Текст книги "Молодые невольники"

Майн Рид
Молодые невольники

Глава 1. ДВЕ ПУСТЫНИ

Мореплаватели всех наций больше всего боятся опасностей, которые им грозят около западных берегов Африки, между Сузом и Сенегалом. А между тем, несмотря на все предосторожности, здесь-то всего чаще и случаются кораблекрушения.

Две необъятные пустыни, из которых одна – Сахара, а другая Атлантический океан, идут рядом на протяжении целых десяти градусов широты. Пустыни эти разделяет только одна воображаемая линия. Водяная пустыня обнимает песчаную, которая так же опасна, как и первая, для тех, кто потерпел крушение около этого негостеприимного берега, справедливо называемого Варварийским.

Частые кораблекрушения объясняются тем, что здесь проходит одно опасное течение Атлантического океана, настоящий Мальстрем для тех, кому, по несчастью, приходится плавать в этой местности.

Образовалось это течение под влиянием страшной тропической жары Сахары, иссушающей всякую влагу и убивающей растительность, присутствие которой наверное умеряло бы нестерпимый зной на поверхности земли. Но зелень здесь видна только в оазисах. Раскаленный воздух беспрепятственно поднимается в более холодные слои атмосферы, и в то же время к земле стремятся, влекомые непреодолимой силой, воды океана.

Между Боядором и Бланке, этими двумя хорошо известными каждому моряку мысами, на несколько миль в море выдается узкая песчаная коса земли, высохшая, побелевшая под тропическим солнцем и похожая на длинный язык змеи, стремящейся утолить свою жажду в море.

В один июньский вечер четверо потерпевших кораблекрушение плыли к этой песчаной полоске земли; они все держались на довольно большом обломке мачты. Их едва ли можно было бы рассмотреть с берега даже в очень сильную подзорную трубу: так ничтожна была эта черная точка, двигавшаяся к берегу, и так мало выделялась она из окружающей ее почти такой же темной массы воды.

Что касается самих потерпевших крушение, то, как ни напрягали они свое зрение, они видели только белый песок и воду.

По всей вероятности, возле берега во время бури, разразившейся два дня тому назад, потонул корабль; обломок мачты и четверо людей – вот все, что уцелело после кораблекрушения.

Трое из плывших на обломке мачты были одеты совершенно одинаково: голубого сукна куртки, украшенные медными полированными пуговицами, такого же цвета фуражки, обшитые золотым галуном, и воротники с вышитыми на них короной и якорем. Одного взгляда на эту форму достаточно, чтобы сказать, что они мичманы английского флота. Судя по наружности, они были почти ровесники: самому младшему могло быть приблизительно лет семнадцать.

По-видимому, все трое были с одного и того же корабля, но, глядя на их лица, можно было сказать, что здесь собрались представители различных национальностей; тут по первому же взгляду можно было узнать англичанина, ирландца и шотландца. Каждый из них был настолько типичен, что во всем Соединенном Королевстве нельзя было бы найти более подходящих представителей для каждой из этих наций.

Звали их Гарри Блаунт, Теренс O'Коннор и Колин Макферсон.

Что касается четвертого из пловцов, то лета всех троих его товарищей все-таки не составили бы еще числа его лет; его речь заставила бы призадуматься самого знаменитого лингвиста. Когда он говорил, – что, впрочем, случалось редко, – это была смесь английского, ирландского и шотландского языков. Ни по манере говорить, ни по акценту нельзя было угадать, какой именно из этих наций принадлежит честь считать его своим. На нем была надета обыкновенная матросская одежда и звали его Биллем, но на погибшем фрегате его все называли не иначе, как старый Билль.

Незадолго до описываемых событий потерпел крушение фрегат, крейсировавший около Гвинейских берегов. Застигнутый опасным течением, о котором мы говорили, он наткнулся на песчаную отмель и почти моментально погрузился в воду. Тотчас же были спущены все шлюпки, и люди кинулись в них; те, кому не удалось попасть в лодки, искали спасения вплавь, хватаясь за обломки мачт или просто за доски. Многие ли из них достигли берега, – этого не знал никто из четверых моряков, находившихся теперь на берегу.

Все их сведения на этот счет ограничивались тем, что они точно знали, что фрегат пошел ко дну. Весь остаток этой долгой ночи они носились по волнам. Не раз волны почти вырывали у них из рук ненадежную опору, не раз за эту ночь они с головой погружались в морскую воду, задыхаясь от недостатка воздуха. Когда же, наконец, настало утро, никого кроме них не было на всем видимом просторе океана.

Буря стихла, и, судя по этому ясному утру, день предстоял солнечный и спокойный; впрочем, волнение моря все еще продолжалось, и потерпевшие крушение моряки, чтобы добраться до берега, энергично стали работать руками, наудачу подвигаясь вперед.

Они не видели ничего, кроме моря и неба. Они решили плыть все время на восток, потому что только с этой стороны надеялись найти землю. Солнце начинало опускаться за горизонт и указывало им направление, которого следовало держаться.

Когда зашло солнце и наступила ночь, звезды заменили им компас, и во всю вторую ночь после крушения они продолжали плыть к востоку.

Снова настал день, но желанной земли все еще не было видно: все то же безбрежное море. Страдая от голода и жажды, истомленные непрестанными усилиями, они уже совсем было отчаялись, как вдруг увидели при блеске солнечных лучей под собою белый песок. Это было морское дно и совсем близко от поверхности океана.

Такое мелководье предвещало близость берега; ободренные надеждой скоро ступить на твердую землю, моряки удвоили усилия.

Но еще до наступления полудня им пришлось на время прекратить грести. Они находились почти под самой линией тропика Рака. Стояла как раз середина лета, и в полдень тропическое солнце с зенита невыносимо палило им головы.

Несколько часов провели они в безмолвии и бездействии, отдаваясь на волю течения, гнавшего их потихоньку к берегу. Они не могли сделать ничего для улучшения своего положения. Следовало ждать.

Если бы они могли приподняться на три фута над морем, они увидели бы землю, но плечи их были наравне с водой, и им не были видны даже самые высокие гребни дюн.

Когда солнце снова начало склоняться к горизонту, моряки опять принялись грести руками, направляя обломок мачты к востоку. Вдруг при последних лучах светила они увидели несколько белых вершин, которые точно выходили из океана.

Может быть, это облака? Нет, эти линии слишком ясно обрисованы на тускнеющем фоне неба. По всей вероятности, это или вершины отдаленных снежных гор, или же скорее песчаные холмы, потому что в этой стороне нет гор со снежными вершинами.

Крик «земля!» одновременно сорвался со всех уст. Руки стали работать энергичнее, обломок мачты быстрее заскользил по воде; голод, жажда, утомление, – все было забыто!

Моряки думали, что им придется сделать еще несколько миль, прежде чем они достигнут берега, но старый Билль, подняв глаза, издал радостный крик, который тотчас же повторили его спутники: они увидели длинную песчаную косу, точно дружескую руку, протянутую им в радушном приветствии.

Почти тотчас же они сделали другое открытие: сидя верхом на обломке мачты, они вдруг почувствовали, к великой своей радости, что ноги их скользят по песку.

В ту же минуту все четверо решили воспользоваться счастливым открытием, оттолкнули мачту, погрузились в воду и остановились только тогда, когда достигли крайней точки косы.

Выбросившись на берег, они, казалось, забыли, что больше двух суток во рту у них не было ни крошки и их мучила жажда. Да это и понятно: страшное напряжение физических сил и долгая бессонница, – бодрствовать они должны были поневоле, чтобы не сорваться с мачты, – требовали прежде всего отдыха. И все четверо, шатаясь, едва смогли пройти несколько шагов по песку, а затем, выбрав местечко поудобнее, улеглись и заснули как убитые.

Оконечность косы всего на несколько футов поднималась над уровнем моря, а середина ее, несмотря на то, что находилась ближе к земле, едва возвышалась над поверхностью воды.

Моряки спали уже около двух часов, когда их разбудило ощущение холода: вода заливала их песчаное ложе, кипела и пенилась вокруг них.

Умирая от усталости и больше всего на свете желая уснуть, они совсем забыли про прилив, который теперь так неожиданно вывел их из оцепенения.

Остаться там, где они находились, значило пойти на верную гибель; поэтому следовало как можно скорей искать другое убежище. А потому нужно было только идти за волнами спиной к ветру. Они так и сделали, но скоро увидели, что вода очень быстро поднимается и доходит им почти до плеч.

Несчастные повернули в другую сторону и, после некоторых усилий, нашли более мелкое место. Но как только они начинали идти вперед, то снова погружались до плеч.

Скоро валы стали разбиваться уже над их головами. Колебаться больше было нельзя. Надо было вооружиться терпением и плыть к берегу.

Глава 2. РАЗЛУКА ПОНЕВОЛЕ

Из четверых моряков только трое умели плавать!

Для того, чтобы спастись этим трем, надо было покинуть четвертого…

Из четверых потерпевших крушение не умел плавать только один. Старый морской волк не обладал искусством, которое, казалось бы, должно быть чуть ли не врожденным у каждого моряка.

Только великодушие так долго удерживало рядом с ним трех его молодых спутников. Будучи отличными пловцами, они еще в самом начале прилива, если бы смело бросились в воду, могли без труда достигнуть берега.

Вдруг громадная волна, каких еще не налетало до сих пор, прокатилась над их головами и отнесла трех мичманов больше чем на полкабельтова от того места, где они находились.

Все их попытки стать на ноги не увенчались успехом: вода поднялась слишком высоко. Несколько секунд барахтались они так, не спуская глаз с того места, откуда их снесло, и где черная точка, немного поднимавшаяся над водой, была головой Билля.

– Эй! Молодцы! – крикнул им старый моряк. – И не думайте возвращаться сюда… это ни к чему не приведет… меня вам все равно не спасти!.. подумайте лучше сами о себе!.. Держитесь, и прилив отнесет вас к берегу. Прощайте, друзья!

Еще минута борьбы и колебаний, затем последний прощальный взгляд старому Биллю, – и мичманы с грустью поплыли к берегу.

Не успели они проплыть по бухте полмили, как Теренс, плававший хуже остальных своих товарищей, почувствовал, что ноги его задевают за что-то твердое.

– Мне кажется, – сказал он прерывающимся голосом, – что я достал до дна. Слава тебе, Пресвятая Дева, я не ошибся! – крикнул он, становясь на ноги, причем голова и плечи его возвышались над поверхностью воды.

– Верно, – подтвердил Гарри, становясь рядом с ним. – Слава Богу! Это – берег.

– Слава Богу! – повторил Колин, подплывая в это время к ним.

Потом все трое инстинктивно повернулись к морю, и одно и то же восклицание сорвалось с их уст:

– Бедняга старый Билль!

– Право, нам следовало бы захватить его с собою, – проговорил Теренс, с трудом переводя дыхание. – Неужели мы не могли бы спасти и его?

– Конечно, могли бы, – отвечал Гарри, – если бы только знали, что нам придется так мало плыть.

– Ну, а что если нам попробовать вернуться… может быть, нам и удалось бы еще…

– Нечего и думать! – перебил его Колин.

– И это говоришь ты, Колин?! А еще считаешь себя самым лучшим пловцом из всех нас… Не стыдно тебе… – послышались восклицания двух остальных мичманов, желавших во что бы то ни стало спасти старого матроса.

– Если бы я надеялся спасти его, я сам первый бросился бы сейчас к нему, – отвечал Колин, – но только это ни к чему не приведет! Идемте!..

Печально опустив головы, побрели они к берегу, не переставая оплакивать своего товарища, покинутого ими только потому, что они не знали, что берег так близко. Теперь он уже наверное утонул и погребен под волнами прилива.

Наконец они остановились. Море все еще кипело вокруг них, хотя воды было не больше чем по колено. Так простояли они больше двадцати минут, смотря на кипевшее вокруг них море и с грустью замечая, что прилив продолжается. Вода должна была подняться, по крайней мере, на один метр со времени отплытия их с отмели. На этом основании они вывели печальное заключение, что старый моряк, должно быть, уже утонул.

Затем они потихоньку направились к берегу, все еще озабоченные участью своего спутника, о котором думали больше, чем о своем собственном положении.

Не успели они сделать и десятка шагов, как вдруг крик позади них заставил их поспешно обернуться.

– Эй! Подождите! – кричал голос, раздавшийся, по-видимому, из глубины океана.

– Это Билль! – воскликнули одновременно все три мичмана.

– Это я, детки, я! Я страшно устал и теперь немного передохну. Потерпите немножко, и я через пять минут подойду к вам!.. Дайте мне только взять рифы моего марселя.

Мичманы были очень обрадованы и удивлены внезапным появлением того, кого они уже считали мертвым. Они просто не верили своим ушам. Между тем, все сомнения должны были рассеяться при виде Билля, который вдруг вышел из воды.

– Это и в самом деле он! – вскричали мичманы.

– Ну конечно! А то кого же еще думали вы увидеть? Быть может, старого Нептуна или морскую сирену?.. Ну, давайте руку, товарищи! Биллю, видно, на роду не написано утонуть.

– Но как это тебе удалось, Билль? Прилив ведь все еще продолжается…

– Я приплыл к вам на настоящем маленьком плоту, который и вы все отлично знаете. Это тот самый обломок мачты, который донес нас до песчаной косы.

– Наша мачта?

– Она самая. Как раз в ту самую минуту, когда я готовился испустить последний вздох, что-то ударило меня по голове, да так сильно, что я сразу пошел ко дну; но это «что-то» оказалось нашей брамреей. Я, само собою разумеется, недолго думая, взобрался на нее и просидел на ней до тех пор, пока не почувствовал, что ноги мои достают до дна.

Мичманы крепко пожимали руку старому моряку, поздравляя его с чудесным спасением, а затем все четверо направились к берегу.

Не больше чем минут через двадцать выбрались они, наконец, на песчаное побережье, но продолжали идти все вперед для того, чтобы быть совершенно вне опасности на случай, если бы прилив поднялся еще выше.

Но прежде, чем им удалось найти такое место, они должны были перейти огромное пространство мокрого песка. Зато выбравшись на холм, они могли уже не бояться прилива и решили остановиться тут, чтобы посоветоваться, что делать дальше.

Ночь становилась все холоднее, и теперь было бы очень кстати развести огонь, чтобы обогреться около него и просушить мокрое платье. У Билля, правда, отлично сохранились трут и огниво, которые он держал в герметически закрытом оловянном ящичке, но недоставало самого главного – дров. Обломок брамреи, который отлично им пригодился бы теперь, плавал от них за целую милю в глубокой воде.

Видя, что приходится отказаться от надежды развести огонь, они сняли с себя одежду и изо всех сил стали выжимать из нее воду, а затем снова надели все на себя. Что делать, – оставаться раздетыми еще хуже, а так платье все-таки скорее просохнет.

Луна вдруг выплыла из-за туч, и при ее бледном свете они ясно могли разглядеть берег, к которому пристали.

Кругом, насколько хватало глаз, виднелся один только белый песок. Это была не гладкая поверхность, а целый ряд холмов, образующих лабиринт, который, казалось, тянулся до бесконечности. Они решили войти на самый высокий холм и оттуда осмотреть все побережье, и, кстати, выбрать местечко, где они могли бы надежно приютиться хотя бы на первое время.

Место казалось подходящим, и они собирались было лечь тут, но одно обстоятельство внушило им мысль идти дальше.

Ветер дул с океана, и, по мнению Билля, опытного метеоролога, предвещал близкий ураган. Он был и так уже очень силен и настолько холоден, что приходилось искать другой, более защищенный уголок. Как раз у подножия холма, в стороне от берега виднелось укрытое местечко.

Скоро они поняли, пытаясь взобраться на вершину дюны, что их мучениям не пришел конец: с каждым шагом они чуть ли не по пояс погружались в сыпучий песок.

Поэтому восхождение казалось им чрезвычайно тяжелым, хотя холм достигал не больше сотни футов. Наконец они достигли вершины холма, но куда они ни смотрели, везде видели только одни дюны. Песок блестел, как серебро, под бледными лучами луны; вся земля казалась покрытой снегом; можно было подумать, что находишься в Швеции или Лапландии.

Спустившись вниз, они очутились в узком овраге. Вершина, которую они только что покинули, была самой высокой точкой в этой длинной цепи дюн, примыкавших к берегу. Другая цепь холмов пролегала параллельно первой дальше по берегу.

Подошвы двух холмов сходились так близко, что образовали острый угол.

При виде этого узкого прохода моряки были неприятно удивлены; но усталость брала свое, и они решились провести здесь остаток ночи.

Они приняли полувертикальное положение, опершись спиной и ногами о дюну; это было ничего, пока они не спали, но когда они закрыли глаза, то мышцы их, расслабленные сном, каждую минуту заставляли их скользить в глубь ямы; из-за этого то тот, то другой просыпался и снова старался принять ту же позу.

Вскоре они убедились, что при этих условиях им не удастся уснуть. Теренс, более нетерпеливый, чем остальные, объявил, что немедленно станет искать себе другое ложе.

С этими словами он встал и уже готов был отправиться искать другое убежище.

– Мы поступим очень благоразумно, если не будем расходиться в разные стороны, – внушительно проговорил Гарри Блаунт, – иначе мы легко можем потерять друг друга.

– В этих словах есть доля истины, – сказал молодой шотландец. – Мне тоже кажется очень неосторожным удаляться одному от другого, но какого мнения об этом наш мудрый Билль?

– Я думаю, что нам следует оставаться там, где мы принайтовились, – не колеблясь отвечал старый моряк.

– Но какой черт сможет здесь заснуть! – отвечал сын Эрина note 1Note1
  Так называют ирландцев, а их родину – островом зеленого Эрина.


[Закрыть] . – Разве что лошадь или слон; а что касается меня, то я предпочитаю шесть футов в длину даже на голом камне этой проклятой яме из мягкого песка.

– Постойте, Терри, – крикнул Колин, – у меня появилась дельная мысль!

– Послушаем, что придумал твой шотландский мозг. Ну говори скорее, в чем дело…

– Да, да, Колин, говори, – вмешался и Гарри Блаунт.

– Объявляю вам, что вы можете совершенно спокойно провести здесь ночь; смотрите и учитесь, – покойной ночи!

И Колин соскользнул на дно овражка, где и растянулся во всю длину.

Товарищи последовали его примеру, и скоро все спали так крепко, что их не могли бы разбудить даже пушечные выстрелы.

Глава 3. САМУМ

Так как ущелье было слишком узко, чтобы позволить им улечься рядом, то они вытянулись один за другим, начиная с Колина и кончая старым моряком. Билль заснул последним; товарищи его уже некоторое время спали, а он все еще прислушивался к реву моря и жалобному вою ветра, дувшего между склонами дюн.

«Это начинается буря, и она разыграется в самом скором времени, – сказал он сам себе, – но здесь, слава Богу, нам нечего бояться».

Едва старый морской волк закрыл глаза, как предсказание его сбылось. Остальные его спутники спали уже приблизительно около часа. Подул ветер африканских пустынь, – ужасный самум.

Туман, некоторое время висевший над берегом, унесло первым порывом ветра, его заменило облако белого песка, которое, крутясь, поднималось к небу и даже неслось над океаном.

Если бы это была не ночь, а день, было бы видно, как огромные песчаные смерчи завиваются над дюнами, то превращаясь в столбы, неподвижные, как колонны, то гордо шествуя по вершинам холмов для того, чтобы вдруг рассыпаться. Наиболее тяжелые частицы, больше не поддерживаемые силою вихря, разлетались по земле подобно песчаному дождю. Потерпевшие крушение все же продолжали спать, несмотря на вой бури и осыпавший их песок.

Но они были уже наполовину засыпаны, и если хотя бы один из них не проснется, то еще немного – и они будут совершенно засыпаны песком, а когда человек засыпан песком, он теряет всякую энергию, чувства притупляются, онемение становится непреодолимым, – это нечто вроде расслабления, подобного тому, какое одолевает несчастного, увлеченного снежной лавиной. За оцепенением наступает смерть.

Над моряками, все еще продолжавшими спать, уже носилось дуновение смерти; они лежали неподвижно, как люди, разбитые параличом; несмотря на шум волн, яростно разбивавшихся о берег, несмотря на завывание ветра и пыль, набивавшуюся им в рот, ноздри и уши и грозившую задушить их, они продолжали лежать, не подавая ни малейших признаков жизни.

Если они не слышали урагана, завывавшего над их головами, если они не чувствовали тяжести песка, сыпавшегося на них, что же нужно, чтобы вывести их из этого непонятного мертвенного оцепенения. Кто мог бы пробудить их от этой странной дремоты?

Не прошло еще часа с начала бури, а над телами спавших было по несколько футов песка.

Они начинали чувствовать удушье, на них давил огромный слой песка, делая невозможным малейшее движение. Это было ощущение, сходное с тем, которое испытывают во время кошмара, что, впрочем, могло происходить также от их крайнего утомления.

Головы их, лежавшие выше тел, были, впрочем, не совсем еще засыпаны – песочная пыль слегка только прикрывала их и оставляла еще доступ воздуху.

Вдруг все четверо одновременно были пробуждены от этого ужасного сна и притом далеко не обыкновенным образом: им показалось, что по их телам ступали ногами, что их давила какая-то огромная масса.

Так как это давление повторилось два раза с промежутками не больше секунды, то этого было достаточно, чтобы привести их в чувство. Они скорей инстинктивно, чем осознанно, поняли, что наверняка будут раздавлены, если не сделают отчаянных усилий, чтобы выйти из этого положения.

Прошло, однако, еще несколько минут, прежде чем кто-нибудь из них мог сказать хоть слово, и тогда оказалось, что каждый рассказывал одну и ту же историю. Каждый чувствовал, что его чем-то давило сверху, и видел, хотя и неясно, как над ним прошла какая-то огромная масса, без сомнения, какое-нибудь четвероногое животное… Весь вопрос заключался только в том, какое это животное. Ответить на это никто не мог. Они знали только одно, что это было гигантское животное, странное, с тонкой шеей и таким же туловищем, длинными ногами и огромными ступнями, которыми оно, тяжело ступая, причинило им боль.

Едва оправившись от кошмара и все еще смутно соображая, что же с ними случилось, вместо того, чтобы стараться угадать, какое это было животное, они стали делать самые странные предположения, не догадываясь, от какой опасности избавило их появление зверя, если это даже и дикий зверь, и как они должны быть ему благодарны за это. Когда прошли первые минуты удивления и разговоры смолкли, все стали с дрожью прислушиваться. Рокот моря, стоны ветра, шелест падающего песка – это был единственный шум, который они сначала услышали.

Но вскоре, однако, они расслышали продолжительный топот; через известные промежутки к нему примешивалось всхрапывание и крики, совершенно им не знакомые. Старый Билль, уверявший, что знает голоса животных всего мира, и тот не мог объяснить, что это, он никогда не слыхал ничего подобного ни на море, ни на суше.

– Пусть меня повесят, – прошептал он своим спутникам, – если я что-нибудь тут понимаю.

– Тс! – проговорил Гарри Блаунт.

– Ай! – крикнул Теренс.

– Тс! – прошептал Колин. – Что бы это ни было, оно приближается, будьте внимательны!

Молодой шотландец говорил правду; шум шагов, храп и крики приближались, хотя производившее их животное все еще оставалось невидимым из-за песчаной бури. Однако слышно все-таки было достаточно для того, чтобы догадываться, что какое-то огромное тело быстро спускается по склону ущелья и притом несется с такой удивительной скоростью, что следовало как можно скорее убираться с дороги, по которой бежит зверь.

Потерпевшие крушение инстинктивно стали искать защиты на противоположном склоне дюны.

Едва успели они переменить позицию, как совсем близко от них пронеслась огромная масса, почти задевая их ноги.

Если бы моряки не знали, что находятся на берегах Африки, изобилующей странными животными, они подумали бы, что это что-нибудь сверхъестественное, но по мере того, как к ним возвращались способность мыслить и хладнокровие, они решили, что перед ними не дикий зверь, а самое обыкновенное, хотя и очень большое четвероногое животное.

Прежде всего обращало на себя внимание наблюдателя ничем не объяснимое странное поведение животного. Зачем уходило оно сначала к самому верху прохода, а потом спустилось вниз и понеслось по ущелью, точно спасаясь от преследования?

Чтобы ответить на эти вопросы, нужно было ждать, пока станет хоть немного светлее.

Самум прекратился, и, наконец, с рассветом потерпевшие крушение узнали, с кем они имели дело.

Это действительно было четвероногое животное, и если оно показалось им странным в темноте, то не менее странным оно казалось и теперь.

У него была длинная шея, голова почти совсем без ушей, мозоли на коленях; ноги, оканчивавшиеся широкими раздвоенными копытами, тонкий хвост, большой горб, возвышавшийся на спине, – все это подсказывало им, что перед ними одногорбый верблюд.

– Ба! Да это всего лишь верблюд! – сказал Билль, как только свет дал ему возможность хорошо рассмотреть животное. – За каким чертом он сюда забрался?

– Наверное, – подал голос Теренс, – он-то и ходил по нашим телам, пока мы спали. Я чуть не задохнулся, когда он наступил мне на живот.

– И я также, – сказал Колин, – он на целый фут втоптал меня в песок. Хорошо еще, что на нас лежал толстый слой песка; мы ему обязаны спасеньем жизни: не будь песка, эта крупная скотина растоптала бы нас в лепешку.

Моряки подошли к животному. Оно лежало вовсе не так, как ложатся животные, собираясь отдохнуть; видно было, что эту позу верблюд выбрал не по доброй воле. Длинная его шея запуталась в передних ногах, а голова лежала ниже, уже наполовину засыпанная песком. Так как верблюд лежал неподвижно, то моряки сочли его сначала мертвым и предположили, что он разбился насмерть во время падения. Это могло объяснить его скачки, происходившие, без сомнения, от предсмертных конвульсий.

Однако, осмотрев верблюда хорошенько, они увидели, что он не только жив, но даже находится в вожделенном здравии, и поняли причину его странных движений: крепкий недоуздок, привязанный вокруг его головы, запутался в передних ногах, и поэтому верблюд упал. Длинный конец веревки запутался вокруг его ног.

Меланхолическая поза верблюда развеселила смотревших на него моряков. Они были очень голодны, и мясо верблюда, не особенно лакомое кушанье в обычное время, теперь казалось роскошью. Кроме того, они знали, что внутри верблюжьего желудка они найдут запас воды, который даст им возможность утолить снедавшую их жажду.

Но, осматривая верблюда, они сделали открытие, что вовсе нет надобности убивать животное для того, чтобы утолить мучительную жажду: на верхушке его горба находилась небольшая плоская подушка, крепко державшаяся на своем месте благодаря толстым кожаным ремням, проходившим под животом. Это был мехари, или верховой верблюд, одно из тех быстроходных животных, которых используют арабы при своих продолжительных поездках по пустыне Сахара.

Но не седло привлекло внимание моряков, а нечто вроде мешка, висевшего за горбом мехари. Мешок был из козьей кожи, и оказалось, что он наполовину полон воды. Это действительно была «le gerba», принадлежавшая хозяину животного, составлявшая часть вьюка и более необходимая, чем само седло.

Четверо потерпевших крушение, страдая от жажды, не задумываясь присвоили себе содержимое мешка. Они отстегнули его, вырвали пробку и, по очереди передавая друг другу драгоценную влагу, жадно выпили все до последней капли.

Утолив жажду, они стали советоваться, каким бы образом утолить им также и мучивший их голод, который сильно начинал давать себя знать. Убить им верблюда или нет?

Это средство, по-видимому, было единственным, и горячий Теренс уже вытащил из ножен свой кортик, чтобы вонзить его в шею верблюда.

Колин, более спокойный, посоветовал ему подождать, по крайней мере, до тех пор, пока они решат окончательно этот вопрос.

Вопрос принялись обсуждать. Мнения разделились. Теренс и Гарри Блаунт советовали, не раздумывая долго, немедленно убить верблюда и поесть. Старый Билль присоединился к мнению Колина и был против этого предложения.

– Сначала попробуем с его помощью выбраться отсюда, – сказал молодой шотландец. – Мы можем еще один день пробыть без пищи, и только тогда, если ничего не найдем, мы зарежем животное.

– Ну, на что можно надеяться в подобном месте? – спросил Гарри Блаунт. – Посмотрите вокруг: ни малейшего клочка зелени, кроме моря, в какую бы сторону ни повернулся… не видно ничего, из чего можно было бы приготовить обед хотя бы для сурка!

– Быть может, – возразил Колин, – пройдя несколько миль, мы встретим иные места. Мы можем идти вдоль берега. Может быть, нам удастся найти какие-нибудь раковины, которыми мы еще лучше, чем верблюжьим мясом, подкрепим наши силы? Посмотрите туда, я вижу темное место на побережье. Я уверен, что мы там непременно найдем раковины.

В ту же минуту все посмотрели в ту сторону, за исключением Билля. Старого моряка в этот момент интересовало совсем другое. Вдруг послышалось его радостное восклицание, привлекшее внимание его товарищей.

– Это самка, – объявил Билль. – У нее был детеныш недавно. Смотрите – у нее есть молоко; его хватит на всех нас, за это я ручаюсь.

И, точно желая доказать, что он говорит правду, старый моряк стал на колени около все еще лежавшего животного и, приблизив свою голову к его вымени, начал сосать.

Верблюдица не оказывала ни малейшего сопротивления; если она и удивлялась виду этого человека, то только из-за цвета его кожи и странного костюма, потому что, без всякого сомнения, верблюдица была приучена оказывать такие же услуги своему африканскому владельцу.

– Превосходно! Первый сорт! – крикнул Билль, отодвигаясь, чтобы передохнуть. – Подходите!.. Каждому свой черед; хватит на всех!

Молодые люди стали на колени, как это уже делал моряк, один за другим и всласть напились из «фонтана пустыни».

Когда каждый выпил приблизительно около пинты этой питательной жидкости, опавшее вымя верблюда дало им знать, что запас молока истощился.