Текст книги "Гунны"

– Они пребывали в уверенности, что эти стены выдержат любой штурм, – прошептал Николан, потрясенный услышанным.

– То же произойдет и в других городах, – продолжил Руфий. – Они совсем рядом. Алимиум, Конкордия, Падуя, Виченца, Верона, Бергамо. Даже Милан и Павия. Нигде не найти спасения, пока это чудовище рыщит по свету.

Понимая, что резня в Аквилии может отразиться на его судьбе, Николан вновь подошел к северному окну. Стоял прекрасный день. На берегах великой реки пели птицы. Радостно ржали кони. Небо сияло бездонной синевой, а под ним, не так уж далеко от лагеря, в ужасных муках гибли ни в чем не повинные люди.

– И выхода нет, – Руфий чуть не плакал. – Нет никакой возможности остаться дома. Придется идти на войну. С которой мне не вернуться. Я умру жалкой смертью.

– Нет, сражения не будет, – заверил его Николан. – Я знаю Аэция. Он не изменит своего решения. Будет сидеть здесь, не мешая Аттиле уничтожать город за городом.

– Если он так поступит, тебя ждет незавидная судьба. Люди хотят отомстить. И ты, мой бедный друг, скорее всего станешь первой жертвой. Я уже слышал такие разговоры.

Николан мрачно кивнул.

– Я знаю. Я прочитал свой приговор на лицах людей, когда утром выглянул в окно. Другого, собственно, я и не ожидал.

– Ты, однако, совершенно спокоен, – удивился Руфий.

– Если я и спокоен, то лишь потому, что смирился с таким исходом. Я живу под страхом смерти с того самого момента, как отказался служить в армии Аттилы. Привык, знаешь ли.

– Но почему ты отказался служить в армии?

– Озаботился состоянием своей души. Понимаешь, мне стали близки взгляды христиан.

– Я сам христианин, – признался Руфий. – Но не из тех, кто воспринимает религию на полном серьезе.

– Аттила пригрозил, что казнит меня, но затем начал давать мне специальные поручения. Срыв которых опять же обрекал меня на смерть.

– Но… – на лице офицера отразилось недоумение, – ты же мог убежать от него. Почему ты приехал сюда?

– Убежать? Но куда? Две империи разделили мир между собой. Рано или поздно меня бы поймали. Те или другие. А тут у меня был хоть какой-то шанс. Теперь его нет, – Николан помолчал. – Почему в лагере так много монахов?

– Из Рима приезжает папа Лев. Наша последняя надежда.

Николан нахмурился.

– Что он может сделать? Спасти мир, явив чудо? Заставить воды Адриатики выкатиться на берег и смыть захватчиков, как в свое время воды Красного моря поглотили египтян?

Руфий, похоже, разделял его сомнения.

– Римский папа бог или обычный человек? Во всяком случае, времена чудес миновали.

Николан сел на мраморную скамью у ванны, наполненной водой.

– Говорят, Лев – сильный папа, – продолжил Руфий. – Он и Аэций единственные наши лидеры. Император – слабовольный идиот, – молодой офицер заходил по комнате. – Мы погибнем в расцвете сил, ты и я. Не проще ли тебе будет просто лечь на дно ванны и остаться там?

Николан покачал головой.

– Нет, дружище Руфий. Я предпочитаю встретить смерть лицом к лицу. Самоубийство – не та дорога, что может привести в царство божие.

На лице Руфия отразилось сомнение.

– Это утверждают христиане? Мой дед принял крещение, когда христианство стало государственной религией, по примеру остальных. Но никто из нас не верит в учение Христа.

С каждым часом напряжение в лагере росло. Николан стоял у окна и наблюдал за происходящим, ожидая, что с минуты на минуту за ним придут. Когда солнце закатилось за горизонт, он подумал: «Больше я никогда его не увижу».

Но лишь когда стемнело, он услышал приближающиеся шаги, которые стихли у его двери. Николан встал, решив, что его час пробил.

В комнату вошел Аэций, сопровождаемый слугой с зажженной лампой. В ее слабом свете Николан искал изменения в лице диктатора Рима. Но видел те же спокойствие и суровость.

– Ты слышал? – спросил Аэций.

– Мне сказали о падении Аквилии.

– Твой хозяин держит слово. Все население уничтожено, до последнего человека. Я не изменил своего решения, и не изменю его, даже если он будет брать город за городом. Но люди негодуют и требуют отмщения. И в первую очередь хотят разделаться с тобой, – он выдержал паузу. – Я не собираюсь отдавать тебя им.

Прежде чем Николан успел раскрыть рот, чтобы выразить свою благодарность, Аэций остановил его взмахом руки.

– Не думай, что я делаю это из-за заботы о тебе. Если я о чем-то забочусь, так это о собственной душе. Один раз я несправедливо подверг тебя жестокому наказанию. Возможно, в благодарность за спасение ты простишь мне тот грех. И еще, – вот когда в голосе прорвались те чувства, что переполняли Аэция. – Я по-прежнему правитель Рима! Почему я должен уступать требованиям лицемерных сенаторов и слабовольных генералов? Я сказал им, что сами они могут отправляться на помощь осажденным, если так остро переживают за них. Но нет, они желают сидеть здесь, в полной безопасности, и пить кровь беспомощных жертв.

Я могу уделить тебе лишь несколько секунд, – голос его вновь обрел привычное спокойствие, – поэтому слушай внимательно. В этой части дворца стражи нет. Я уйду, оставив дверь открытой. Выходи следом, закрой дверь и поверни направо. Один из моих слуг будет ждать тебя в конце коридора. С ним пройдешь к конюшне. Твоя лошадь оседлана и ждет тебя. В переметных сумах запас провизии на неделю.

– А как же те, кто приехал со мной? – спросил Николан.

Аэций безразлично махнул рукой.

– Их отпустят позже. Можешь о них не волноваться, – он пристально вгляделся в Николана, прежде чем шагнуть к двери. – Ты думаешь, что забота о том, как подумают обо мне потомки – проявление слабости? В одном я уверен – я, который спасу Рим благодаря моей выдержке, войду в историю как трус. Эти крикливые римляне не могут понять, что другого пути к спасению просто нет. Они не станут восхвалять меня, когда Аттила уведет свою голодающую армию. Они будут требовать моей головы. Я не питаю особых иллюзий. Но по крайней мере меня никто не обвинит в убийстве парламентера.

В дверях он обернулся.

– Ты по-прежнему мечтаешь о покорении Рима гуннами?

– Нет, господин мой Аэций.

– Но раньше тебе этого хотелось?

– Совершенно верно.

– Мне кажется, что среди своего народа солидарных с тобой не было. Остальные сохранили верность Риму.

– Нет, господин мой. Они предпочли Рим Аттиле, но в этом они лишь выбирали меньшее из двух зол. Если у покоренного народа мужественное сердце, он сохраняет верность своим традициям и воспоминаниям. У моего народа мужественное сердце.

Аэций потер подбородок рукой.

– Возвращая тебе свободу, мне следовало добавить, что ты получаешь ее при выполнении двух условий. Первое, ты не должен возвращаться на службу к Аттиле.

– Даю тебе слово.

– У тебя острый взгляд. Ты видел многое из того, что будет ему полезным. Если ты попадешь к нему в руки, ничего ему не говори. К каким бы методам убеждения он не прибегал.

– Клянусь, господин мой, я ничего не скажу.

– И второе. Сначала отправляйся в Равенну. Добраться туда будет нелегко. Не зря ведущую в город дорогу окрестили Дорогой трусов. Все добрые римляне, напуганные возможным пришествием Гунна, устремились в Равенну. Так что смотри, как бы тебя не затоптали. Тем не менее, я прошу тебя поехать туда и как можно быстрее добраться до Тергесте. Я хочу, чтобы ты передал мое письмо одному человеку в этом городе. Наверное, тебя не удивит, что среди моих врагов зреет заговор. Они хотят сместить меня с поста главнокомандующего и обвинить в измене. Моя безопасность будет зависеть от того, сможешь ли ты передать письмо. Ты готов взять его?

– Да, господин мой.

– Я тебе доверяю, – Аэций протянул письмо Николану. – Будь осторожен. Никто не должен знать, что ты выполняешь мое поручение. Дело настолько важное, что я не могу доверить его никому из своего окружения. Нельзя терять ни минуты, – с тем он и вышел из комнаты.

5

Николана ввели в величественный дом. Сопровождаемый слугой, он миновал бесчисленные залы, лестницы, коридоры, пока не оказался в просторной комнате, из окон которой открывался прекрасный вид на бухту. Там его встретил высохший старичок с проницательными глазками.

Николану он представился как К.Кай Росий, и дважды прочел письмо Аэция, прежде чем вновь посмотрел на своего гостя.

– Он пишет, что тебе можно доверять, – лицо его покраснело от негодования. – Это же безобразие! Человек, спасший в Шалоне весь мир от нашествия варваров, должен заботиться о собственном благополучии и даже жизни после того, как варвары уберутся восвояси. Ох уж эти римские политики, с толстыми кошельками и абсолютной беспринципностью! Я не испытываю к ним ничего, кроме презрения!

Несколько мгновений один из самых богатых купцов Тергесте разглядывал бухту, затем повернулся к Николану.

– Что привлекло твое внимание в этом городе?

– Через проломы в стенах могут проехать в ряд шесть всадников-гуннов.

– Что еще?

– Я не видел вооруженных людей.

– Все легионы Иллирии Аэций забрал в свою армию. Это правильно. Я не солдат, но и мне ясно, что прежде всего надо защищать Рим. Это все?

– Я не заметил часовых, ни у ворот, ни на стенах.

– Какой показалась тебе наша провинция?

– Поля зеленеют, обещая богатый урожай. А по ту сторону моря все выжжено солнцем. Армия Аттилы будет голодать.

– Ты очень наблюдателен. Сколько, по-твоему, Аттила продержится на равнине Ломбардии?

– Пока не захватит все города северной Италии и не использует имеющиеся там съестные припасы. Ни днем дольше.

– До нас дошли известия, что все города северной Италии в его руках, – К.Кай Росий пристально всматривался в Николана. – Наш губернатор не скрывает, что он – враг Аэция. Он пожаловался Сенату, когда тот забрал легионы. Ходят слухи, что он очистил казну Тергесте до последней сестерции, чтобы послать Аттиле крупную сумму в обмен на обещание не вводить войска в провинцию. Это измена, но он, естественно, все отрицает. Однако, после того, как Аттила всей мощью ударил по Аквилии, он ходит, словно самодовольный гусак. Только что не говорит: «Я спас Тергесте! Я!» Но будет ли Аттила и дальше держать слово?

– До тех пор, пока сможет себе это позволить, – уверенно ответил Николан. – Пока у армии не кончится еда.

– И что тогда?

– Тогда вы увидите пыль на северном горизонте, и всадники Аттилы, словно саранча, набросятся на вашу провинцию.

Купец согласно кивнул.

– Я пытался убедить жителей Тергесте, что именно так оно и будет. Они отказываются в это поверить. Им бы восстановить стены и готовиться к осаде. А они смеются. «Где сегодня Аквилия? – спрашиваю я их. – Где завтра будет Тергесте?» Никакого толку. Они зажирели и довольны жизнью, – он разорвал письмо Аэция на мелкие клочки и сжег их на жаровне, что стояла в углу. – Мы здесь процветаем, и наше богатство ослепляет нас. Могу я спросить, какие у тебя планы?

Николан решил ответить честно, в надежде получить важную для себя информацию.

– Хочу поехать дальше на юг. Я ищу вдову Тергесте.

Старый купец фыркнул.

– Вдова Тергесте! Разве ты не знаешь, что она стала вдовой лишь несколько недель тому назад? Ее третий муж сбежал от нее. Конечно, он был занудой. Но, скорее всего ее темперамент оказался ему не по плечу. Короче, он скрылся на Востоке и лишь недавно пришло известие о его смерти. Теперь она свободна, и от желающих устроиться у нее под бочком отбоя не будет. Она невероятно богата, и только в Тергесте принадлежащая ей собственность оценивается в тысячи талантов, – К.Кай Росий усмехнулся. – Будь я на десяток лет моложе, обязательно приударил бы за ней.

Николан поклонился и двинулся к двери.

– Если я более тебе не нужен, позволь откланяться.

Росий пошевелил обуглившиеся остатки письма.

– Я думаю, тебе следует остаться на ночь. В Тергесте прибыл сказитель, и он обещает поведать нам удивительную историю.

Ник прислушался к совету старика-купца и, когда солнце скользнуло за горизонт и начала сгущаться тьма, направился к едва ли не самому большому пролому в стене, в компании многих и многих мужчин. Именно там сказитель решил собрать свою аудиторию. Сам он, невысокий, худенький, в странной войлочной шапке и серой тунике, устроился на стене, меж двух факелов, чтобы сидящие внизу видели его лицо. Он снял шапку, обнажив совершенно лысый череп, круглый как яйцо какой-то доисторической птицы.

– Граждане Тергесте, – начал он, вызвав немалое удивление, ибо никто и представить себе не мог, что человек столь хрупкого телосложения обладает таким сильным голосом, все вы христиане. Я – нет. Я пришел из далекой восточной страны, куда еще не дошло учение скромного плотника. У нас своя вера. Очень древняя. Столь древняя, что мой народ счастливо живет и умирает по ее законам.

Его глубоко посаженные глазки обежали стоящих у стены.

– Посмотрите на форму моего носа, линию бровей, цвет моей кожи. Можете догадаться, откуда я родом? – ответа не последовало, а потому сказитель позволил себе улыбнуться. – Страна моя находится за великими реками и высокими горами. Народ мой знает много легенд, которые я мог бы вам рассказать. Но, добрые мои друзья, так уж получилось, что я стал свидетелем события, превосходящего все то, что я слышал в родной земле.

Слушайте меня. Слушайте внимательно. Я, Тарманца, жалкий сказитель, стоял рядом с Аттилой и великим святым отцом из Рима, которого все называют папой, когда они встретились на берегах Минчия. Как получилось, что какому-то чужестранцу дозволили присутствовать при столь знаменательном событии? Я вам все расскажу. Когда стало известно, что святой отец из Рима намеревается ехать на встречу с Аттилой без вооруженной охраны, многие из монахов, кому предстояло сопровождать его, подумали: «Что-то у меня нет сил для такой длинной поездки, да и не кажется мне, что моя голова будет лучше смотреться на пике гунна, а не на моих плечах». Я же старик, и мне уже без разницы, для чего используют мою голову, поэтому я подошел к одному из таких монахов и предложил поехать вместо него, если, конечно он отдаст мне свою рясу. Я пообещал низко надвинуть капюшон на лицо, чтобы никто не заметил подмены. Он согласился.

Когда на подходе к Минчию мы увидели стоящее на другом берегу войско гуннов, многие монахи замедлили шаг. И никто не запротестовал, когда я, шедший позади всех, протиснулся вперед, к Его святейшеству.

Река сильно обмелела, ибо в Ломбардии уже забыли, что такое дождь. Я видел, что палаток гуннов не меньше, чем песчинок на берегу, а небо покраснело от их знамен. Но я видел также, что животы у них втянуты, а ребра их лошадей можно без труда пересчитать. За нами была лишь выжженная земля. Ни один римский орел не поддерживал нас.

Сказитель выдержал паузу и возвысил голос.

– О ком мне рассказывать первым? Об Аттиле, Биче Божьем? Или о папе Льве, который бесстрашно поехал к Гунну, чтобы сказать, что тот не должен идти на Рим?

Ему ответили незамедлительно. Крики раздались отовсюду.

– Об Аттиле! Аттиле! Расскажи нам о Биче Божьем!

Сказитель чуть улыбнулся.

– Вот так всегда. Внимание прежде всего привлекает злодей. Но не положительный герой, добрый, богобоязненный, смелый. Как скажете, друзья мои, так и будет. Сначала я расскажу вам об Аттиле.

Выглядывая из под капюшона, я мог видеть этих двух великих людей куда яснее, чем вас, собравшихся внизу. Я сразу понял, что у Аттилы тело старика. Согнувшись, сидел он на лошади в окружении советников и охранников. Но глаза его были молоды! Я видел, как поблескивали они, когда он всматривался в лицо папы. И я подумал, что передо мной человек, который обрушил на мир все таящееся в нем зло ради достижения своих целей, в уверенности, что творит добро. Я видел раздирающие его противоречия. В твердости его взгляда читалась смерть, но в руках виделся намек на сострадание. Тунику его, заношенную, в пятнах, украшали драгоценные камни. Стоящие рядом с ним гунны по его сигналу с радостью разорвали монахов на части. Полуистлевшие человеческие головы качались на пиках многих из них.

Те же противоречия были свойственны и характеру папы римского. Римлян из римлян, смелый и гордый. И одновременно мягкий и сострадающий, готовый умереть, но не отступить от своей веры. В богатых церковных одеждах, надетых лишь для того, чтобы произвести впечатление на варвара. Наблюдая за ними, слушая их, я подумал, что убедить священника в его неправоте и заставить изменить принятое решение будет куда сложнее.

Папа протянул руку вождю гуннов. Аттила двинул лошадь на шаг или два и склонился над ней. Но не поцеловал руку, как ожидал папа. Аттила сказал: «Я кланяюсь не тебе, который собирает силы Рима, чтобы бороться со мной, а Богу, которому ты служишь. О котором я слышал много хорошего».

Глаза папы стали похожими на льдышки, и он сурово ответил: «Не спеши судить о Боге, которому я служу, о Аттила. Это жестокий Бог. Он ударит тебя, если ты ступишь на землю священного города Рима, как ударил Он дикаря Алариха».

Они говорили долго. Вернее, говорил папа Лев. Аттила, в основном, слушал. Гунны, сгрудившиеся за ним, не понимали ни слова. Они то и дело хватались за рукоятки мечей. Чувствовалось, что это единственный их аргумент при решении любого спора.

Сказитель замолчал, как бы подчеркивая, что переходит к самому главному.

– А теперь послушайте, что произошло дальше. Папа поднял руку и вскричал голосом, далеко разнесшимся по голым берегам Минчия. «Можешь не верить мне, когда я говорю о каре, которую нашлет на тебя Бог Израиля. Но я молю Его явить нам своих посланцев, чтобы те предупредили тебя о твоей судьбе. Я взываю, о великий Боже, к помощи святого Петра и святого Павла в этот час тяжких испытаний!»

И пока он говорил, небеса разверзлись, две фигуры появились средь редких облаков и на крыльях полетели к земле. Я видел их собственными глазами, хотя исходящий от них свет был столь ярок, что я едва не ослеп. Они были высоки ростом, эти души, что пришли на зов папы, с нимбами над головами, с белоснежными крыльями за спиной. Когда они коснулись земли, я не смог разглядеть их лица, так они сияли. Я закрыл лицо руками. Но я слышал их голоса, хотя не могу вспомнить, что они говорили.

Вновь пауза.

– Я уже говорил вам, что я не христианин. И все же готов утверждать, что увиденное мною – не магический фокус. Я видел, как разверзлись небеса, я видел спускающиеся на крыльях фигуры. Я видел, как их ноги коснулись земли. Я слышал, как дрожала земля, когда они шагали по ней.

Я не открывал глаз, пока вновь не услышал звука их крыл. Посмотрел вверх, но их уже не было. Небеса закрылись, поглотив своих посланцев. И тут я увидел, что исчезли сопровождающие Аттилу гунны. Оказалось, что земля дрожала не от шагов небожителей, а от копыт лошадей гуннов, в такой панике удирали они. Лишь Аттила не двинулся с места. Не дал лошади броситься вслед за остальными. Ни тени улыбки не появилось на его лице.

«Мои люди уже насмотрелись на твоих ангелов, о папа», – молвил он.

Не только людей Аттилы охватила паника. Три монаха, что несли большой крест, выронили его и стояли теперь на коленях, надвинув капюшон на лицо. «Не удивительно, что ты остался один, Аттила, – ответил папа. – Небесный огонь слишком ярок для простых смертных». «Я не буду задавать вопросов, – изрек Аттила. – Хотя мне говорили, что есть некий Симон Маг, по воле которого появляются и исчезают крылатые фигуры. Могущество твоего Бога не вызывает у меня сомнений. Он наслал голод на землю, по которой шли мои солдаты и заставил их остановиться. А это не удавалось легионам Рима, – Аттила надолго замолчал, а потом продолжил. – Я должен обдумать то, что видел и слышал».

Сказитель взял один из факелов и спустился со стены. Поставил большую оловянную миску на камень.

– Я могу добавить лишь одно. Через час после того, как папа вновь пересек Минчий, в лагере гуннов началась суета. Свертывались палатки, грузились повозки. К утру лагерь врага опустел.

Николан показал пример, первым бросив в миску монету. Пришелец с Востока поблагодарил его улыбкой. Сказители всегда слыли бедняками, а на этот раз он честно отработал свои деньги.

Николан, ранее обещавший Росию, что придет к нему вечером, нашел старого купца в другой комнате, размерами поменьше, но также с окнами на бухту. Росий ужинал. Он пригласил Николана к столу, но тот отказался, сославшись на отсутствие аппетита. Состоял ужин из чаши вина и нескольких устриц.

– Тебя удивил успех папы? – спросил купец.

Николан ответил не сразу.

– История это никак не выходит у меня из головы. Я не нахожу ничего удивительного в том, что души великих святых спустились на землю. Если бы Бог Израиля посчитал нужным остановить варваров, Он мог бы уничтожить всю армию гуннов. Возможно, вместо этого он прислушался к словам Льва. Но есть и другая сторона медали. Я не могу поверить, что Аттила в испуге повернул назад. Он не боится никаких богов. Однако, положение у него было отчаянное. Его люди голодали. Аэций отказывался решить исход войны одним сражением. Что могут сказать воины о вожде, благодаря которому они оказались в безвыходной ситуации? Отступление означало бы признание ошибки. И тут у Аттилы появилась возможность сохранить лицо. Перед тем, как отдать приказ к отступлению, он наверняка сказал своим военачальникам: «Мы могли бы уничтожить римскую армию, но нам не устоять перед гневом могущественного Бога христиан».

Через открытые окна до них доносились радостные крики горожан, празднующих отступление гуннских армий. Казалось, весь город высыпал на улицы. Уже слышалась музыка. Веселье набирало силу.

– Эта удивительная весть еще не достигла Рима, – Росий отпил вина. – Вот уж они обрадуются! Толпы людей заполнят площади и арены. Всех гуннов, томящихся в темницах, выволокут на свет божий и растерзают прямо на улицах. Ах, как бы я хотел все это увидеть.

Николан поднялся.

– Сегодняшний вечер заставляет меня изменить свои планы. Я собирался двинуться на юг к поместьям вдовы, – он пристально всмотрелся в лицо купца, гадая, может ли он доверится малознакомому ему человеку. – Отступление гуннов означает, что война закончена. Аттила думает, что он вновь сможет собрать большую армию и пойти на Рим. Он ошибается. Он не сможет удержать войска в одном месте. Что бы он ни говорил, они разбредутся по родным странам. Возможно, империя гуннов развалится как карточный домик.

– Не просто возможно, – вставил К.Кай Росий. – Развал империи Аттилы столь же неизбежен, как восход или заход солнца.

– Мой народ, – продолжил Николан, получит шанс обрести свободу. Я должен быть там. Мацио стар и болен. Тебе это известно?

Росий улыбнулся.

– О Мацио я знаю все. Многие годы он писал мне каждую неделю. Видишь ли, молодой человек, я был его торговым агентом. Продавал его лошадей в Риме и Константинополе. Ты этого не знал?

– Нет, – покачал головой Николан. – Не знал.

– Последние известия о нем не радуют. Он умирает. Возможно, уже умер. И пепел его погребельного костра рассеял ветер.

Николан замотал головой.

– Нет, нет. Я должен добраться до дома до того, как он умрет. Ты, которому известно так много, несомненно знаешь, что его единственный сын погиб в битве под Шалоном. Там полегли практически все сыновья знатных родов. Только один остался жив – Ранно Финнинальдер.

– Ранно – предатель, трус, лжец и вор! – воскликнул Росий. – Останется только пожалеть твой народ, если его вождем станет Ранно.

– Потому-то я и спешу вернуться. Не знаю, сумею ли. Мне придется скакать во весь опор, чтобы проскочить горный перевал до того, как отступающие войска забьют все дороги. И поскорее уезжать. Ты сможешь дать мне лошадь? И переметные сумы с провизией?

– Я дам тебе все, что ты пожелаешь, молодой человек. Я тоже мечтаю о том, чтобы ты поспел вовремя. И хочу видеть твою страну процветающей, ибо только тогда у меня смогу продавать ваших прекрасных лошадей.

Уже несколько минут Николан слышал какой-то шум. В других комнатах переговаривались люди, хлопали двери, задвигались засовы. Наконец, к ним вошел слуга в когда-то белой тунике с лампой в руках.

– Господин, – он поклонился, – все двери заперты, охрана выставлена.

– А ворота к бухте? Засовы задвинуты?

– Да, господин. Я все проверил сам и убедился, что все охранники на своих постах.

– Ты попробовал еду, которой их кормили за ужином?

– Да, господин.

– Есть у них жалобы?

Слуга почесал спину, прежде чем ответить.

– Они всегда жалуются. О том или другом. Они говорят, что у них в постелях клопы.

– Да кто они такие, чтобы лезть с подобными жалобами? – недовольно воскликнул купец. – Клопы есть и в моей постели. Разве я жалуюсь? Лампы потушены?

– Все, господин, кроме как в твоей комнате, – с этими словами слуга зажег от свечи лампу, которую принес с собой, и поставил ее на стол. Света от лампы было чуть. – Толку от них нет, – пробормотал слуга. – Надо сказать об этом тому обманщику из Антиохии, который продает их.

– Он продает их дешево! – рявкнул К.Кай Росий. Улыбнулся Николану. – С покупками приходится быть осторожным. Кругом одни воры. День выдался тяжелым, мне пора на покой.

В комнате стояли две кушетки. Ворчащий слуга уже укладывался на одну.

– Поднимайся, бездельник! – взревел его хозяин. – Я плачу тебе за то, чтобы ты охранял меня, а не спал. Отведи этого человека к главным воротам и покажи ему Карлака, – купец что-то написал на обрывке пергамента и протянул его Николану. – Тебе дадут все необходимое. Карлак об этом позаботится.

– Могу я попросить тебя об одной услуге? Если вдова благополучно вернется с Востока, расскажи ей обо мне. А если в городе появится высокий и сильный мужчина по имени Ивар, попроси, чтобы его привели к тебе. Он будет разыскивать меня. Скажи ему все, что знаешь, о моих планах.

К.Кай Росий уже вытянулся на кушетке.

– Будет исполнено, – ответил он, закрывая глаза.