Текст книги "В шаге от рая. Правдивая история путешествия тибетского ламы в Страну Бессмертия"

Самые высокопоставленные ламы Тибета, оракулы и предсказатели собрались вместе, чтобы выяснить причину, по которой палящее солнце зависло в небе. Они обратились к высшим силам, и те указали на Ньиму Одсера, потягивавшего чанг у шатра несчастного торговца. Ламы пришли к нему и спросили, зачем он остановил солнце.

– У меня нет денег, чтобы расплатиться за выпивку, – объяснил Ньима Одсер. – А если солнце сядет, мне придется заплатить – я дал клятву.

Они предложили ему оплатить счет. Тогда Ньима Одсер заказал напоследок еще одну чашку чанга, после чего освободил солнце, которое сразу же упало за горизонт, словно переспелая вишня, и Тибет был спасен от засухи.

– У каждого из ста восьми тертонов гуру Падмасамбхавы есть такая же сила, как у Ньимы Одсера, – заключил Кунсанг. – Но не все они были такими же сумасшедшими, как мой отец.

– Вы говорили, что ваш отец не был инкарнацией Ньимы Одсера, – заметил я. – А вам что-нибудь известно о предыдущих инкарнациях Тулшука Лингпы?

– О-о-очень хороший вопрос! – ответил Кунсанг. – О-о-очень интересный! Я рассказывал вам, что появился на свет в Панги, где мой отец возглавлял свой первый монастырь, – начал Кунсанг. – До того момента отец понятия не имел о Беюле Демошонг. Да, он был тертоном и знал, как отыскивать сокрытые сокровища. Он мог проникнуть в видение и достать оттуда магический кинжал. Во сне ему мог открыться путь к спрятанному свитку. Но, помимо всего этого, он был деревенским ламой и часто совершал пуджи в домах у людей. Иногда он брал меня с собой. Поскольку я был еще совсем мал, отец сажал меня на коня впереди себя. Я держался за лошадиную гриву, когда мы взбирались по узким тропам вдоль высоких каменистых склонов, по которым бежали талые воды. Однажды мы отправились в дом, стоявший выше по долине, по дороге в Патанам. С нами также поехали несколько лам из монастыря. Я любил эти поездки: я посещал новые места и проводил время с отцом. В его присутствии все время случалось что-то необычное, нигде больше подобного увидеть было нельзя. Поскольку я был сыном высокопоставленного ламы, меня везде встречали с большим почтением. И наши ламы тоже относились ко мне с уважением.

На обратном пути к нам присоединились несколько деревенских жителей, которым было с нами по пути. Мы остановились у берега реки, чтобы перекусить, и наслаждались теплым летним днем. Кто-то спросил у отца, помнит ли он что-то о своих прошлых инкарнациях.

«В моей последней жизни, – сказал Тулшук Лингпа, – меня звали Кьярай Лама. Мой монастырь стоял выше по долине, и жил я недолго. Один старик, живший ниже по этой дороге, заболел, и я каждый день навещал его и проводил в его доме пуджи, чтобы восстановить его ла, то есть жизненную силу. Его семья держала большое хозяйство со скотом и обширными посевами, так что они могли позволить себе вызывать меня ежедневно на протяжении месяца или даже больше. Каждое утро я ехал на лошади вниз по долине и каждый вечер возвращался назад, обычно очень сонный после сильного напряжения, требовавшегося во время пудж, и тех напитков, которыми они угощали меня перед отъездом. Но у меня была верная лошадь, которая знала дорогу. Пока я дремал на ее на спине, она всегда доставляла меня обратно в монастырь.

В одном месте долина становилась узкой, а ее склоны – крутыми. Там стоял только один дом, окруженный скудными огородами, где жила пожилая женщина. Тропа шла прямо через ее грядки, и с каждым днем она все сильнее сердилась на меня. Она трясла мне вслед кулаком и осыпала меня ругательствами. Но другого пути в долину не было. Ее не смущало даже то, что я носил одеяние ламы.

Однажды терпение старухи кончилось, и она решила меня убить. После того как утром я проехал к дому больного, она вырыла глубокую яму прямо на тропе. Прикрыла ее хворостом и сухой травой и стала поджидать меня.

Но она не догадывалась о том, что у меня было видение. Я знал, что она собирается сделать и что мне предстоит умереть. Однако я решил позволить ей совершить задуманное. Я знал, что после моей смерти ее охватит такое раскаяние, что она станет отшельницей, посвятит себя дхарме и достигнет просветления. Я решил пожертвовать собой ради нее.

Полный решимости я въехал на ее землю, когда уже совсем стемнело. Мои наниматели напоили меня чангом, и я дремал на своей кобыле. Вдруг под лошадиными копытами затрещал хворост, и мы провалились в яму. Каким-то образом лошадь умудрилась подняться на ноги и выбраться из ямы невредимой. А я погиб моментально. Старуха прикатила камень и сбросила на труп, а яму засыпала, чтобы никто не узнал, что случилось на этом месте. Затем она собрала хворост, мелко наломала его, растопила им печь и грелась у нее всю ночь».

На лице Кунсанга появилось ностальгическое выражение.

– Я очень хорошо помню тот день, – сказал он. – Вот я сижу на камне возле гремящей реки, лошади щиплют травку неподалеку, а мы с ламами слушаем, как отец рассказывает о своей прошлой инкарнации. Меня переполняло чувство восторга.

Поскольку мы возвращались из дома джинды, у нас было много выпивки, и отец с ламами изрядно набрались. Один лама спросил его:

«Учитель, смог бы ты сейчас узнать место, где это произошло? Мы могли бы отправиться туда. Мы должны совершить пуджу по Кьяраю Ламе!»

Остальным эта идея тоже понравилась, и Тулшук Лингпа согласился.

«Это место недалеко отсюда, – сказал он. – Я попробую найти его».

Мы собрали наш обед и отправились вниз по долине. Отец ехал впереди колонны, а я сидел перед ним в седле. Когда мы доехали до места, где долина сужалась, отец стал оглядываться по сторонам. Он рассказал, где были огороды и дом той женщины, как все выглядело много лет назад и как все теперь изменилось. Затем он спрыгнул с лошади и начал ходить кругами по окрестности, а мы все следили за ним.

«Вот это место! – воскликнул он, указывая на каменистый участок земли, поросший кустарником. – Здесь! Здесь стоял дом той женщины».

И действительно, там виднелись остатки каменного фундамента небольшого домика.

«Огороды были там, – сказал он. – А тропа шла вот тут».

Он пошел куда-то через кусты. Затем остановился и сел на землю со скрещенными ногами. Мы стояли в некотором отдалении, наблюдая за ним. Он закрыл глаза и несколько долгих минут оставался без движения. Затем резко встал и сделал пятнадцать широких и уверенных шагов.

«Здесь, – сказал он. – Ройте здесь».

У некоторых деревенских жителей, которые ехали с нами, к седлам были пристегнуты инструменты для работы в полях. Они достали их и принялись расчищать землю от кустарника и рыть яму.

«Ройте шире, – сказал Тулшук Лингпа, – и глубже».

Они копали полчаса, сменяя друг друга, пока не дошли до большого плоского камня, найти его края удалось, только сильно расширив яму.

Когда камень был раскопан, Тулшук Лингпа сказал: «Переверните его».

Но у них ничего не вышло – камень был слишком тяжелый. Неподалеку находилась деревня – туда был отправлен гонец на быстром коне. Через час он вернулся с полудюжиной молодых людей, прихвативших с собой железные ломы. С их помощью удалось перевернуть камень.

К нашему великому удивлению, на обратной стороне камня был отпечаток тела умершего ламы. Он скончался, держа руку на бедре, с торчащим вверх локтем – на камне это было прекрасно видно.

Камень обвязали веревками и вытащили из ямы. Затем поставили его на ребро, подперев камнями меньшего размера, воскурили сосновое благовоние, достали мала, тибетские четки, и, повторяя мантру гуру Падмасамбхавы, обошли камень, выказывая искреннее почтение моему отцу. Потому что мало кто способен вспомнить свою прошлую жизнь.

Позже мой отец приказал Лобсангу записать историю своего предыдущего рождения, жизни и смерти. Лобсанг спросил, какого объема должна быть эта книга, и отец ответил, что достаточно семи-восьми страниц.

– Что с ней случилось? – спросил я.

– Не знаю, – ответил Кунсанг. – Возможно, она хранится у Ламы Таши. Сейчас он возглавляет монастырь моего отца.

– Вы когда-нибудь возвращались на то место?

– Нет, но моя тетка, младшая сестра Тулшука Лингпы по имени Таши Лхамо, – та самая, чей муж проходил подготовку в партизанских лагерях ЦРУ и которая сейчас живет в Париже и Нью-Йорке, – несколько лет назад ездила в долину Панги, чтобы посмотреть на этот камень. Она нашла то место, но камень оттуда убрали. Монастырь Кьярая Ламы стоит выше по долине, и его монахи перенесли камень к себе. Ей рассказывали, будто он был таким тяжелым, что им пришлось разбить его на семь частей, перевезти их на лошадях, а затем собрать обратно. К сожалению, преклонный возраст моей тетки не позволил ей осилить непростую дорогу в монастырь.

Глава 6
Там, где живет пожирательница людей

Истинно духовного человека невозможно узнать по внешнему виду. Его не вычислишь по одежде или головному убору – не важно, носит ли он монашескую мантию или деловой костюм, тюрбан или бейсболку. Духовность также никак не связана с тем, насколько он сведущ в писаниях и ритуалах. Не имеет никакого значения, ест ли он мясо, отдыхает ли по субботам или воскресеньям, проводит время в офисе или посвящает его молитвам. Духовного человека определяет врожденная способность к сочувствию.

Именно сочувствия со стороны жителей соседних деревень не хватало обитателям Теллинга, чье селение прозвали Симолинг. Кунсанг пояснил мне, что Симолинг переводится с тибетского как «место, где живет пожирательница людей». Деревня эта находится в Лахуле, высокогорном регионе Гималаев. Дома ее жителей гнездятся на крутом склоне, сверху над ними нависает ледник, а внизу в каменистом русле ревет река. Свое название поселение получило из-за того, что люди, жившие там, в какой-то момент стали замечать, что пальцы их ног и рук, уши и носы медленно разлагаются и исчезают, а оставшиеся кровоточащие раны не затягиваются. Мы бы назвали это эпидемией проказы, а для населения Лахула это был результат действий неизвестного духа, неторопливо пожиравшего плоть людей за то, что они нарушили какой-то закон тонкого мира. Жители соседних деревень верили, что если провести хотя бы одну ночь в Симолинге, то наутро обнаружишь, что у тебя пропала какая-то часть тела. Люди посещали деревню лишь в случае крайней необходимости и только при свете дня.

В современном западном мире считается, что возбудители заболеваний обитают в невидимом людям царстве бактерий. Только ученые, работающие в специальных лабораториях, предназначенных для подобных исследований и оснащенных подходящим оборудованием, способны увидеть этот мир. У буддийского населения Лахула есть свои специалисты – ламы, которые, подобно докторам с их микроскопами и микробами, также утверждают, что заболевания возникают в областях, скрытых от глаз от мирян. Ученые настраивают свои приборы, чтобы изучить анализы больного, ламы же настраивают свое сознание, чтобы понять причины возникновения заболевания.

Врач, получивший западное образование, не будет принимать в расчет духов в поисках причин заболевания, но он сможет доказать ламе, что микробы играют важную роль в развитии такого недуга, как проказа. Лама же, будучи вполне способным понять роль микробов в физических проявлениях болезни, не воспринимает их как истинную причину заболевания. Ему нужно найти ответ на еще один вопрос: почему именно этот человек или сообщество поразила данная болезнь именно сейчас? С этой целью он будет вести расследование в невидимом мире, который ему хорошо знаком, – в мире духов и демонов.

В конце 1940-х и начале 1950-х годов, когда жители Симолинга обнаружили, что кто-то пожирает их конечности и лица, эта деревня была весьма глухим местом. Чтобы попасть туда, нужно было пешком или на лошади преодолеть перевал Ротанг, находящийся на высоте 4000 метров. По-тибетски Ротанг означает «поле трупов». Перевал славится своими буранами, которые всегда налетают неожиданно, – там, где только что сияло голубое небо, вдруг уже ревет пурга, оставляя после себя окоченевшие трупы людей и животных, словно дикая орда разбойников. Случиться это может в любое время года. Дороги, по которой мог бы проехать автомобиль, не было, не говоря уже хотя бы о каком-то подобии медицинского учреждения. На протяжении зимы, длившейся шесть месяцев, скалистая долина с крутыми склонами была отрезана от остального мира, даже в соседние деревни попасть было невозможно. В Лахуле люди жили настолько изолированно, что зачастую в деревнях, находившихся в километре друг от друга, говорили на разных языках. Жизнь местного населения была ближе к временам Падмасамбхавы, чем к современному миру, – горы были населены богами, а в тонких мирах разыгрывались драмы, доступные для понимания и управления «мастерам сакрального дела» – ламам.

Когда я приехал в Лахул, чтобы побольше разузнать об этой истории, то познакомился с человеком из Симолинга по имени Чокши, которому тогда было немногим больше шестидесяти лет. Он провел детство, наблюдая, как его родственников медленно пожирала страшная болезнь. До него самого зараза еще не добралась, но его дядя, тетя, двоюродные братья и сестры, а также многие другие родственники были охвачены этим недугом. Большая часть тех, кого проказа пощадила, побросали свои жилища и бежали из Симолинга. Повсюду отчаяние соперничало с опустошением. Надежда умерла первой. Даже монастырь на скалистом склоне, возвышавшемся над деревней, опустел. Ламы – единственные, кто мог помочь жителям Симолинга, – покинули его.

Чокши о бегстве из родной деревни даже не помышлял. Решив не дожидаться, когда его плоть начнет разлагаться на его же глазах, он отправился искать помощь. Он пришел в долину Карданг, рядом с районным центром Килонг, чтобы спросить совета у самого уважаемого ламы долины – Кунги Ринпоче.

Чокши так описывал мне, что произошло дальше:

– Я поднялся вверх по долине в Карданг, там я сделал подношение Кунге Ринпоче. Я рассказал ему, что многие люди в моей деревне потеряли конечности из-за болезни, что от нас все отвернулись и люди боятся даже разговаривать с нами. Лама внимательно выслушал меня и сказал, что собирается провести мо, то есть гадание, и узнать, какие меры необходимо предпринять.

Из объемистых складок своей мантии он достал кожаную сумку, в которой была деревянная шкатулка. Он снял с нее крышку, а под ней обнаружились две древние игральные кости. Лама прочитал молитву, подул на кости, потряс коробку и выбросил кости на низкий столик, стоявший перед ним. Записав результат огрызком карандаша на клочке бумаги, он снова бросил кости. Затем взял с полки завернутое в шелк печа и сверился с ним. Он записал еще что-то на бумажке, снова бросил кости, сверился с другим печа, продолжая делать пометки. Прежде чем он заговорил, прошло не меньше получаса.

«Ситуация в твоей деревне очень серьезная, – сказал он мне. – Она чревата плохими последствиями. Боюсь, я не в силах тебе помочь. Но в монастыре Панги живет один лама высокого ранга. Его зовут Тулшук Лингпа. Кости говорят, что только он может спасти вас».

Я никогда не слышал об этом ламе, да и о Панги тоже. Я спросил, где это вообще находится.

«Отсюда до Панги два дня ходу, – сказал он. – Но сейчас ты не найдешь там Тулшука Лингпы. Отправляйся к Цо Пема и ищи его там».

Я слышал об озере Цо Пема – Ревалсаре, как его называют в тех местах, – священном озере Падмасамбхавы. Но никогда там не был. На самом деле я никогда не покидал своей деревни и бывал только в маленьком городке Манали, первом селении по дороге вглубь страны после перевала Ротанг. Да и у кого в те годы было время на путешествия, даже ради паломничества? Но теперь судьба всего селения зависела от меня. Я еще не потерял своих частей тела, но понимал, что это только вопрос времени, поэтому незамедлительно двинулся в путь. Денег на автобус у меня не было, и я отправился пешком. Дорога заняла у меня пять дней.

Когда я добрался до Цо Пема, то стал спрашивать, как мне найти Тулшука Лингпу, и кто-то подсказал мне поискать в старом монастыре ньингма. Когда я вошел в него, то увидел только одинокого тибетца, сидевшего на лесах и заканчивавшего изображение Ченрезига, будды Сострадания, на стене. Одет он был в обычную одежду мирянина. Я спросил его, как мне найти Тулшука Лингпу. Я решил, что тибетец неправильно меня понял, потому что он ответил, что он и есть Тулшук Лингпа.

Мы привыкли видеть лам, облаченных в мантии, с обритыми головами. Но у него, напротив, были длинные черные волосы, стянутые в косу, перевязанную куском красной ткани и по-тибетски обернутую вокруг головы. Он был одет в черные штаны и старую рубашку, запачканные яркими красками, которыми рисовал божеств, демонов и будд на стене монастыря. Но что-то было в его глазах: они прожгли меня насквозь, словно два раскаленных угля. И я понял, что он сможет помочь моей деревне.

Я сказал ему, что пришел издалека и что к нему меня направил Кунга Ринпоче. Не дожидаясь, пока я расскажу, в чем суть дела, он опустил кисти в банку с мутной водой и повел меня в место, которое называл своим домом. Тогда у него было двое маленьких детей – Камала и Кунсанг. Ничего подобного я раньше не видел: со своей женой и детьми он жил в пещере на крутом утесе, нависающем над озером. Я слышал про лам и йогов, живущих в пещерах, но чтоб с женой и детьми… Я немного побаивался этого человека с горящим взглядом, в мирском одеянии, бывшего, похоже, великим йогом. В его присутствии возникало ощущение, что он не так прост, как кажется.

Фунцок Чойден, его жена, принесла нам чай. Тулшук Лингпа уселся прямо на каменный пол своей пещеры, к нему на колени забрались дети, и лишь тогда он спросил, зачем я пришел. Я рассказал ему об ужасном положении, в котором оказалась моя деревня, и о том, как Кунга Ринпоче провел мо и сказал, что только Тулшук сможет нам помочь. Он внимательно слушал, и я увидел в его глазах сострадание, которое поможет ему побороть страх, мешающий всем остальным сделать хотя бы шаг в сторону моей деревни. Хотя его монастырь находился в Панги, что в трех или четырех днях пути от Симолинга, он слышал о моей деревне и знал, что люди обходят селение стороной. Не колеблясь ни секунды, он согласился приехать. Его жена молчала, но я чувствовал ее тревогу. Мне очень хорошо было знакомо это молчание, оно повисает, когда собеседник слышит о смертельной болезни и из чувства такта всеми силами пытается не показать, что напуган до колик. В общем, это было нормально – мы сами через такое прошли.

В тот же день я отправился домой. Тулшук Лингпа выждал несколько дней, затем перевел семью через перевал Ротанг и отправил их в Панги.

Долгое время мы пребывали в изоляции, беспомощно наблюдая, как руки и ноги наших родителей, братьев, сестер и наконец наши собственные медленно исчезают, оставляя после себя кровоточащие раны. Появление Тулшука Лингпы вдохнуло в нас надежду, которую мы потеряли, как только в деревне появился первый больной. Его сострадание дало и нам силы проявить милосердие друг к другу.

Прокаженные презирают самих себя. Боязнь заразиться обращается против тебя самого, когда в одно прекрасное утро ты просыпаешься с дырой на месте собственного носа. Лицо без носа вызывает ужас, если это лицо соседа, но гораздо страшнее, когда оно отражается в зеркале. Мы позабыли, как любить самих себя.

И тут этот лама сделал то, на что не отваживался никто, – он приехал в нашу деревню. Мы знали, что были уродцами. Мы понимали, какое зрелище являем, собравшись все вместе вокруг него: всевозможные варианты разложения пальцев, ладоней, предплечий и локтей, ступней и ног, носов, губ и ушей, медленно исчезающих, оставляя после себя лишь гнойные раны. Мы прекрасно все осознавали и внушали ужас сами себе. Подобно доктору, прибывшему на место катастрофы, он и бровью не повел, увидев наше уродство, – напротив, сразу принялся обрабатывать наши раны и лечить их тибетскими снадобьями. Он поднялся на гору за деревней, где стоял монастырь, и обосновался в нем. Оттуда днем и ночью до нас доносились звуки барабана и тибетского ритуального рожка, изготовленного из человеческой берцовой кости. Сначала церемонии, которые он проводил, никак не влияли на проказу. Тогда он ушел в ретрит и через несколько дней вышел к нам, сказав, что ему явился Нагаракша, царь нагов – змеиных богов.

Он послал в свой монастырь в Панги за ближайшими учениками – ламой Намдролом, ламой Лобсангом и ламой Мипамом. Они были учеными людьми. Ламам потребовались некоторые материалы, которые они потом использовали для создания скульптуры. Несколько дней никто их не видел – Тулшук Лингпа делал скульптуру царя демонов, а лама Лобсанг раскрашивал ее. Когда они закончили, то сообщили всем жителям, что мы должны собраться у монастыря. Там Тулшук Лингпа рассказал нам о причине нашей болезни.

Наги, змеиные боги, как и обычные змеи, живут рядом с родниками, в болотистой местности, где растут деревья, трава и дикие цветы. В Лахауле любой родник видно издалека – это единственное место среди наших пустынных пейзажей, которое окружает зелень. Он сказал нам, что наги разгневались на деревню, потому что ее жители вырубили все деревья у местного источника для постройки домов. Так и было на самом деле. Незадолго до того, как первый человек заболел проказой, которую потом было ничем не прогнать и которая пожирала наши тела, нас охватила алчность, и мы вырубили все деревья возле нашего родника.

«Когда вырубаются деревья возле источника, – объяснил Тулшук Лингпа, – земля выходит из равновесия, а духи начинают тревожиться. Ваша разлагающаяся плоть – следствие гнева нагов. Именно поэтому теперь к нам явился сам демон – Нагаракша».

– Каждая деталь скульптуры внушала такой же ужас, как и наша болезнь, – сказал Чокши. – Когда я увидел ее, меня бросило в дрожь. Демон сидел на пьедестале в форме лотоса, а под ним кишели змеи. Вместо ног у него был закрученный змеиный хвост, обернутый в шкуру тигра. Кожа демона была синей, а вокруг его рук и шеи обвивались змеи. Девять из его 18 рук держали змей, остальные – ножи. На плечах у него висело изуродованное человеческое тело, с содранной кожей, можно было различить только ноги и ступни, свисающие по бокам. Головы Нагаракши располагались в три ряда, их украшали человеческие черепа. Отовсюду высовывались змеиные морды.

«До этого момента, – сказал Тулшук Лингпа, – проказа уничтожала вас. Теперь мы уничтожим проказу!»

После этих слов ламы приступили к церемонии, столь длительной и интенсивной, что ни один житель Симолинга не мог припомнить ничего подобного. Распевание мантр продолжалось день и ночь – ламы обращались к разгневанным духам, пытаясь успокоить их. Всю ночь гремели барабаны, грохотали тарелки и раздавались звуки гьялингов – инструментов, напоминающих кларнет. Они соорудили огромный кьилкхор – песочную мандалу. Четыре человека понадобилось, чтобы притащить платформу для нее. Тулшук Лингпа нанес на платформу изображение, а остальные ламы закончили работу, «раскрасив» рисунок песком разных оттенков. На кострах кипели большие котлы с едой для лам и жителей деревни.

Ритуал продолжался десять дней. Когда он был завершен, Тулшук Лингпа собрал нас и сказал принести любое оружие для охоты, которое у нас было. Все вместе мы направились к реке. Ламы несли песочную мандалу.

Они разложили на мандале сухую траву, намереваясь поджечь ее, но никто не успел даже высечь искру, как она вспыхнула сама. Люди были глубоко потрясены. Они говорили: «Наш лама не сумасшедший. Это не какой-то там пьяница! Он очень силен, он невероятно силен!»

Затем ламы наклонили платформу и высыпали песок в горный поток. Они палили в воздух из ружей и пронзительно свистели, прогоняя прочь демонов, пожиравших нашу плоть.

«Теперь, – объявил нам Тулшук Лингпа, – проказа никогда не вернется в деревню. Бояться больше нечего!»

Люди стали спрашивать его: «Ты прогнал демонов. Но куда они ушли?» «Я отправил их в Афганистан, – сказал он. – В Афганистане есть место, которое тоже называется Симолинг. Оно связано с жизнью Падмасамбхавы».

Так кровожадный дух Симолинга был уничтожен, и проказа, столь долгое время пожиравшая конечности его жителей, исчезла. Раны затянулись, и ни один человек больше не заболел этим страшным недугом. Когда я приехал Симолинг, чтобы собрать материалы для книги, то, по правде говоря, не очень верил, что с помощью церемоний можно вылечить проказу. Но все старики помнили эти события. Каждый из них подтвердил, что все было именно так.

Через какое-то время благодарные жители Симолинга пришли к монастырю, чтобы выразить свое почтение Тулшуку Лингпе. Вперед вышел представитель всех тридцати домов деревни.

«В нашем поселении было шестьдесят или семьдесят домов, – начал он свою речь. – Но целые семьи погибли от страшного недуга, который ты прогнал с нашей земли. Теперь домов осталось лишь тридцать. Пока ты здесь, мы верим, что демон никогда не вернется. Но, если ты уйдешь, нам снова станет страшно. Поэтому мы бы хотели отдать тебе наш монастырь Самдуп Чокорлинг».

Глава каждого семейства окунул большой палец в чернила и поставил отпечаток на официальном документе, зафиксировавшем это важное событие. Те, у кого не было большого пальца на правой руке, ставили отпечаток левой. Один человек приложил большой палец правой ноги. Это был единственный палец, который у него остался.

Тулшук Лингпа послал всадника с запасной лошадью в Панги, чтобы тот привез его семью. Больше в Панги он не возвращался, несмотря на многократные просьбы жителей селения.