Текст книги "Высокие башни"

– Расскажите мне о моей дочери. Она ребенком была такой некрасивой.

– Фелисите, – произнес губернатор, – очень привлекательная и умная, и много помогала моему брату, барону Лон-гея, в его делах.

Неожиданно Мария Жуве заплакала, прикрыв лицо руками. Она так сильно рыдала, что у нее тряслись плечи. Потребовалось некоторое время, прежде чем она пришла в себя. В этот момент губернатор объяснил мадам Готье, где ей разместиться с детьми. Затем он обратился к Марии и увидел, что та вытирает покрасневшие глаза надушенным платком.

– Прошу прощения, – Жан-Батист, за мое неприличное поведение. Пресвятая Дева, почему мне так плохо? Я оставила свою дочь-малютку, потому что желала пользоваться преимуществами моей внешности. Мне хотелось, чтобы мной все восхищались, и я жила в достатке и спокойствии. И я этого добилась!

Мария достала небольшое зеркальце и внимательно посмотрела на себя.

– Мне нельзя плакать, – взволнованно заявила она. – В юности я была прелестна после рыданий. И как я этим пользовалась! Но сейчас… сейчас я становлюсь похожей на злобную и взъерошенную старую медведицу. Она покачала головой и убрала платок. – Могу вам откровенно признаться, что я пытаюсь выглядеть по возможности прилично, но теперь предпочитаю удобные башмаки всему остальному. Больше всего я нуждаюсь в комфорте и покое. Муж обеспечивает мне все это.

На глазах у Марии выступили слезы.

– Я хорошо себя чувствовала до тех пор, пока вы не рассказали мне о моей дочери. Сейчас я понимаю, что у меня не все в порядке. Я всегда знала, что когда-либо придется принять важное решение, Жан-Батист… Фелисите никогда не узнает, кто я такая.

Губернатор утвердительно покачал головой.

– Я рад, что вы все правильно понимаете. Я и сам хотел предложить вам это.

– Было бы лучше всего, если бы мы возвратились во Францию до ее приезда, но муж думает по-иному. Фелисите предстоит немало трудностей и без меня.

Глава 2

Губернатор поднимался очень рано. Но просыпаясь, он неизменно слышал звук топоров и пил Филиппа и его добровольных помощников. Все здоровые и умелые мужчины были заняты строительством домов для новых поселенцев. Воздух с рассвета до заката звенел от ударов топоров и завывания пил. Жан-Батист долго работал по вечерам, но Филипп и его Поликарп Бонне тоже не покладая рук допоздна воздвигали большой дом на узкой дороге, ведущей к северу от церкви. В будущем она получит название рю д'Орлеан.

Как-то утром Д'Ибервилль отправился туда с утра пораньше и нашел Филиппа и Карпа, занятыми обмерами бревен. Это была трудная работа, и, несмотря на ранний час, они уже здорово устали.

Филипп прекратил работу, как только увидел широкополую шляпу губернатора. Он приближался к ним.

– Мне даже не надо интересоваться, прибыл ли корабль, – заметил Филипп. – Вы бы сами мне все сказали.

– Пока нет никаких известий, – грустно покачал головой де Бьенвилль. – Мне кажется, ты закончишь дом до ее прибытия.

– Мы действительно начали его строить. Вот посмотрите, – Филипп поднял топор и попробовал остроту лезвия. Жан-Батист понял, что он пытается скрыть волнение и грусть. – Мсье Жан-Батист, корабль не прибудет! Мне вчера снился сон, и я видел ясно, как он пошел ко дну. Это вещий сон, – корабль затонул, и вместе с ним погибли все, кто плыл на нем.

– Сны ничего не означают! Они отражают твои переживания, когда ты бодрствуешь, – де Бьенвилль старался говорить весьма уверенно, чтобы ободрить молодого человека. – Филипп, ты не должен терять надежду. Я тоже надеюсь на лучшее. Вскоре прибудет быстрое каноэ с известием, что корабль видели в заливе.

– Да поможет Господь, чтобы ваши слова оказались пророческими, – с чувством проговорил Филипп.

Де Бьенвилль собрался уходить.

– Пусть сомнения не помешают тебе закончить работу. Мы должны приготовить для невесты уютное гнездышко.

– Что вы думаете о мсье де Марьи? – спросил Филипп. Губернатор помолчал.

– Он – джентльмен до кончиков ногтей. Сначала я сомневался в том, что он станет хорошим мужем для Фелисите, но теперь у меня переменилось мнение. Могу только сказать: он самый остроумный человек из всех, с кем мне приходилось встречаться.

Жан-Батист отправился прочь, а Филипп с остервенением набросился на бревна, словно желая сквитаться с Августом де Марьей.

Спустя некоторое время Карп отложил топор и уставился на Филиппа.

– Мастер, я вам подхожу?

– Карп, ты такой усердный, как оттавский бобр. Помощнику было приятно выслушать это, но он не вернулся к своей работе.

– Скажите, что вы думаете о мадам Готье? Филипп продолжал работать.

– Ты имеешь в виду вдову, которая живет в губернаторском доме?

– Да. Она крупная женщина, не правда ли? И весьма аппетитная! – Поликарп так разволновался, что Филипп с трудом скрыл улыбку. – Мастер, как вы считаете, может, меня ждет счастье с дородной вдовой и ее шестью ребятишками?

Филипп ничего не сказал, и он добавил:

– В Монреале тоже была вдова, и у нее было шестеро детей. Она была единственной женщиной в Новой Франции, кому не требовалось никаких модных турнюров. Ее младшенькому исполнился год, как ребенку мадам Готье, и его даже звали также – Доминик. Мастер, вы не считаете, что это – судьба?

– Карп, все зависит от того, как часто ты будешь навещать эту вдову с ее выводком. Тебе никогда не приходило в голову, что тебя влекут дородные женщины, как мотылька на огонек?

– Но это еще не все, мастер. Я должен вам кое-что сказать. Вчера я был там…

– Зачем же ты пожаловал туда вчера? Поликарп важно выпрямился.

– Надобно было, – он заговорил совсем тихо. – Как вы думаете, что она делала, когда я появился там? Она протянула веревку через всю комнату и развешивала на ней выстиранные вещи! Вам не кажется, что тут… рука фортуны? Я взглянул на нее и убежал.

– Карп, будет лучше, если ты продолжишь бежать без оглядки, – заметил Филипп, – но не забывай, ты должен бежать в правильном направлении.

Губернатор вошел в кабинет и увидел, что его ожидает посетитель. Де Бенвилль очень удивился, ибо этого человека он никак не ожидал увидеть в столь ранний час.

Это был Август де Марья. Несмотря на жару, этот идеальный джентльмен был в парике, который длинными локонами ниспадал ему на плечи, и в перчатках с черной оборкой.

– Вы прибыли весьма рано, – произнес усаживаясь за стол губернатор. – Если учесть, что вчера вечером мы беседовали допоздна. Откровенно говоря, мсье, мне очень понравились ваши анекдоты о жизни придворных.

Казалось, Август де Марья был польщен, но ничего не ответил, а подкрутил усы и сказал:

– Я пришел сюда, потому что желаю разрешить вопрос о моих обязанностях.

Губернатор также желал поскорее заставить его работать.

– У вас не имеется почти никакого опыта работы. Признаться, я и сам был в таком же положении, когда впервые пожаловал сюда, и мне пришлось до многого доходить самому. Поэтому меня не волнует отсутствие опыта у вас.

Молодой человек выглядел удивленным и даже возмущенным.

– Я не считаю возможным, чтобы вы пытались отыскать у меня какие-либо отрицательные черты.

Де Бьенвиллю был неприятен его тон и сами слова, и он не стал скрывать свое недовольство:

– Я же хочу дать вам работу по силам, – заявил он. – Вероятно, вы мне что-нибудь подскажете.

Мсье де Марья равнодушно махнул рукой.

– Я хорошо справляюсь с цифрами.

– Финансовые дела находятся в ведении интенданта. Вы желаете работать под его началом?

– Нет. – Август де Марья небрежно закинул ногу на ногу и стряхнул несуществующую пылинку с атласной подвязки. – Я предпочитаю иметь собственный отдел. Более того, требую выделить мне пост, чтобы я полностью отвечал за него, и мог прославиться.

– А если все обернется не так хорошо, вы будете отвечать за ошибки? – улыбаясь, спросил губернатор.

– Ошибки! – насмешливо фыркнул молодой человек. – Я легко справлюсь с любыми проблемами, которые могут возникнуть в этой… – он широко развел руками. – Из уважения к вашим чувствам, я воздержусь от суровой критики.

– Мсье, мне ясно, – резко прервал его губернатор, – что вскоре вы исправите все промахи, которые я сделал, и займетесь теми проблемами, которые я не в состоянии разрешить.

Жан-Батист вспомнил, что ему не следует выходить из себя, и выдавил кривую улыбку.

– Хватит! Мы оба погорячились, а это не доведет до добра! Мы станем родственниками, когда вы поженитесь с Фе-лисите, и не должны ссориться.

Август де Марья пощипывал кончик закрученного вверх уса. Пальцы у него немного дрожали, но взгляд оставался пронзительным и настороженным. Губернатор понял, что все манеры де Марья наносные.

– Ваш брак с мадемуазель Фелисите делает вдвойне необходимым найти для вас подходящий пост, – продолжал губернатор, – чтобы вы достигли успехов и не совершили просчетов.

Де Марья понюхал табак и предложил табакерку губернатору. Тот отказался, сказав, что так рано не нюхает табак.

– Интересно, почему, – обронил молодой человек. Он стер крупинку с лица надушенным платком. – Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов о моей будущей жене. Я о ней ничего не знаю, кроме того, что сообщил нам адвокат из Монреаля, который был посредником в переговорах.

– Мсье, мне почти ничего не известно, но попробую удовлетворить ваше любопытство.

Август принялся дотошно расспрашивать его о Фелисите: рост, вес, цвет глаз, тембр голоса, образование, манеры. Он невозмутимо слушал ответы и обмолвился лишь тогда, когда речь зашла о ее родственниках:

– Мсье де Бьенвилль, я постараюсь получше использовать их связи.

Они помолчали, а потом губернатор, с трудом удерживаясь от резкого замечания, вернулся к вопросу о его будущей должности.

– Мсье де Марья, мне пришла идея. Нам нужен начальник военной полиции, потому что в городе теперь будет жить много народа. У вас имеется военный опыт, и он вам пригодится. Это – важная и сложная работа. Что скажете?

Удивительно, но де Марья был с ним согласен. Однако старался не высказать, что польщен.

– Начальник военной полиции? Это уважаемое дело, и оно не отдает бумагомаранием. Возможно, я приму ваше предложение.

– Вы полагаете, что справитесь с подобной работой?

– У меня пытливый ум, – заверил его де Марья.

Это действительно было так. Он четко формулировал вопросы о Фелисите, не стеснялся их повторять, чтобы все до конца выяснить.

– Если вы желаете узнать меня получше, то сразу признаюсь, что иногда считаю полезным прибегнуть к силе. – Немного помолчав, он спросил: – Значит, все решено?

– Да. Жаль, что не смогу вам помочь организовать работу нового департамента, но мне надо ехать. Господин Ло на следующей лодке присылает нам немецких крестьян, чтобы расселить их на зарезервированной для него земле. Мне следует срочно обследовать дорогу и все подготовить к их прибытию.

– Немцы плохие поселенцы, – насмешливо заявил де Марья. – Здесь они станут умирать как мухи.

– Боюсь, вы правы. Земля Ло – хорошая и расположена на возвышенности, но эти бедные крестьяне напоминают детей. Они привыкли к аккуратным фермам и к легкой жизни. Представляю себе, как они испугаются, увидев аллигаторов, и узнав, как сильно разливается Миссисипи весной.

– Когда вы уезжаете?

– На рассвете, и беру с собой отряд солдат. Я вернусь через две недели, – де Бьенвилль покачал головой. – Вы скоро поймете, мсье де Марья, что новой страной нельзя управлять, сидя за письменным столом в удобном кабинете и издавая различные указы. Нам постоянно приходится отражать нападение индейцев, проводить мирные мероприятия, проверки, экспедиции и вести борьбу со стихией. Я занимаюсь этим уже двадцать лет. – Он вдруг замолчал и внимательно взглянул на молодого человека. – Мсье де Марья, члены моего семейства очень хорошо относятся к вашей будущей невесте. Мы все мечтаем о ее счастье. Если молодые люди не были прежде знакомы друг с другом, их брак может оказаться неудачным. Возможно, Фелисите прибудет до моего возвращения, и поэтому я хочу вас попросить быть с ней добрым и очень тактичным.

– Ваше превосходительство, я не стану винить себя, если наш брак не удастся.

– Мне сообщили, что девушка сама по себе является наградой, – продолжил де Бьенвилль. – Она прелестна, и мой брат, барон Лонгея, высоко ценит ее ум. Фелисите обладает многими прекрасными качествами. Мсье, ее можно назвать идеальной невестой! Правда, она прожила всю жизнь в Монреале и никогда не видела игры актеров, мало читала и не умеет вести пустые салонные беседы. Вам придется кое-что ей прощать.

– Я готов к этому, – нетерпеливо заявил де Марья.

– С другой стороны, она тоже будет вынуждена приноравливается к вам. Мадемуазель Фелисите – очень верующая, как многие жители Новой Франции, и ей будут не по вкусу ваши фривольные шуточки. Вы не могли бы щадить ее чувства?

– Ваше превосходительство! – де Марья грозно нахмурился. – Я не собираюсь выслушивать подобные лекции. Семейная жизнь – это мое дело. Я не позволю никому вмешиваться в мои отношения с женой. Вам все ясно? Мне неприятны ваши советы!

– Я могу вам сказать, – заявил губернатор, – что мне будет неприятно, если ваша жена станет несчастной. Наверно, нам лучше перестать говорить на эту тему?

– Если только вы, – ответил де Марья, поднимаясь с кресла и берясь рукой в перчатке за эфес сабли, – не предпочтете продолжить спор с помощью сабли.

– Королевскому представителю, – сказал де Бьенвилль, – запрещены поединки с теми, кто служит под его началом. Если бы не это, – он в свою очередь коснулся эфеса собственной сабли, – я бы с удовольствием скрестил с вами клинки.

Глава 3

Август де Марья несколько изменился за прошедшую неделю. Он сидел за столом в небольшой комнате, выделенной ему в отеле де Билль и был очень занят, изучая донесения. Он до того увлекся, что не заметил чернильного пятна на обшлаге сюртука. Кончики усов у него немного обвисли. Он, по-видимому, старался навести порядок в городе.

Наконец наступило некоторое затишье, и Август де Марья сказал секретарю:

– Передайте заинтересованным людям, что до сих пор ничего не слышно о корабле, следующем из Квебека. Кроме того, его превосходительство заболел, и, возможно, пройдет некоторое время, прежде чем он возвратится обратно. А теперь впустите англичанина.

Англичанина привели из камеры, расположенной неподалеку от комнаты начальника военной полиции. Это был человек с довольно невыразительным лицом. На шее у него висела медная цепочка.

– Мсье, – сказал узник, – у меня расстроится здоровье, если я буду сидеть в этой камере. Я нахожусь там уже пять дней. Камера размером напоминает гроб, и я превратился в скелет, а через два дня от меня вообще ничего не останется. Проверьте камеру, мсье, и вы поймете какая там стоит вонь!

– У нас нет места, и мы не заботимся о том, чтобы создавать удобства для преступников, – заявил де Марья. – Зачем вы прибыли в Новый Орлеан?

– Я мирный человек и торгую с индейцами. Наши страны перестали воевать, если я не ошибаюсь, так почему же меня задержали?

Новый начальник просмотрел лежащие перед ним бумаги.

– Ваше имя?

– Мелвин Джек Аду, мсье.

– Вы – лжец и мошенник! У меня перед глазами имеется ваше дело, и в нем записано, что ваше настоящее имя – Джек Беддоуз. Вы заявляете, что являетесь морским капитаном, но на самом деле никогда не командовали кораблем.

– Погодите, мсье! Человек часто называет себя по-другому в этих местах. Я знаю многих людей, которые постоянно меняли свое имя, и в этом нет ничего особенного. Что касается звания капитана, то у меня было небольшое суденышко, правда, тихоходное. Но если вы имели лодку и плавали на ней, вы с полным правом можете называться капитаном, и никакие адмиралы в мире не отберут у вас это звание. Конечно, лодка была ну-у-у… очень маленькая, – он помолчал, а потом хитро подмигнул. – Действительно, мсье, это была малюсенькая лодочка!

Начальник полиции долго не сводил с него испытующего взора, затем резко ударил кулаком по столу и начал напевать по-английски: «Разве ты не обещал на мне жениться?»

Задержанный выпрямился и весело ухмыльнулся. Вдруг он хлопнул себя по ляжке и нараспев проговорил: «Я женюсь на тебе, потому что я не священник!»

Де Марья неприкрыто обрадовался, и англичанин понял, что попал в ловушку. Он сразу испугался и засмущался.

– Так-так! – заявил начальник полиции. – Парень, ты выдал себя, и мне все ясно, что ты промышляешь с пиратами Багамов. Об этом же говорится в твоем деле. Ты действовал заодно с убийцей и злодеем Джеком Рекхемом, когда он захватил корабль, после того, как получил помилование английского короля и пообещал распрощаться с морским разбоем. Этот Рекхем больше известен под прозвищем Ситцевый Джек, потому что у него есть отвратительная привычка – ну, просто варварство! – скидывать с себя одежду и сражаться в грязной пропотевшей ситцевой рубашке и подштанниках! Эти противные детали имеются в сообщении, которое я только что получил. Песня о священнике использовалась во время захвата судна и служила сигналом для нападавших, что Ситцевый Джек был на борту…

– Мсье, конечно, я себя выдал! Но мы тогда так повеселились!

– Тебя поймали позже, – продолжал читать де Марья, – и судили в Кингстоуне…

– Судили, мсье? Нас приковали к ограждению цепями по рукам и ногам, и каждый раз, когда кто-то из нас открывал рот, судья начинал вопить, что не позволит таким, как мы, оскорблять королевский суд. Как только один валлиец по имени Джонс, но мы его называли Теффи Мустард, попытался что-то сказать, они надели нам на головы мешки. Я чуть не задохнулся. Мсье, разве можно это назвать судом?

– Тебя осудили и приговорили к повешению! Но тебе и еще двум мошенникам удалось удрать. Остальные, как мне кажется, были повешены.

– Ваша правда, – радостно подтвердил англичанин. – Мсье, почти все они получили по заслугам, – они были плохими людьми.

– А ты явился сюда, – де Марья сложил бумаги и спрятал их в ящик стола. – Если мы отошлем тебя обратно, тебя сразу вздернут. Тебе это известно?

– А то! Прекрасно известно! Но вы не доставите им такое удовольствие. Этим английским губернаторам, их судьям с сальными париками и толстозадым владельцам кораблей, оплакивающих потопленные нами лодки! Нет, мсье, вы – настоящий француз!

– А ты – пират и галерник! Наверно, мсье де Бьенвилль решит, что тебя следует повесить, и этот жест станет примером для всех нарушителей закона. Я собираюсь предложить построить виселицу на пляс д'Арме, и ты там станцуешь джигу на глазах у всех!

Наступила тишина. Заключенный, опустив голову, нервно переминался с ноги на ногу. Де Марья пристально глядел на него, поглаживая пальцами кончик носа.

– Есть единственная возможность, – наконец проговорил начальник полиции. – Имеется одно деликатное дельце. Оно весьма опасно, должен тебя предупредить. Если ты попытаешься его выполнить…

– Да, мсье, разумеется! – с надеждой воскликнул заключенный. – Я его выполню.

– Тебе не интересно узнать, в чем оно заключается? Ты не станешь сомневаться или торговаться со мной?

– Мсье! Перед вами покорный ягненок! Я, не моргнув глазом, оскальпирую индейца или перережу горло белому человеку, если вы пожелаете этого!

– Ты знаком с испанцем по имени Дон Мигуэль? Мне кажется, что это его прозвище.

– Я о нем слышал. Он – дурной человек, мсье.

– Его настоящее имя – Мунуэль Санчес Мария Лопес. Я с тобой согласен, он действительно плохой человек. Сейчас он в Новом Орлеане и согласился принять участие в деле, о котором я упомянул. Вы с ним оказались примерно в одном положении. Он станет командовать тобой.

– Куда мы отправимся, мсье? Де Марья пальцем указал назад.

– Вверх по реке, в одно индейское племя. Как я уже сказал, это опасное предприятие. Но ты торговал с индейцами и знаешь, как с ними можно сладить.

– Мсье, я солгал! Я никогда не имел дело с индейцами. Я – моряк и ходил по морям. Мне противны индейцы.

– Тогда, – решительно заключил де Марья, – мы тебя отошлем обратно в Кингстоун, и тебе придется поплясать в петле. А возможно, мы без лишних слов повесим тебя прямо здесь!

Вновь воцарилось молчание. Заключенный смотрел на враждебное лицо человека, сидящего за столом, в надежде уловить признаки сочувствия, но ничего не увидел. Он вздохнул, снова переступил с ноги на ногу, вытер пот и сдался.

– Мсье, я все сделаю и отправлюсь с этим испанцем. Я боюсь индейцев, но больше всего я боюсь виселицы. Это отвратительная смерть, мсье, помереть на виселице!

– Ступай в камеру, – приказал де Марья, – я тебя отпущу утром и дам соответствующие указания. Надеюсь, у тебя хватит ума не болтать лишнего? Если обронишь хоть слово, то станешь мечтать о том, чтобы тебя повесили!

– Мсье! Я буду вести себя тихо, как мышка, удравшая из лап кошки!

Август де Марья был доволен. Когда заключенного отправили обратно в камеру, он принялся расхаживать взад и вперед по небольшому кабинету, время от времени покачивая головой и улыбаясь.

«Его королевское высочество только проанализирует существующую здесь обстановку и сразу поймет, что Луизиана не принесет никаких доходов в течение ближайших тридцати лет, – размышлял он. – Но он сюда не приедет, и поэтому мы должны сообщить ему правду каким-то иным путем. – де Марья торжественно подкрутил усы. – Я это сделаю одним ударом. – Он остановился перед треснутым зеркалом на стене и поправил галстук. – Это будет мастерский удар и быстрая атака. Они нападут ночью и отправятся вверх по реке до того, как войска будут готовы дать им отпор. Если убьют важную персону или возьмут ее в плен, вся Франция начнет возмущаться тем, как идут дела в этой проклятой колонии. – Начальник полиции стал перебирать имена возможных жертв. – Священник? Нет, публике надоели истории о мучениках-священниках. Нам надо придумать нечто поновее. Красивая женщина? Где тут найдешь красивую женщину? Может, банкир Жуве и его жена? Мсье де Балне? Губернатор?»

Он щелкнул пальцем и утвердительно кивнул.

«Наверно, все-таки банкир. Мне кажется, нам не составит труда провернуть это дельце. Когда мы его освободим, он поднимет такой шум, что разнесется по всей Франции. Да, так оно и будет!»

Де Марья уселся в кресло и начал обдумывать инструкции, которые он на следующий день передаст агенту.

«Этому дурному англичанину нельзя доверять. Но, с другой стороны, он – продувная бестия, и путь домой ему заказан. Испанцы будут только рады под любым предлогом повесить англичанина, и ему, конечно, тоже нет к ним дороги. У него появится спасение. Если только он выполнит мои приказания. Я думаю, Джек Мелвин, или, как бишь его, может мне пригодиться».

Он стал писать мелким аккуратным почерком на крохотном клочке бумаги, довольно улыбаясь и кивая, и это значило, что у него возник план нападения индейцев.

Де Марья все еще писал, когда послышался стук в дверь. Начальник полиции убрал в карман жилета исписанный листок бумаги, а потом сказал:

– Войдите!

Это был один из его помощников.

– Они уже здесь, и оба безумно злы, как кошки с обожженными хвостами!

Де Марья быстро поднялся.

– Дугест и Броссар?

В город постоянно прибывали поселенцы, и из-за этого возникали огромные проблемы. На улице часто завязывались драки. Женщины оскорбляли друг друга при встречах, а дети продолжали ссоры взрослых. Администрации непрерывно приходилось заниматься размещением людей, потому что скученность служила причиной многочисленных конфликтов. Ярким примером тому были отношения между Жюлем Дуге-стом и Антуаном Броссаром и их семьями.

Дугесты приплыли из Руана на первом корабле, а Бросса-ры прибыли на последней лодке и были вынуждены делить крохотную сараюшку. Места там было мало, а семьи большие, и первые нарушения приличий начались уже через два дня. Воцарилась ненависть, посыпались угрозы и оскорбления. Главы семейства часто устраивали потасовки, хотя люди видели, что там было больше шума и криков, чем физических побоев. Отношения обострились после того, как было решено сселить оба семейства, и вся община разделилась на союзников Дугеста и тех, кто был на стороне Броссара.

– Да, мсье, – помощник покачал головой. – Сначала я решил, что нас ждут неприятности. У Броссала был нож, и он заявил, что не желает находиться под одной крышей с Дугестом. Я отобрал у него нож, сильно отругал обоих и повел их к вам. По улице за ними следовал народ. Наверно, более ста человек тащились за нами, когда мы шли по площади. Все остались на улице.

– Боюсь, все камеры заняты, – сказал де Бьенвилль.

Он открыл заднюю дверь и вошел в темный и узкий проход, с одной стороны которого находились те самые камеры, которые так не понравились англичанину. Они шли в два яруса – по пять камер в каждом. Все камеры были два фута высотой, два с половиной фута шириной и шесть футов в длину. Люди высокого роста не могли в них выпрямиться. Перед камерами были укреплены решетки. Камеры никак не вентилировались и стояла такая ужасающая вонь, что начальник полиции быстро прижал к лицу надушенный платок.

– Как я и думал, – сказал он, заметив бледные лица, глядящие на него сквозь решетку, – в каждой клетке сидит счастливая птичка. Фу! Здесь воняет, как в сортире рынка рабов или в лежбище диких зверей! Отвратительно!

Он стремительно возвратился к себе в кабинет и так сильно захлопнул за собой дверь, что дверная рама задрожала. Зеркало упало на пол и разлетелось на куски. Начальник полиции возмущенно заметил:

– Господи, в каком месте может оказаться французский джентльмен!

Де Марья понимал, что его популярность, которую в колонии он завоевал красивыми костюмами и прекрасными манерами, начала испаряться из-за того, что он стал энергично насаждать законы. И молодой человек решил, что пришло время потешить поселение спектаклем.

– Жозеф, – обратился он к помощнику, – у нас нет места для этих двух смутьянов, которых вы привели сюда. Гм-м-м… Что же нам с ними делать? Я вам скажу. Мы их сегодня станем судить так, чтобы этот процесс стал для многих примером! Суд состоится на площади, чтобы там могли собраться все жители Нового Орлеана и выяснить, на чьей они стороне. Вы увидите, это им очень понравится, и они признают, что именно так должно вершить правосудие. Жозеф, отправляйтесь немедленно к мсье де Балне. В отсутствие его превосходительства, он будет председательствовать на суде. Передайте ему, что несмотря на жару, он должен надеть парик и мантию.

Мсье де Балне недовольно согласился с тем, чтобы все население города присутствовало на процессе. Он надел на голову парик с самыми длинными локонами, которые только видели в Новом Орлеане, красивую мантию с горностаевым воротником и уселся на скамью в северной части пляс д'Арме. И тут же заметил судебному исполнителю:

– Боюсь, что здесь будет постоянно стоять шум, и нас могут прерывать… Вам придется проявить твердость. Звоните в колокольчик и объявите, что суд переносится внутрь здания, если начнутся беспорядки.

– Внутрь? – судебный исполнитель был огорошен подобной идеей. – Мсье, в городе нет такого помещения, где могли бы уместиться хотя бы одни свидетели. Вы себе представляете, как жарко будет в помещении?

– Но здесь собралось слишком много народу, и мы должны попытаться установить порядок, – заметил де Балне.

Судебный исполнитель оглядел площадь.

– Все уже тут, кроме Филиппа Жирара и его помощника. Мсье де Балне не очень интересовался делами поселения и был удивлен подобной осведомленностью:

– Вы говорите о низкорослом мужчине, у которого, как мне кажется, стеклянный глаз?

Судебный исполнитель кивнул, и судья продолжил:

– Значит, их тут нет? Интересно, почему только они из всего населения Нового Орлеана не пришли сюда?

– Они очень заняты, – им нужно закончить дом для мсье де Марья и его невесты. Если только она когда-нибудь приедет в Новый Орлеан.

– Нам всем очень жаль, что невеста мсье де Марья никак не приедет сюда. Корабль должен был давно прибыть, и теперь следует признать, что его, видимо, вообще не будет, – он глубоко вздохнул. – Я уверен, что у всех пассажиров этого несчастливого судна был хотя бы один родственник или друг. Я также убежден, что все волнения в городе, ссоры, драки, крики, вопли и нарушение законов вызваны напряжением, в котором живут бедные люди.

И словно в подтверждение слов милейшего де Балне раздался грубый крик с требованием начать наконец суд. В тот момент вывели вперед двух обвиняемых, которые мрачно и злобно глядели друг на друга, на судью и на народ. Их поместили по разным сторонам скамьи.

Люди должны ощущать важность события, – решил мсье де Балне, оглядываясь с суровым видом, однако на толпу его взгляд не подействовал. Отсутствие уважения к суду проявилось, как только начали задавать вопросы Жюлю Дугесту. Он не отвечал, а продолжал обвинять Броссара. Тот, в свою очередь, не оставался перед ним в долгу. Если зрителям казалось, что они не очень сильно оскорбляют друг друга, они начинали им помогать. Ругань и оскорбления становились все изощреннее.

– Он первый меня ударил, господин судья.

– Вранье. Я даже не защищался, пока он меня не ударил три раза.

– Он отдал все мясо из супа своим детям, мы с женой следили за этим пройдохой.

– Ты сам – мошенник и врун. Ты украл серебряную монету из кошелька моей жены.

– Жалкий трус, ползающий на брюхе! Я боялся оставлять с тобой свою жену и моих дочерей.

– Змеиное отродье!

– Дерьмо шелудивого пса!

Людям показалось мало судилища, устроенного над этими драчунами, и тогда один из поселенцев ступил вперед и стал критиковать порядки в колонии и жаловаться на то, что их фальшивыми обещаниями выманили из дома и привезли сюда.

– Нам все наврали, но это не самое худшее, потому что нам нечего есть, а ведь имеются запасы пищи. Скажите, господин де Балне, нас привезли сюда, чтобы мы умирали с голода?

Из толпы раздался еще один голос.

– Зачем в город пригнали столько местных рабов? Для них нет работы и не будет до тех пор, пока мы не получим те самые поместья, которые нам посулил король. Работ здесь сейчас настолько много, что когда-нибудь снова повторится Лашин! Утром нам перережут глотки во сне!

– Господа! – протестовал судья. – Мы сейчас не судим его наихристианнейшее величество и его королевское высочество регента!

В этот момент какое-то каноэ причалило у площади. С него спрыгнул человек и стал быстро пробираться сквозь толпу. Собравшиеся были настолько раздражены, что не обратили внимания на прибывшего, пока он не начал что-то шептать на ухо мсье де Балне. Вскоре люди почувствовали, что случилось что-то важное, и на площади воцарилась тишина.

Судья медленно поднялся.

– Господа и друзья! – воскликнул он взволнованно. – Чудесные новости! Корабль из Квебека видели в устье реки!

И тут все словно сошли с ума. Люди кричали, плясали и размахивали руками, обнимались и что-то громко пели. Едва первый порыв радости поутих, они опустились на колени и начали возносить благодарственные молитвы Богу.