Текст книги "Черное воскресенье"

Глава 2

Во время этих событий Майкл Лэндер занимался единственным делом, которое любил: он плыл на дирижабле фирмы Олдридж на высоте 800 футов над Ориндж Боул в Майами. Позади него в гондоле разместилась бригада с телевидения. Внизу, на переполненном стадионе, чемпионы мира «Дельфины Майами» вышибали дух из «Питтсбургских Металлургов».

Рев толпы почти заглушал треск рации над головой Лэндера. Зависнув над стадионом в жаркий день, он иногда испытывал ощущение, будто слышит запах толпы, а дирижабль, казалось, тянуло вверх горячим восходящим воздушным потоком, источаемым этими безмозглыми орущими телами. Было чувство, что поток этот грязный. Лэндер предпочитал полеты между городками. Тогда в дирижабле бывало чисто и спокойно.

Лэндер лишь изредка бросал взгляд вниз, на поле. В основном он следил за краем чаши стадиона и за воображаемой линией, которую провел от верхушки одного из флагштоков к горизонту. Это помогало держаться точно на высоте 800 футов.

Лэндер был превосходным летчиком и работал в очень трудной области воздухоплавания. Летать на дирижабле непросто. Почти нулевая «плавучесть» и огромная площадь поверхности – такой летательный аппарат окажется во власти ветров при неумелом управлении. Лэндер чувствовал ветер, как истый моряк, и обладал даром, каким обладают лишь лучшие воздухоплаватели – даром предвидения. Движения дирижабля цикличны, и Лэндер предсказывал их на два «хода» вперед, направляя громадного серого кита носом на ветер, подобно тому как рыба встает головой против течения, слегка опуская нос во время порывов и приподнимая в затишье. Тень от дирижабля накрывала половину поля. Когда в игре наступал перерыв, некоторые зрители смотрели вверх, а иные махали руками. Вид такой громады, подвешенной в прозрачном воздухе, завораживал их.

У Лэндера в мозгах был свой автопилот. Пока этот автопилот подсказывал, как удержать дирижабль на одном месте, Лэндер предавался размышлениям о Далии. О пушке на ее пояснице, о том, как приятно ощущать его ладонью. Об ее остреньких зубках. О вкусе меда и соли.

Он взглянул на часы. Далиа должна была вылететь из Бейрута домой час назад. Лэндер находил утешение лишь в двух предметах размышлений – Далии и воздухоплавании.

Его обезображенная шрамами левая рука мягко надавила на рычаг дросселя, потом он покрутил назад большое колесо набора высоты, расположенное рядом с креслом. Огромный воздушный корабль быстро пошел вверх. Лэндер заговорил в микрофон:

– Нора десять, ухожу от стадиона на круговой облет на высоте тысяча двести футов.

– Понятно, Нора десять, – бодро ответили с вышки в Майами.

Авиадиспетчеры и радиооператоры на башнях всегда любили болтать с пилотами дирижаблей и не лезли в карман за шуткой. Вообще у человека очень дружелюбное отношение к этой махине. Такое же, как, скажем, к медведю панде. Для миллионов американцев, видевших ее на спортивных состязаниях или ярмарках, дирижабль – это нечто громадное и доброе, медленно плывущий по небу приятель. Его почти всегда называют «слоном» или «китом». Никто ни разу не сказал про него «бомба».

Наконец матч завершился, и тень дирижабля (225 футов в длину) замелькала над многомиллионной вереницей машин, разъезжающихся от стадиона. Телеоператор и его помощник принайтовили свою аппаратуру и жевали бутерброды. Лэндеру частенько приходилось работать с ними.

Закатное солнце прочертило огненно-красную дорожку по воде. Дирижабль висел над заливом Бискейн. Потом Лэндер повернул на север и прошел в полусотне ярдов от пляжей Майами-Бич. Телевизионщики и бортовой механик пялились в бинокли на девушек в бикини. Кое-кто из купальщиков помахал рукой.

– Послушай, Майк! – заорал оператор Пирсон, уплетая бутерброд. – А Олдридж выпускает презервативы?

– Ага, – ответил через плечо Лэндер. – И их, и покрышки, и антиобледенители, и «дворники» для машин, и игрушки для ванн, и воздушные шарики, и нательные сумки.

– Тебе на этой работе презервативы бесплатно выдают?

– Еще бы! Один и сейчас на мне.

– А что такое «нательная сумка»?

– Просто большая резиновая сума, безразмерная. В ней темно. Дядя Сэм хранит в них презервативы. Увидишь такую где-нибудь, и сразу ясно, что он тут дурачился.

С Пирсоном можно будет договориться. Да и с любым другим из них.

Зимние вылеты дирижабля были редкостью. Обычно его ставили на прикол недалеко от Майами, в громадном ангаре, по сравнению с которым другие здания возле летного поля казались спичечными коробками. Каждую весну он летел на север со скоростью от 35 до 60 миль в час, в зависимости от ветра, делая остановки на ярмарках штата или во время бейсбольных матчей. Фирма Олдридж на зиму выделяла Лэндеру квартиру возле аэропорта Майами, но сегодня, загнав дирижабль в ангар и закрепив его, Лэндер сел на самолет, вылетавший в Ньюарк, и отправился к себе домой, в Лэйкхерст, штат Нью-Джерси. Неподалеку находилась и северная база дирижабля.

Когда Лэндера бросила жена, дом остался ему. В этот вечер в мастерской при гараже долго горел свет. Лэндер работал и ждал Далию. Он поставил на скамью жестянку и помешивал эпоксидную смолу, наполнявшую гараж резкой вонью. Рядом на полу лежала причудливая штуковина длиной в 18 футов. Это была опока, которую Лэндер соорудил из корпуса небольшой лодки, перевернув ее и разрезав вдоль по килю. Две половинки отстояли друг от друга на 18 футов и соединялись широкой дугой. При взгляде сверху опока напоминала громадную обтекаемую подкову. Лэндер мастерил ее несколько недель, трудясь в свободное от основной работы время. Теперь она была скользкой от смазки и совсем готовой. Тихонько насвистывая, Лэндер обкладывал опоку пропитанным смолой стекловолокном, заботливо разглаживая края. Когда эта оболочка затвердеет, он оторвет ее от опоки, и получится легкая гладкая корзина, которая отлично уместится под днищем гондолы дирижабля. В промежутке между половинками будет торчать его единственное посадочное колесо и антенна импульсного приемопередатчика. Несущая рама, которая будет вложена в корзину, сейчас висела на гвозде на стене гаража. Она была очень легкая и прочная, с двойным килем из труб, сделанных из сплава «Рейнольдс 5130» и ребер жесткости из того же материала.

Свой гараж на две машины Лэндер превратил в мастерскую, еще когда был женат, и перед отправкой во Вьетнам сделал здесь большую часть домашней мебели. То, что не понравилось жене, до сих пор громоздилось на стропилах под крышей – кресло, раскладной столик, садовая мебель. Флюоресцентные лампы горели ярко, и Лэндер трудился над опокой в бейсбольной кепочке. Он тихо насвистывал.

Один раз он прервал работу и глубоко задумался, но потом опять принялся разглаживать поверхность. Он ходил, высоко поднимая ноги, чтобы не порвать расстеленные на полу газеты.

В самом начале пятого зазвонил телефон. Лэндер снял отводную трубку.

– Майкл?

Его всегда заставала врасплох ее чисто английская манера проглатывать окончания слов, и сейчас он мысленным взором увидел телефонную трубку, утонувшую в ее темных волосах.

– Ну, а кто еще?

– Бабуся здорова. Я в аэропорту, буду позже, не дожидайся меня.

– Что...

– Майкл, мне не терпится увидеть тебя.

Послышались гудки отбоя.

Уже почти рассвело, когда Далиа свернула на подъездную дорожку у дома Лэндера. Света в окнах не было. Далиа побаивалась, но уже не так, как перед их первой встречей. Тогда у нее было чувство, что она в одной комнате со змеей, которая неизвестно где спряталась. Но, переехав к нему жить, Далиа сумела отграничить смертельно опасную часть его сущности от всего остального, и теперь у нее было ощущение, что они оба в одной комнате со змеей. Теперь Далиа могла сказать, где змея и спит ли она.

Далиа вошла в дом, производя больше шума, чем было нужно. Поднимаясь по лестнице, она тихонько напевала: «Ма-айкл... Майкл». Дом был безмолвен, и Далиа не хотела напугать Лэндера. В спальне стояла кромешная тьма. С порога Далиа заметила огонек сигареты, похожий на маленький красный глаз.

– Привет, – сказала она.

– Иди сюда.

Она двинулась на огонек. Ее нога задела дробовик, лежавший на полу возле кровати. Все было в порядке. Змея спала.

* * *

Лэндеру снились киты, и совсем не хотелось просыпаться. В его сновидений громадная тень дирижабля ВМС ползла внизу по ледяному полю, над которым он летел полярным днем. Был 1956 год, и Лэндер пролетал над полюсом.

Киты нежились в лучах арктического солнца и заметили дирижабль, лишь когда тот оказался почти над ними. Тогда они затрубили, их ласты подняли фонтаны водяной пыли, и киты скользнули под синий ледяной шельф. Глядя вниз из гондолы, Лэндер видел, как они зависли в воде, в холодном синем мире безмолвия.

Потом он оказался над полюсом, и компас взбесился. Солнечная активность мешала омнилучу. Флетчер стоял у колеса набора высоты, а Лэндер вел дирижабль только по солнцу. И они бросили на лед тяжелый гарпун с флагом.

* * *

– Компас, – бормотал он, вышагивая по дому, – компас...

– Омнилуч со Шпицбергена, Майкл, – сказала Далиа. Она знала об этом сне. Ей хотелось, чтобы ему почаще снились киты. Тогда с ним было легче. – Твой завтрак готов.

Лэндеру предстоял тяжелый день, а Далиа не могла сопровождать его. Она распахнула шторы, и комнату залил солнечный свет.

– Жаль, что ты должен ехать.

– И не говори. Но если имеешь пилотское удостоверение, за тобой следят в оба. Не явись я на собеседование, пришлют какого-нибудь чинушу из управления по делам ветеранов с вопросником. У них есть специальная форма. Там пишут, к примеру: «А. Каковы жилищные условия? Б. Производит ли объект впечатление подавленности?» Ну, все такое. И конца этому нет.

– Ты с этим справишься.

– Малейший намек на возможность срыва – и все, сидеть мне тогда на земле. А что будет, если чинуша заглянет в гараж? – Лэндер выпил свой апельсиновый сок. – Кроме того, хочу еще разок посмотреть на их чиновников.

Далиа стояла у окна. Солнце согревало ей щеку и шею.

– Как ты себя чувствуешь?

– Ты хочешь знать, бешеный ли я сегодня? Нет, так уж вышло, что нет.

– Я совсем не об этом.

– Да уж, не об этом! Ладно, я просто зайду в маленький кабинетик с одним из этих типов, он закроет дверь и расскажет мне, что еще правительство собирается для меня сделать.

У Лэндера вдруг запульсировала кровь в висках.

– Ну, ладно. Так ты сегодня бешеный? Ты собираешься все испортить? Ты схватишь сотрудника управления и убьешь его, чтобы все остальные навалились на тебя? Тогда тебя посадят в камеру, и ты будешь заниматься онанизмом и распевать: «Благослови, Господь, Америку и Никсона».

Она ударила дуплетом. Прежде Далиа пробовала спускать эти курки по одному, а теперь решила посмотреть, как они подействуют вместе.

У Лэндера была острая память. Когда он бодрствовал, воспоминания заставляли его болезненно морщиться. Когда спал, они заставляли его вскрикивать.

* * *

Онанизм. Северо-вьетнамский охранник застает его за этим занятием в камере и заставляет дрочить перед строем.

«Благослови, Господь, Америку и Никсона». Написанный от руки плакат, который офицер ВВС поднес к иллюминатору С-141 на военно-воздушной базе Кларк-Филд на Филиппинах, когда пленники возвращались домой. Лэндер, сидевший по другому борту, прочитал плакат задом-наперед. Бумага просвечивала на солнце.

* * *

Он взглянул на Далию глазами-щелочками. Рот его приоткрылся, лицо стало вялым. Наступил опасный момент. Он нудно тянулся секунда за секундой. В солнечных лучах медленно клубилась пыль, она летала вокруг Далии и безобразного короткого дробовика возле кровати.

– Тебе нет нужды убивать их поодиночке, Майкл, – тихо сказала Далиа. – И заниматься тем, другим делом. Я хочу сама делать это для тебя. Я люблю это делать.

Она не врала. Лэндер всегда распознавал ее ложь. Его веки вновь разомкнулись, и мгновение спустя он уже не слышал стука собственного сердца.

* * *

Коридоры без окон. Майкл Лэндер шагает в затхлом воздухе правительственного учреждения. Охранники в синей форме проверяют свертки. У Лэндера свертков нет.

Девушка в приемной читает роман «Сиделка, на которой хочется жениться».

– Меня зовут Майкл Лэндер.

– Вы взяли номерок?

– Нет.

– Возьмите, – велит девушка.

Он взял кружок с цифрами с подноса возле стола.

– Какой у вас номер?

– Тридцать шестой.

– Как вас зовут?

– Майкл Лэндер.

– Инвалидность?

– Нет, я сегодня должен пройти собеседование. – Он протянул ей письмо из управления по делам ветеранов.

– Садитесь, пожалуйста. – Она повернулась к микрофону: – Семнадцатый.

«Семнадцатый» – болезненного вида молодой человек в виниловом пиджаке, пронесся мимо Лэндера и исчез в кабинке позади стола секретаря.

Примерно половина из пятидесяти кресел в приемной была занята. Тут сидели в большинстве своем люди молодые, которые в цивильном платье выглядели так же неряшливо, как прежде в униформе. Перед Лэндером уселся человек с лоснящимся шрамом над виском, который он тщился прикрыть волосами. Каждые две минуты он вытаскивал носовой платок и сморкался. У него было по платку в каждом кармане.

Мужчина сбоку от Лэндера сидел неподвижно, крепко вцепившись пальцами в бедра. Двигались только его глаза, беспрерывно следившие за каждым, кто проходил по комнате. Зачастую мужчине приходилось потрудиться, чтобы скосить глаза, поскольку голова у него не поворачивалась.

В хитросплетении комнатушек за конторкой приемной, в одном из кабинетов, Лэндера ждал Гарольд Пуг. Он был чиновником общей службы двенадцатого разряда и шел в гору. Свое назначение в отдел военнопленных Пуг сравнивал с «пером в шляпе». Получив эту работу, Пуг был вынужден прочитать немало литературы, в том числе и руководство консультанта по психиатрии при начальнике медицинской службы ВВС. В руководстве говорилось: «Человек, подвергавшийся жестоким притеснениям, изоляции и лишениям, неизбежно впадает в депрессию, порожденную жестокостями, обрушивавшимися на него в течение длительного времени. Вопрос лишь в том, когда и как она проявит себя».

Пуг хотел ознакомиться с руководствами, как только выкроит время. Послужной список, лежавший сейчас перед ним, выглядел внушительно. Поджидая Лэндера, Пуг еще раз просмотрел его.

«Лэндер, Майкл Дж. 0214278603. Корея, 1951; ВМС. Высшие оценки. Курс воздухоплавания в Лэйкхерсте, Нью-Джерси, 1954. Исключительно высокие оценки. Полеты над ледяными полями, полярная экспедиция ВМС, 1956. Переведен на административную работу, когда ВМС свернули программу использования дирижаблей в 1964 году. Тогда же подал прошение о вступлении в отряд вертолетчиков. Вьетнам. Две отправки. Сбит близ Донг-Хоя 10 февраля 1967 года. Шесть лет плена».

Пугу показалось странным, что офицер с таким послужным списком подал в отставку. Что-то тут было не так. Пуг вспомнил закрытые слушания в Конгрессе после возвращения военнопленных. Может быть, лучше не спрашивать Лэндера, почему он вышел в отставку.

Он взглянул на часы. Без двадцати четыре. Парень запаздывал. Пуг нажал кнопку настольного телефона, и девушка в приемной взяла трубку.

– Мистер Лэндер уже здесь?

– Кто, мистер Пуг?

Пуг спросил себя, нарочно ли она не расслышала имени.

– Лэндер, Лэндер. Один из особых случаев. Вам было велено прислать его ко мне, как только он объявится.

– Хорошо, мистер Пуг, я так и сделаю.

Девица вновь уткнулась в роман. Без десяти четыре ей понадобилась закладка, и она взяла со стола вызов Лэндера. Имя бросилось ей в глаза.

– Тридцать шесть... тридцать шесть. – Она позвонила в кабинет Пуга. – Мистер Лэндер пришел.

* * *

Пуга немного удивила наружность Лэндера. Тот выглядел очень подтянутым в своем кителе отставного капитана летчика. Взгляд его был прям и тверд. Пугу казалось, что ему придется общаться с людьми, у которых ввалились глаза.

Внешность Пуга совсем не удивила Лэндера. Он всю жизнь ненавидел чиновников.

– Прекрасно выглядите, капитан. Возвращение пошло вам на пользу.

– Пошло.

– Хорошо, наверное, вернуться к семье.

Лэндер улыбнулся, но улыбка не тронула глаз.

– Надо полагать, семья в порядке.

– Так они не с вами? Тут, кажется, сказано, что вы женаты. Дайте-ка посмотреть... да. Двое детей.

– У меня двое детей. Я разведен.

– Сожалею. Горман, тот, кто занимался вами до меня, оставил очень мало записей.

Горман не соответствовал занимаемой должности, и поэтому его повысили.

Лэндер не сводил с Пуга глаз. На губах его играла легкая улыбка.

– Когда вы развелись, капитан Лэндер? Надо навести порядок в бумагах, – Пуг был похож на корову, мирно пасшуюся у края болота и не подозревавшую, что из черных теней внизу за ней следят чьи-то глаза.

И тут Лэндер вдруг заговорил о том, о чем никогда не мог даже думать.

– Впервые она наставила мне рога за два месяца до моего освобождения. Когда парижские переговоры прервались из-за выборов, я полагаю. Но тогда она не довела дело до конца. Она ушла спустя год после моего возвращения. Не надо гримасничать, Пуг. Правительство делало все, что могло.

– Да, конечно, но, должно быть...

– Один морской офицер приезжал к Маргарет, несколько раз чаевничал с ней и давал советы. Вы, конечно, знаете, что существует шаблонная процедура подготовки жен военнопленных.

– По-моему, иногда...

– Он объяснил ей, что среди освобожденных высок процент гомосексуалистов и импотентов, чтобы она знала, чего ей ждать, понимаете?

Лэндер больше всего на свете хотел замолчать. Он должен замолчать!

– Лучше не будем...

– Он сказал ей, что дееспособность освобожденных военнопленных и их половая активность не выше пятидесяти процентов от среднего уровня. – Лэндер широко улыбнулся.

– Наверняка были и другие обстоятельства, капитан.

– О, конечно, она уже понемногу ходила на сторону, если вы об этом.

Лэндер рассмеялся. Он почувствовал привычный укол внутри. Опять запульсировало в висках. «Не убивай их поодиночке, Майкл. Сиди в камере, пой и занимайся онанизмом».

Лэндер закрыл глаза, чтобы не видеть, как пульсирует жилка на шее Пуга.

Пуг хотел было расхохотаться вместе с Лэндером, но почувствовал какую-то баптистскую обиду, услышав столь грубые и дешевые рассуждения о сексе. Он вовремя удержался от смеха. Это спасло ему жизнь.

Он снова взял папку.

– Вы получили инструктаж на этот счет?

Лэндер расслабился.

– Да, конечно. Какой-то психиатр из госпиталя Святого Альбана говорил со мной об этом.

– Если вам нужна еще консультация, я могу устроить.

Лэндер моргнул.

– Послушайте, мистер Пуг, вы, как и я, живете среди людей. Такое случается. Я, собственно, пришел просить возмещения вот за эту мелочь. – Он поднял искалеченную руку.

Пуг вновь обрел почву под ногами. Он вытащил из папки Лэндера формуляр 214.

– Поскольку совершенно очевидно, что вы не инвалид, придется поискать какой-нибудь способ, но... – подмигнул он Лэндеру, – мы о вас позаботимся.

Когда Лэндер вышел из здания управления по делам ветеранов, было половина пятого. Начинался вечерний час «пик». Обычный грязный манхэттенский день. Потная спина ощутила прохладу. Он стоял на ступенях и смотрел, как пестрые толпы тянутся к станции подземки на 23-й улице. Он не мог пойти туда же. Не хотел, чтобы его стиснули в поезде.

Изрядная часть работников управления удирала с работы пораньше. Дверь то и дело распахивалась и напоминала веер. Поток людей оттеснил Лэндера к стене. Ему хотелось драться. Внезапно нахлынули воспоминания о Маргарет. Он почти осязал ее, он чувствовал ее запах. И говорить об этом за фанерным столом! Надо о чем-нибудь подумать. Свисток чайника. Нет, ради бога, только не это. Он почувствовал холодную боль в толстой кишке и сунул руку в карман, где лежали пилюли лимотила. Нет, слишком поздно. Надо найти туалет, быстро. Он отправился обратно в приемную. Застоявшийся воздух льнул к лицу, как паутина. Лэндер был бледен, на лбу выступил пот. Он вошел в маленькую уборную. Единственная кабинка была занята, а снаружи ждал еще один человек. Лэндер развернулся и опять вышел в приемную. «Спазмы толстой кишки, – говорилось в его медицинской карточке. – Лекарств нет». Он сам открыл для себя лимотил.

Что же я не проглотил пилюлю заранее?

Человек, косивший глазами, следил за Лэндером, сколько мог. Теперь боль накатывала волнами, по рукам и плечам побежали мурашки. Лэндер зажал рот ладонью.

Толстая уборщица погремела ключами и впустила его в служебный туалет. Сама она осталась снаружи и не могла слышать этих неприятных звуков. Наконец Лэндер поднял голову и посмотрел на потолок из селотекса. От рвоты его бросило в слезы, и теперь они катились по лицу.

На миг он вновь оказался возле тропы, на корточках, под пристальным взглядом охранников, гнавших его форсированным маршем в Ханой.

* * *

Далиа весь день просидела над кредитными карточками Лэндера. Теперь она стояла на платформе и видела, как он сошел с поезда. Он спускался с подножки очень осторожно, и она поняла, что Лэндер боится сотрясения внутренностей.

Налив в бумажный стакан воды из фонтанчика, она вынула из сумочки пузырек. Вода приобрела молочный цвет, когда Далиа влила в нее болеутоляющее.

Лэндер заметил ее, лишь когда она подошла и протянула стакан. Вкус был, как у горькой лакрицы, губы и язык слегка онемели. Они не успели дойти до машины, а боль уже начала стихать под действием опиума. Через пять минут все прошло. Когда они добрались до дома, Лэндер рухнул на кровать и проспал три часа.

* * *

Лэндер проснулся странно настороженным. Он ничего не соображал. Сработали защитные механизмы, и мозг отбросил причинявшие боль образы, как теннисная ракетка отбрасывает мяч.

Чайник. Шея Лэндера напряглась. Спина чесалась, и он не мог дотянуться рукой до того места, где она чешется. Ноги дрожали.

В доме было совсем темно. Призраки плясали на самой границе светлого круга, отбрасываемого костром его воли. Потом, лежа на кровати, он заметил мерцающий огонек, ползущий вверх по лестнице. Далиа несла свечу, бросавшую на стену громадную тень девушки. На ней был темный халат до пола, полностью скрывавший фигуру; босые ноги ступали бесшумно. Теперь она стояла рядом с ним. В огромных черных глазах блестели крошечные точечки света от свечи. Далиа протянула руку.

– Пойдем, Майкл. Пойдем со мной.

Медленно пятясь по темному холлу и глядя Лэндеру в лицо, она вела его за собой. Ее черные волосы лежали на плечах. Полы халата обнажали белые босые ступни.

Они вошли в детскую, пустовавшую уже семь месяцев. В пламени свечи Лэндер увидел огромную кровать в конце комнаты и скрытые тяжелой драпировкой стены. Он почувствовал дух ладана, и на столике у кровати заплясал маленький синий язычок пламени спиртовки. Комната уже не была той, в которой Маргарет... Нет, нет, нет.

Далиа поставила свечу рядом со спиртовкой и легким как перышко прикосновением сняла с Лэндера пижамную куртку. Потом развязала шнурки штанов и опустилась на колени, чтобы снять их с него. Ее волосы коснулись его бедра.

– Ты сегодня был таким молодцом. – Она нежно толкнула его на кровать. Шелк под ним был прохладным, а от свежего воздуха слегка заболели гениталии.

Он лежал и смотрел, как Далиа зажигает две свечи в канделябрах на стенах. Она протянула ему тонкую трубку с гашишем и стала в изножье кровати. Тени от пламени свеч играли у нее за спиной.

Лэндер почувствовал, что проваливается в эти бездонные глаза. Он вспомнил, как ребенком лежал на траве ясными летними ночами и смотрел в небо, внезапно обретавшее и ширь, и глубину. Он смотрел вверх до тех пор, пока «верх» не перестал существовать и он не начинал свое падение к звездам.

Далиа сбросила халат и стояла перед ним нагая. От этого зрелища Лэндера пробрало до костей, а дух захватило так, что он поперхнулся воздухом, как в самый первый раз. Груди у Далии были крупные, и их форма напоминала купол, а не ковш. И между ними пролегала ложбинка, даже когда они не были заключены в бюстгальтер. Соски ее становились темнее, отвердевая. Тело было пышное, но не отталкивающе полное. Его изгибы и линии так и играли в мерцании свеч.

Лэндер почувствовал сладкое волнение, когда она повернулась, чтобы взять с подставки над спиртовкой чашу с оливковым маслом, и световые блики пробежали по ее телу. Сев на него верхом, Далиа начала втирать теплое масло в его грудь и живот; груди ее при этом слегка покачивались. Когда она наклонялась вперед, ее живот слегка округлялся, потом втягивался опять, открывая черный треугольник. Волосы были густые и мягкие, похожие на черный взрыв. Казалось, они так и норовят поползти вверх по ее животу. Лэндер почувствовал, как они касаются его пупка, и, посмотрев вниз, увидел в черных завитках первые капли ее сока, блестевшие будто жемчужины в пламени свечи.

Он знал, что будет купаться в этом соке, что тот согреет ему мошонку, что на вкус он – как подсоленный банан.

Далиа набрала в рот теплого оливкового масла и стала делать Лэндеру фелляцию. Она слегка кивала головой в такт пульсации его члена, заглатывая его все глубже и глубже. Ее волосы тепло укрывали тело Лэндера.

И ее широко поставленные глаза, похожие на глаза пумы и полные лунного света, ни разу не оторвались от его лица.