Текст книги "Кровь, пот и чашка чая. Реальные истории из машины скорой помощи"

Всего одна рана

Первая ночь за целую вечность, когда на улицах Восточного Лондона относительно тихо: всего одно ранение, и то пациенту в ягодицу…

Однако пока взрослые маются от похмелья, за дело взялись дети: первые два вчерашних вызова были к мальчишкам (8 и 10 лет), попавшим под машины. Первый случай оказался «классическим»: ребенок бросился наперерез фургону с мороженым. Ничего серьезного, только перелом правой лодыжки. Но как только мы определили его в больницу, пришлось ехать к следующему ребенку, который тоже перебегал дорогу перед машиной (уже без мороженого) и сломал левую лодыжку.

Добавляем сюда взрослого с гипервентиляцией, 14-летнего подростка с аллергией и пьяницу с переломом лучевой кости и получаем достаточно неплохую ночную смену.

Один вызов был серьезный: к пациенту, у которого в поезде случился инсульт. Сам инсульт оказался не такой большой проблемой, как извлечение мужчины из вагона: самостоятельно передвигаться он не мог, но оказывал нам сопротивление, пользуясь непарализованной половиной тела. Промежутки между сиденьями в поезде слишком узкие, чтобы там могло проехать инвалидное кресло; мужчина был крупный и тяжелый, и нам пришлось под локти (довольно неуважительным образом) волочь его к дверям и дальше, на платформу. В здание станции вела высокая лестница, а единственный лифт находился на противоположной стороне платформы. Нам показалось небезопасным поднимать мужчину по ступенькам из-за его веса и агрессивности. Тут меня посетило озарение: если дождаться местного поезда, можно будет пронести больного через него на другую платформу. Мы спешно доставили его в больницу с пульсом 40 ударов в минуту (при норме 60–100).

Когда позднее я оказался в той же больнице, то зашел его проведать: к мужчине уже вернулась речь, и сознание начало проясняться. Его везли на компьютерную томографию, поэтому можно было надеяться на благополучное выздоровление…

Есть еще кое-что в моей работе, что очень мне нравится: иногда приходится проявлять сообразительность. Не представляю, где в офисе она могла бы мне пригодиться.

Точное попадание

За годы работы в медицине я накрепко усвоил один факт: когда поднимаете с кровати очень пожилых дам с деменцией, они частенько пытаются схватить вас за яйца.

А потом сжимают…

Это больно!

Клянусь, чем глубже старческое слабоумие, тем выше точность и сильнее захват.

Поэтому, ради всего святого…

Не отпускайте их резко!

Это еще больней…

Этнический наряд

Когда я приехал в клинику сдавать анализ на ВИЧ, меня направили к «советнику по здоровью», как теперь следует называть консультанта. Я, как читатель успел заметить, человек довольно простой и прагматичный: уже через несколько часов после возможного заражения я был в курсе риска передачи инфекции, профилактических мер и количества смертей от электротравмы (1 на 5000) и огнестрельных ранений в Америке (1 на 2500). Поэтому, честно говоря, в консультировании абсолютно не нуждался.

Сам я во время работы медбратом проходил курс по консультированию, но он только укрепил меня во мнении, что все консультанты – хипстеры, пытающиеся доказать свою «значимость».

Консультант засыпала меня вопросами о том, что я буду делать, если у меня найдут ВИЧ (ответ: смирюсь, что уж), и посоветовала никому не рассказывать об анализах, если я не собираюсь потом оглашать результат (ответ: любой и так это может узнать, если прочтет у меня на сайте). Дальше последовали еще разговоры: слишком скучные, чтобы цитировать их здесь.

Больше всего меня поразило даже не то, что в «комнате для консультаций» стояли единственные на всю больницу удобные кресла, а сари (это такое индийское платье), в которое нарядилась консультировавшая меня дама. Вроде бы ничего особенного, но консультант была даже «белее» меня. Я привык видеть «белых» женщин в разных мусульманских нарядах – тут вопрос религии, – но сари, насколько мне известно, имеет отношение не к религии, а к культуре. Такое впечатление, что в своем «толерантном, мультикультурном, предоставляющим всем равные возможности» мире она всячески стремилась продемонстрировать антирасизм. Это неплохо с учетом того, что я, например, отношусь у нас на станции к 20 %-му меньшинству. Никаких проблем, мы же в Ньюэме… тут кого только нет… но я что-то сомневаюсь, что она произведет на выходцев из Азии неизгладимое впечатление, нарядившись в индийский костюм.

Может, мне стоит явиться на работу с ритуальным чехлом на пенисе, как папуасу?

Результаты анализа на ВИЧ будут готовы к 28-му…

Я приложил все усилия, чтобы мой пост не прозвучал расистски, и ни в коем случае не хотел никого оскорбить. Нет какой-то «расы», которую я особенно ненавижу: я терпеть не могу их все.

«Ненавидеть всех» – это отличная жизненная философия.

Маленькие победы

Второй вызов за день был к пожилой женщине, предположительно мертвой. Соседи вызвали полицию, а полиция позвонила нам. Обычно на таких вызовах мы взламываем дверь, что нередко заканчивается травмой (у меня), и только для того, чтобы обнаружить за ней хладный труп.

Мы добрались до дома и были встречены соседями, которые провели нас на задний двор: заглянув через окно, мы увидели в кресле старушку, очень бледную, неподвижную… и явно мертвую.

И тут же отскочили, перепуганные: покойница сделала вдох!

Она дышала примерно шесть раз в минуту, и жить ей определенно оставалось недолго. Я поспешил к передней двери и выбил ее (одним ударом, чего мне никогда раньше не удавалось). Мы с напарником поспешно загрузили пациентку в наш фургон, решили, что нет смысла проводить на месте реанимационные мероприятия, начали делать ей искусственное дыхание с помощью мешка и подключили к мониторам сердечных ритмов и пульса (тот был сильный и равномерный).

В больнице нас уже ждали, так как мы уведомили о своем приезде. Перевозка пациентки заняла не больше 2 минут, и сразу по прибытии реанимационная команда взялась за дело: интубация, искусственная вентиляция, катетер в вену и анализы крови. Медсестра вызвала родственников пациентки, врачи составили план лечения. Я ушел из отделения, уверенный в том, что женщина получает все необходимое.

Мы убрали в своей скорой и пополнили запас медикаментов, а потом отправились на следующий вызов; каждый раз, заезжая в больницу, я заглядывал в реанимацию проверить, как дела у той пациентки. Ей собирались сделать компьютерную томографию головы и перевести в палату интенсивной терапии. Прибыли члены семьи, и после короткого обсуждения было решено ограничиться паллиативом (то есть обеспечить ей отсутствие боли и не делать никаких инвазивных процедур, чтобы пациентка умерла спокойно). Верное решение, на мой взгляд: после такого продолжительного кислородного голодания она все равно бы долго не прожила, потому что мозг ее наверняка серьезно пострадал.

Я давно не испытывал к пациентам такого сочувствия, как к той старушке, но почему-то она действительно была мне небезразлична, и не только из-за моей слабости к «хрупким пожилым дамам». Поправиться она не могла, но мы все равно надеялись. Она боролась за жизнь, возможно, всю предыдущую ночь. Благодаря нашему вмешательству и действиям персонала больницы она умерла не в одиночестве, а семья получила возможность проститься с ней.

Маленькая победа, но иногда это все, что нам остается.

«Грузим и едем»?

Вчера нас вызвали к мужчине 27 лет, диабетику, впавшему в кому. Ехать было каких-то 4–5 миль, но движение в Ньюэме по субботам – это сплошная катастрофа, к тому же один переулок, по которому мы обычно срезаем путь, оказался закрыт из-за дорожных работ. Мы потратили на дорогу 14 минут, потом вскарабкались на пятый этаж, а оказавшись в квартире, сразу услышали истерические рыдания. Наверное, я уже говорил, что этот знак обычно указывает на большие неприятности.

Протиснувшись мимо большого дивана, мы вошли в спальню, где обнаружили спасателя, который качал пациенту в легкие воздух с помощью специального мешка. Мужчина неподвижно лежал на полу. Рядом с ним, сидя на постели, безутешно рыдала девушка: как выяснилось позднее, его невеста. Мы подключили пациента к сердечным мониторам и обнаружили синусовый ритм. Встав рядом с ним на колени, я проверил пульс – удар, удар, удар… потом перерыв на 10 секунд. Одновременно я расспрашивал девушку: больной – инсулинозависимый диабетик, который, похоже, пропустил несколько уколов. Утром он стал как-то странно суетиться, а потом рухнул на пол. Все произошло после их ссоры.

С синусовым ритмом на мониторе пациент находился в состоянии «электрической активности сердца без пульса», а при таком состоянии применять дефибриллятор нельзя, так что я взялся за реанимационные мероприятия. Изо рта у него брызнула кровавая слюна, прямо мне на лицо, но в этот раз на лоб, а не в рот (не хотелось бы, чтобы это стало традицией).

После одного круга первичных реанимационных мер (3 минуты спустя) пульс появился снова, а у пациента начались судороги и мышечный спазм. Глюкометр показал «ВЫСОКИЙ» сахар в крови (то есть показатель переваливал за 32 ммоль/л при норме от 4 до 7). Я сразу подумал о диабетическом кетоацидозе, состоянии, которое развивается при избыточном уровне глюкозы в крови и грозит остановкой сердца. Мы мало чем могли помочь пациенту на месте, так как он нуждался в лечении, которое оказывают только в больницах.

Решив его «грузить и ехать», мы с напарником притащили в квартиру инвалидное кресло, на себе проволокли мужчину через двери, проход к которым загораживал диван, и усадили. В это момент я почувствовал у себя на ноге струйку мочи и увидел, что пациент побледнел как мел. Снова проверил пульс: опять остановка сердца.

Надо было решать: снова браться за реанимацию, чтобы еще раз запустить сердце, которое тут же остановится, или тащить его в скорую, подвергая кислородному голоданию, и везти в больницу, где устранят причину остановки сердца?

Я решил, что лучше ехать: если пульс и вернется, то только на короткое время, и тут ничего не поделаешь, пока не упадет сахар в крови. Тащить пациента по лестнице было крайне тяжело: у меня спину сводило, пока мы его волокли вниз с пятого этажа по крутым ступеням, а потом еще 100 метров катили по тротуару до машины. Загрузив мужчину и его невесту в скорую, мы, снова по пробкам, повезли его в ближайшую больницу. Десять минут я делал ему искусственное дыхание и непрямой массаж сердца, пока напарник пробивался через поток машин, тормозил и разгонялся, перестраивался, выезжал на встречную полосу, в общем, делал все, что в его силах.

Все это время сердечный ритм пациента оставался «асистолическим», то есть сердце вообще не билось. Сотрудник службы спасения до нашего приезда качал ему воздух мешком, а я в остальное время проводил реанимационные мероприятия, так что мы сделали все возможное, чтобы сохранить ему жизнь. По дороге его невеста рассказала, что у него уже останавливалось сердце, когда он перестал колоть себе инсулин, но в тот раз он, как вы понимаете, выжил.

У дверей больницы нас встретила «кардиологическая команда», состоящая из опытных врачей. Они тут же набросились на пациента, пытаясь поставить в вену катетер, провести интубацию и начать диагностику. Однако их главный, похоже, совсем не слушал, что мы ему говорили. Позднее мне сказали, что он очень спешил, чтобы уложиться в отведенный временной интервал. Первое, что он сказал: «пациент кусает дыхательную трубку», – то есть предположил, что никакой остановки сердца нет. Все потому, что не услышал, как я ему рассказывал о предыдущих судорогах. Персонал больницы сам проверил пульс и был очень удивлен, когда тот нашелся (в стрессовых ситуациях врачи часто ощущают собственный пульс, а не пульс пациента). Только спустя некоторое время мне удалось по-настоящему передать дела их команде, то есть добиться, чтобы меня выслушали.

Кардиологическая бригада трудилась над мужчиной больше часа. Анализ крови показал, что уровень калия у него в крови просто заоблачный – 7,5. Вероятно, это и стало причиной остановки сердца. Выяснилось, что у пациента отказали почки, а высокий калий и сахар в крови означали, что в организме нарушились биохимические процессы, отчего и началась кома.

Через час врачи констатировали смерть.

Невеста была в отчаянии; родителям мужчины пришлось бы ехать 170 миль до больницы, поэтому пришлось сообщить им о смерти сына по телефону. Тяжело даже думать о том, как они добирались после этого в Лондон. Невеста убедила себя, что это ее вина, дескать мужчину убила их ссора, и ей следовало заметить симптомы высокого сахара прежде, чем те стали фатальными. И мы, и персонал больницы пытались ее утешить, говорили, что она ни в чем не виновата. Но что скажут ей родители жениха?

Я много думал о том, выжил бы пациент или нет, задержись мы у него дома? Принял ли я верное решение с учетом того, что его предстояло долго тащить по лестнице? Если бы он жил в доме, а не в квартире, это повысило бы его шансы? Умер ли он потому, что был «нерадивым молодым диабетиком» и плохо следил за собственным лечением? Между прочим, за две недели до смерти он допустил передозировку инсулина…

Это было неудачное стечение обстоятельств: мы ехали на вызов вдвое дольше, чем положено, в квартиру оказалось сложно попасть, еще сложнее – вытащить оттуда пациента, и поездка до больницы тоже затянулась. Все могло пройти куда лучше. Да, мужчина все равно мог умереть, но у нас на душе было бы спокойнее. После того вызова мы с напарником были заметно подавлены. Две смерти за последние пару дней, одна – «победа», вторая – тяжелая утрата. Сегодня у меня выходной, так что постараюсь расслабиться и набраться сил для новой ночной смены завтра.

Вопрос к моим читателям-медикам: что бы вы предпочли в подобной ситуации – «остаться и рискнуть» или «грузить и ехать»?

Я получил несколько ответов на этот вопрос, когда опубликовал его в блоге, и больше всего мне понравился такой: «Грузить и оживлять по дороге». Нет смысла рисковать на месте с пациентом, которому необходимо немедленно в больницу.

Осталось недолго…

На данный момент я немного не в себе: по какой-то причине ночные смены плохо на мне сказываются. Думаю, все дело в том, что в пятницу будет готов мой анализ крови на ВИЧ; как и предполагалось, в предыдущие 3 месяца (долго, однако!) я совсем не волновался, но сейчас, когда результаты на подходе, мысль о них сильно тревожит меня. Уверен, что анализы отрицательные, тем не менее я уже начал набрасывать два поста: для отрицательного ответа и для положительного.

В любом случае, уверен, что выпью бокальчик-другой после того, как получу результат.

Пока я не очень понимаю, как мне его передадут. Администратор клиники не уверена, что их система CMC-оповещения уже действует; подозреваю, что в пятницу задержусь на станции после ночной смены, пешком доберусь до клиники и в девять утра попрошу огласить результаты мне лично. Жестоко будет заставить меня ждать до конца выходных.

…наверное, так и произойдет… если, конечно, они не потеряли пробирку… или не случилось еще что-нибудь катастрофическое…

За прошлую смену мне запомнился только один вызов, так называемый «багровый плюс» (то есть вызов к пациенту, который мертв уже некоторое время, и мы ничем не можем ему помочь). Умерла 85-летняя женщина, в этот момент ее держал за руку муж, с которым они прожили почти 70 лет. Ситуация очень печальная: он пытался крепиться, но, боюсь, дальше последовал срыв. К счастью, сын уже ехал к нему.

Поэтому, дорогие читатели, следующий пост в этом блоге (если, конечно, у меня не откажут ноги и руки), появится после того, как я получу свой анализ на ВИЧ; сейчас я не в том состоянии, чтобы написать что-то удобочитаемое (думаю, вы уже это заметили). Надеюсь, этот пост я напишу в пятницу… но вообще я верю в закон подлости… так что до встречи в понедельник.

Отрицательный

Да, заголовок говорит сам за себя: тест на ВИЧ отрицательный, на сифилис отрицательный и на гепатит отрицательный.

Нет смысла описывать, какое облегчение я испытал, поэтому лучше промолчу.

Последние 20 часов я провел без сна, сначала на работе, потом в зале ожидания клиники; так что собираюсь погрузиться в заслуженный глубокий и сладкий сон.

Спокойной ночи. Подробности расскажу, когда проснусь…

Пост опубликован в 11 часов 13 минут утра по местному времени.

Продолжение

Итак… Я выспался и теперь могу писать более внятно.

Для начала: спасибо всем, кто меня поддержал, как в комментариях, так и в личных сообщениях по электронной почте. Я очень вам признателен. Теперь придется искать какую-нибудь другую причину, чтобы умереть.

Завтра мы с братом пойдем в паб выпить, впервые за последние 3 месяца, и я даже рассчитываю на последующее похмелье.

Ждать результатов анализа в клинике пришлось всего 45 минут: я с трудом удерживался от сна, но в то же время усталость помогла мне справиться с эмоциями. «Консультация» продлилась не более 15 секунд: меня пригласили в кабинет, предложили сесть, а потом консультант с бритой головой сообщил, что все в порядке. Не то чтобы на меня нахлынули чувства (вероятно, опять же, от переутомления), но потом я все-таки присел возле больницы на камень, позвонил маме и брату, отправил СМС напарнику и выдохнул с облегчением.

(Напарник в ответ написал, что пора мне взяться за дело и увеличить население Ньюэма, но пока я к этому еще не приступил…)

Выпивка или травка?

Прошлой ночью я плохо спал – в сумме не больше полутора часов, – так что прошу считать это оправданием моим бессвязным мыслям. Никаких реальных причин для бессонницы у меня нет, это просто последствия чередования смен, когда организм выкидывает белый флаг и ты мучаешься от отсутствия сна и постоянной усталости.

Прошлая смена была неплохой: первый вызов (около 16 часов) – к 80-летнему старику, свалившемуся на улице. До нас туда уже добрались не только спасатели и полиция, но и наш дежурный врач, проявивший интерес к этому случаю. Оказалось, что старик – русский, он алкоголик и на самом деле ему 50 лет. Он просто решил прилечь в парке и проспаться. Представляя, как он удивился, проснувшись в окружении трех полицейских и четырех медработников из разных служб. Он оказался довольно приятным парнем, но не говорил ни слова по-английски, поэтому мы на всякий случай погрузили его в машину и повезли в больницу в Ньюэме. Добравшись туда (напоминаю, около 17 часов) мы узнали, что и перед нами, и после скорые доставили в больницу пьяных. К счастью для нашего пациента в больнице нашлась русская медсестра, которая смогла переводить: выяснилось, что он просто перепил и не нуждается ни в какой помощи, так что может отправляться домой. Меня всегда впечатляет, когда люди говорят на иностранных языках: двое общаются между собой с помощью какой-то тарабарщины, однако прекрасно понимают, о чем идет речь, и это очень забавно.

Пока мы везли русского джентльмена в больницу, я заметил у дороги еще шестерых пьяных: и это только в пределах прямой видимости. Алкоголь и алкоголизм – серьезная проблема современного общества. В некоторые смены мы только и ездим на вызовы, так или иначе имеющие отношение к выпивке. Она виновна в большинстве драк; те, кто часто звонит в скорую (порой до шести раз в день), обычно оказываются алкоголиками, и количество «падений» на улицах, спровоцированных спиртным, просто огромно.

Мое личное мнение (которое Лондонская служба скорой помощи ни в коем случае не поддерживает) состоит в запрете на алкоголь и легализации марихуаны. Это значительно снизило бы нагрузку на нас, по моим подсчетам, на 60–70 %. И кроме того, ни разу человек, перебравший с травкой, не пытался на меня напасть. Любители марихуаны не склонны к насилию, обращаться с ними куда проще, и они редко устраивают скандалы. Конечно, тут есть отложенный риск для здоровья, да и те, кто плотно подсел на травку, впустую тратят свою жизнь, но то же самое можно сказать об алкоголиках.

В редких случаях когда нас вызывают к пациенту, употреблявшему траву, обычно выясняется, что это его первый раз и он испытывает странное «головокружение». Все, что от нас требуется – это похлопать его по плечу и объяснить, что так и должно быть, после чего пациент, как правило, успокаивается и редко настаивает на поездке в больницу. Из-за того, что эффект интоксикации от марихуаны ограничивает ее употребление, передозировки случаются крайне редко, в отличие от алкоголя (после которого люди валятся с ног прямо на улице).

Правда, с травкой есть одна проблема – я вечно не знаю, как ее лучше называть, потому что на сленге существует слишком много вариантов: шмаль, план, зеленка, сканк и тому подобное. В то время как алкоголь – это всегда «выпивка».

А теперь еще наше правительство упростило доступ к алкоголю, увеличив часы его продажи… Да что ж такое!