Текст книги "Гунны"

– Я все это знаю. И тем не менее уверен, что смогу побить тебя, Аэций, и стереть с лица земли стены Вечного города.

– Я обращался к предсказателям. Они подтвердили, что ты собираешься напасть на нас. Они также сказали, что твоя армия потерпит поражение. А ты погибнешь в бою.

– Какими методами пользовались твои предсказатели?

– Они гадали по внутренностям убитых. Не животных. Ни рабов. Они пользовались телами молодых девственниц.

Наблюдатели, вновь почувствовавшие нарастающие за столиком вождей напряжении, изумились, когда Аттила откинулся назад и расхохотался. Смеялся он редко. Многие в зале ни разу не видели даже его улыбки. Тут же он хохотал, словно Аэций рассказал ему презабавнейшую историю.

– Я – варвар, – отсмеявшись, напомнил Аттила. – Ты – культурный, образованный человек, обладающий глубокими знаниями в самых различных сферах человеческой деятельности. И все же ты веришь в предсказания, в слова жрецов, копающихся пальцами во внутренностях, дабы узнать будущее. Я смеялся над твоей глупостью. Я, варвар, в своих действиях опираюсь только на собственные суждения, которые, в свою очередь, формируются на основе фактических сведений: донесениях моих шпионов и разведчиков. О, я не мешаю моим жрецам делать то, что им положено. Еще очень многие верят им. Так скажи Аэций, и пусть это останется между нами, кто же из нас варвар?

Аэций пропустил вопрос мимо ушей.

– Какой метод предсказаний используют твои жрецы?

– Полет стрелы. Естественно, богам приносится человеческая жертва. Умирая, жертва показывает, что она видела в потусторонней жизни. Суждение выносится не копанием во внутренностях, а по направлению полета стрелы. Метод этот в ходу у моего народа уже много столетий. Само жертвоприношение – зрелище, достойное внимание. Не хочешь ли поприсутствовать, о мой друг из страны так называемых знаний и культуры?

Аэций с трудом скрыл загоревшийся в его глазах огонь.

– Да, о Аттила. Позови своих жрецов, и давай узнаем, что они могут нам сказать.

Зал быстро очистили от гостей. Остались только военачальники и советники Аттилы, двое из свиты Аэция, главы союзных государств, человек двадцать, не более. Занавеси, отделявшие от зала спальню Аттилы, раздвинули. Кровать отодвинули в сторону. Принесли металлический брус с парой сандалий, закрепленных посередине. Тут все заметили, что на дальней стене, в восьмидесяти футах, висит большая карта мира.

Аттила поднял руку.

– Приведите девственницу.

В зал ввели симпатичную девушку, с цветами в черных волосам и белой тунике. Она пыталась вырваться из цепких рук жрецов.

– Она не слишком молода? – спросил Аттила.

– Нет, о великий Танджо.

– Она красива, как того требуют боги? С такого расстояния я плохо вижу ее лицо.

– Да, о владыка земли и небес. Она писаная красавица.

– Она не рабыня?

– Нет. Ее отец – пастух. Он оказал сопротивление, и его пришлось убить. Двойная жертва только порадует богов. Даже Марха, богиня ужаса, останется довольна.

– Она знает, что ее ждет?

– Она охвачена страхом. Дрожит, как лист на ветру. Так и должно быть, о великий Танджо.

Ноги девушки вставили в сандалии, к одной прикрепили металлическое кольцо. Второе кольцо надели на шею жертвы, соединили кольца тетевой. Стрелу, длиной более четырех футов, вставили в отверстие особого пояса, охватывающего талию девушки.

– Пусть ее улетающая душа направит стрелу! – воскликнул один из жрецов. – Пусть боги укажут нам место, где одержит Аттила следующую победу! Тяните!

Двое могучих гунна начали натягивать тетеву. Девушка закричала от ужаса и боли. Они тянули и тянули, и уже казалось, что ее затылок вот-вот коснется пяток. Затем раздался резкий треск: сломался позвоночник.

Стрела с громадной скоростью полетела к карте. Вонзилась в стену с такой силой, что завибрировало оперение.

– Куда попала стрела? – воспросил Аттила.

Жрец подошел к карте. Наконечник глубоко вонзился в красный круг, которым был отмечен Город на Семи холмах, лежащий на реке Тибр.

– В Рим! – воскликнул жрец.

Аттила повернулся к побледневшему Аэцию.

– Мы подстроили это специально? Или боги сказали свое слово?

– Стрела открыла истину.

– Ты приехал сюда убежденный, что знаешь мои намерения. Так что здесь ты не увидел ничего нового для себя. Позволь мне дать тебе совет, о Аэций. Немедленно садись на лошадь. Я дам тебе охрану, которая проводит тебя по передовых частей моей армии. Ты должен скакать всю ночь. Твое присутствие не нравится моим людям. Да и мне, признаться, тоже, – Аттила перешел на крик, давая волю своим чувствам. – Некоторые, и я в том числе, помнят, как мальчишкой ты смеялся над нами. Они все еще кличут тебя, как и в детстве. «Поэт», «Длинноносый», «Зазнайка». Мои люди требуют твоей крови. Убирайся, если хочешь сохранить голову на плечах, – он надвинулся на римлянина. – Я не смогу совладать с желанием убить тебя, если ты будешь здесь, когда взойдет солнце.

После отъезда Аэция мобилизация армии пошла еще более быстрыми темпами. Войска подошли с севера. С Альфельда прибыли лошади. Николан с головой погрузился в работу. Он спал урывками и за едой читал донесения. А потому удивился, когда Аттила вызвал его, чтобы поговорить о неизвестной молодой женщине, которую заметил один из его разъездов.

– Я получил известие, что они достигли Аквилии. А потом, вместо того, чтобы направиться в Равенну, повернули в Тергесте.

– Они полагают ее красавицей?

– Она прятала волосы под шапочкой, отчего выглядела как мальчик. Но один из моих людей случайно увидел ее без шапочки. У нее золотистые волосы, и она ослепительно красива, – он пристально посмотрел на своего помощника. – Судя по их маршруту, я склонен думать, что прибыли они из твоей страны.

– В моей стране женщины черноволосы, – возразил Николан. – Скорее всего, они пересекли мою страну, держа путь из лесных земель, что лежат за великой рекой. Там живут женщины с золотистыми волосами, которые ниспадают им на плечи.

Аттила задумался.

– Действительно, несчастная Сванхильда, умершая такой юной, родом оттуда. Возможно, моя жена, которая разделит со мной римский трон, будет из тех краев. Но меня тянет к этой красавице, что так внезапно появляется и исчезает. Я думаю, что она снова попадется на глаза моим людям и станет мне той женой, которую я так давно ищу.

– Но, великий Аттила, она же опять исчезла.

– Она в Тергесте, – заявил Аттила. – Никто не сможет уехать оттуда без ведома моих разведчиков. Они начеку. Скоро я услышу о ней.

Более он об этом не говорил, сосредоточившись на подготовке к наступлению. Первый удар Аттила решил нанести по враждебной стране за Рейном. Только сокрушив Галлию, он мог идти на Рим.

12

Полмиллиона мужчин в кожаных панцырях и красных войлочных шапках с луками за спиной стояли лицом к лицу с римскими легионами и вестготами. С холма, господствующего над Каталаунскими полями, Николан видел горящие в ночной тьме мириады костров вражеского лагеря. На следующее утро миллиону людей предстояло сойтись в жестоком бою, и скорее всего, четвертая их часть должна была умереть, не дождавшись захода солнца. Николан наблюдал за мерцающими огоньками костров не без чувства вины. Ранее он знал, что столкновение неизбежно и готовил его приближение, не испытывая укоров совести, поскольку только победоносная война могла вернуть ему земли предков. А вот теперь у него возникло ощущение, что ответственность за происходящее лежит только на нем, и его охватил страх. Впервые у него возникли сомнения в правильности сделанного выбора.

Аттила сидел на лошади в нескольких ярдах от Николана. В седле лучше думалось, а подумать было о чем. Военачальники и правители подвластных ему государств, войска которых влились в его армию, за прошедший час не услышали от него ни слова. Напрасно весь мир представлял вождя гуннов варваром, жаждущим сражаться, убивать, разрушать. Аттила был тонким стратегом и лучше других понимал, что и Аэций готовит сейчас план завтрашнего сражения. Его армия появилась внезапно, когда он, Аттила, готовился взять Орлеан. Его войска занимали неудачную позицию, так что ему пришлось отступить. Теперь они стояли на равнине между Сеной и Йенной. Сложившаяся ситуация его не радовала. Три брата-принца, сказал он себе, хороши на придворных балах, но никак не в бою. Они позволили вестготу Торисмонду захватить важную высоту на левом фланге гуннов. Поэтому утром следовало первым делом выбить вестготов с захваченной ими позиции. Аттила разорвал бурку из овечьих шкур, чувствуя закипающий в нем гнев. Подвезло ему с союзниками. Вражеские лучники могут засыпать стрелами весь его левый фланг, а эти болваны веселятся в своих шатрах.

Николан знал причину плохого настроения вождя и колебался, предложить ли ему свое решение проблемы или нет. Он хотел сказать Аттиле, что дальний левый склон холма не столь крут, и атака на рассвете могла смести вестготов.

Но тут из темноты его позвал знакомый голос.

– Николан! Я пришел, чтобы сказать, что остаюсь твоим другом.

То был Рорик Роймарк, уже отличившийся в нескольких стычках с врагом. Николан повернулся к нему.

– Мой добрый друг! – продолжил Рорик. – Возможно, завтра мы оба погибнем. Не не хочу уйти в мир иной, не сказав, что мое отношение к тебе не изменилось.

– Рорик, я не мог первым подойти к тебе, – голос его дрожал от волнения. – Я знал, как ко мне относятся. И не хотел слышать новые оскорбления.

– Ты был прав с самого начала. Мы все здесь, готовые сражаться на стороне Аттилы. Мы отказывались смотреть правде в глаза. Все, кроме тебя. Ник, мой добрый друг, сегодня я почувствовал шелестение крыльев рядом с собой. Завтра я умру. Вот что я хочу тебе сказать. Если ты останешься в живых, обещай мне заботиться о моей семье и оберегать отца, сестер и наших лошадей от превратностей судьбы, как ты уже однажды сделал. Да, отец рассказал мне, что именно ты нашел способ укрыть Ильдико от грозящей ей опасности.

В темноте они пожали друг другу руки.

– Я клянусь, Рорик, прежде всего заботиться о них. Но напрасно ты такой грустный. Завтра легионы Рима побегут, и все переменится.

– Для тебя, надеюсь, что да. Но не для меня. Я слышал рядом с собой голоса, меня касались бестелесные руки. Я помечен смертью, – Рорик тряхнул головой и неожиданно улыбнулся. – Перед тем, как мы вошли в эту проклятую Галлию, я виделся с Гаддо. Он уехал вместе с моей сестрой. Потом она отправила его ко мне. Они знали, что в Тергесте за ними следят агенты Аттилы. Но им удалось ускользнуть незамеченными и они благополучно прибыли в Эпир. Гаддо рассказал мне и о скачках.

– Ильдико в полном здравии? – спросил Николан.

– Прекрасно себя чувствует, – Рорик широко улыбнулся. – Поначалу она очень рассердилась, когда владельцы других лошадей не пожелали, чтобы она участвовала в скачках. Они заявляли, что для них оскорбительно состязаться с женщиной. Но вдова Тергесте их застыдила. «Получается, – заявила она, – что нынче мужчины боятся женщин. Неудивительно, что все в мире пошло кувырком». Она предложила удвоить свою ставку, и против этого довода они не устояли. Ильдико может участвовать, сказали они, но при соблюдении приличий. То есть в жокейских шапочке и сапогах, – Рорик рассмеялся. – Ну и видец был у моей маленькой сестрички, в круглой фетровой шапке и сапогах на пять размеров больше.

– Но она выиграла! – воскликнул Николан. – Я уверен, что выиграла.

– Именно так. Странная вещь, Хартагер показывает лучшее время, когда им управляет она. Даже я ей не ровня. Гаддо говорит, что она провела заезд выше всяких похвал. Сначала она попридержала Хартагера, проиграв добрых двадцать ярдов, но зато обеспечив себе свободу маневра. А когда вдали показался финишный столб, начала что-то нашептывать ему. Они близкие друзья, поэтому он ее отлично понимает. Я буквально слышу ее слова: «А теперь, дружище, пришло время показать этим рожденным на земле лошадям, что ты не такой, как они, и сами боги учили тебя скакать в облаках». Хартагер помчался, словно черная молния и финишировал на много корпусов впереди. Вдова Тергесте вернула прошлогодний проигрыш и осталась с немалой прибылью! – голос Рорика помягчел. – Во время заезда с моей маленькой Ильдико слетели шапка и сапоги, так что к судьям она вернулась с развевающимися волосами и голыми ножками.

– Да ты у нас поэт, Рорик! – воскликнул Николан. – Какую яркую ты нарисовал картину! Я бы отдал десять лет жизни, чтобы присутствовать на тех скачках.

– Вдова увезла Ильдико и Хартагера в Грецию, на другие скачки. Потом они собираются в Константинополь.

Николан удовлетворенно кивнул.

– Война закончится до того, как они вернутся.

Рорик положил руку на плечо Николана.

– Замирись со своим народом и возвращайся домой, когда все кончится. Я скажу тебе следующее. Я хочу, чтобы ты женился на Ильдико. Меня пугает то, что я видел в глазах Ранно Финнинальдера. Возвращайся на родину, мой верный друг, и подхвати вожжи, которые завтра выпадут из моих рук.

Аттила расправил плечи и заговорил. Рорик и Николан обнялись, с подкатившим к горлу комком, а затем Рорик растворился в темноте. Николан поспешил к Аттиле, полагая, что получит какие-то распоряжения. Но вождь гуннов никого не замечал. Он общался с Ними и просил, чтобы Они указали ему правильный путь.

Ни одна пара человеческих газ не может охватить всю битву. Находящийся в гуще сражения солдат видит лишь то, что происходит рядом с ним, яростные лица противника, взлетающие топоры, с силой брошенные копья. Наблюдателю доступен какой-то участок, все остальное затмевает поднятая кавалерией пыль.

Вот и Николан, выполняя поручение, данное ему Аттилой, видел лишь часть равнины, лежащую перед ним, но так уж получилось, что именно здесь решалась судьба сражения.

Ранним утром туман все еще покрывал Каталаунские поля, скрывая от противников друг от друга. До гуннов долетали сигналы, подаваемые римскими горнами, разведчики криками сообщали, что враг пока не сдвинулся с места. Аттила, глубоко запавшие глаза которого горели мрачным огнем, ткнул пальцем в Николана.

– Тебе будет особое задание. Я возглавлю атаку по центру, а потому мне надо постоянно сообщать о ходе битвы. Отсюда ты будешь направлять ко мне курьеров. Их сто, и они будут находиться позади сражающихся частей. Их задача – докладывать тебе то, что они увидят и услышат. Ты же будешь получать донесения моих командиров, а затем как можно быстрее сообщать мне обо всем. Если ты хочешь передать что-то очень важное, посылай дюжину человек, чтобы по меньшей мере один добрался до меня.

Слуга Аттилы, Гизо, все такой же толстый и неопрятный, возник рядом с Николаном на маленькой, мохнатой лошади. Тихо сказал ему:

– Кого-то посылай и ко мне. Я в битву не полезу. А он, – Гизо указал на Аттилу, – будет в самой гуще. Так что до меня твои донесения дойдут наверняка.

Аттила услышал Гизо и одарил его злобным взглядом.

– С каких это пор мне надобна помощь полоумных слуг? – он потер переносицу. – Это хорошая мысль, Тогалатий. Если донесение важное и получить его я должен срочно, пошли одного курьера к этому придурку. Его очень заботит безопасность собственной шкуры, так что он непременно доберется до меня живым. У него есть свои способы связаться со мной, о которых не знают курьеры.

Аттила спустился с холма к своим войскам и обратился к гуннам. До Николана долетали лишь отдельные слова. Но вот Аттила замолчал, на какие-то мгновения над гуннами повисла тишина, сменившаяся затем ревом тысяч глоток. Солдаты двинулись вперед.

Битва началась.

Первое донесение Николан получил с левого фланга, которым командовали братья-принцы, постепенно выходящие из ступора, вызванного ночным кутежом. Лицо курьера заливала кровь.

– Рорику Роймарку приказано вести его кавалеристов в атаку по северному склону и вышибить готов с холма.

Николан отказывался поверить услышанному.

– Кто отдал такой приказ?

– Принц Таллимунди.

– Ивар! – воскликнул Николан. Ты был со мной, когда вчера вечером я обследовал подходы к холму. Разве я ошибся, сказав, что северный склон самый крутой?

– По северному склону добраться до вершины невозможно, – ответил бритонец. – Для атаки больше подходит восточный склон, более пологий и поросший деревьями, которые могут служить укрытием для наступающих.

– Об этом я доложил Аттиле, и он согласился, что атаковать надо с востока. Он также сказал, что пехота справится с этим лучше. Разве кавалерия сможет преодолеть такой крутой подъем? Немедленно возвращайся к принцу Таллимунди, – обратился Николан к курьеру, – и умоли его отменить прежний приказ, – тут в голове его возникла тревожная мысль. После битвы могли возникнуть вопросы, что было сделано, а что – нет. – Как тебя зовут? – спросил он курьера.

– Сомуту.

– Сомуту, запоминай все, что случится сегодня. Сохрани в памяти все, что ты скажешь принцам, и их ответы. Это может понадобиться. А теперь не теряй времени. Кавалеристы Рорика посланы на смерть. Скажи принцам, что я сообщу об этом императору.

Николан повернулся к другому курьеру.

– Твое имя?

– Пассилий.

– Скачи к императору. Доложи ему об этом приказе и о принятых мною мерах. Скажи ему, что принцы совершают фатальную ошибку. Скажи, что по моему разумению атаковать холм может только пехота. Отправляйся! Нельзя терять ни минуты.

Николан наклонился к Ивару.

– Мы должны вести учет всем приказам, что пройдут через нас и поступающим к нам донесениям. Имена курьеров, порядок их появления, время прибытия, пригодится все.

Ивар кивнул.

– Я этим займусь. У меня хорошая память.

Десять минут спустя Сомуту вернулся. Его пораненная щека все еще кровоточила.

– Атака началась, – выдохнул он. – Рорик повел своих людей на склон. Проклятые готы осыпают их стрелами. Потери будут велики, возьмут они холм или нет.

У Николана защемило сердце.

– Все мои друзья сражаются на том холме. Сомуту, есть ли у них шанс?

– Те, кто следят за боем, считают, что никаких шансов у них нет, – Сомуту нахмурился. – Однако, говорят, что один из ваших командиров зашел к шатер Таллимунди и предложил это направление атаки.

Николан вытаращился на курьера.

– Когда это было?

– За несколько минут до рассвета, о Тогалатий.

– Кто из наших зашел к принцу?

– Я слышал, его зовут… – курьер замялся, но память подсказала-таки имя. – Ранно.

– Сомуту! – воскликнул Николан. Заклинаю тебя твоим отцом и их отцами, заклинаю гневом господним, до конца дней своих не забывай это имя! Возможно, в будущем тебе придется повторить то, что ты мне рассказал. Ранно! Ранно Финнинальдер! Пусть оно останется у тебя в памяти.

– Я его запомню.

Несколько минут спустя новый курьер доложил, что конная атака не удалась. Большинство кавалеристов погибли на склоне холма.

– Сколько убито? – мрачно спросил Николан.

– Мой господин Тогалатий, точно сказать не могу. Вернулись немногие. Среди них ни одного командира. Рорик пал одним из первых. Стрела попала ему в глаз.

Последовало долгое молчание. Наконец, Николан нашел в себе силы заговорить.

– А Ранно?

– О нем ничего не известно.

На холм взлетел курьер, прибывший от Аттилы.

– Приказ императора принцу Таллимунди. «Прекратить конную атаку. Послать на холм пехоту по восточному склону». Немедленно передайте его принцу.

Николан тяжело вздохнул.

– Слишком поздно. Конная атака захлебнулась. Лишь немногие вернулись живыми, – он взглянул на курьера, потерявшего по пути на холм шапку. – Как тебя зовут?

– Аллагрин.

– Аллагрин, обязательно запомни время, когда ты передал мне слова императора. Возвращайся к нему и скажи, что его приказ будет выполнен. Скажи также, что ошибка принцев дорого обошлась ему, – он подозвал еще одного курьера. – Передай принцам приказ императора. Скачи как ветер!

– Пехота атакует по северному склону, – гласило следующее донесение. – Принцы говорят, что нет времени перегруппировывать войска для атаки с востока.

– Они найдут время, получив приказ императора, – процедил Николан. – Сколько всадников вернулось?

– Кто знает? Человек двадцать, не больше. Они были обречены до того, как сделали первый шаг.

Николан почувствовал руку Ивара, опустившуюся на его плечо.

– Все будет не так ужасно, как они говорят. Это обычное дело, дорогой друг. Потери всегда преувеличивают.

Центр армии Аттилы, ведомый вождем, решительно продвигался вперед. Ему противостояла самая слабая часть армии Аэция, аланы, которыми командовал их трусоватый король Сангибан. Аэций, с римской конницей, противостоял правому флангу гуннов и не выказывал особой активности. Николану очень хотелось увидеть, что там происходит, но расстояние было слишком велико. Первый курьер, прибывший с правого фланга, доложил о том, что бой там еще не начался. Что же замыслил римский лис? Николан задал этот вопрос Онегезию.

Последний презрительно фыркнул.

– Какая разница? Наш великий Танджо сейчас растопчет войско Сангибана. Мы разрежем их армию пополам.

Стратегический замысел Аттилы тем временем воплощался в жизнь. Император рассчитывал на быстрый прорыв обороны аланов с тем чтобы погнать их на солдат Теодориха, галантного старого короля готов, и уничтожить и тех, и других. Пока все шло по плану и между отступающими аланами и римскими когортами уже образовался зазор.

– Видишь? – воскликнул Онегезий. – Центр врага разбит. Битва выиграна.

Но Николан придерживался иного мнения.

– Аэций еще не сказал своего слова. Неужели ты думаешь, что он столь покорно смирится с поражением?

Онегезий хохотнул.

– А что может сделать олень, когда тигр ударом лапы ломает ему хребет и вгрызается зубами в шею?

С левого фланга галопом прискакал курьер.

– Хорошие новости! Старый Теодорих убит. Его ранили и он выпал из седла. Его конь копытом проломил ему голову.

– Готам это известно?

– Да. Они, похоже, пали духом. Даже не пытаются помочь Сангибану.

Николан звонко шлепнул по боку ближайшую от него лошадь.

– Скачи к императору, – приказал он. – Сообщи ему об этом.

– Каменные стены города на семи холмах уже дрожат! – прокричал Онегезий.

Николан, однако, не разделял царящий вокруг оптимизм. Каждую минуту он ожидал сведений об ответном ходе римлян. Слишком уж легко развивал Аттила успех. Если Аттила загонит центр врага слишком далеко влево, римлянам предоставится прекрасная возможность ударить им в тыл. И зажать лучшие войска гуннов в клещи. Этот вариант развития событий столь обеспокоил Николана, что он по собственной инициативе послал императору гонца, дабы предупредить, что разрыв линии фронта гуннов становится угрожающе большим. Затем второго, третьего, четвертого. Разрыв продолжал увеличиваться, и он посылал к Аттиле курьера за курьером, чтобы предупредить об опасности.

Ни один из курьеров не вернулся, так что Николан не мог знать, получил ли Аттила его предупреждение. Поэтому он слал и слал курьеров в самую гущу боя, поскольку Аттиле уже реально грозило окружение. Даже Онегезий осознал серьезность складывающейся ситуации. Его свинячьи глазки заполнил страх, он схватил Николана за плечо.

– Тигр прыгнул слишком далеко. И угодил животом на рога.

Но скоро выяснилось, что вождя гуннов не опьянил успех легкой победы над Сангибаном. Он остановил своих воинов, преследующих аланов, и развернул их навстречу новой опасности. Гунны, в кожаных панцырях, с их изогнутыми клинками, сшиблись с закованными в броню римлянами, вооруженными длинными мечами и копьями. Вроде бы силы были неравны, но воины востока превосходили противников в мобильности. Кони их подчинялись легкому движению колен, и мечи римлян часто рассекали воздух, в то время как их хозяева сами открывались для ответного удара. Легионы потеряли в схватке не меньше людей, чем кавалерия гуннов.

Николан видел, что теперь Аттила преследует лишь одну цель: проложить путь к тому месту, откуда он начал сражение, и восстановить линию фронта. Если б ему это удалось, римская атака захлебнулась бы и обе армии вернулись бы в исходное положение. Но степнякам такой ход сражения был не по душе. Не оставалось места для маневра конницы, они не могли применить тактику быстрых наскоков, которой овладели в совершенстве. Вместо этого им приходилось пробиваться по узкому коридору, одну стену которого образовывали римляне, а вторую – готы.

Битва достигла пика. Обе армии втянулись в ближний бой по всему трехкилометровому фронту. Воздух наполняли крики ярости и боли, звон мечей, ржание лошадей. Тех, кто падал, тут же затаптывали, поскольку оставшимся на ногах было не до спасения раненых. Полмиллиона мужчин по одну сторону Каталаунских полей пытались убить полмиллиона им подобных, находившихся с другой стороны, и каждую минуту последний вздох срывался с губ сотен воинов. Никогда еще солнце не было свидетелем гибели такого количества людей, как в тот трагический день.

– Жив ли Аттила? – спросил Николан.

Он и Ивар с ужасом смотрели на разверзшийся на равнине ад.

– Я вижу его флаг, – последовал ответ. – Черный с золотом.

– Я не уверен, что он получал мои донесения, – Николан прикрыл глаза рукой, чтобы получше разглядеть поле. Потом повернулся к Ивару. – Нет смысла посылать новых курьеров и рисковать их жизнями. Но я поехал вниз.

Несмотря на протесты Ивара, он заставил лошадь одним прыжком преодолеть земляной вал и начал прокладывать путь сквозь ряды гуннов. Каждый ярд давался ему с немалым трудом. Солдаты, мимо которых он протискивался, пытались ударить любого, кто оказывался в пределах досягаемости меча. Он потерял шапку. Взбрыкнувшая лошадь ударила его копытом по ноге. Кривой меч разрезал рукав, оставив на руке длинную и глубокую царапину. Требования Николана направить его к Аттиле оставались без ответа: никто не знал, что творится в десятке ярдов. Землю устилали тела, трава стала скользкой от крови. Чем дальше он залезал в толчею, чем медленней становилось его продвижение вперед. Наконец, поняв тщетность своих усилий, Николан повернул назад.

То ли в своем стремлении добраться до Аттилы он приблизился к римлянам, то ли те, пытаясь разрезать армию гуннов надвое, продвинулись вперед, но внезапно перед Николаном возник высокий римлянин о сверкающими из-под шлема глазами. Могучая рука взметнулась в воздух, меч с силой опустился на маленький щит, который Николан держал в левой руке. Удар болью отдался в плече, рука едва не онемела. Еще дважды обрушивался меч на щит Николана, и тому не оставалось ничего другого, как отступать. Четвертый удар соскользнул с поверхности чуть повернувшегося щита. Тут Николан сообразил, как ему надобно защищаться: держать щит под углом, уменьшая таким образом силу удара.

Римлянин все напирал, дабы поскорее прикончить противника, не заботясь об обороне. И Николан не упустил представившегося шанса. Быстрым ударом он вонзил острие меча в бронзовую от загара шею противника. Кровь брызнула струей. Высокий римлянин на мгновение застыл, потом покачнулся и вывалился из седла.

Когда Николан вернулся на холм, курьеры окружили его в ожидании приказов. Среди них был и Ивар.

– Ты ранен! – воскликнул он.

Рука, которой Николан коснулся щеки, окрасилась кровью. Боли он не чувствовал. Высокий бритонец ощупал лицо Николана.

– Порез над левым глазом. К счастью, неглубокий. Но кровь течет сильно. Как это случилось?

– Не знаю.

Пока Николан выяснял у курьеров, не привез ли кто нового донесения, Ивар ретировался, чтобы вернуться с куском жареного мяса на косточке, которую он и сунул в руку Николана.

– Скажешь спасибо Черному Сайлесу. Он запасся едой. Окружающая территория вычищена полностью, в округе не найти и крошки. Солдатам придется ложиться спать на голодный желудок.

Николан оторвал зубами кусок мяса, внезапно почувствовав, что зверски проголодался. Наполовину обглодав кость, он вернул ее Ивару, который быстро справился с оставшимся на ней мясом.

– Ты поставил не на ту лошадь, храбрый Тогалатий, – раздался за спиной насмешливый голос.

Николан обернулся и увидел подъехавшего Ранно Финнинальдера.

– Изнеженные римляне, похоже, выигрывают сражение.

– Сражение, в котором ты не принимал участия, – от внимания Николана не укрылся его безупречно чистый кожаный панцырь.

– Наоборот. Я только что вернулся из разведки. Был на их правом фланге. Мы опасались, что готы могут обойти нас.

– Кто отдал тебе такой приказ? – быстро спросил Николан.

– Мой командир Рорик.

– Значит, ты уехал до начала битвы. Как тебе повезло. Ты же не участвовал в атаке на холм. Ты, наверное, слышал, что чуть ли не все наши братья и друзья полегли там в первые минуты битвы?

– Мне сказали, что потери велики.

Николан развернул лошадь и подъехал к улыбающемуся Ранно.

– А вот мне сказали, что именно ты посоветовал атаковать по северному склону.

– Это ложь!

– Я склонен верить, что это правда. Что же касается другого приказа, отправившегося тебя на экскурсию по окрестностям, то Рорик мертв и не может ничего сказать по этому поводу. Но я не верю, что он отдал такой приказ.

Ранно схватился за кинжал.

– Придет час, когда ты ответишь за эти обвинения! – воскликнул он.

– У меня нет сомнения, благородный Ранно, что ты найдешь способ присвоить земли тех, кто пал сегодня на поле боя. Возможно, ты руководствовался именно этой мыслью, устраивая все так, чтобы наших соотечественников послали на верную смерть.

Неясно, чем бы закончился этот разговор на повышенных тонах, если бы не прибытие курьеров. Пока Николан выслушивал их донесения, Ранно исчез.

Николан наклонился к Ивару.

– Ты слышал, что он сказал? Он готов отрицать, что на заре виделся с Таллимунди. Можем мы доказать, что он там был?

Ивар нахмурился.

– После битвы наверняка будет проведено расследование. Этот человек постарается возложить вину на тебя?

– Скорее всего.

– У нас есть слово курьеров. Я посмотрю, не найдем ли мы других доказательств…

Ивар, проведший весь день на ногах, сел на свободную лошадь и уехал.

Тем временем ход сражения вновь изменился. Гунны разомкнули клещи, сжавшие в центре их армию. Суровые степные воины вернулись на позиции, которые они занимали перед началом сражения. Римляне более не горели желанием продолжать выяснение отношений, готы уже откатились назад.

«Ничья», – подумал Николан, поднявшись на стременах, чтобы получше разглядеть поле боя.

К нему подскакал Сомуту.

– О, Тогалатий, говорят, что убит каждый четвертый. Не бывало еще таких кровавых сражений, – он озабоченно посмотрел на Николана. – Мы потерпели поражение?

– Поход в Галлию преследовал единственную цель – исключить возможность атаки готов во время похода на Рим. Их потери столь велики, что едва ли они скоро оправятся. Так что цель достигнута. Но сможет ли Аттила вновь собрать сильную армию для покорения Италии?

– Я устал от войны, – вздохнул Сомуту.

Утомленные гуннские воины переваливали через линию земляных укреплений, требуя еды и питья. Римские легионы возвращались в свои лагеря. Поле боя оглашали крики раненых. Ветер стих и все знамена обеих противоборствующих сторон бессильно обвисли, как бы показывая, дневная резня никому не принесла победы.