерой. На кадрах будет виден зал с искусственного расстояния, для того чтобы зрители могли увидеть цвета, с несколькими снимками крупным планом кресел и диванов, на которые никто не должен садиться, крупные планы основных участников со стаканами в руках, приятно улыбающихся друг другу. Цель такой съёмки заключалась в том, чтобы показать телезрителям атмосферу на большом формальном и не слишком радостном приёме. Настоящие новости, связанные с открытием переговоров, будут передаваться людьми вроде Барри Вайса и другими «говорящими головами», которые расскажут телезрителям о том, что нельзя показать на телекадрах.

Затем репортаж поступит в вашингтонскую студию CNN недалеко от Юнион Стейшн, где другие говорящие головы будут обсуждать, что просочилось или не просочилось к ним, после этого примут решение, руководствуясь своей дальновидностью и «мудростью», что следует показать Соединённым Штатам Америки. Президент Райан увидит все это за завтраком, одновременно читая газеты и набор вырезок из различных газет под названием «Ранняя птичка», составленный правительственным агентством.

Во время завтрака Джек Райан будет делать собственные краткие замечания для своей жены, которые станут предметом обсуждения с её коллегами в больнице Джонса Хопкинса. Те, возможно, обсудят их внутри своих семей, откуда они не пойдут дальше.

Таким образом, мысли президента часто оставались тайной.

Официальный приём закончился в положенное время, и американцы поехали обратно в посольство в своих официальных автомобилях.

– Итак, что вы можете сказать мне для общей ориентировки? – спросил Барри у Ратледжа.

– Вообще-то немного, – ответил заместитель Государственного секретаря по вопросам внешней политики. – Мы выслушаем их, потом они выслушают нас, и затем работа пойдёт дальше.

– Они хотят получить статус страны наибольшего благоприятствования. Им это удастся?

– Не я решаю такие вопросы, Барри, и ты хорошо это знаешь. – Ратледж слишком устал после столь продолжительного перелёта и смены такого количества часовых поясов, чтобы вести важный разговор. Он не мог позволить себе говорить при таких обстоятельствах, и надеялся, что Вайс это знает. Репортёр знал и давил на дипломата именно по этой причине.

– Тогда о чём будут вестись переговоры?

– Совершенно ясно, что мы хотим, чтобы китайцы предоставили нам более широкий доступ к их рынкам. Кроме того, обсудим некоторые вопросы, такие как нарушения патентного права и закона об интеллектуальной собственности, на которые жалуются американские бизнесмены.

– Проблема компьютеров «Делл»?

Ратледж кивнул.

– Да, эта тоже. – Он широко зевнул. – Извини, Барри. Такой продолжительный перелёт… ты знаешь, как я себя чувствую.

– Я был на том же самолёте, – напомнил Барри Вайс.

– Ну, может быть, ты легче переносишь такие перелёты, – заметил Ратледж. – Давай отложим этот разговор на день-другой, а?

– Если вы так считаете, – согласился репортёр CNN. Ему не нравился этот высокомерный сукин сын, но он был источником информации, а Вайс занимался информационным бизнесом. Как бы то ни было, но поездка оказалась короткой. Официальная делегация осталась в посольстве, а сотрудники службы новостей вернулись на посольских автомобилях в свои отели.

Посольство могло разместить всех членов официальной делегации у себя, главным образом чтобы их разговоры не были записаны «жучками» Министерства государственной безопасности, которые находились в каждом номере всех отелей Пекина.

Нельзя сказать, что комнаты в посольстве были роскошными, хотя для Ратледжа нашлась весьма комфортабельная комната. В этом протокол подвёл Марка Ганта, но у него тоже была удобная кровать в его маленькой комнате, а туалет и душевую ему пришлось делить с соседом. Вместо этого он отыскал ванную комнату и принял горячую ванну, после чего проглотил таблетку снотворного, которую получил от врача, сопровождавшего делегацию. Предполагалось, что он проспит целых восемь часов, что позволит ему к утру согласовать свои биологические часы с местным временем. Затем будет большой рабочий завтрак, похожий на тот, который получают астронавты перед стартом «шаттла», и являющийся такой же американской традицией, как звёздно-полосатый флаг над Фортом МакГенри.