Текст книги "Мастера секса. Жизнь и эпоха Уильяма Мастерса и Вирджинии Джонсон – пары, которая учила Америку любить"

Фрэн Бейкер иногда летал вместе с другом и в конце концов поддался на его уговоры научиться управлять самолетом. Как и Билл, Фрэн поступил в медицинскую школу Рочестерского университета, окончив Гамильтон-колледж. Полеты сыграли решающую роль в отношениях Билла с сестрой Фрэна. В Гамильтоне Билл встречался и с другими молодыми женщинами, у него даже была постоянная подруга, которую звали Элизабет Эллис. Но после идиллических летних каникул на Рэйнбоу-Лейк он мечтал жениться на Доди Бейкер. В ее присутствии Билл становился другим человеком – словно продолжал скользить по озеру. Его обычно резкая, нетерпимая манера поведения смягчалась.

Его намерения окончательно оформились, когда Доди внезапно заболела. Фрэн договорился, чтобы сестру госпитализировали в Рочестер для небольшой операции. Под влиянием внезапного импульса Билл решил встретить ее по пробуждении двумя дюжинами роз на длинных стеблях. Он хотел, чтобы Доди вышла за него замуж, и «чувствовал, что настало время сделать решающий шаг». Не сумев найти достаточного количества нужных ему роз в Рочестере, Билл придумал экстравагантный план, который позволил бы ему выглядеть в глазах Доди «птицей высокого полета». Он позвонил в Нью-Йорк и договорился, что заберет заказ в две дюжины роз в маленьком аэропорту у моста Джорджа Вашингтона. Когда Билл прилетел обратно к больнице, часы посещений уже закончились, но медсестра уверила его, что Доди получит розы и вложенную в них любовную записку, как только проснется.

На следующее утро Фрэн сообщил Биллу, что в Буффало умерла их с Доди бабушка, и спросил, не сможет ли Билл отвезти его сестру на самолете домой, на похороны. «Конечно», – ответил Билл, уверенный, что Доди будет рада видеть его. Однако когда он приехал в больницу, девушка выглядела расстроенной, а голова у нее все еще кружилась после анестезии. К удивлению Билла, она ничего не сказала о розовом букете и любовном стихотворении в приложенном к нему письме. Доди не знала об этих подарках, потому что они так до нее и не дошли! Видимо, ночная медсестра забыла отнести ей розы. Билл же предположил худшее – и ни о чем не спросил.

Билл отвез Доди в Буффало в своем двухместном самолете. Под шум мотора они не слишком много разговаривали. Когда они приземлились, Доди любезно поблагодарила Билла, но в ее словах звучала только обычная вежливость. Фрэн быстро увел Доди прочь, а Билл в одиночестве полетел обратно в Рочестер, подавленный тем, что его предложение было отвергнуто. Долгое время он ничего не слышал о Доди, которую называл единственной настоящей любовью своей молодости, пока не узнал, что она вышла замуж за молодого врача из Буффало.

Некоторые друзья и родственники сомневались в правдивости печального апокрифического повествования Билла о его утраченной любви. Была ли Доди Бейкер, скорее, мечтой, чем реальностью, тем идеализированным образом, создаваемым мужчинами из женщин, которых они, по их словам, любили, не понимая живого человека, стоящего за этой фантазией? Как мог мужчина, вжившийся в точнейшие стандарты науки и медицины, видеть эту женщину в столь романтическом ореоле? Спустя долгие годы Билл Мастерс не переставал гадать, как могла бы повернуться его жизнь, если бы он женился на красивой блондинке с пляжа Рэйнбоу-Лейк.

Глава пятая
Чудо для глаз

«Можем ли мы рассчитывать на получение качественного образования без вдохновения людей, стремящихся познать через свои собственные исследования вселенную, в которой обитает род человеческий, и природу человеческого тела и разума?»

Джордж Вашингтон Корнер

В анатомическом классе Джорджа Вашингтона Корнера человеческое тело было чудом для глаз. Корнер показывал студентам качающее кровь сердце, утонченную архитектуру позвоночника, жизненно важные функции печени, почек, кишечника и другие дивные дива мышц, костей и тканей, описанных в учебнике «Анатомия Грэя». Студентам казалось, что их профессор мог вернуть к жизни даже труп.

Преподававший в Рочестерском университете Корнер был знаменитым врачом и произвел сильное впечатление на Билла Мастерса. Тот собирался стать обычным практикующим врачом, но Корнер вдохновил его сделаться ученым, вечно бросающим вызов неисследованным областям медицины. Мастерс вспоминал, как Корнер говорил ему: «Билл, невозможно узнать слишком много».

Подобно деятелям эпохи Возрождения Корнер мог говорить не только о ремесле, но и об истории анатомии. Он пел хвалы Аристотелю как отцу биологии и со знанием дела рассуждал о практике иссечения тканей у ассирийцев, иудеев и греков. Особенно он восхищался чудесами репродуктивной системы, источника всей жизни. «Когда мир впервые узрел яйцеклетку млекопитающего в 1827 году, это открытие решило великую задачу, но в то же время поставило бесконечный ряд новых вопросов, в которых мы до сих пор разбираемся», – писал позднее Корнер в своей автобиографии.

Прежде чем основать факультет анатомии в Рочестере Корнер учился и преподавал в университете Джонса Хопкинса, исследуя гистологию и физиологию репродуктивной системы. Он понимал, до какой степени религия, культурные традиции и обыкновенное невежество тормозили человеческие знания о половом размножении. Особенно его ужасала сама медицина. «Попытки гинекологов лечить функциональные расстройства менструации и бесплодия были беспомощным барахтаньем, едва ли продвинувшимся далее процедур времен Гиппократа, – писал Корнер в 1914 году. – Как могли мы надеяться на что-то, если не понимали циклов человеческого организма?».

Автор одного учебника делил историю акушерства и гинекологии на «до-корнеровский» и «после-корнеровский» периоды. Его труды привели к фундаментальным открытиям в области контрацепции и создания противозачаточных таблеток. Корнер и его доверенный коллега из Рочестера Уиллард Аллен первыми обозначили роль прогестерона, ключевого гормона в менструальном цикле. Многие ожидали, что он получит Нобелевскую премию.

В лаборатории Корнер проводил репродуктивные исследования на обезьянах и кроликах, и его студенты видели, как эти функции устроены у млекопитающих.

– Мастерс, рад видеть вас на борту, – провозгласил Корнер, входя в свой профессорский кабинет. – Вам известно, циклично ли менструируют крольчихи?

Мастерс, казалось, потерял дар речи.

– Доктор Корнер, я понятия об этом не имею, – признался он.

Хотя Корнер был одним из самых талантливых ученых в своей сфере, он оставался этаким добродушным дедушкой, присматривающим за своими подопечными. Он решил больше не мучить Мастерса.

– Вот и я не знаю, – весело проговорил Корнер. – Когда выясните, расскажите мне.

Первые попытки Мастерса заставить крольчих менструировать не имели особого успеха. «Я потерпел неудачу, – вспоминал он. – Они не желали делать это ради меня». Но наблюдение за кроличьей любовью в лаборатории принесло свои плоды. Мастерс со временем выяснил, что у самки кролика происходит непроизвольная овуляция, когда на нее взгромождается самец.

Вскоре Корнер покинул Рочестер ради еще более престижного поста в Институте эмбриологии Карнеги в Балтиморе, где он оказал влияние на многих молодых исследователей. Примерно в то же время, после третьего курса обучения в медицинской школе, в 1942 году Мастерс получил приглашение от своего старого преподавателя из Балтимора присутствовать на его встречах с ведущими репродуктивными биологами США, которые посещали лабораторию Корнера.

Мастерс жадно впитывал их оживленные дискуссии и мечтал тоже оставить свой след в медицине. Однажды Карл Хартман, давний знакомец Корнера, который помогал создавать опытную лабораторию приматов Института Карнеги, рассказывал, как трудно ему было заставить самку обезьяны заняться сексом с самцом. В конце концов обезьяна разозлилась на Хартмана и укусила его за большой палец. Размахивая укушенным пальцем, Хартман просил помочь ему решить эту проблему и вдруг обратился к молодому студенту-медику:

– Мастерс, когда я рассказывал о том, как пытался заставить эту самку спариваться, у вас был такой мечтательный вид – о чем вы думали?

Мастерс с тем же зачарованным выражением ученого-исследователя ответил:

– Я размышлял о человеческих самках. А что, если у женщин существует невыявленный циклический паттерн желания?

За обеденным столом воцарилось гробовое молчание. Сама идея ставить эксперименты на женщине, исследовать ее физиологию и сексуальную реакцию казалась гарантированной путевкой к профессиональному фиаско и, возможно, к аресту по уголовному обвинению. Никто не отваживался зайти дальше опытов на кроликах и обезьянах.

До конца своего пребывания в Балтиморе Мастерс советовался с Корнером и остальными специалистами, пытаясь понять, чем может быть чревато исследование женской сексуальности и как его осуществить. В конечном счете они пришли к списку из четырех пунктов: исследователь секса должен быть женатым мужчиной, возрастом ближе к сорока годам, обладающим солидной внешностью. («Лысина у меня появилась уже в 23 года, так что за этим дело не стало!» – саркастически замечал потом Мастерс.) И, самое главное, этот отважный ученый должен показать себя как талантливый исследователь в родственной медицинской сфере и опираться на институциональную поддержку какого-нибудь университета, предпочтительно его медицинского факультета.

В отличие от этих маститых ученых родом из викторианской эпохи, Мастерс видел себя врачом современных взглядов. Тем не менее он собирался последовать их совету. Имея долгосрочный план, Билл вернулся в Рочестер, чтобы завершить последний год учебы в медицинской школе, гадая, где ему проходить интернатуру – на поприще психиатрии или в сфере акушерства и гинекологии.

Элизабет Эллис терпеливо ждала дня, когда она выйдет замуж за Билла Мастерса. С того вечера, когда они танцевали на вечеринке в их первый год учебы в Гамильтон-колледже, она знала, что он – ее единственный избранник. Когда Мастерс уехал в медицинскую школу в Рочестер, а Элизабет работала секретарем на фабрике в Утике, штат Нью-Йорк, более чем в сотне миль от него, молодые люди продолжали изредка встречаться. Если она и знала о его страсти к Доди Бейкер, то не давала этого понять. Элизабет не беспокоило, что ее избранник может жениться на ней «на отскоке» – чтобы преодолеть одиночество и обиду, вызванную отказом другой женщины. Умный, спортивный и трудолюбивый Билл Мастерс был мужчиной, на которого, как ей казалось, она могла рассчитывать, мужчиной, которого Элизабет Эллис искала всю свою жизнь.

Бетти Эллис – Либби или попросту Либ, как часто называл ее Билл, – любила и уважала его больше, чем любая другая женщина в его жизни. Ее нельзя было назвать красоткой от природы, но Бетти была стройной, миловидной молодой женщиной с сияющими глазами и полными губами, а ее темные кудрявые волосы всегда были тщательно уложены. Она одевалась, насколько позволял ее скромный достаток, достаточно хорошо, чтобы выглядеть так, будто она только что сошла с рекламы шикарного универмага. Либби была достойной молодой леди, которая годится в докторские жены. Аддисон Уордвелл, приятель Билла по студенческому братству в Гамильтоне, говорил, что чувство привязанности между ними было взаимным. Годы спустя Билл описывал суть своих отношений с Либби не как романтическое чувство, а, скорее, как две объединенные судьбы. «Чем больше мы виделись, тем сильнее ощущали, что нас ждет важное общее будущее».

Гамильтон-колледж строго ограничивал общение со «слабым полом», как именовали женщин образованные джентльмены. Танцы в Альфа-Дельта-Фи устраивались только дважды в год. Мужчины на втором этаже здания уступали свои комнаты юным леди, которые оставались ночевать под надзором добровольной гвардии дуэний. Несомненно, Билла привлекала идея встречаться в парке с девушкой-студенткой вроде Либби, целоваться и ласкаться в лунном свете среди цветущих деревьев, вдали от взглядов строгого воспитателя.

Задолго до того как Элизабет Эллис познакомилась с Биллом Мастерсом она испытала немало разочарований и сердечных травм. Ее мать умерла, когда Либби было около десяти лет. От этого удара Либби и оставшиеся члены семьи Эллис так и не оправились. Вскоре исчез отец семейства Гай Эллис. Без всякого предупреждения он снялся с места и пропал – как не было. Он попросту бросил Либби и двух ее сестер, Марджори и Вирджинию, и отправился во Флориду, в теплые края, столь гостеприимные для мужчины, бегущего от своих обязанностей. Так отец стал для Либби фантомом, утраченным навсегда.

Либби и ее сестры переехали жить в семью дяди Стива – богатого и доброго соседа – и его жены. Они не были девочкам родственниками, но сжалились над детьми и нашли для них место в своем доме. Еще до того как Элизабет окончила школу, Великая депрессия принесла новые трагедии ей и ее новым родителям. Значительное состояние дяди Стива рухнуло вместе с экономикой, что привело его к самоубийству. Пережив крах и родной, и приемной семей, Либби мечтала встретить мужчину, который умел бы держать удары судьбы.

После почти пяти лет ожидания, перед четвертым курсом обучения в Рочестере, Мастерс, наконец, женился на Либби. Скромная церемония прошла в Детройте, единственном месте, которое она могла называть своим домом. «Он говорил ей, не готов к серьезным отношениям, потому что ему предстоит еще немало учиться и работать, чтобы сделать себе имя, – вспоминал двоюродный брат Либби Таунсенд Фостер-младший. – Но она уже и так слишком долго ждала, и они поженились».

Молодожены сняли маленькую квартирку, от которой можно было пешком дойти до Рочестерской медицинской школы и больницы. «Денег не хватало, но мы были довольны и счастливы», – вспоминал Мастерс. Получив диплом, он решил пройти больничную подготовку в области акушерства и гинекологии, чтобы понимать анатомию и физиологию человеческой репродуктивной системы. Честно говоря, он не рассчитывал узнать что-нибудь новое о сексе в этой консервативной специальности.

И тут Мастерсу повезло. Прежний наставник, доктор Корнер, помог ему получить интернатуру у Уилларда Аллена, одного из лучших репродуктивных эндокринологов в стране. Аллен и Корнер вместе открыли гормон прогестерон, преобладающий во время овуляции и беременности, выделив его из желтого тела (временной железы, образующейся из гранулезных клеток фолликула яичника во время менструального цикла) крольчих. Доказательство того, что в организме существует не один половой гормон (ранее был известен только эстроген), подняло репутацию Аллена на недосягаемые академические высоты, где уже парил доктор Корнер. Аллен был блестящим и умелым хирургом и одним из самых молодых заведующих кафедрой.

К лету 1943 года Билл и Либби Мастерс перебрались в Сент-Луис, где молодые супруги планировали начать новую жизнь и завести детей. Корнер не просто содействовал карьере Мастерса; он дал ему «добро» на изучение неведомых закоулков человеческой сексуальности. Теперь Билл Мастерс был уверен, что убедит в ценности своих исследований весь мир.

Глава шестая
Эксперт по рождаемости

Молодая женщина на операционном столе уже потеряла плод и умирала, лежа в луже крови. У нее не прекращалось кровотечение из-за placenta percreta – редкого катастрофического заболевания, когда плацента проникает сквозь стенку матки в другие органы и лишает ребенка жизненно важных питательных веществ. Три молодых врача на четвертом этаже «Клиники материнства» не могли спасти больную, как ни старались. Они сделали кесарево сечение, чтобы удалить остатки плаценты. Кровотечение не прекращалось. Врачи понимали, что, если им не удастся срочно что-то придумать, женщина умрет у них на руках.

«Это был самый тяжелый случай в моей жизни», – вспоминал Эрнст Фридрих, который в ту ночь был дежурным врачом.

Отчаянный звонок раздался в кабинете дежурного преподавателя медицинской школы Вашингтонского университета поздно вечером накануне Рождества. «Он сбросил пальто прямо в коридоре, натянул форму и направился в операционную, – вспоминал Фридрих. – Доктор Мастерс сразу увидел, в чем проблема, и понял, что надо делать. Он ничего не обсуждал, не медлил ни секунды. Он сделал то, что было необходимо, и вытащил нас из беды».

Мастерс спас женщине жизнь исключительно благодаря профессиональному владению скальпелем, своему пониманию сложного устройства женской репродуктивной системы и решительности. Его медицинская репутация формировалась такими героическими актами, как эта виртуозная операция.

К 1950 году Мастерс провел всю необходимую подготовку для изучения человеческой сексуальности. Назначенный ассистентом профессора акушерства и гинекологии в Вашингтонском университете он стал вторым лицом на факультете – после Уилларда Аллена. Они с Либби перебрались в уютный домик в Клейтоне, потом в дом побольше в Лейдью, богатом предместье Сент-Луиса. Мастерс составил себе завидную практику из богатых пациентов, бесконечно благодарных ему за каждую проведенную беременность, роды и успешные роды.

Билл сохранил крепкую и подтянутую фигуру; каждое утро перед работой он совершал пробежку. Он носил жесткие накрахмаленные сорочки и всегда надевал к ним галстук-бабочку. Его косящий взгляд казался признаком отстраненности от окружающих, свойственной настоящему ученому. На занятиях его нелегко было заставить улыбнуться. Подросток, который когда-то был настолько не уверен в себе, что отказывался приезжать в родительский дом, раскрылся, явившись на свет из тугого кокона замкнутости.

«Он был ужасным гордецом, и вся его одежда была сшита на заказ, – вспоминал доктор Френсис Райли, его помощник. – Он менял свой белый халат дважды в день и пользовался только белыми шариковыми ручками». Некоторые считали Мастерса слишком высокомерным, но никому не хватало духу сказать ему это в лицо. «Он ставил себя выше других не только как врач, но и как личность, – говорил Юджин Ренци, еще один постоянный сотрудник отделения акушерства и гинекологии в 1950-х годах. – У него было огромное самомнение». Коллеги помнили стильную черную спортивную машину-кабриолет, на которой Мастерс разъезжал по кампусу. Когда шел дождь, он не поднимал верх машины, а только закутывался в брезент.

В конце пятницы преподаватели кафедры акушерства и гинекологии Вашингтонского университета и врачи-ординаторы собирались для обсуждения хирургических методов и ведения клинических случаев. На эти откровенные дискуссии не допускались ни медсестры, ни студенты-медики. Мастерс обожал вносить сумятицу в эти встречи, играя роль «адвоката дьявола». «Он, бывало, встанет и говорит: «Нет, я сделал бы это так-то и так-то», – просто, чтобы показать, что в медицине существует не один способ действия», – говорил Марвин Реннард, еще один бывший сотрудник. Мастерс бросал вызов медицинской ортодоксии так, как это мог сделать только превосходный врач-практик. Он был мостиком между двумя эпохами».

Однажды в пятницу яростные дебаты разгорелись вокруг кесарева сечения, поскольку за полгода их количество подскочило с трех до шести процентов всех случаев. В начале 1950-х годов большинство акушеров полагались исключительно на вагинальные роды, независимо от того, как долго длились схватки у матери. Старшие профессора, проходившие подготовку в 1930-х годах – когда еще не было пенициллина и банков переливания крови и анестезия могла привести к катастрофе, – предостерегали своих молодых подчиненных, чтобы те не очень-то «размахивали скальпелем». Врачи по очереди рассказывали о том, как у них получалось «справиться» с женщиной, вынесшей более суток схваток. Наконец, кто-то спросил:

– Доктор Мастерс, а что сделали бы вы?

Мастерс ответил кривой усмешкой и краткой репликой:

– У меня не возникло бы такой проблемы. Я бы сделал ей сечение задолго до этого.

Мастерс не был на факультете «своим парнем»; он не ходил с коллегами в бар или на воскресные гольф-матчи. Он проводил все время в «Клинике материнства». Если пациентка опаздывала на прием более чем на десять минут, Мастерс отказывался ее принимать. Ей приходилось заново записываться, а если она опаздывала и во второй раз, он больше никогда не имел с ней дела. Будучи экспертом в новой сфере рождаемости, Мастерс настаивал, чтобы женщины приводили с собой мужей.

Но несмотря на внешнюю суровость, Мастерс был очень внимателен к женщинам, таким уязвимым перед несправедливостями жизни. Майк Фрайман, врач-практикант, однажды вошел в смотровую, где Мастерс проводил рутинный осмотр пожилой негритянки. В то время еще сохранялась расовая сегрегация, и в «Клинике материнства» имелся собственный «черный» этаж, где проходили лечение цветные женщины и их малыши. Крохотной худенькой старушке-вдове было за восемьдесят. Под конец приема Мастерс спросил:

– Когда у вас в последний раз был сексуальный контакт?

Старушка подняла голову и улыбнулась легкой, почти благодарной улыбкой.

– Ах, доктор Мастерс, – ответила она, – в моем возрасте нелегко найти себе хорошего дружка.

«Это было очень ценно для меня, – вспоминал Фрайман. – Задавая свой вопрос, он признал в ней сексуальную и все еще привлекательную женщину».

К середине 1950-х годов Мастерс стал одним из первых в США врачей, использовавших при родах каудальную анестезию – местный анестетик для каудального канала, расположенного в самой нижней части позвоночника. Это позволяло избежать риска, что беременная потеряет сознание при эфирной или общей анестезии. В 1955 году Мастерс и Уиллард Аллен написали для Американского журнала акушерства и гинекологии (American Journal of Obstetrics and Gynecology) статью о новом оперативном методе, который мог помочь тысячам женщин, страдающих от болей в области таза. Это состояние стало известно как «синдром Аллена-Мастерса», и со временем, по мере того как Мастерс обретал известность, их фамилии в названии начали менять местами.

Мастерс отважно выступал в защиту новых хирургических решений самых безнадежных случаев, например создания искусственного влагалища для женщин, у которых оно отсутствовало от природы. Он провел семь таких операций – и на этих примерах особенно остро осознал, как сильно половая функция может влиять на психическое здоровье пациентки. Доктор Марвин Гроуди, преподаватель медицинской школы, вспоминал одну девушку-подростка, которой Мастерс сделал искусственное влагалище. Она была так благодарна, словно ей подарили новую жизнь. «Эта пациентка не могла иметь детей, – вспоминал Гроуди, – но теперь получила возможность наслаждаться соитием».

Уиллард Аллен стал идеальным покровителем для исследований Мастерса в области половых гормонов, рождаемости и основы всего этого – половой жизни. Работая в «Клинике материнства», Аллен соглашался стерилизовать женщин путем перевязки труб (при условии, что она родила «достаточно детей», с согласия мужа и при приемлемых данных анализа крови). Через десятки лет перевязка труб стала обычной операцией, но в те времена подход Аллена поражал как сотрудников, так и пациенток.

Поначалу Мастерс присоединился к Аллену в изучении терапии гормонозамещения, выясняя, как возвращение эстрогена и прогестерона в организм пожилой женщины помогает избежать трудностей в постменопаузе. Многих удивляло, как два столь разных человека могут быть близкими друзьями. Уиллард Аллен обладал легким и необидчивым характером. Билл Мастерс был очень талантливым врачом, и пациентки буквально молились на него. Но его нельзя было назвать общительным и веселым.

К 1953-му, своему десятому году в Вашингтонском университете, Мастерс все сосредоточился на проблеме рождаемости, помогая супружеским парам с зачатием. Он учредил в «Клинике материнства» исследовательскую программу по бесплодию и создал один из первых в США банков спермы. Гарвард, Колумбийский университет и несколько других учебно-лечебных медицинских учреждений в стране проводили похожие операции, но ни одно из них не продвинулось дальше, чем Вашингтонский университет. Отчаявшиеся зачать ребенка люди считали знания и умения Мастерса даром Божиим.

У Доди Бродхед были трудности с зачатием, а у ее мужа – низкий уровень жизнеспособных сперматозоидов в сперме. В программе «Службы бесплодия» первый сеанс для таких пар начинался с урока о сексе. «Меня удивляло, насколько мало люди знают о начале беременности, – вспоминал Фрайман, в те времена младший коллега Мастерса. – Он помогал женщинам понять, в какой момент они с наибольшей вероятностью способны зачать и как при этом должны вести себя мужчины».

В те времена такое лечение сопровождалось определенными социальными стигматами. Ходили шутки, что мужчины – пациенты Билла Мастерса надевают на головы бумажные пакеты, чтобы их не узнали. Но большинство пар готовы были делиться подробностями своей интимной жизни, надеясь на успех в игре, где ставкой было рождение ребенка.

Мастерс назначал прием на точное время и в очень конфиденциальной обстановке, чтобы пациенты не видели друг друга. Если не получалось добиться быстрого результата, супруги проходили через ряд процедур, разработанных для увеличения их шансов. Этот список включал самые разнообразные маневры: женщины сдавали вагинальные мазки, чтобы оптимизировать время возникновения овуляции, а мужья собирали биологический материал либо путем мастурбации, либо в презерватив и приносили образцы своей спермы в бумажных пакетиках, словно школьный обед.

Для женщин, вышедших замуж за бесплодных мужчин, предпочтительными донорами банка спермы были студенты-медики. С донорским оплодотворением эффективность колебалась в районе 90 процентов.

По мере того как слава Мастера росла, пациентки стали прибывать со всех концов страны и даже из-за границы. Доди Бродхед вспоминала, как однажды она долго ждала в смотровой, пока, наконец, не появился Мастерс, извиняющийся и расстроенный. Доди, на правах подруги Либби Мастерс, спросила, что случилось.

– У меня здесь была милейшая женщина, и мне пришлось объявить ей, что она бесплодна и ничего нельзя сделать, – признался Мастерс. Он сказал, что муж этой женщины пошел бы на что угодно, чтобы иметь сына. Потом, помолчав, добавил: – Это особенно печально, потому что она – супруга шаха Ирана и просто обязана родить наследника.

Бродхед приняла это за красивую выдумку, но несколько месяцев спустя прочла в газетах о печальной судьбе принцессы Сорайи Эсфандияри Бахтияри, жены иранского шаха Мохаммеда Резы Пехлеви. У их союза было одно негласное условие: Сорайя должна была произвести на свет сына. Однако эти двое искренне полюбили друг друга. Первой женой шаха была египетская принцесса, это был брак без любви, организованный их семьями, и в результате его на свет появилась дочь, но наследника мужского пола так и не было. Сорайя не могла забеременеть. Между тем политики и религиозные лидеры Ирана настаивали, чтобы шах произвел на свет сына, способного когда-нибудь возглавить страну и поддержать политическую стабильность. Их настойчивость усилилась после неудавшейся попытки убить дружественного Америке монарха.

Во время поездки в Соединенные Штаты супруга шаха встречалась с ведущими экспертами по рождаемости, надеясь найти решение проблемы. Один врач предложил ей неопробованную хирургическую операцию, в конечном счете отвергнутую как слишком рискованную. Мастерс не обещал никакого чудесного исцеления. Изучив рентгеновские снимки фаллопиевых труб Сорайи, он сразу убедился в безнадежности случая. В 1958 году шах развелся со своей единственной любовью, полагая, что так спасает свой трон. Долгие годы, вплоть до исламской революции, личные врачи Резы Пехлеви приезжали учиться к Мастерсу.

Как-то на вечеринке у одного из соседей Мастерс признался Доди, что его главная цель – изучение самого секса.

– Люди едут к вам лечиться со всего мира – почему же вы переключаетесь на столь сомнительную тему? – спросила ошарашенная Доди.

– Я хочу совершить открытие, – без обиняков ответил Мастерс. – Я хочу, чтобы мое имя вошло в историю.