Текст книги "Кремлевский кардинал"

Иного выхода нет – он должен преследовать мужчину, придется рискнуть. В конце концов он был опытным офицером-оперативником и сделал все, чтобы заметить сигнал, означающий, что он мешает работе. Сотрудники «Двойки» могут выругать его, но Борис знал, что руководство Первого главного управления придет на выручку. Все, решение принято, и даже боль в груди отступила. И все-таки нужно установить с мужчиной визуальный контакт. Майор начал проталкиваться через толпу, слыша ругань и недовольное ворчание, и натолкнулся, наконец, на группу рабочих, которые что-то обсуждали. Борис вытянул шею, пытаясь увидеть... Вот он, все еще на платформе и смотрит направо. Грохот приближающегося поезда вызвал у Бориса вздох облегчения.

Он стоял на перроне, стараясь не смотреть на преследуемого, услышал, как с шипеньем открылись двери поезда, затем шум выходящих пассажиров и шарканье ног входящих в вагон.

Борис повернулся, наконец, и, к своему ужасу, увидел, что вагон полон! Седой мужчина был внутри, а двери забиты людьми, пытающимися протиснуться дальше. Офицер КГБ побежал к соседней двери и успел вскочить в вагон, прежде чем двери закрылись. Несмотря на эту удачу, Борис понял, что привлек, наверно, к себе внимание, но теперь было уже поздно. Поезд начал набирать скорость, и он принялся проталкиваться вперед. Пассажиры не могли не заметить его странное поведение. Он увидел, что кто-то поправил шляпу, а несколько человек перевернули страницы газет – любой из этих жестов мог быть сигналом, предостерегающим об опасности.

Один из жестов действительно предостерегал курьера об опасности. Эд Фоули уже отворачивался в сторону, поправив очки правой рукой в перчатке, сжимавшей перчатку с левой руки. Связник тут же взглянул вперед и начал обдумывать маневр ухода. Фоули рассчитывал собственные движения. Связник прежде всего избавится от кассеты, вытащив пленку из цилиндрика и подвергнув ее воздействию света. После этого он выбросит кассету в ближайшую урну. Насколько Эд помнил, такое случалось дважды, и в обоих случаях курьеру удавалось избежать ареста. Связники хорошо подготовлены и знают, как поступать, сказал себе он. «Кардинала» предупредят о неудаче, он заснимет еще одну кассету и... но такого еще никогда не происходило за время пребывания Фоули в Москве, и сейчас ему понадобилось напряжение всех внутренних сил, чтобы сохранить бесстрастное выражение лица – Связник неподвижно застыл на месте. Он сошел на следующей станции. В конце концов он не сделал ничего необычного, ничего такого, что могло бы показаться со стороны необычным. Он скажет, что нашел этот странный предмет – вы говорите, что это кассета с пленкой, товарищ? – с высовывающейся из него пластиковой лентой на полу вагона и подобрал, чтобы выбросить в урну, разве не нужно следить за чистотой в метро? Опустив руку в карман, мужчина пытался вытащить пленку из кассеты. Тот, кто производил съемку, всегда оставлял торчащими несколько миллиметров, чтобы можно было выдернуть пленку и засветить. По крайней мере так ему говорили при инструктаже. Но кассета была скользкой, и он никак не мог схватиться за край пленки. Поезд остановился, и связник вышел на перрон. Он не знал, кто следит за ним. Ему было известно лишь одно – он получил сигнал об опасности, передача отменяется, и в соответствии с этим сигналом он обязан уничтожить пленку. Однако никогда раньше ему не приходилось делать этого – Мужчина старался не смотреть по сторонам, вместе со всей толпой, направляясь к выходу. Что касается Фоули, он даже не смотрел в окно вагона. Напряжение было почти сверхчеловеческим, но он заставил себя сохранять спокойствие, больше всего опасаясь подвергнуть опасности жизнь связного.

Курьер стоял сейчас на ступеньке движущегося вверх эскалатора. Еще несколько секунд, и он окажется на улице. Там он найдет переулок, чтобы засветить пленку, и решетку канализации, куда бросит кассету вместе с сигаретой, которую только что сунул в рот. Всего лишь одно ловкое движение – и, даже если его арестуют после этого, не окажется никаких улик, а его объяснение, которое он повторял ежедневно и помнил наизусть, может сбить КГБ с толку. Теперь его шпионская карьера закончилась, в этом он отдавал себе отчет и даже изумился охватившей его волне облегчения, словно погрузился в теплую ванну.

Холодный воздух послужил напоминанием о реальности, но солнце уже вставало, и небо было поразительно голубым и чистым. Он повернул направо и пошел к узкому переулку в половине квартала от метро, а также, канализационной решетке, которой он воспользуется. К этому моменту сигарета будет уже выкурена – это еще один трюк, в котором он практиковался. Теперь нужно только вытянуть пленку из кассеты и засветить ее на солнце... Черт побери. Мужчина снял вторую перчатку и потер руки, затем зацепил край пленки ногтями. Наконец-то! Он смял вытянутую пленку, сунул кассету обратно в карман и...

– Одну минуту, товарищ. – Карие глаза окликнувшего были настороже, и крепкая рука стиснула кисть связного, все еще держащего кассету в кармане. Его другая рука была опущена в карман пальто. – Покажите, что вы держите в руке.

– Что вам от меня нужно? – негодующе произнес курьер. – В чем дело?

Правая рука незнакомца шевельнулась в кармане.

– Я – человек, который застрелит вас прямо на улице, если вы откажитесь показать, что держите в руке. Меня зовут Борис Чурбанов, и я майор КГБ. – Чурбанов тут же понял, что его звание скоро изменится. Глядя на выражение лица седого мужчины, можно было предположить, что Борис вот-вот станет полковником.

Через десять минут Фоули сидел у себя в кабинете. Он послал одного из своих людей – женщину – проверить сигнал, гласящий, что связной успешно отделался от кассеты. Он все еще надеялся, что его страхи оказались напрасными, что он проявил излишнюю осторожность и мужчина, поспешно вскочивший в вагон, всего лишь обычный служащий, боящийся опоздать на работу. Но... но лицо этого мужчины выглядело лицом профессионала. Фоули не мог сказать почему, но теперь он не сомневался. Он положил руки на стол и несколько минут смотрел на них, обдумывая ситуацию.

В чем причина ошибки? – спросил он себя. И в этом он тоже получил хорошую подготовку, его научили анализировать свои действия шаг за шагом, стараться найти недостатки, ошибки... Может быть, за ним следили? Да, конечно, часто он замечал за собой слежку подобно всем американцам, работающим в посольстве. Обычно на хвост ему садился мужчина, которого он мысленно окрестил Джорджем. Но Джордж появлялся не слишком часто. Русские ни в чем не подозревали Фоули – в этом он был уверен. Эта мысль тут же застряла у него в голове. Когда занимаешься разведывательной деятельностью, уверенность в чем угодно – самый верный путь к катастрофе. Вот почему он никогда не нарушал профессиональных привычек, никогда не отступал от процедур, усвоенных им во время подготовки в Кэмп-Пири, что на реке Йорк в Виргинии, и общепринятых тогда во всем мире.

Ну что ж. Следующее, что ему надлежало сделать, было предопределено. Фоули прошел в центр связи и послал телекс в Туманную Долину. Этот телекс, впрочем, был адресован в почтовый ящик, куда поступали сообщения, всегда говорящие о чем-то экстраординарном. Не прошло и минуты после получения его в Вашингтоне, как дежурный офицер выехал из Лэнгли в Госдепартамент за текстом. Формулировка телекса звучала невинно – в отличие от содержания: «НЕПРИЯТНОСТИ ПО КАНАЛУ „КАРДИНАЛ“. ПОЛНАЯ ИНФОРМАЦИЯ СЛЕДУЕТ».

Его отвезли не на площадь Дзержинского. Штаб-квартира Комитета госбезопасности, в течение столь длительного времени служившая тюрьмой, местом заключения и пыток для всех, кто попадал сюда, превратилась теперь исключительно в служебное здание, поскольку, в полном соответствии с законом Паркинсона, управление расширялось до тех пор, пока не заняло все свободное место. Теперь допросы проводились в Лефортовской тюрьме, за квартал от кинотеатра «Спутник». Места там было достаточно.

Он сидел в комнате один. Меблировкой служили стол и три стула. Связному и в голову не пришло оказать сопротивление, и даже сейчас он не понял, что если бы бросился бежать или попробовал сопротивляться арестовавшему его мужчине, то мог бы скрыться и остаться на свободе. Дело не в том, что у майора Чурбанова был пистолет – на самом деле оружия у него не было, – но просто русские, не знающие, что такое свобода, часто не представляют себе, что за нее можно активно бороться. Связной увидел конец жизни и воспринял это с фатализмом. Он не был лишен чувства страха, но боялся лишь того, что предстояло. Разве можно бороться с судьбой, сказал он себе,

– Итак, Чурбанов, что у вас произошло? – задал вопрос капитан Второго главного управления КГБ, офицер лет тридцати.

– Поручите кому-нибудь проявить вот это, – майор передал ему кассету. – По моему мнению, этот человек – связник. – Чурбанов описал, что он видел и как поступил. Он не сказал капитану, что сам перемотал пленку обратно в кассету. – Я заметил его чисто случайно, – закончил он свой рассказ.

– Я даже не подозревал, что сотрудники ПГУ знают, как это делается, товарищ майор. Здорово вы его скрутили!

– Сначала я испугался, что по ошибке прервал одну из ваших операций, и потому...

– В этом случае вы сейчас все уже поняли бы. Необходимо составить полный отчет о случившемся. Пройдите с сержантом, он проводит вас к стенографистке. А я пока вызову группу, которая выслушает вас и задаст все необходимые вопросы. На это потребуется время. Если хотите, можете позвонить жене.

– Прежде всего пленка, – настаивал Чурбанов.

– Да, конечно. Я сам отнесу ее в лабораторию. Идите с сержантом, я подойду к вам через десять минут.

Лаборатория находилась в противоположном крыле тюрьмы. У Второго главного управления имелся там небольшой отдел, потому что «Двойка» вела в Лефортово немало дел. Капитан пришел туда в удачный момент: все задания были уже выполнены и обработка пленки началась немедленно. Ожидая, когда проявят пленку, капитан позвонил своему полковнику. Пока невозможно было разобраться в том, что удалось раскопать майору из ПГУ, но казалось почти несомненным, что это связано со шпионажем, а подобные случаи всегда считались исключительно важными. Капитан покачал головой. Подумать только, старый боевой конь и к тому же бывший оперативник натолкнулся на такое.

– Все, готово. – Техник вышел из фотолаборатории. Он проявил пленку и сделал один отпечаток, он был все еще влажный. Техник вернул капитану проявленную пленку в кассете, уложенной в маленький конверт из плотной бумаги. – Пленка была засвечена и затем снова перемотана в кассету. Мне удалось спасти лишь часть одного кадра. Очень интересно, но я не имею представления, о чем там идет речь.

– А остальное?

– Ничего нельзя сделать. После того как светочувствительный слой экспонирован при дневном свете, изображения, содержавшиеся на нем, полностью уничтожены.

Капитан тем временем смотрел на увеличенный отпечаток единственного частично сохранившегося кадра. Это была какая-то диаграмма с заглавием печатными буквами. Слова в верхней части диаграммы гласили: "Комплекс I объекта «Яркая звезда», а еще одна надпись «Лазерная антенна». Капитан выругался и выбежал из комнаты.

Когда он вернулся, майор Чурбанов пил чай с группой, ведущей допрос. Атмосфера была дружеской. Теперь она станет совсем сердечной.

– Товарищ майор, возможно, вам удалось обнаружить что-то исключительной важности, – произнес капитан.

– Служу Советскому Союзу, – ответил майор звучным голосом. Это был идеальный ответ – именно так рекомендовала отвечать партия. Не исключено, что ему удастся из майоров сразу стать полковником, минуя промежуточное звание подполковника...

– Ну-ка покажите, – протянул руку начальник группы расследования, полковник по званию, и внимательно осмотрел единственный отпечаток. – Это все?

– Остальная пленка засвечена.

Полковник хмыкнул. Это затруднит работу, но не составляет непреодолимых трудностей. Диаграммы будет достаточно, чтобы опознать объект, где бы он ни находился. Судя по аккуратности, диаграмму чертила женщина, и скорее всего молодая. Полковник задумался, повернувшись к окну.

– Эту информацию нужно передать на самый верх, и как можно быстрее. Я ничего не знаю про упомянутый здесь объект, но он, должно быть, является совершенно секретным. Вы, товарищи, начинайте беседу с майором, а мне нужно кое-кому позвонить. Капитан, отнесите кассету в лабораторию для снятия отпечатков пальцев...

– Товарищ полковник, я касался ее голыми руками, – произнес Чурбанов извиняющимся голосом.

– Тут нет вашей вины, товарищ майор, ваша бдительность заслуживает высшей похвалы, – великодушно отозвался полковник. – И все-таки проверьте отпечатки пальцев.

– Как быть со шпионом? – спросил капитан. – Кто будет его допрашивать?

– Для этого нам понадобится опытный специалист. Я знаю такого. – Полковник встал. – Я позвоню ему.

За ним следили несколько пар глаз, оценивая его лицо, интеллектуальный потенциал, решительность, способность выдержать допрос. Связной по-прежнему сидел один в комнате. У него забрали, разумеется, шнурки от ботинок, пояс, сигареты и все остальное, что он мог использовать как оружие против себя или в качестве успокоительного средства. Он не в состоянии был определить, сколько времени, а отсутствие никотина заставляло его нервничать все больше. Оглядевшись по сторонам, он увидел зеркало – вообще-то оно было зеркалом лишь с одной стороны, с другой являлось слегка затемненным стеклом, – но связной этого не знал. Комната была полностью изолирована от внешних звуков, чтобы лишить его возможности мерять время даже шагами людей, что проходили снаружи. Несколько раз он чувствовал жалобы голодного желудка, но хранил полное молчание. Наконец дверь открылась.

Мужчина, вошедший в комнату, был в превосходно сшитом гражданском костюме. Ему было лет сорок. В руке он держал несколько листов бумаги. Мужчина обошел стол, не глядя на связного, пока не сел. Когда он, наконец, поднял глаза на арестованного, его взгляд был равнодушным, словно он рассматривал в зоопарке заморского зверя. Связной попытался ответить ему таким же бесстрастным взглядом, но потерпел неудачу. Следователь уже знал, что его задача окажется не из трудных. После пятнадцати лет допросов он научился определять это с первого взгляда.

– У вас есть выбор, – произнес следователь после минутного молчания. Голос его не был жестким, всего лишь равнодушным. – Приговор может оказаться очень строгим или, наоборот, мягким – все зависит от вас. Вы предали Родину. Не буду говорить, как поступают с предателями. Если хотите жить, то расскажете мне сегодня, сейчас, все, что вам известно. Если же откажетесь, мы узнаем все равно, но тогда вы умрете. Говорите сегодня, и мы сохраним вам жизнь.

– Вы все равно убьете меня.

– Нет. Если вы пойдете нам навстречу, окажете содействие – сегодня – в худшем случае вас приговорят к длительному сроку тюремного заключения в лагере особого режима. Не исключено, что мы прибегнем к вашей помощи, чтобы арестовать и других шпионов. Тогда вас будут содержать в лагере обычного режима и срок заключения станет короче – Но, чтобы добиться этого, вы должны помочь нам сегодня. Сейчас я объясню, почему это так важно для нас. Если вы вернетесь к нормальной жизни немедленно, те, на кого вы работаете, могут не заметить, что вы были под арестом, и продолжат пользоваться вашими услугами. В результате вы поможете нам арестовать их за шпионаж против Советского Союза. Вам придется выступать в суде в качестве свидетеля обвинения, и государство отнесется к вам со снисхождением. Кроме того, для государства полезно публично продемонстрировать милосердие. Но, чтобы такое произошло, чтобы вы могли спасти свою жизнь и доказали, что раскаиваетесь в совершенных вами преступлениях, вы должны начать сотрудничать с нами сегодня. – Голос следователя стих и стал еще мягче.

Товарищ, мне не доставляет никакого удовольствия причинять боль людям, но, если потребуется, я отдам такой приказ без малейших колебаний. Вы не сможете противостоять нам. Это выше человеческих сил. Неважно, насколько вы мужественны, ваше тело имеет свои пределы. И мое тоже. Тело каждого человека не в состоянии противостоять методам допроса. Это всего лишь вопрос времени. Но вы должны понять, что время имеет для нас значение лишь в течение нескольких следующих часов. После этого в нашем распоряжении окажется неограниченное время. Человек с молотком в состоянии сокрушить самый твердый камень. Избавьте себя от боли, товарищ. Спасите свою жизнь, – закончил следователь, глядя в глаза связного одновременно печально и решительно.

Следователь понял, что одержал победу. Это сразу видно по глазам. Непокорные, стойкие не отводят взгляд. Они смотрят тебе прямо в глаза или, чаще, на стену над твоей головой, а вот особенно смелые, приняв окончательное решение, устремляют взгляд в какую-то одну точку и словно набираются от этого сил. Этот же вел себя по-другому. Его взгляд пробежал по комнате, словно пытаясь найти выход и не находя его. Но ведь следователь с самого начала не считал его твердым орешком. Может быть, еще один жест...

– Не хотите закурить? – Следователь достал из кармана пачку сигарет и вытряхнул одну на стол.

Связной протянул руку и взял ее, подняв тем самым флаг капитуляции.

10. Оценка ущерба

– Итак, что нам известно? – спросил судья Мур.

В Лэнгли было чуть больше шести утра, рассвет еще не наступил, и панорама, открывающаяся за окнами, соответствовала мрачному настроению директора ЦРУ и двух его заместителей.

– Кто-то следил за курьером номер четыре, – ответил Риттер. Заместитель директора ЦРУ по оперативной работе перелистал лежащие перед ним документы. – Фоули успел заметить слежку и подал сигнал, отменяющий проведение операции, перед самым моментом передачи. Судя по всему, гэбист не видел его лица и пошел за агентом. Фоули утверждает, что гэбист выглядел неуклюжим – это показалось ему странным, но он решил положиться на свой инстинкт – в прошлом это всегда его выручало. Вернувшись к себе, он послал сотрудника проверить сигнал, говорящий, что агенту удалось отделаться от слежки, но сигнала не было. Придется исходить из того, что агент провален и кассета в руках контрразведки, по крайней мере пока не поступят иные сведения. Фоули прервал этот – канал связи. «Кардиналу» сообщили, чтобы он никогда не пользовался тем связным, которому передал кассету. Сейчас я собираюсь приказать Эду, чтобы он информировал «Кардинала» о том, что переданные им сведения всего лишь затерялись в пути, не стоит беспокоить его сигналом тревоги.

– Но почему? – спросил адмирал Грир, и на этот вопрос ответил директор ЦРУ:

– Дело в том, что кассета содержала исключительно важную информацию, Джеймс. Если мы подадим знак тревоги, он может... черт побери, да ведь мы сами сказали ему, если случится нечто подобное, уничтожить все, что может изобличить его. А вдруг он потом не сможет восстановить уничтоженную информацию? Она так нужна нам.

– И к тому же русским понадобится приложить немало усилий, чтобы выйти на его след, – продолжил Риттер. – Я отдам приказ Фоули, и он попросит «Кардинала» восстановить информацию, содержавшуюся на кассете, и переслать ее нам. А затем пусть «Кардинал» уходит из России раз и навсегда. Он расплатился с нами и заслужил награду. Как только получим информацию, тут же пошлем экстренный сигнал и, если нам повезет, напугаем его так, что он захочет уехать.

– Как мы собираемся вывезти его? – спросил судья Мур.

– Морем, северным путем, – ответил заместитель директора по оперативной работе.

– Ты как думаешь, Джеймс? – обратился к заместителю по разведке судья Мур.

– Разумное решение. Понадобится время на подготовку, дней десять-четырнадцать.

– Тогда принимайся за работу прямо сегодня. Свяжись с Пентагоном и запроси их. Потребуй, чтобы они дали нам хорошего офицера.

– Да, конечно, – согласился адмирал и улыбнулся. – Я знаю, о ком просить.

– Хорошо, я пошлю туда нашего человека. На этот раз им будет мистер Кларк, – сказал Риттер, и присутствующие согласно кивнули. Кларк снискал себе легендарную репутацию в оперативном управлении. Если был хоть какой-нибудь шанс добиться успеха, даже самый малый, посылали мистера Кларка.

– Хорошо, отправьте шифровку Фоули, – заключил судья Мур. – Я сообщу об этом президенту. – Судя по выражению лица, ничего приятного директор ЦРУ от предстоящего разговора не ожидал.

– Ни один агент не может действовать вечно. «Кардинал» раза в три превзошел самые смелые ожидания, – покачал головой Риттер. – Упомяни и это в разговоре с президентом.

– Обязательно. Ну, господа, за работу.

Адмирал Грир немедленно пошел к себе в кабинет. Еще не было семи, когда он позвонил в Пентагон, в управление заместителя начальника морских операций, ведавшего подводными боевыми действиями. Первым вопросом после того, как он сообщил свое имя и должность, было:

– Где сейчас «Даллас»?

Капитан первого ранга Манкузо тоже был уже на службе. Его последнее плавание на подводной лодке «Даллас» начнется через пять часов. На высшей точке прилива она выйдет в море. В кормовой части лодки механики уже приводили в действие ядерный реактор. Пока помощник занимался подготовкой, капитан первого ранга еще раз просматривал план предстоящего задания. В последний раз он поведет свой корабль на север. Этот термин в американском и британском военно-морском флоте означал Баренцево море, район базирования советского флота. Оказавшись там, корабль приступит к тому, что в военно-морском флоте официально именовалось «океанографическими исследованиями» – в случае с «Далласом» это значило, что подводная лодка проведет как можно больше времени, преследуя советские подводные ракетоносцы. Нелегкая задача, но Манкузо умело справлялся с ней и даже однажды сумел взглянуть на русский ракетоносец ближе всех других американских подлодок. Разумеется, он не говорил об этом ни с кем, даже со шкиперами подлодок. Его второй орден «За безупречную службу», которым он был награжден за эту операцию, был засекреченным, и Манкуэо не носил его; и хотя о награждении этим орденом упоминалось в конфиденциальном разделе его досье, текст самого приказа отсутствовал. Но все это осталось в прошлом, а Манкузо был человеком, постоянно заглядывающим в будущее. Если уж предстояло совершить заключительное плавание, пусть это будет на север. Зазвонил телефон.

– Командир слушает, – произнес он, сняв трубку.

– Барт, говорит Майк Уильямсон, – послышался голос командующего Второй группы подводных лодок. – Зайди ко мне, прямо сейчас.

– Иду, сэр. – Манкузо положил трубку, полный удивления. Минуту спустя он поднялся по трапу, сошел с лодки и направился по асфальтовой набережной реки к ждавшему его автомобилю адмирала. Еще через четыре минуты он вошел в кабинет командующего Второй группы.

– Поступил приказ, меняющий твое задание, – заявил контрадмирал Уильямсон, как только закрылась дверь кабинета.

– А что случилось?

– Твой «Даллас» перебрасывается с максимальной скоростью в Фаслейн. Там тебя встретят. Это все, что мне известно, но приказ поступил из Управления начальника морских операций через командующего подводными силами Атлантического флота всего за тридцать секунд. – Никаких других объяснений от Уильямсона не требовалось. Сомневаться не приходилось: предстояло выполнить какое-то сложное и опасное задание. «Далласу» часто приходилось выполнять такие задания. Правда, подобные приказы поступали к Манкузо, но ведь он, в конце концов, , и представлял собой «Даллас».

– Моя гидролокационная группа недостаточно сильна, – произнес капитан первого ранга. – У меня хорошие молодые матросы, но главный старшина, руководитель группы, сейчас в госпитале. Если задание особенно опасное...

– Кто тебе нужен? – спросил адмирал Уильямсон, и Манкузо ответил на его вопрос. – О'кей, я сейчас же займусь этим. Тебе понадобится пять суток хода до Шотландии, и за это время я что-нибудь придумаю. Гони свою лодку полным ходом, Барт.

– Будет исполнено, сэр. – Манкузо вышел из кабинета. Подробности операции он узнает после прибытия в Фаслейн.

– Как чувствуешь себя, русский? – спросил Лучник.

Капитану было лучше. В течение двух предыдущих дней он не сомневался, что умрет. Теперь появилась слабая надежда. Неизвестно, была она напрасной или нет, но раньше такой надежды – даже ее слабого проблеска – не возникало. Чуркин подумал, а вдруг в его жизни наступит будущее, и тут же понял, что именно этого ему и следует бояться. Страх. Он совсем забыл о нем. За короткий отрезок времени он дважды смотрел в лицо смерти. Один раз это произошло в падающем горящем самолете, обрушившемся на землю, и тогда капитан понял, что наступил момент смерти; затем он выплыл из ее объятий и увидел, как над ним склонился афганский бандит с ножом в руке, понял, что смерть вернулась снова, и вдруг она замерла и исчезла. Почему? Этот бандит, афганец со странным взглядом, одновременно жестоким и мягким, безжалостным и полным сострадания, оставил ему жизнь. Почему? Теперь у Чуркина было время и силы, чтобы задать этот вопрос, но они не отвечали на него.

Чуркин чувствовал, что его на чем-то везут, он лежит на какой-то стальной поверхности. Может быть, в кузове грузовика? Нет, над головой была какая-то плоская крыша, тоже сделанная из стали – Где я? Снаружи, по-видимому, темно. Через амбразуры не было видно света – ну конечно, он внутри бронированной машины пехоты! Откуда эта БМП у бандитов? Где они сумели...

Его везут в Пакистан! Там его передадут... американцам? И едва возникшая надежда снова превратилась в отчаяние. Он закашлялся, и изо рта хлынула свежая кровь.

Что касается самого Лучника, он чувствовал себя превосходно. Его группа встретилась с другой, направлявшейся в Пакистан на двух советских боевых машинах пехоты БТР-60, и встретившиеся им моджахеды с радостью согласились погрузить на бэтээры раненых из его группы. Лучник был хорошо известен среди партизан, и иметь в составе отряда ракетчика с американскими «Стингерами» для зашиты от нападения с воздуха – вдруг из-за хребта покажутся русские вертолеты – было совсем неплохо. Правда, опасность нападения русских была невелика. Ночи стали длинными, погода резко ухудшилась, и моджахеды двигались со скоростью пятнадцать километров по равнине и не меньше пяти там, где попадались скалистые места. Уже через час они окажутся у границы, и этот участок был занят моджахедами. Партизаны начали успокаиваться. Скоро они могут провести неделю в относительной безопасности, а американцы, как всегда, щедро заплатят за привезенные ими советские приборы и документы. На этот раз у них были приборы ночного видения, которыми водитель БТР-60 пользовался, пробираясь ночью по горным дорогам. За это моджахеды могут получить от американцев ракеты, мины, несколько пулеметов и медикаменты.

Для афганских партизан события развивались благоприятно, Говорили даже, что русские могут принять решение о выводе войск. Теперь они больше не стремились к ведению наземных боевых действий против моджахедов. Русские пользовались своими пехотными подразделениями лишь для того, чтобы установить контакт с афганцами, и тут же вызывали вертолеты для атак с воздуха и артиллерию. Если не считать несколько особенно отчаянных групп русских десантников и подразделений спецназа, которые вызывали страх и ненависть у афганцев, моджахеды считали, что сумели достичь морального превосходства на поле боя – что объяснялось, разумеется, их борьбой за святое дело. Некоторые афганские командиры даже вели разговоры о военной победе над русскими, и эти чувства передались рядовым воинам. В конце концов, им хотелось чего-то иного, кроме продолжения священной войны против русских.

Оба БТР-60 достигли границы в полночь. Дальше ехать было проще. Дорога, ведущая в глубь Пакистана, охранялась афганскими бойцами. Водители бронетранспортеров увеличили скорость и даже испытывали удовольствие, управляя мощными машинами. Еще через три часа они въехали в Мирам-Шах. Лучник первым сошел с бронетранспортера, наблюдая за тем, как из него выносят русского капитана и раненых моджахедов.

Эмилио Ортиз уже ждал его с яблочным соком. Увидев, что Лучник несет русского офицера, он остолбенел от удивления.

– Мой друг, кого вы на этот раз привезли мне?

– Он тяжело ранен, но вот кто он. – И Лучник передал сотруднику ЦРУ погон капитана и кейс, который раньше был прикован к руке русского офицера наручником. – Этот портфель был у него с собой.

– Черт побери! – выпалил Ортиз по-английски. Он увидел запекшуюся кровь у рта русского офицера и понял, что физическое состояние пленного внушает серьезные опасения, но... какой улов! Понадобилась еще минута, пока американец шел следом за капитаном, которого нес в полевой госпиталь афганский ракетчик, и в голову сотрудника ЦРУ пришел вопрос: а что делать с раненым русским, черт побери?

Персонал полевого госпиталя и здесь состоял главным образом из французских медиков, среди которых было несколько итальянцев и шведов. Ортиз был знаком со многими и подозревал, что некоторые из них регулярно информируют DGSE – французскую внешнюю разведку. Но самое главное заключалось в том, что это были отличные врачи и медицинские сестры. Афганцы тоже знали об этом и защищали их, словно пророков самого Аллаха. Хирург, ведущий операции после предварительной обработки раненых, положил русского на операционный стол третьим. Медсестра помогала ему, и Лучник ушел, оставив Абдула следить за происходящим. Он потратил на русского офицера столько сил, привез его издалека совсем не для того, чтобы капитана умертвили на операционном столе. Он и Ортиз отошли в сторону, чтобы поговорить.

– Я слышал, что произошло в Газни, – сказал сотрудник ЦРУ.

– Такова воля Аллаха. Что касается русского – у него дома умер сын. Я не мог убить его. Может быть, в тот день у меня не было сил больше убивать. – Лучник тяжело вздохнул. – Вам пригодится этот русский?

– Документы в его кейсе очень важные. – Ортиз уже перелистал секретные материалы. – Мой друг, ты даже не знаешь, что тебе удалось совершить. А теперь поговорим о двух прошедших неделях-

Лучник рассказал Ортизу о событиях двух последних недель до заката. Он достал свой дневник и говорил обо всем подробно, освещая все детали, и замолкал лишь тогда, когда Ортиз менял кассету в магнитофоне.

– Вы видели на небе луч света, верно?

– Да... он показался мне очень странным, – ответил Лучник, потирая глаза.

– Офицер, которого вы привезли сюда, вылетал на самолете в то место, откуда показался луч. Вот план объекта.