Текст книги "Гунны"

– Ракх, – прошептал старик. И повторил это несколько раз, прежде чем впасть в полубессознательное состояние.

– Ракх? – пробормотал Николан. Вроде бы он слышал это слово, но где и когда…

Мацио едва дышал. Рука Бастато легла на плечо Николана.

– Пойдем, – домоправитель вгляделся в лицо старика. – Сейчас задавать вопросы бессмысленно. Будем надеяться, что он сможет говорить, когда отдохнет. Но как бы его глаза не закрылись совсем.

– Твой господин часто бывал в Раэтии? – спросил Николан, когда они выходили из комнаты Мацио.

– В последние годы нет. Но раньше ездил туда не раз. Покупал скот. Или менял лошадей на коров.

– Ты сопровождал его?

– Никогда. Я же домоправитель. Он брал с собой Рорика и полдюжины лучших бойцов. На границе с Раэтией полно бандитов.

– Он покупал скот у одного продавца или у многих?

– Думаю, что у одного.

– Можешь ты мне назвать его имя?

Бастато нахмурился, роясь в памяти, затем покачал головой.

– Когда-то я его знал. Думаю, он родом из Аламанни, имя было труднопроизносимое. Может, я его еще вспомню, но сейчас оно выскочило из головы.

– Я могу узнать его у одного из всадников, что ездили вместе с ним.

Вновь Бастато покачал головой.

– Нет, мой господин. Все они полегли в великой битве.

Кирпичный дом Роймарков страдал многими недостатками, но главный заключался в том, что уединиться в нем не представлялось возможным. Дом буквально кишел людьми. Они толклись в обеденном зале, сидели по углам, лежали в комнатах-клетушках, они говорили, спорили, требовали. Выйдя из комнаты Мацио, Николан увидел Ильдико и Евгению. Не найдя лучшего места, они расположились в коридоре между парадной дверью и обеденным залом. На полу горкой лежали женские наряды из Византии и восточные украшения. Служанки вскрикивали от восторга, смеялись.

Бастато, похоже, доложил Ильдико о самочувствии ее отца, так что на лице девушки не отражалось тревоги. Она сменила мокрую одежду на зеленое платье, отделанное желтым, перетянутое в талии поясом, с портретом Мацио на пряжке. Ее старый пес Бозарк лежал у ног девушке, вернее, под ее ногами, и мирно похрапывал. В руках она держала котенка с длинной серебристой шерстью и пушистым хвостом.

Служанки разбежались при появлении Николана, унося с собой подарки Ильдико. Собственно, для того она их и собирала.

Евгения посмотрела на Николана, тут же повернулась к Ильдико и губы ее разошлись в широкой улыбке.

– Ты поступил мудро, Николан, смыв эту краску. И теперь все видно невооруженным взглядом. Ах, как сладка любовь молодых! У вас все написано на лицах. И мне ясно, что в моем присутствии нет никакой необходимости. Более того, оно излишне. Лучше я присоединюсь к моему мужу и добрым священослужителям, которые прервали пост ради вареного мяса и гусиных яиц. По мне утром такая сытная пища ни к чему.

Волосы Ильдико ниспадали вдоль ее спины на дубовую скамью, на которой она сидела. Одна из служанок расчесывала их, а на скамье лежало несколько гребней и щеток.

За все дни, что они провели в пути, Николан ни разу не видел Ильдико без черной «чалмы» на голове. А теперь великолепие золотых волос лишило его дара речи. Ему улыбалась красавица, стройная, с белоснежной кожей, ярко-синими глазами, с носом и бровями столь идеальной формы, что самому лучшему греческому скульптору не удалось бы повторить их в мраморе.

– Теперь я знаю, что то был сон! – выдохнул Николан.

– Сон? О чем это ты говоришь?

– О том, что произошло под дождем.

– Нет, – Ильдико по-прежнему улыбалась. – То был не сон. Ты сказал, что любишь меня. А я, надеюсь, с девичьей скромностью, дала тебе понять, что разделяю твои чувства. Мы решили пожениться. И у меня нет ни малейшего желания расценивать случившееся как сон.

И пока он пожирал Ильдико восхищенным взглядом, она подняла юбку на пару дюймов, показывая, что у нее голые ноги.

– Может ты будешь столь любезен, что отдашь мне мои башмачки.

Николан торопливо вытащил их из кармана туники и передал Ильдико.

– Я забываю обо всем, когда вижу тебя. Твой отец сказал, что Рорик жив.

Глаза Ильдико изумленно раскрылись, лицо осветилось радостью.

– О, Николан, Николан! Это правда? Ты уверен, что он так и сказал? Мне кажется, это чудо, – она вскочила и засыпала Николана вопросами, не дожидаясь ответов. – Когда он узнал об этом? Должно быть утром, потому что я оставалась с отцом до поздней ночи и он ничего такого не говорил. Почему мне не сказали раньше? Кто принес эту весть?

– Посланец не обладал плотью, так что человеческий глаз увидеть его не мог, – ответил Николан и пересказал разговор с Мацио. Ильдико слушала внимательно, обуреваемая разными чувствами. Ей хотелось верить, что это правда, но она боялась что все это плод больного воображения. Ее окрыляла надежда, но она не могла отбросить сомнения.

Когда же он закончил, Ильдико, похоже, пришла к выводу, что Мацио видел вещий сон.

– Тем, кто стоит на пороге смерти, часто удается заглянуть в будущее, – заключила она. – А ты как думаешь?

– Я считаю, что поиски надо начинать тотчас же, вне зависимости от моего мнения.

– Но куда ты поедешь? Где будешь искать?

– В Раэтию. Из того, что сказал твой отец, следует, что Рорик где-то там. Но Раэтия велика, а дорог там мало.

– Почему он рассказал все это тебе?

– Потому что он хочет, чтобы я возглавил поиски Рорика. Задача эта нелегкая. Предстоит долгая дорога, возможно, придется поработать и мечом. Если Ранно прознает об этом, он предпримет все возможное и невозможное, лишь бы помешать твоему брату вернуться на плоскогорье. Рорик держит судьбу этого труса и предателя в своих руках, – Николан помолчал. – Этим утром Лаудио была у твоего отца. Кажется, задавала ему вопросы.

На лице Ильдико отразилась тревога.

– Она уехала рано утром, и никто не знает куда.

– С этим как раз все ясно: она поехала к Ранно. Вчера вечером она пристально смотрела на меня, так что, скорее всего, узнала.

– Это означает, что Ранно первым делом выставит свои обвинения перед Ферма. С тем, чтобы добиться твоего осуждения до возвращения Рорика. Ты должен немедленно ехать к Ослау и рассказать ему обо всем.

– Ослау! Он еще жив?

– К счастью, да. Жив и по-прежнему исполняет свои обязанности. Все суды Ферма ведет он.

Николан облегченно вздохнул.

– Ослау всегда отличало чувство справедливости. Я могу положиться на него. Но главное сейчас – найти Рорика и привезти его домой. Есть у меня одна зацепка. Твой отец несколько раз повторил слово, которое, по его мнению, могло мне помочь. Ты вспоминаешь подарок, который кто-то привез тебе с Востока, набор фигурок, вырезанных из слоновой кости? Ты была совсем маленькой. Я видел их однажды и еще подумал, какие же красивые эти фигурки.

– То была игра, – задумчиво ответила Ильдико. – Я не видела их давным давно, но думаю, они где-то в доме. Я спрошу Бастато… Нет, у него короткая память. Я спрошу старого Бларки.

Старика быстро разыскали. Он кивнул, исчез на несколько минут и вернулся с низким столиком из тикового дерева, на котором стояли миниатюрные фигурки, любовно вырезанные из слоновой кости.

– Игра королей и мудрецов, – возвестил старый шут. – Но иногда дураки предаются занятиям великих мира сего. Я, к примеру, самый невежественный из дураков, знаю, как играть в эту игру. Никогда не играл с королем, но мне случалось видеть, как лица священников, монахов и ученых людей, сведущих в законе, заливала краска позора при проигрыше шуту.

Николан внимательно изучал фигурки, затем поднял одну, напоминающую крепостную башню с зубцами поверху.

– Как она называется?

– Это ракх, – ответил Бларки.

– Вот оно что! – Николан резко поднялся, перевернув столик. Фигурки полетели в разные стороны. – Не зря твой отец несколько раз повторил это слово. Он хотел сказать, что продавец скота, с которым он имел дело, пользовался клеймом, напоминающим башню. Ракх. Теперь все ясно! – он обратился к шуту, который ползал по полу, собирая фигурки. – Кто из скотовладельцев Раэтии ставит на своих быках и коровах клеймо в виде башни, чтобы их не могли украсть?

– Викторех, что живет у подножия гор.

– Викторех! – победно воскликнул Николан. – Его-то и пытался назвать мне Мацио.

Старик Бларки ушел. Ильдико встала, завязала волосы в узел.

– Теперь мы знаем, что нам делать. Если Рорик жив, а я почему-то уверена, что так оно и есть, мы должны его найти. Но сначала ты должен повидаться с Ослау и все ему рассказать. Я хочу поехать к нему вместе с тобой. Далеко отсюда земли Виктореха?

– В ста милях, может, чуть дальше. Чтобы доехать туда и вернуться, нужно шесть дней. Возможно, мы успеем вовремя. Ты хочешь поехать со мной?

– Естественно! Но сначала я должна переговорить с отцом. Я уверена, что он очень рассчитывает на возвращение Рорика.

Ни один из них не думал о личной безопасности. В течение часа Ильдико могла бы вместе с Евгенией отправиться на север, к Альпам, за которыми ее уже не достали бы люди Аттилы. А два дня быстрой скачки позволили бы Николану более не опасаться происков Ранно. Но они оба предпочли иной путь: прежде всего привезти Рорика, а потом ответить на обвинения, которые Ранно намеревался выдвинуть против Николана.

Ильдико, сжав на прощание руку Николана, ушла к отцу. Полчаса спустя вышла из его комнаты, бледная как полотно.

– Он умер! Перед смертью он узнал меня, но уже не мог говорить. Пошли, любовь моя, нам пора в путь.

8

На плоскогорье, народ которого так любил солнце, не было тюрем. По обычаю те, против кого выдвигались обвинения, оставались в маленьком домике, расположенном в центре котловины, в которой собирался Ферма. Здесь, над надзором Оратора, они жили почти что на свободе. Их навещали родственники и друзья, они могли удаляться от котловины на расстояние до пяти миль. Они давали клятву остаться и подчиниться решению суда, даже если им грозил смертный приговор. Закон этот за многие столетия вошел в плоть и кровь каждого жителя плоскогорья. И даже самый старый из живущих не мог вспомнить, чтобы кто-либо из обвиняемых воспользовался предоставленной ему, пусть и ограниченной, свободой, чтобы сбежать до суда.

Подъехав к котловине, влюбленные остановили лошадей и посмотрели вниз. Ильдико, которая плакала всю дорогу, решительно вытерла глаза куском материи.

– Мое горе я должна держать при себе.

– Мой отец обещал привезти меня сюда, – Николан оглядывал котловину, ее склоны-конус, правильный круг-дно. Создавалось впечатление, что природе не под силу такая геометрическая точность, и к созданию котловины приложил руку человек. – Но не успел.

– Однажды я была на суде. Фантастическое зрелище. Склоны усыпаны людьми, сидящими вплотную друг к другу. Я не помню подробностей, но разбиралось убийство. После объявления приговора все все встали с поднятой правой рукой. То был знак согласия с решением суда.

– Его признали виновным?

– Да, – Ильдико погрустнела. – Только обвинялся не мужчина, а женщина.

– Ее приговорили к смерти?

Ильдико кивнула. Какое-то время молчала, потом тяжело вздохнула.

– Я старалась не думать об этом.

– Я не смог бы посмотреть тебе в глаза, если бы выбрал более легкий путь.

– И все-таки эта мысль не отпускает меня. В глубине души я осознаю, что иначе мы поступить не можем. Ты – из рода Ильдербурфов, я – Роймарков. Такими уж мы созданы. Но иногда… я не могу не вспомнить о последствиях, – внезапно она сжала его руку и улыбнулась. – Этого не случится. Твоя невиновность очевидна для всех. Если судьи ошибутся в приговоре, народ его не одобрит. Они не поднимут руки. Такое однажды случалось.

– И что сделали судьи?

– Они не отменили приговор, но назначили более легкое наказание. А потом выяснилось, что тот человек невиновен.

– Но в моем случае народ настроен против меня. Ранно об этом позаботился, – Николан вновь оглядел естественный амфитеатр. Ты говорила, моя красавица, что во время суда на склонах не было пустого места. Как же люди узнавали, что происходит внизу?

– Видишь маленькие возвышения, расположенные через равные интервалы? На каждом из них стоял глашатый. Помощники Оратора записывали самые важные вопросы и ответы и относили листки тем, что стояли на возвышении. А уж глашатаи во весь голос зачитывали их.

Здание в центре котловины сверху казалось игрушечным. Напротив него находились каменные сидения членов Ферма. На узкой полоске земли, разделявшей здания и ряд сидений и вершился суд. Они направили лошадей к одной из четырех троп, ведущих на дно котловины. Николан ехал первым. Обернувшись, он увидел, что мужество вновь вернулось к Ильдико. Глаза ее сияли.

– Мой смельчак, – улыбнулась она Николану.

Пожилой мужчина встретил их внизу. Одетый в простую серую тунику, перепоясанный веревкой, на которой висели два старинных ключа. Он подошел к лошади Ильдико, положил руку на ее гриву.

– Я слышал о твоем возвращении. Какое счастье, что ты застала отца живым.

«Ранно уже побывал здесь, – сказал себе Николан. – Иначе Ослау не узнал бы об этом». В сердце его закралась тревога. Ранно, похоже, очень спешил.

– В твоих глазах печаль, дитя мое, – продолжил Оратор. – Означает ли сие, что он отошел в мир иной, мой добрый друг?

– Да, господин мой Ослау. Он умер этим утром.

Темные глаза старика, под густыми седыми бровями ясно показали, сколь опечалило его это известие.

– Все мы уйдем, когда придет наш час. Но это тяжелый удар. Как нам жить без него? Он и я встречали беду плечом к плечу. Он был храбр и мудр, и тверд как скала. Не единожды мы шли наперекор общему мнению, и всякий раз время доказывало нашу правоту. Мне недоставало твоего отца, дитя мое, с того дня, как болезнь приковала его к постели.

Он повернулся к Николану.

– Одновременно я узнал и о твоем приезде. Ранно только что отбыл. Он прискакал в спешке, поскольку лишь этим утром ему стало известно, что ты здесь, – в голосе старика проскользнули нотки озабоченности. – Твой отец был одним из самых близких моих друзей, поэтому я очень встревожен. Ранно выдвинул против тебя серьезные обвинения и требует немедленного суда. Ты предполагал такое развитие событий?

Николан кивнул.

– Мне известно о его намерениях. Я приехал сюда и для того, чтобы очистить от лжи мое честное имя.

– Он обвиняет тебя в предательстве. И заговоре, в результате которого погибло столько наших людей.

– Заговор был, – кивнул Николан. – Если я смогу представить моих свидетелей, то выдвину контробвинения. Возложу ответственность за трагедию в Шалоне на действительно виновного. То есть на Ранно.

– У нас есть основания полагать, что мой брат жив, – вставила Ильдико.

Старик резко повернулся к ней, тем самым показывая, на чьей стороне его симпатии.

– Рорик жив! Ах, это подарок судьбы! Чтобы он вернулся, и в столь нужный момент! Когда вам стало известно об этом?

– Возможно, мы излишне оптимистичны. Мой отец прошлой ночью видел его во сне и говорил с ним.

У Ослау зажглись глаза.

– Он явился к твоему отцу во сне? Я глубокий старик, дитя мое, но никогда мертвые не приходили ко мне во сне и не разговаривали со мной. Я думаю, сон этот свидетельствует о том, что Рорик действительно жив, – он нахмурился. – И где он сейчас?

– В Раэтии. У Виктореха, скотовладельца. На дорогу туда и обратно потребуется неделя.

Старик посмотрел на Николана.

– Ты знаешь законы Ферма. Поскольку против тебя выдвинуты обвинения, ты не можешь удаляться отсюда больше чем на пять миль. Но мои обязанности состоят и в том, чтобы обеспечить присутствие на суде свидетелей с обеих сторон. Я готов послать за Рориком конный отряд.

– Мой отец хотел, чтобы возглавлял поиски Николан.

Ослау покачал головой.

– Мне очень жаль, но этот закон изменению не подлежит.

– Мой брат еще не оправился от тяжелого ранения. В отряде должен быть человек, которого он узнает и доверится. Если Николан не сможет поехать, мне придется его заменить.

Ослау задумался.

– Никто не должен знать о вашей поездке. Ранно не остановится ни перед чем, лишь бы не допустить появления Рорика в суде. Потребуется не меньше полудюжины честных парней, готовых рискнуть головой ради Рорика. Так ли необходимо, дитя мое, твое участие в поисках?

– Я уверена, что таково было бы желание отца, будь он жив. Я уверена, мы найдем Рорика. И нам нельзя терять ни минуты.

Часом позже восемь всадников выехали на дорогу, ведущую в Раэтию. Среди них и Ильдико, в простой холщовой тунике, в шапке, низко надвинутой на лоб. Николан шел рядом с ее лошадью.

– Если б мы приехали на полчаса раньше! – он вздохнул. – Мы бы вместе отправились на поиски Рорика до того, как Ранно выдвинул свои обвинения. Если тебе удастся привезти брата, Ранно не позавидуешь. Показания Рорика уничтожат его.

– Мы будем лететь как ветер, – заверила его Ильдико. Она наклонилась к Николану. – Рорик жив. Сердце подсказывает мне…

– Будь осторожна, любимая моя. Особенно на обратном пути. Если Ранно прослышит о цели вашей поездки, он организует на дорогах засады. Старайтесь ехать ночью.

На вершине холма они попрощались.

– Я не могу записать себя в неудачники, – улыбнулся напоследок Николан. – Этим утром ты сказала, что любишь меня. Может ли мужчина просить у жизни большего? Я буду счастлив, если ты привезешь Рорика. Но, главное, возвращайся сама, целой и невредимой.

Ослау провел Николана в комнату, окна которой выходили на сидения судей. Здесь он прожил последние сорок лет, после того, как его выбрали Оратором. Здесь жили обвиняемые в ожидании рассмотрения их дела в суде.

Когда они сели, старик сцепил длинные пальцы, приготовившись слушать. Из окон веяло осенним холодком, и Николан заметил, что на Ослау теплые шерстяные рейтузы, какие носили римские легионеры в странах с холодным климатом.

– Твой отец был смельчаком, – начал старик. – Смелость его и подвела. У тебя тоже ее с избытком. Не говоря о том, что и способностями природа тебя не обделила. А теперь мы должны докопаться до сути и определить, не допускал ли ты ошибок в том деле, что будет рассматриваться судьями.

А Николан не мог оторвать взгляда от рук старика, которые словно подчеркивали каждое сказанное им слово. Если б у пальцев был язык, они говорили бы с красноречием Цицерона. Позднее он увидел, как умело используются они для достижения нужного эффекта.

– Я искренне хочу помочь тебе, не выходя из рамок, определенных моими официальными обязанностями. Я должен знать всю правду. Ничего не скрывай от меня, рассказывай все как есть. Я обещаю, что использую все доступные мне средства, дабы вызнать правду и у тех, кто будет свидетельствовать против тебя. Для этого, как ты знаешь, я и нужен.

И Николан рассказал все, ничего не утаивая. О том, как накануне битвы он побывал на склонах холма, на котором закрепились готы. О своем докладе Аттилы с рекомендацией атаковать по восточному склону. О ночном визите Рорика и их разговоре. О задании, полученном наутро и о том, как он руководил курьерами. О его попытках отменить приказ Таллимунди, пославшего кавалерию Рорика по северному склону. И, наконец, о встрече с Ранно на исходе битвы.

Ослау Солварс слушал внимательно. Раз или два кивнул, по ходу задал несколько вопросов. Когда Николан закончил, Ослау заговорил лишь после долгой паузы.

– Ты нарисовал ясную картины битвы.

Старик повернулся к окну, посмотрел в сторону Раэтии, куда уехал отряд Ильдико.

– Объяснения Ранно не показались мне убедительными. Поскольку из сыновей первых родов в живых остались только вы двое, подтвердить или опровергнуть ваши слова некому. А Ранно, скажу тебе, трудился без устали, настраивая народ против тебя. Если Рорик жив, для принятия решения хватит одного его слова. Но, допустим, он мертв. Или ранение его столь серьезно, что в голове его все помутилось и он не сможет сказать ничего путного? Если Рорик ничем не сможет нам помочь, придется полагаться на показания других людей. Каких бы ты мог представить свидетелей?

– Гунны уже миновали горные перевалы. Думаю, Аттила сразу же распустит армию. Будь я с ним, я бы попросил принца Таллимунди приехать со мной, в крайнем случае привез бы его показания. Есть еще два курьера, которые возили донесения. Сомуту и Пассилий. Их глубоко опечалила ошибка из-за которой наших всадников послали на верную смерть, и они обещали мне дать показания в случае последующего разбирательства.

– Как я уже говорил, закон запрещает тебе уезжать отсюда. Кто может поехать вместо тебя?

– Мой друг Ивар Бритон. В Шалоне он весь день провел рядом со мной и видел всех курьеров. Мы можем послать его в столицу гуннов за Сомуту и Пассилием.

– Времени нам хватит, – кивнул старик. – Где сейчас Бритон?

– Он женился на женщине, которую раньше называли вдовой Тергесте, и вместе с ней находится в доме Роймарков.

Оратор улыбнулся.

– Обычно показания чужестранцев не кажутся нашим судьям убедительными. Однако, он муж самой богатой женщины мира, так что, возможно, к нему прислушаются. Я незамедлительно пошлю за ним. Если он не найдет никого из твоих друзей, он должен возвращаться как можно скорее, ибо и его показания будут нам полезны.

Допрос продолжался еще час. Николану пришлось рассказать о причинах, побудивших его поступить на службу к Аттиле. Пока он говорил, Оратор то вставал и мерил шагами комнату, то садился вновь. Иногда он прерывал Николана резким вопросом. Бывало вопрос этот предварялся поднятием руки и тогда длинный указательный палец только что не упирался Николану в грудь. В этих случаях Николан чувствовал, как с кончика пальца срывается и устремляется к нему поток энергии. Если какие-то сведения привлекали особое внимание Оратора, он просил Николана вновь вернуться к ним, дабы уловить ранее упущенные подробности.

В конце концов Николан совершенно выдохся. И его состояние не укрылось от Оратора, который, похоже, мог продолжать допрос хоть до утра. Он подошел к стулу, на котором сидел Николан, положил руку ему на плечо.

– Я убедился, что ты не пытался что-либо скрыть от меня. Рассказал все, что смог вспомнить. Что же касается достоверности твоих слов… об этом судить не мне. Но я считаю необходимым предупредить тебя. Сын моего друга, против тебя выдвинуты очень серьезные обвинения. Ранно приложит все силы, чтобы тебя признали виновным. Он умен и у него много влиятельных друзей. Он заменил нескольких прежних членов Ферма их сыновьями, своими сторонниками.

Так что исход суда далеко не ясен. Если не появятся твои свидетели, тебе будет нелегко опровергнуть показания Ранно и тех, кто поддерживает его. Я – христианин и верю, что правда победит, если того желает Господь Бог в своей высшей мудрости. Но, должен добавить, что я служу Оратором много лет, и не раз был свидетелем того, как торжествовала не правда, а ложь.

Помни так же, что я расположен к тебе, но мои обязанности требуют от меня полного нейтралитета. Я должен сделать все, чтобы члены Ферма могли получить максимально объективную информацию. А решение могут принять только они.