Текст книги "Черчилль и Оруэлл"

10 мая 1940 г.

Утром 10 мая[387]387
  Следующие две страницы написаны по материалам: Gilbert, Churchill: Finest Hour. 306–17. Сразу за этим источником идет собственный отчет Черчилля о событиях в конце первого тома его воспоминаний о Второй мировой войне «Надвигающаяся буря». Отдельные аспекты этого ключевого назначения раскрыты с использованием ряда других источников. О предпочтении, отдаваемом королем Георгом Галифаксу, см.: Joseph Lash, Roosevelt and Churchill, 1939–1941: The Partnership That Saved the West (New York: W. W. Norton 1976), 110–11, а также Brian Gardner, Churchill in Power: As Seen by His Contemporaries (Boston: Houghton Mifflin, 1969), 39. О том, как Галифакс строил бы отношения с Германией, если бы стал премьер-министром, см.: Dennis Showalter, ”Phony and Hot War, 1939–1940,“ in Dennis Showalter and Harold Deutsch, ed., If the Allies Had Fallen: Sixty Alternate Scenarios of World War II (London/New York: Frontline/Skyhorse, 2010). После войны Клементина Черчилль оказалась на ужине во французском посольстве рядом с Галифаксом, и тот пожаловался, что ее муж становится обузой для Консервативной партии. Клементина в сердцах ответила: «Если бы судьба страны зависела от вас, мы бы проиграли войну». Sir Charles Wilson, later Lord Moran, Churchill: Taken from the Diaries of Lord Moran (Boston: Houghton Mifflin, 1966), 472. Она почти наверняка была права. Как отмечает историк Себастьян Хаффнер: «Черчилль в 1940 и 1941 гг. вполне допускал, что Гитлер может выиграть войну и основать великое германское эсэсовское государство, протянувшееся от Атлантики до Урала или дальше». Sebastian Haffner, Churchill (London: Haus, 2003), 104.


[Закрыть], получив информацию, что немецкие войска начали вторжение в Голландию и Бельгию, и зная, что сегодня он, вероятно, станет премьер-министром, Черчилль позавтракал яичницей с беконом и выкурил сигару. Это была обильная еда для 65-летнего человека в шатком положении. В этот период жизни многие уходят на покой. Он же, напротив, после нескольких десятилетий политической борьбы был близок к осуществлению цели всей жизни – стать премьер-министром Великобритании.

Это был особенный день. В шесть утра Черчилль встретился с военным министром и министром авиации. В семь часов – совещание с членами военно-координационного комитета. Правительство военного времени в полном составе собралось в 8:00 в резиденции премьер-министра, чтобы проанализировать отчаянную ситуацию – Германия бомбила Бельгию и север Франции, немецкие парашютисты десантировались в Бельгии, британские экспедиционные части переместились во Францию, корабль Королевского ВМФ «Келли» был торпедирован у бельгийских берегов.

С учетом всего этого первой мыслью премьер-министра Чемберлена было остаться в должности, пока кризис не пройдет. Позже утром в канцелярию Черчилля поступило сообщение: «Мистер Чемберлен склонен считать, что разразившаяся великая битва требует от него остаться на своем посту»[388]388
  Churchill, The Second World War, Vol. I: The Gathering Storm, 662.


[Закрыть]. Нет, пришел ответ от сторонников Черчилля, кризис делает еще более насущной необходимость, чтобы Чемберлен уступил место новому правительству страны.

Черчилль в то время принимал представителей голландского правительства. «Исхудавшие и изнуренные, с ужасом в глазах, они только что приплыли из Амстердама»[389]389
  Там же.


[Закрыть].

В 11:30 прошло второе заседание военного кабинета, посвященное очередным новостям о немецких бомбардировках и парашютных десантах. Военно-координационный комитет собрался вторично в час дня. Черчилль пообедал с лордом Бивербруком, газетным магнатом, своим политическим союзником в некоторые периоды.

Военный кабинет опять собрался в 16:30. Пришли новости, что немецкие зажигательные бомбы сброшены в Кенте, на юго-востоке Англии. Немцы захватили роттердамский аэропорт. Шесть британских истребителей были отправлены на перехват десантных самолетов Германии над Голландией, вернулся только один. Пришло сообщение из военного министерства, что немецкие танки и пехота вступили в Бельгию. Чемберлен наконец принял решение – он уходит.

Чемберлен отправился к королю Георгу VI. Король высказал пожелание, чтобы его преемником на посту премьер-министра стал Галифакс. «Я полагал кандидатуру Г. очевидной», – записал он в дневнике. Чемберлен возразил, что Галифакс не лучший выбор на данный момент, и, как вспоминал король Георг VI: «Я попросил у Чемберлена совета, и он сказал, что следует послать за Уинстоном».

Георг VI вызвал Черчилля, и формальная процедура предложения возглавить правительство была исполнена. Выйдя из Букингемского дворца, Черчилль обернулся к своему телохранителю, который его поздравил, смахнул слезу и сказал: «Надеюсь, еще не поздно. Я очень этого боюсь. Остается делать все, что можно»[390]390
  Thompson, Beside the Bulldog, 84.


[Закрыть].

Черчилль вернулся в свой кабинет в Адмиралтействе, чтобы начать формировать правительство. Он написал письмо Чемберлену с просьбой не оставлять его советом и помощью. Попросил Галифакса остаться на посту военного министра. Пригласил лидера Лейбористской партии Клемента Эттли зайти к нему вечером и при встрече предложил войти в правительство и назвать кандидатуры других потенциальных министров из рядов лейбористов.

Лейбористам действительно было проще работать с Черчиллем, чем консерваторам. Джон Колвилл записал в тот день в дневнике, что Черчилль был проклят уже четыре раза: как «величайший авантюрист в современной политической истории… по рождению полуамериканец, основную поддержку которому оказывали неэффективные, но говорливые люди того же типа»[391]391
  Colville, The Fringes of Power, 122.


[Закрыть]. Он смотрел на возвышение Черчилля в «полном ужасе»[392]392
  Joshua Levine, Forgotten Voices of the Blitz and the Battle for Britain (London: Ebury, 2007), 37.


[Закрыть], что, конечно, было несколько чересчур.

Ни в мемуарах Черчилля, ни в исчерпывающей биографии Мартина Гилберта это не упоминается, но у Черчилля состоялась еще одна встреча 10 мая. Вечером того дня он ужинал со старшим офицером разведки Уильямом Стивенсоном, которого решил отправить в Америку. Его миссия включала три цели: добиться военной помощи для Британии, нейтрализовать вражескую разведку в Западном полушарии и «со временем втянуть Соединенные Штаты в войну»[393]393
  Anthony Cave Brown, C: The Secret Life of Sir Stewart Menzies, Spymaster to Winston Churchill (New York: Macmillan, 1987), 263.


[Закрыть]. Возможно, это был самый важный приказ, отданный Черчиллем за всю войну, и случилось это всего через несколько часов после его назначения премьер-министром.

Черчилль лег спать в 3 часа ночи, «испытывая громадное облегчение»: «Наконец у меня были полномочия, чтобы руководить всем происходящим»[394]394
  Churchill, The Second World War, Vol. I: The Gathering Storm, 667.


[Закрыть]. Впервые в жизни он засыпал премьер-министром. Закончились «десять лет политической опалы», как напишет он позднее.

Надолго ли? Вероятность того, что Черчилль станет всего лишь временно исполняющим обязанности лидера, казалась высокой, и были люди, убежденные именно в таком развитии событий.

* * *

Собственная партия Черчилля не сплотилась вокруг него даже после его назначения. По поводу нового премьер-министра Дж. К. К. Дэвидсон сообщил своему политическому союзнику, бывшему премьер-министру Стэнли Болдуину: «Тори не доверяют Уинстону»[395]395
  Gilbert, Churchill: Finest Hour, 327.


[Закрыть]. Это не пустое наблюдение, с учетом того факта, что Дэвидсон в прошлом был председателем Консервативной партии. Он надеялся, что Черчилль не задержится на посту премьера, и предсказывал: «Когда закончатся первые бои, вполне вероятно появление более адекватного правительства». Питер Экерсли, член парламента из тори, пророчил: «Уинстон не продержится и пяти месяцев»[396]396
  Andrew Roberts, Eminent Churchillians (London: Phoenix, 1995), 159.


[Закрыть].

Черчилль иногда и сам отвечал уколами. В том году фабрика, принадлежавшая бывшему премьер-министру Болдуину, была разбомблена немцами, и Черчилль едко заметил: «Как невеликодушно с их стороны»[397]397
  Там же, 168.


[Закрыть].

13 мая 1940 г., впервые войдя в палату общин в качестве премьер-министра, он был встречен менее громкими аплодисментами, чем Чемберлен, сложивший свои полномочия. «В первые недели меня приветствовали, главным образом, со скамей лейбористов»[398]398
  Robert Rhodes James, ed., Chips: The Diaries of Sir Henry Channon, (London: Weidenfeld & Nicolson, 1967), 252. См. также: Richard Toye, The Roar of the Lion: The Untold Story of Churchill’s World War II Speeches (Oxford: Oxford University Press, 2013), 42. Слова Черчилля: Churchill, The Second World War, Vol. II: Their Finest Hour, 10.


[Закрыть], – будет он вспоминать впоследствии. Тронутый некоторыми приветственными речами[399]399
  Nicolson, The War Years, 85.


[Закрыть], Черчилль вытер увлажнившиеся глаза.

В 14:45 он встал и начал произносить речь. Он представил свой кабинет военного времени – пятерых самых влиятельных членов нового правительства, – после чего заговорил как глашатай: «Мне нечего предложить, кроме крови, тяжелого труда, слез и пота»[400]400
  . Hansard, 13 May 1940.


[Закрыть], – перефразируя строки поэмы Байрона «Бронзовый век»[401]401
  Michael Shelden, Young Titan: The Making of Winston Churchill (New York: Simon & Schuster, 2013), 7.


[Закрыть], укоряющие британских баронов в том, что «чужая кровь и слезы – их доход»[402]402
  Пер. Ю. Балтрушайтиса. – Прим. пер.


[Закрыть].

Он произнес мощную действенную речь, прежде всего благодаря простоте.

Вы спрашиваете, какая у нас политика? Я отвечу: воевать на море, на суше и в воздухе, со всей нашей энергией и всеми силами, которые сможет дать нам Бог; вести войну против чудовищной тирании, которую никакая другая не превосходит мрачным, скорбным перечнем преступлений против человечности. Вот наша политика.

Вы спрашиваете, какая у нас цель? Я могу ответить одним словом: победа, победа любой ценой, победа, несмотря на весь ужас, победа, каким бы долгим и тяжелым ни оказался путь к ней, потому что без победы нам не выжить.

Это нужно осознать; не выжить Британской империи, не выжить всему тому, за что стоит Британская империя, не выжить многовековым мечтам и стремлениям, что человечество двинется вперед к своим целям.

Эта речь не уступает лучшим статьям Оруэлла, конечно, с той оговоркой, что сохранение Британской империи едва ли было целью Оруэлла. Обращаясь не только к парламенту, но к британской нации и к миру, Черчилль очертил новый, более жесткий курс. Он пришел к креслу премьер-министра не как миротворец и не станет миротворцем. Его политика – политика войны в стремлении к победе. Не будет больше разговоров о поиске компромисса с Германией, например о том, чтобы отказаться от колоний в порядке урегулирования конфликта.

Оруэлл, что удивительно для левого, был воодушевлен приходом Черчилля во власть. «Впервые за несколько десятилетий у нас правительство, наделенное воображением», – написал он[403]403
  George Orwell, ”Letter to the Editor of Time and Tide,“ in The Collected Essays, Journalism and Letters of George Orwell, Volume 2: My Country Right or Left, 1940–1943, ed. Sonia Orwell and Ian Angus (New York: Harcourt Brace Jovanovich, 1968), 28. Далее: Orwell, CEJL, vol. 2.


[Закрыть].

Черчилль не только объединял нацию. Ему нужно было упрочить и собственное положение. Многим другим политическим лидерам было не очевидно, что он пришел всерьез и надолго, что он не просто временная фигура, пока не рассосется кризис.

С середины мая до середины июня 1940 г. положение Черчилля оставалось неопределенным. Вопрос взаимодействия с американцами и обеспечения их участия в войне продолжал волновать его. Утром 18 мая, начиная девятый день на посту премьер-министра, он сказал своему сыну Рэндольфу, пока брился, что рассчитывает не только на выживание, но и на победу Британии в войне. «Я хочу сказать, что мы можем победить их», – пояснил он.

Удивленный Рэндольф ответил: «Я всей душой «за», но не представляю, как вы этого добьетесь».

Черчилль вытер лицо, обернулся к сыну и сказал с огромной страстью: «Втяну Соединенные Штаты»[404]404
  Gilbert, Churchill: Finest Hour, 358.


[Закрыть]. То же самое он заявил в разговоре с командованием Королевского ВМФ: «Первое, что нужно сделать, – втянуть в войну США. После этого можно решать, как мы будем побеждать»[405]405
  Stephen Roskill, Churchill and the Admirals (New York: William Morrow, 1978), 126.


[Закрыть].

Посол Кеннеди по-прежнему недооценивал Черчилля и ждал скорой победы Германии. «Ситуация ужасная, – писал он жене 20 мая 1940 г. – Я думаю, все кончено… Англичане будут сражаться до конца, но я просто не верю, что они смогут бесконечно выдерживать бомбардировки»[406]406
  Nasaw, The Patriarch, 447.


[Закрыть]. В начале июня Кеннеди написал своему сыну Джо-младшему: «Я не вижу впереди ничего, кроме бойни»[407]407
  Там же, 350.


[Закрыть]. Честно говоря, американский посол в Париже Уильям Буллит занимал ту же позицию и советовал Рузвельту в мае 1940 г. обдумать возможность того, что Британия сформирует фашистское правительство, которое будет стремиться к перемирию с Германией. «Это будет означать, что британский флот станет нашим противником», – предупреждал он[408]408
  Orville Bullitt, ed., For the President: Personal and Secret: Correspondence Between Franklin D. Roosevelt and William C. Bullitt (Boston: Houghton Mifflin, 1972), 428.


[Закрыть].

Черчилль понимал, что 1940 год окажется тяжелым. На самом деле вопрос заключался в том, больше ли у него и у Британии выносливости, чем считали два американских посла. В середине мая, когда он шел через Даунинг-стрит к Адмиралтейству, толпа устроила ему овацию. «Когда мы вошли в здание, он заплакал», – написал его военный советник генерал Гастингс «Мопс» Исмей[409]409
  Hastings Ismay, The Memoirs of Lord Ismay (London: Heinemann, 1960), 116.


[Закрыть]. Черчилль объяснил ему свои эмоции: «Бедные люди, они верят мне, а я не могу дать им ничего, кроме бедствий на долгое время».

Дюнкерк

Насколько серьезным окажется бедствие, не мог знать даже Черчилль. Ключевым событием его первых недель в должности премьер-министра стало отступление британцев в прибрежный бельгийский город Дюнкерк в конце мая 1940 г. Несколько сот тысяч[410]410
  Gelb, Dunkirk, 316.


[Закрыть] британских и союзнических войск попали в немецкое окружение. Если бы немцы решительно атаковали, они взяли бы в плен четверть миллиона человек, лишив Британию армии. Это оказало бы колоссальное давление на Британию, принуждая ее к мирным переговорам, и могло бы заставить Черчилля отступить.

Однако немцы не сунулись в прибрежные районы. Вместо этого подавляющие силы из девяти немецких танковых дивизий остановились вблизи Дюнкерка. Британский генерал недоуменно записал в своем дневнике: «Неясно, по какой причине, но германские танковые колонны определенно остановились»[411]411
  Alistair Horne, To Lose a Battle: France 1940 (Harmondsworth, U. K.: Penguin, 2007), 610.


[Закрыть].

Некоторые младшие офицеры противника также были удивлены. «Мы не могли понять, почему позволили многим англичанам уйти», – вспоминал Ганс фон Люк, в то время командир разведроты бронетанковых войск[412]412
  Hans von Luck, Panzer Commander: The Memoirs of Colonel Hans von Luck (New York: Dell, 1989), 42.


[Закрыть].

Это позволило британцам начать эвакуацию с берега. Даже сегодня вопрос о том, почему англичанам в Дюнкерке так повезло, остается открытым. Одна группа историков утверждает, что Гитлер, все еще надеясь на мирный договор с Британией, остановил свои танки, чтобы, как объясняет военный историк Стивен Банги, «избежать нанесения британцам унизительного поражения»[413]413
  Stephen Bungay, The Most Dangerous Enemy: A History of the Battle of Britain (London: Aurum Press, 2001), 31. See also Levine, Forgotten Voices of the Blitz, 19–20.


[Закрыть], которое могло бы уменьшить их готовность к переговорам. Исторические свидетельства неоднородны, но согласно одному, весьма убедительному, приказ Гитлера наземным соединениям остановиться был передан незашифрованным, чтобы британцы могли его понять и принять за своеобразное предложение мира[414]414
  John Lukacs, Five Days in London: May 1940. (New Haven, Conn.: Yale University Press, 2001), 42, 192. See also Churchill, The Second World War, Vol. II: Their Finest Hour, 76.


[Закрыть]. Далее в ходе войны Гитлер часто сожалел, что был слишком добр к британцам. Например, по словам генерала Вальтера Варлимонта, Гитлер заявлял: «Черчилль оказался не способен оценить спортивный дух, который я доказал на деле, воздержавшись от создания непоправимого разрыва между британцами и нами. Мы, однако, удержались от их полного уничтожения под Дюнкерком»[415]415
  Carlo D’Este, Warlord: A Life of Winston Churchill at War, 1874–1945 (New York: HarperCollins, 2008), 425.


[Закрыть]. Действительно, допрошенные после войны немецкие командиры подтвердили, что им было приказано остановиться примерно в 13 км от Дюнкерка. «Мои танки держали там три дня, – сказал фельдмаршал Герд фон Рундштедт. – Если бы я поступил по-своему, англичане так легко не отделались бы. Однако руки у меня были связаны прямыми приказами самого Гитлера»[416]416
  Earl Ziemke, ”Rundstedt,“ in Correlli Barnett, ed., Hitler’s Generals (London: Weidenfield & Nicolson, 1989), 191.


[Закрыть]. Когда один из генералов, подчиненных Рундштедту, при немногочисленных свидетелях признался Гитлеру, что не понимает причин этого приказа, тот ответил, что «его целью было заключить мир с Британией на такой основе, которую она могла бы принять, не уронив чести»[417]417
  B. H. Liddell Hart, The German Generals Talk (New York: Berkley, 1958), 113, 115.


[Закрыть].

Однако некоторые серьезные историки допускают, что разговоры об остановке в надежде на мир были выдуманы, чтобы оправдать неудачное решение Гитлера. Например, Ян Кершоу, автор двухтомной биографии Гитлера, делает вывод, что заявление фюрера, будто он намеренно позволил британцам спастись, было «не более чем рационализацией для сохранения лица»[418]418
  Ian Kershaw, Fateful Choices: Ten Decisions That Changed the World, 1940–1941 (New York: Penguin, 2007), 27; Gerhard Weinberg, A World at Arms: A Global History of World War II, 2nd ed. (Cambridge, U. K.: Cambridge University Press, 2006), 131.


[Закрыть], а Герхард Вайнберг в своей всеобъемлющей истории войны просто отмахивается от этого объяснения, называя «фальшивкой».

Третье объяснение, поддерживаемое Алистером Хорном, ведущим военным историком, состоит в том, что Гитлер хотел предоставить возможность нанесения решающего удара под Дюнкерком люфтваффе, самому политически лояльному роду войск. Он цитирует слова командующего бронетанковыми войсками Хайнца Гудериана, написавшего, что один из приказов, требовавших от него остановиться, начинался словами: «Дюнкерк следует оставить люфтваффе»[419]419
  Horne, To Lose a Battle, 610.


[Закрыть]..

Какой бы ни была тактическая обстановка под Дюнкерком, в итоге бо́льшая часть британских войск вернулась домой, хотя и потеряв почти все оружие, артиллерию и транспортные средства. Были вывезены около трехсот тысяч человек – две трети из них британцы, остальные французы. Одним из тех, кому не удалось спастись, оказался брат жены Оруэлла, майор медицинской службы, который был ранен в грудь шрапнелью и умер в Бельгии за несколько часов до эвакуации[420]420
  Michael Shelden, Orwell: The Authorized Biography (New York: HarperCollins, 1991), 330.


[Закрыть]. Эта утрата на 18 месяцев погрузила Эйлин в глубокую депрессию, вспоминал один из друзей: «Нечесаные волосы, исхудалые лицо и тело. Реальность оказалась для нее настолько ужасной, что она выпала из нее»[421]421
  Там же, 331.


[Закрыть]. Майкл Шелден, один из биографов Оруэлла, отмечает, что ее боль не отразилась в письмах или дневниках Оруэлла, не говоря уже о его журналистике и литературной критике. «Он не обсуждал такие вещи с другими»[422]422
  Там же.


[Закрыть], – утверждает Шелден. Оруэлл предпочитал объяснять, что Эйлин измотана работой и должна «как следует отдохнуть».

Важный момент, часто упускаемый при обсуждении эвакуации из Дюнкерка, состоит в том, что надежды Гитлера на мирное урегулирование с Британией не были необоснованными. Теперь мы знаем, что даже во время дюнкеркской операции британское правительство размышляло, не обсудить ли условия заключения мира. 27 мая 1940 г., когда измученные британские войска высаживались с кораблей и лодок по всему юго-восточному побережью Англии, пять членов военного кабинета нового правительства Черчилля спорили о разумности вступления в переговоры о мире. Черчилль был категорически против любого подобного шага, утверждая: «Даже если мы будем разбиты [позднее], то будем не в худшем положении, чем сейчас в случае отказа от борьбы».

Галифакс, одобрявший идею мирных переговоров, тем вечером записал в дневнике: «Я подумал, что Уинстон порет отъявленную дичь»[423]423
  Kershaw, Fateful Choices, 41.


[Закрыть]. По мнению Галифакса, переговорная позиция Англии была сильнее, пока Франция воюет, – что должно было продлиться еще две недели, – и пока английские авиазаводы не разбомблены[424]424
  Colville, Fringes of Power, 141.


[Закрыть]. Он также считал, что цель Британии не сражаться с Германией и победить ее, а максимально сохранить независимость в рамках определенного мирного сосуществования. Шокирующее рассуждение в свете главного урока, полученного правительством Чемберлена: вести переговоры с Гитлером с позиции слабого – это просто безумие.

Тем не менее Черчиллю предстояло пройти по узкой тропинке. Два британских политика, писавшие о Черчилле, сделали разные, но взаимодополняющие замечания о его положении в этот решающий момент. Политик и писатель Борис Джонсон, ставший в середине 2016 г. британским министром иностранных дел[425]425
  С 24 июля 2019 г. – премьер-министр Великобритании. – Прим. ред.


[Закрыть], отмечает, что Черчилль «боролся за свою политическую жизнь и авторитет, а если бы он уступил Галифаксу, с ним было бы покончено»[426]426
  Boris Johnson, The Churchill Factor: How One Man Made History (New York: Riverhead, 2014), 22.


[Закрыть]. Столь же справедливо мнение Роя Дженкинса, что Черчиллю требовалось опровергнуть позицию Галифакса, не вынудив при этом его и Чемберлена покинуть правительство. Черчилль на тот момент еще не настолько завоевал лояльность Консервативной партии, чтобы пережить их уход. Если бы эти двое ушли, «его правительство стало бы несостоятельным»[427]427
  Jenkins, Churchill, 602.


[Закрыть], замечает Дженкинс, сам на протяжении нескольких десятилетий являвшийся членом парламента от лейбористов и занимавший высшие правительственные посты в 1960-х и 1970-х гг.

На заседании военного кабинета 27 мая Галифакс жаловался сэру Александру Кадогану, что не может больше работать с Черчиллем[428]428
  Dilks, Diaries of Sir Alexander Cadogan, 291.


[Закрыть]. Черчилль, возможно почувствовав угрозу разрыва, предложил Галифаксу прогуляться в саду и говорил с ним с нотами «извинения и восхищения» в голосе[429]429
  Jenkins, Churchill, 604.


[Закрыть], – писал Галифакс в своем дневнике.

Покончив с этим умасливанием, Черчилль уже на следующий день показал зубы, прямо заявив на очередной встрече членов правительства, что капитуляции не будет и что, пока он у власти, он не станет вести переговоры с нацистами[430]430
  Lukacs, Five Days in London, 149, 155, 182–83.


[Закрыть]. «Если долгая история нашего острова должна в конце концов завершиться, то пусть она завершится только тогда, когда каждый из нас, до последнего, будет лежать, испуская дух, на земле в луже собственной крови», – поклялся он[431]431
  Hugh Dalton, The Fateful Years (London: Frederick Muller, 1957), 336.


[Закрыть]. Примерно в то же время он написал в записке подчиненному: «Англия не выйдет из войны, что бы ни случилось, пока Гитлер не будет разбит или пока мы не перестанем быть государством»[432]432
  Churchill, The Second World War, Vol. II: Their Finest Hour, 90.


[Закрыть]. Это было восхитительно сильное краткое заявление, тем более что оно исходило от человека, находившегося на своем посту меньше трех недель. Вплоть до этого момента, как пишет Джон Чармли в подробной биографии Черчилля, «мысль о том, чтобы хотя бы начать переговоры с целью узнать, какими могут быть гитлеровские условия мира, пользовалась большой поддержкой»[433]433
  John Charmley, Churchill: The End of Glory (New York: Harcourt Brace, 1993), 400.


[Закрыть]. После этого уже не стоял вопрос, будет ли Британия сражаться. Саймон Шама, пожалуй, преувеличивая, описывает разгром Черчиллем позиции Галифакса как «первое великое сражение Второй мировой»[434]434
  Simon Schama, A History of Britain, Volume 3: The Fate of Empire: 1776–2000 (London: BBC, 2003), 398.


[Закрыть], однако трудно упрекнуть его за этот энтузиазм. Если бы Черчилль в тот день подчинился своему кабинету, вполне вероятно, это стало бы последним ключевым моментом Второй мировой войны.

Немцы, не посвященные во внутренние распри членов британского правительства, еще несколько месяцев надеялись на то, что «Черчилль и его банда»[435]435
  W. P. Crozier, Off the Record: Political Interviews, 1933–1943, ed. A. J. P. Taylor (London: Hutchinson, 1973), 221.


[Закрыть] будут изгнаны и это откроет дорогу к мирному соглашению. Более того, их разведка ввела их в заблуждение, сообщив, что тенденции в британской политике по-прежнему благоприятствуют этому результату. Йозеф Геббельс, глава нацистской пропаганды, в июне сказал своим сотрудникам: «Будет сформировано соглашательское правительство. Мы очень близки к окончанию войны»[436]436
  Richard Overy, The Battle of Britain: The Myth and the Reality (New York: W. W. Norton, 2001), 17.


[Закрыть]. Шведский посол в Лондоне в том же месяце сообщил своему правительству, что, судя по всему, предстоят мирные переговоры и что «Галифакс может стать преемником Черчилля»[437]437
  Bungay, The Most Dangerous Enemy, 13.


[Закрыть]. Еще месяц Гитлер обдумывал возможность того, что Черчилля заменят некой комбинацией Галифакса, бывшего премьер-министра Дэвида Ллойда Джорджа и Чемберлена[438]438
  Там же, 112. См. также: Roberts, Eminent Churchillians, 137–38.


[Закрыть].

Великая ораторская кампания Черчилля 1940 г.

4 июня 1940 г., когда шла эвакуация из Дюнкерка, Черчиллю предстояло представить парламентариям подробности одного из худших дней в британской истории. Британские острова оказались близки к покорению, как никогда за 400 последних лет их истории.

Он выступил мастерски, сумев одновременно описать утрату Британией армии, как унизительный разгром, и спасение от него, как чудо. «Когда ровно неделю назад я просил палату назначить этот день для моего выступления, я боялся, что моей тягостной обязанностью будет извещение о величайшем военном поражении в нашей долгой истории»[439]439
  Зд. и далее: Hansard, 4 June 1940.


[Закрыть], – начал Черчилль. Можно было опасаться, что домой вернутся лишь 20–30 тысяч британских солдат, что означало бы гибель или пленение нескольких сотен тысяч человек. Однако «чудо избавления, достигнутое доблестью, стойкостью, идеальной дисциплиной, безупречной службой, силой духа, умением, непобедимой верностью, было явлено всем нам».

Он казался неподходящей фигурой на роль лидера военного времени: ростом около 157 см[440]440
  Anthony Storr, Churchill’s Black Dog, Kafka’s Mice, and Other Phenomena of the Human Mind (New York: Ballantine, 1990), 9.


[Закрыть], с круглой головой, сидящей на грушевидном туловище. Однако именно вокруг него сплотился английский народ.

Это Черчилль в своем лучшем проявлении – и на пике мастерства манипулятора: «Мы должны очень внимательно следить за тем, чтобы не усмотреть в этом избавлении победы. Войны не выигрываются эвакуациями. Но в этой эвакуации была сокрыта победа, которую важно разглядеть. Она была одержана авиацией».

Черчилль мощно завершил 30-минутную речь выразительной картиной будущего.

Мы будем сражаться во Франции, будем сражаться на морях и в океанах, будем сражаться с растущей уверенностью и растущей силой в воздухе, мы будем защищать свой остров, какой бы ни была цена.

Мы будем сражаться на пляжах, мы будем сражаться в местах высадки, мы будем сражаться в полях и на улицах, мы будем сражаться на холмах; мы никогда не сдадимся, и если, во что я ни минуты не верю, этот остров или значительная его часть окажется захвачен и будет голодать, тогда наша империя за морями, вооруженная и руководимая британским флотом, продолжит борьбу, пока, в назначенный Богом момент, новый мир во всей своей мощи и силе не выступит на спасение и освобождение старого.

На первый взгляд это был странный способ успокаивать напуганную общественность. Как заметил Стивен Банги, фразы о местах будущих сражений следуют вероятной последовательности отступления с упорными боями: от побережий и аэродромов в города и поля, затем в дальние возвышенные области страны[441]441
  Bungay, The Most Dangerous Enemy, 22.


[Закрыть]. Черчилль также затронул не упоминаемую прежде возможность победы Германии и голода в Британии. Он говорил о немыслимом перед всей нацией.

Однако эта суровая речь не устрашила британский народ – наоборот, объединила его. Гарольд Николсон, поклонник Черчилля и ветеран парламента, написал жене: «Сегодня Уинстон произнес самую великолепную речь, какую я слышал. Парламентарии были глубоко тронуты»[442]442
  Nicolson, The War Years, 93.


[Закрыть].

В военное время люди поверят в худшее, если не сказать им правду или что-то, близкое к правде, возможно, дополнив ее картиной будущего пути. Услышав правду, люди приободрились. Жительница Лондона Джоан Симан вспоминала: «Я помню, что очень испугалась, когда Франция пала, потому что подумала: мы следующие. По-настоящему испугалась. Пока не услышала речь Черчилля по радио о сражениях на пляжах. Я вдруг совершенно перестала бояться. Просто удивительно»[443]443
  Levine, Forgotten Voices of the Blitz, 43–44.


[Закрыть].

Летом 1940 г. голос Черчилля стал «нашей надеждой», вспоминал физик и писатель Чарльз Перси Сноу: «Это был голос воплощенной воли и силы. Он говорил то, что мы хотели слышать (“мы никогда не сдадимся”) и во что хотели верить, иногда вопреки реализму и здравому смыслу»[444]444
  C. P. Snow, ”Winston Churchill,“ in Variety of Men (London: Macmillan, 1967), 111.


[Закрыть].

Сравните мощь речи Черчилля 4 июня с произнесенными примерно в то же время словами менее значительного человека Даффа Купера, на тот момент министра информации в правительстве Черчилля. «Нашу армию придется отвести с позиций, которые она сейчас занимает, но это будет не разбитая армия, – сказал Купер, умудряясь сочетать банальность с недостоверностью. – Это будет армия, дух которой все еще высок и уверенность не поколеблена, каждый офицер и солдат которой горит желанием встретиться с врагом в бою… С ростом опасности растет и наша бесстрашная готовность встретиться с ней»[445]445
  Gelb, Dunkirk, 213.


[Закрыть]. В этих словах нет ничего вдохновляющего. Если за клише о бойцах, которым не терпится вернуться в бой, вообще что-нибудь стоит, то разве что ощущение тихой паники. Политик, не предлагающий ничего, кроме пустой и лживой риторики, скрыто признает, что ситуация очень близка к поражению.

В действительности, для паники имелась веская причина. После Дюнкерка британская армия была в ужасном состоянии. «Британия была не только изгнана из Европы, но и частично разоружена», – подытожил военный историк Катал Нолан[446]446
  Cathal Nolan, The Allure of Battle: A History of How Wars Have Been Won and Lost (New York: Oxford University Press, 2017), 445.


[Закрыть]. В дюнах бельгийского побережья остались 700 британских танков, 800 единиц тяжелой артиллерии, 11 000 пулеметов и около 64 000 транспортных средств, ставших трофеями вермахта[447]447
  Harold Macmillan, The Blast of War, 1939–1945 (New York: Harper & Row, 1968), 81. См. также: Gelb, Dunkirk, 311.


[Закрыть]. Количество оружия и техники, которыми располагала британская армия по возвращении домой тем летом, потрясает даже сейчас. Британские сухопутные войска на британской земле располагали всего 200 современными танками[448]448
  Churchill, The Second World War, Vol. II: Their Finest Hour, 256.


[Закрыть], примерно столько же, сколько сегодня состоит на вооружении одной бронетанковой дивизии армии США. А тогда в небольшой 1-й Лондонской дивизии имелось только 23 артиллерийских орудия и ни одного бронеавтомобиля и пулемета[449]449
  Len Deighton, Battle of Britain (New York: Coward, McCann & Geoghegan, 1980), 84.


[Закрыть]. Энтони Иден, отвечавший за армию в качестве военного министра, признался журналисту, что был период, когда Англия могла бы отправить в бой только одну обученную и экипированную бригаду, то есть несколько тысяч человек[450]450
  Сказано Крозьеру и процитировано в: Crozier, Off the Record, 184.


[Закрыть]. Тем не менее оружия было столько, что в том июне британские ополченцы на блокпостах, выставленных против армии агрессора, 16 раз убивали гражданских[451]451
  Daniel Todman, Britain’s War: Into Battle, 1937–1941 (Oxford: Oxford University Press, 2016), 379.


[Закрыть].

Пока Британия замерла в ожидании вторжения, майор Уильям Уотсон из Даремского легкого пехотного полка сообщал, что некоторые из его бойцов до сих пор одеты в форму, в которой эвакуировались из Дюнкерка[452]452
  Levine, Forgotten Voices of the Blitz, 57–58.


[Закрыть]. Другой военнослужащий, Дуглас Годдард, был отправлен патрулировать юго-восточное побережье с несколькими стрелками, получив всего по пять патронов на каждого. Королевские ВВС всего за 10 дней в мае 1940 г. потеряли 250 современных истребителей и встретили июнь, имея лишь около 500 боевых машин[453]453
  Gelb, Dunkirk, 301.


[Закрыть].