Текст книги "В шаге от рая. Правдивая история путешествия тибетского ламы в Страну Бессмертия"

Глава 7
Жертвоприношения, благодетели и пещеры

Сложно с точностью установить, когда именно Тулшук Лингпа перевез семью в Симолинг. В горах люди ориентируются во времени по зодиакальному циклу (у них те же двенадцать знаков, что и в китайском гороскопе), но они путаются в том, сколько циклов прошло. Однажды я спросил у одного старого ламы, сколько ему лет. После долгих и напряженных раздумий и подсчета на пальцах рук он признался, что не уверен: ему должно быть либо восемьдесят, либо девяносто два. Поэтому, когда я спрашивал у жителей Симолинга, в каком году Тулшук Лингпа поселился здесь, то получал противоречивые ответы. По моим собственным предположениям, это случилось где-то в конце 1940-х или в начале 1950-х.

Кунсанг помнит, как они перебрались в Симолинг, но конкретной даты назвать не может.

– Я был маленьким мальчиком, – сказал он. – Наверное, лет семи-восьми, но я не уверен. Могу только сказать, что был уже достаточно большим, чтобы бояться переезжать в деревню прокаженных.

Страх Кунсанга быстро развеялся, поскольку был вызван образами прошлого, а не объективной картиной настоящего. К тому времени, как его мать, сестра Камала, которая была на два года старше Кунсанга, и он сам на лошадях приехали из Панги, с проказой было покончено. Хотя доказательства того, что богиня-демоница побывала в деревне, были навсегда отпечатаны на телах очень многих людей. Раны уже зажили, а страх жителей соседних селений сменился безграничным уважением к человеку, освободившему всю долину от смертельного недуга.

Слава о Тулшуке Лингпе быстро расползлась по окрестностям. Люди из дальних уголков хотели лечиться у него. Я спросил у одного старика, знавшего Тулшука Лингпу, что давало ему такие целительские способности, и он ответил, что дело было в его невероятной способности к состраданию.

К Тулшуку Лингпе также шли ламы, чтобы учиться у него, и вскоре монастырь Симолинга, в котором раньше жил лишь смотритель, превратился в процветающее сообщество йогов и тантриков во главе с харизматичным и образованным мистиком – Тулшуком Лингпой. В деревню стали возвращаться те, кто когда-то сбежал отсюда. Поселение вновь разрослось с тридцати до шестидесяти‒семидесяти домов.

Хотя жители Симолинга были последователями тибетского буддизма, они также поклонялись местным божествам. Культ одного из них требовал приносить ему в жертву живых коз. Этого бога звали царь Гепан. Два раза в год, в мае‒июне и в конце сентября, жители Симолинга приносили в жертву двух коз. Одной из особенностей, отличающих буддизм, особенно тибетскую традицию махаяны, от других религий этого региона, является концепция сострадания ко всем существам, способным чувствовать, поэтому животных не приносят в жертву.

Когда Падмасамбхава пришел в Тибет с целью распространения учения Будды, он столкнулся с обычаем местной религии бон приносить животных в жертву, чтобы ублажить богов и получить их расположение. Проповедуя учение о сострадании ко всем чувствующим существам, Падмасамбхава заменил живые жертвы на фигурки из теста и глины (иногда раскрашенные в красный цвет, олицетворяющий кровь), а также цветы и чаши с чистой водой. Приблизительно в той же манере Тулшук Лингпа обучил жителей деревни новому ритуалу, в котором на смену старой практике кровавых жертвоприношений пришли подношения овощей, цветов и воды. Этот ритуал совершается в Симолинге и по сей день, как мне сказал один лама из местного монастыря: «Раньше каждый год мы приносили в жертву четырех коз. С тех пор прошло сорок лет. Мы сберегли больше ста восьмидесяти коз».

Идол царя Гепана представляет собой длинную деревянную палку, обернутую в разноцветную ткань. Один раз в год его проносят через всю долину в окружении яркой процессии. Шествие делает остановки в деревнях, среди которых есть индуистские и буддийские поселения, и там люди приносят коз в жертву божеству. Процессия больше не останавливается в Симолинге, но мне рассказывали, что каждый год, когда она проходит мимо деревни, от палки чудесным образом отрывается кусочек ткани и летит в сторону монастыря в знак уважения.

Также Тулшук Лингпа обучил жителей Симолинга танцу чам, или танцу лам. Он не только сшил костюмы для этого танца, но и изготовил особые маски. И даже написал печа, о танце, в котором ламы облачаются в костюмы, надевают маски и разыгрывают различные истории из мира духов и пространства между смертью и новым рождением. Кроме того, он разработал танец кхандро, в котором принимали участие женщины и даже дети. Около пятисот человек со всей долины собирались в Симолинге, чтобы посмотреть эти представления.

Намдрол – лама, который пробил дыру в монастырской стене и потом продал копию терма, найденного там, – кроме всего, прочего учился у Тулшука Лингпы тибетской медицине и прославился своим умением работать с пульсом людей, ставить банки и делать кровопускание. Он был одним из самых близких и продвинутых учеников Тулшука Лингпы.

Кунсанг вспоминал, что во время танцев лам Намдрол всегда изображал разгневанное божество. Он садился со скрещенными ногами в центре двора с поднятой над головой пурбой, а остальные плясали вокруг него. Тулшук Лингпа сидел на своем троне на крыше монастыря и смотрел вниз. Время от времени он подавал Намдролу знак, и тот, танцуя, совершал круговой обход всего двора садился и обратно. В то время года, когда танцы не проводились, Намдрол частенько ходил по улицам, изображая разгневанного духа, и забавы ради пугал детей.

– Мипам, также выходец из Лахула, был одним из ближайших учеников моего отца, – рассказывал Кунсанг. – Он был большим мастером чод.

Чод, что буквально означает «отсечение» или «отрубание», практикуется в жутковатых местах, например на ночном кладбище, там, где все напоминает о быстротечности земной жизни. Практикующий может также отправиться на место кремации, где бродят души демонов и усопших. С помощью барабана, колокольчика и рожка, сделанного из бедренной кости человека, он вызывает обитателей тонкого мира, а сам мысленно представляет, как его плоть срезают с костей. Затем он предлагает свою теплую кровь и плоть демонам и всем, кому необходимо питание, которое может дать его тело. Это продвинутая практика избавления от эго и короткий путь к просветлению.

Кунсанг говорил мне:

– Когда Мипам впервые пришел к моему отцу, то сказал: «Пожалуйста, направь меня и научи всем ритуалам и знаниям, которые помогут мне, когда настанет мой смертный час. Прошу, помоги мне, чтобы я сам мог обучать других отбросить все привязанности, когда пробьет их час». Жизнь лам наполнена ритуалами. Именно этого от них ждут люди, именно этим они зарабатывают на жизнь. Мой отец был нарасхват, особенно часто его просили совершать яндуп-пуджу.

«Ян» означает процветание, а «дуп» – накопление. Эту пуджу ламы совершают от лица благодетеля, или джинды, чтобы его состояние было защищено и продолжало увеличиваться. Чтобы достичь ян, то есть процветания, необходимо привлекать его из разных миров, с разных уровней, делая это посредством тантрических сил. Это также помогает защитить богатство, которое удалось накопить.

Кунсанг объяснял:

– Скажем, у тебя есть одеяло. Если ты не обладаешь ян, то от одеяла не будет толку. Оно легко потеряется или не будет согревать тебя по ночам. Как-то так. Поэтому люди приглашают лам, чтобы те совершили яндуп-пуджу. Чем выше рангом лама, тем сильнее пуджа. Моего отца постоянно просили провести эту пуджу. Рано или поздно, – подытожил Кунсанг с презрительным выражением на лице, – эта жизнь, полная пудж, как мне кажется, становится невыносимо скучной. Поэтому я терпеть не могу подобную работу.

Мипам тоже не любил ее. Он просил Тулшука Лингпу не посылать его в дома людей проводить пуджи за деньги. Его интересовали только ритуалы, которые совершаются для умирающего или уже скончавшегося человека. Как только кто-нибудь отправлялся на тот свет, Тулшук Лингпа отправлял Мипама проводить ритуалы в доме усопшего.

Зимы в Лахуле довольно суровые. Когда в ноябре или декабре выпадал снег, жители Лахула оказывались отрезанными от остального мира. В следующие пять или шесть месяцев даже путешествие в соседние деревни было невозможным из-за глубоких сугробов и постоянной пурги. А о переходе через перевал Ротанг, на высоте почти 4500 метров, не могло быть и речи. Поэтому у состоятельных жителей Лахула были вторые дома, стоящие не так высоко в горах, в долине Кулу, где была сравнительно пышная растительность и куда они переселялись, прежде чем перевал Ротанг скроется под снегом.

В наши дни ситуация практически не изменилась, разве что экономический рост последних лет привел к тому, что большее количество людей приобрели дома в долине Кулу. В зимние месяцы раз в две недели между Лахулом и Кулу курсирует вертолет, принадлежащий индийской армии. В былые времена зимой постоянно проводились местные фестивали и религиозные праздники, что объединяло население деревень. Сейчас в лахульских селениях на зиму остаются лишь немногие жители, чья жизнь в этот период становится еще более изолированной. Но в долину провели электричество, а за ним появились и спутниковые тарелки. Несмотря на то, что связь между соседними деревнями слаба как никогда прежде, люди, живущие в них, стали частью «глобальной деревни», которая сократила пространство от Болливуда до Голливуда.

Вскоре после того, как Тулшук Лингпа с семьей поселился в Симолинге, ему предложили место, чтобы переждать зиму в долине Кулу. С тех пор и до того момента, когда десять лет спустя он отправился открывать беюл Демошонг, семья ламы проводила зимы в деревне Пангао в долине Кулу, а летние месяцы – в Симолинге.

Джинду Тулшука Лингпы из Пангао звали Джинда Вангчук. Именно он предоставил Тулшуку Лингпе место, где его семья могла зимовать. Оно находилось на высоком утесе, возвышавшемся над рекой Биас. Если быть точным, то это был сам утес, вернее пещера, в которой Джинда Вангчук распорядился построить перегородки из камня и дерева и выровнять пол. Так что в зимние месяцы Тулшук Лингпа и его семья жили в пещере. Это было абсолютно дикое место, где ползали змеи, а в воздухе парили орлы. Дорога из Пангао занимала десять минут, но проходила по опасной тропинке, узкой, словно лезвие бритвы.

Кунсанг рассказывал мне, что Джинда Вангчук всегда приходил к отцу с парой бутылок выпивки в кармане. Он часто повторял: «Одну учителю, а вторую – мне».

– Хотя я был всего лишь мальчишкой, – сказал Кунсанг, – я говорил Джинде Вангчуку: «Одну бутылку моему отцу – да. Но одну ему, а одну тебе – нет. Вторая бутылка – тебе и мне, половина на половину». Тогда Джинда Вангчук говорил «Почему бы и нет?», и мы распивали его бутылку на двоих.

Я посетил Пангао и по тропинке, тянувшейся прямо по склону утеса, отправился в пещеру, где Тулшук Лингпа и его семья прожили более десяти лет. Я пробирался вслед за монахом, который длинной палкой бил по траве и кустам на нашем пути, чтобы выгнать оттуда змей. Мое сердце бешено стучало в груди, голова кружилась, а разум услужливо рисовал картины того, что произойдет, стоит мне оступиться, – смертельное падение в воды яростно ревущей реки Биас, которая сверху выглядела как тоненькая полоска сверкающей ртути. Я невольно улыбался, думая о том, насколько явно божественное безумие человека, поселившего здесь свою семью.

Кунсанг вспоминал, как дважды в год они отправлялись в трехдневный переход через перевал Ротанг из Пангао в Симолинг и обратно. Отец с матерью ехали верхом, а дети шли пешком – хотя, когда они уставали, то по очереди отдыхали на спине лошади. Они шли по караванному пути, и в это время года пастухи перегоняли стада коз и овец через перевал Ротанг с летних пастбищ, расположенных на лахульском высокогорье. Поэтому зачастую они путешествовали в окружении овечьих отар. Пастухи носили тяжелые белые накидки из шерсти, перетянутые поясом. Иногда они делали привал и вместе с ними пили чай, наслаждаясь свежим и морозным горным воздухом, пока пастушьи собаки присматривали за стадом.

За те годы, пока Тулшук Лингпа жил то в Пангао, то в Симолинге, обе эти деревни стали настоящим магнитом для множества великих лам-йогов тех дней. Некоторые были знамениты, некоторые – никому не известны, а кто-то только набирал популярность. Одни приходили, чтобы стать его учениками, другие – как равные.

Одним из лам, практиковавших йогу в тибетской традиции, был Чатрал Ринпоче[10]10
  Чатал Ринпоче (1913–2015) – широко известный йог-затворник, практиковавший учение дзогчен школы ньингма.


[Закрыть]. Он часто посещал Тулшука Лингпу в Пангао, а одну зиму провел в соседней пещере на том же утесе.

Другому знаменитому ламе, Тартангу Тулку[11]11
  Тартанг Тулку (род. 1934) – один из основоположников тибетского буддизма традиции ньингма в США.


[Закрыть], было двадцать пять лет, когда китайцы захватили его родной Голок. Он бежал в Индию, в Лахул, где и осел в монастыре Тулшука Лингпы. Он тоже спускался с ним в Пангао, а позже обосновался в монастыре, расположенном ниже Симолинга, в Килонге. После этого он отправился в Сарнатх для дальнейшего обучения, а затем переехал в Америку, где основал Проект помощи Тибету, который оказывает поддержку тибетским беженцам, а также Институт ньингма и издательство Dharma Publishing, которое выпускает книги по тибетскому буддизму миллионными тиражами.

Герберт Гюнтер, известный немецкий ученый, изучавший тибетский буддизм, также встречался с Тулшуком Лингпой. Кунсанг помнит, что когда доктор Гюнтер приезжал в долину Кулу, чтобы изучать тибетскую религию и религиозные тексты, то останавливался в доме крупного землевладельца, полковника индийской армии в отставке, который был джиндой Тулшука Лингпы. Он владел бунгало в Манали, Кулу и Килонге. Этот такур, или землевладелец, познакомил Гюнтера с Тулшуком Лингпой. Гюнтер оценил высочайшую образованность Тулшука Лингпы и, хотя не стал его учеником, многое почерпнул у него во время своего пребывания в Пангао и Симолинге.

– Мой отец все время шутил, – рассказывал Кунсанг. – Он говорил, что раз доктору Гюнтеру не требуется переводчик, то, значит, он – тулку, инкарнация ламы. Гюнтер прекрасно читал и писал по-тибетски, хотя отец иногда помогал ему с грамматикой. Мне тогда доктор Гюнтер казался глубоким стариком, а сейчас я понимаю, что ему было лет сорок пять или пятьдесят. Он записывал свои вопросы на тибетском, а отец отвечал на них.

Глава 8
Зов

Кунсанг рассказал мне уже достаточно много о жизни своего отца, когда неожиданно заявил:

– До этого момента в истории моего отца не было ничего необычного.

Я чуть не уронил чашку с горячим чаем, который мне принес Таманг Тулку. Это так рассмешило Кунсанга, что ему потребовалось время, прежде чем он успокоился и смог объяснить мне:

– Да, конечно, мой отец был тертоном и обладал определенными способностями, но со времен Падмасамбхавы ими обладали и многие другие.

Его точка зрения была абсолютно понятной. В конце концов, Тибет действительно дал миру большое количество продвинутых мистиков.

– Какие события из жизни моего отца можно было бы описать в книге? – продолжал Кунсанг. – Несколько эпизодов. Открытие терма? Но другие тоже находили терма. Возглавил ополчение, но войны происходили с начала времен, и никогда не было недостатка в людях, готовых командовать войсками. Если бы на этом его история кончалась, он бы так и остался деревенским ламой и ты бы не стал писать книгу о нем.

Я был вынужден согласиться и с еще большим интересом стал слушать его рассказ.

– Мой отец был одарен в различных областях, – сказал Кунсанг. – В том числе и в целительстве. Будучи провидцем, он умел общаться с другими мирами. Что бы он ни делал, получалось великолепно. Но вплоть до этого момента его главная жизненная задача оставалась скрытой даже от него самого. Каждый тертон должен найти какое-то количество кладов, будь то тексты, учения или предметы, обладающие большой силой. Но даже среди тертонов лишь немногим суждено открыть рай на земле.

До этого момента отец демонстрировал выдающееся умение взаимодействовать с потаенными мирами духов и вмешиваться в скрытые от обычного глаза процессы, причем с пользой для тех, кто обращался к нему за помощью. Все его действия были пронизаны чувством сострадания. Он в полной мере раскрыл природу того имени, которым его наделил Дордже Дечен Лингпа. Но каким бы непредсказуемым и изменчивым ни было его поведение, каким бы непоследовательным, сумасбродным и капризным он ни казался, это был лишь внешний облик человека, чье сознание было постоянно связано с совершенно другими измерениями, человека, который был настоящим мистиком.

И хотя он был провидцем и жил в своем внутреннем мире в гораздо большей степени, чем большинство людей, нельзя сказать, что его не интересовал мир внешний, в том числе и сфера политики. Вскоре после того, как китайцы в 1951 году вторглись в Тибет и через его родной Голок в восточной части страны прошли к столице Лхасе, по горным селениям, подобно миазмам, стали расползаться вести о резне и мучениях, которые принесло вторжение. Тулшук Лингпа сразу сказал, что ждет его родину: победа Китая, кровавая бойня, разрушение монастырей, заключение монахов и лам в тюрьмы и отъезд Далай-ламы.

Тулшук Лингпа предсказывал сложности, с которыми предстояло столкнуться Далай-ламе XIV, еще за двадцать лет до его вынужденного бегства из Тибета. Еще до того, как отец приехал в Индию, он был в Лхасе, где встречался с ламами из монастыря Далай-ламы. Сегодняшнюю инкарнацию Далай-ламы, четырнадцатую по счету, тогда еще предстояло найти. Тулшук Лингпа сказал ламам, что не думает, что, когда они найдут мальчика, того будет ждать счастливое будущее. «Заткнись! Ты не смеешь так говорит о Его Святейшестве!» – сказали они. Прошло несколько лет, и те же самые ламы оказались в изгнании вместе с Далай-ламой. Тулшук Лингпа столкнулся с одним из них в Индии и спросил, помнит ли тот его предсказание. Лама приложил ладони ко лбу и склонился перед Тулшуком Лингпой, выразив тем самым, что помнит его предсказание и глубоко сожалеет, что оно сбылось.

Тулшук Лингпа своими глазами увидел, как ухудшилось положение его страны, когда вернулся туда, чтобы спасти своих родителей. Вместе с ближайшими учениками, среди которых были Намдрол и Сукшен, через северную Индию он добрался до королевства Сикким и там пересек перевал Натула в тибетской долине Чамби. Потом они пошли в Дромо, где уже пять месяцев их ждали родители Тулшука Лингпы с двумя его племянницами и племянником.

Отец Тулшука Лингпы Кьечок Лингпа имел характерную наружность. Также будучи лингпой, он носил белую накидку нагпа, а на голове у него красовался огромный пучок спутанных волос. У него никогда не было собственного монастыря – он служил в Доманг Гомпа. Теперь он получил собственный гомпа в Патанаме, что в нескольких днях пути вверх по долине от Симолинга. Его жена Кило производила не менее сильное впечатление. Кунсанг описал ее так: «Она была очень крупной, как женщины из Ирака или Ирана».

Несколько лет спустя, в октябре или ноябре, когда Тулшук Лингпа со своей семьей собирался, как обычно, перебираться в Пангао на зимовку, до него дошли сведения, что Кьечок Лингпа умер. Семья отправилась в Патанам, где Тулшук Лингпа провел церемонию кремации своего отца. После похорон его мать переехала к ним. Ученики отца Тулшука Лингпы много раз просили Тулшука Лингпу приехать в Патанам, чтобы провести какие-нибудь ритуалы, но он больше никогда туда не возвращался.

«Если вам нужна помощь, – отвечал он, – вы всегда можете приехать в Симолинг».

Вторжение китайцев в Тибет сильно потрясло Тулшука Лингпу. Он не только видел последствия этой катастрофы собственными глазами, когда забирал родителей, но и постоянно слышал рассказы об ухудшающемся положении от беженцев, пробирающихся через Ладакх и Лахул нескончаемым потоком в долину Кулу и дальше. Опасность угрожала самому учению дхармы. Китайцы разрушали монастыри, пытали лам, сажали их в тюрьмы или просто убивали.

Для йога и мистика уровня Тулшука Лингпы самым важным было иметь время и место для духовной практики. Тибет с его глухой изоляцией от внешнего мира и огромными незаселенными пространствами был самым подходящим местом для подобной работы. Эта страна подарила миру самых продвинутых мистиков, которые сохраняли древнюю традицию духовного саморазвития и бодхичитты, любящей доброты. Уединившись на своем утесе в Пангао и в монастыре в Симолинге, Тулшук Лингпа понял, что, даже будучи окруженным семьей, он может продолжать развивать свою практику. При этом он видел, что уделом многих его земляков становились смерть и страдания и все больше людей не знали, куда податься.

Тибет был захвачен не в первый раз в своей истории. Монголы вторгались туда с севера в XII и XIII веках, и тогда, как и в 1950 году, тибетский народ и учение дхармы были в смертельной опасности. По данным исследователей, первые упоминания о беюлах начали встречаться в тибетской литературе именно в период монгольского вторжения. Тогда же стали появляться и истории о тертонах, ищущих потаенные долины в Гималаях и открывающих проходы в них.

Когда условия жизни становились невыносимыми, наставало время открывать беюл. В тот момент, когда цветам нужно опыляться, прилетают пчелы – так же, когда бежать больше некуда, увеличивались шансы открытия беюла. Так было задумано Падмасамбхавой, когда он прятал потаенные земли и создавал условия для их открытия в грядущие века.

Представьте, какой проницательностью нужно обладать, чтобы предвидеть, как все будет обстоять в будущем. Это как если бы шахматный гроссмейстер, делая первый ход, уже знал, каким будет последний. Только человек, обладающий невероятным, сверхъестественным пониманием устройства этого мира, мог продумать все так, чтобы с приближением катаклизмов на земле рождался конкретный тертон и чтобы он осознал свое предназначение именно в тот момент, когда возникнет необходимость пробить брешь в реальности.

Тулшук Лингпа начал проводить определенные ритуалы и делать подношения дакини, чтобы она открыла путь к беюлу. Он не просил о том, чтобы именно он нашел вход, – это его не интересовало. Для него было важно найти убежище для тибетцев.

Как-то ночью, когда Тулшук Лингпа был в Симолинге, у него было видение, случившееся во время состояния между сном и бодрствованием. Кхандро Еше Цогьял, спутница Падмасамбхавы, явилась перед Тулшуком Лингпой и обратилась к нему суровым тоном. «Внемли каждому моему слову, – приказала она. – Запомни каждое слово и не упускай ни малейшей детали. Тибет захвачен, и тем, кого еще не прирезали, бежать уже некуда. Настало время открыть беюл в Сиккиме. Тебе предстоит большая работа, и провести ее ты должен очень тщательно. Открывать беюл будешь ты».

Она рассказала ему во всех подробностях, как попасть в потаенную долину. Он должен был отправиться в Сикким, прийти в некую долину, у определенного ориентира повернуть налево, в боковую долину, и там совершить особый ритуал для ублажения духов этой местности и духов беюла. Она подробно описала ему все важные ориентиры, затем повторила все еще раз, чтобы удостовериться, что он ничего не забудет.

«Теперь, – сказала она, – я стану приходить к тебе во сне и напоминать о твоей миссии. Нам предстоит громадная работа».

У Тулшука Лингпы были видения о том времени, когда Падмасамбхава спрятал терма, которые он впоследствии изложил в своем нейике, то есть описании пути в беюл, носившем название «Великий тайный рассказ дакини о пути в Демошонг».

Когда терма было спрятано, Ланг Палгье Сенге низко склонился перед Падмасамбхавой и поднес ему мандалу, украшенную разными драгоценными камнями. Со всем почтением он обратился к Падмасамбхаве: «Приветствую тебя, о гуру, преисполненный сострадания. В будущем, когда тибетские подданные будут страдать, если нам понадобится укрыться в потаенном месте, – прошу, подай нам знак, подскажи нам, дай нам ясное пророчество». Он неустанно просил об этом.

Тогда великий гуру сказал: «Внемлите, возлюбленные! То, что я скажу вам, должно стать защитой всем разумным существам в будущем. На закате времен [дословно – во времена “красной нити времен”, образ, связанный с последним красным всполохом заходящего солнца, нитью растягивающимся по бескрайнему тибетскому горизонту. – Прим. авт.] не сомневайтесь, что бесконечное знание терма явится миру. В конце темных времен мир будет одержим черными дьяволами похоти, ненависти и обмана. Добрые традиции предадут забвению, повсюду люди будут творить лишь зло. Из-за своей плохой кармы тибетцы окажутся в руках мясников и вынуждены будут бежать в дальние земли.

Многие умрут от чужих рук, другие – от голода. Все отвернутся от выживших последователей Будды. Особенно злые люди возненавидят тех, кто практикует дхарму. Те же, кто избрал неверный путь, напротив, будут почитаемы. Стихии выйдут из равновесия, и количество болезней станет расти. Начнется падеж скота, посевы не будут всходить, повсюду разразятся войны и конфликты. Яды и химикаты отравят почву.

Зловещий дух Китая заставит людей возненавидеть служителей дхармы. Великие из душ они провозгласят своими врагами и будут осуждать их. Исчезнет счастье, останется лишь страдание – не важно, богат человек или беден. Мир уподобится яме с огнем – бежать будет некуда. Страдание будет возрастать день ото дня, месяц от месяца, год от года.

Сколь прискорбно страдание живых существ.

Когда настанут эти темные времена, в Сиккиме сохранится прекрасное потаенное место. Оно создано, чтобы защитить всех тибетцев.

Отбросьте всякие сомнения и отправляйтесь к жилищу Падмасамбхавы, великого учителя тантры, – месту, где тибетцы обретут спасение».

Это было древнее пророчество о Потаенной Стране – беюле Демошонг, о котором Тулшук Лингпа поведал Кунсангу той ночью в Симолинге. С этого момента Тулшук Лингпа начал говорить о беюле: он описывал его и постоянно твердил своим ученикам, что однажды они отправятся в долину, спрятанную в Сиккиме, и никогда оттуда не вернутся.

Многие, не задумываясь, объявили его сумасшедшим. Другие же, наоборот, начали спрашивать, когда настанет время отправляться в путь. Но все было не так просто – чтобы попасть в беюл, недостаточно просто знать, куда идти. Беюл тем и отличается от любого другого места, что нельзя просто подойти ко входу и шагнуть внутрь. Этой долины нет ни на одной карте. Не существует ее координат. Эта долина должна быть «открыта». А чтобы это произошло, должны быть выполнены определенные условия.

Первое обязательное условие – правильный лама. Тот, кому на роду написано открыть проход, тот, в чьем сознании на неизменном уровне хранится ключ от беюла. Не менее важно выбрать правильное время. Лама должен совершить попытку «открытия» в определенный момент. Даже если лама будет тем самым, но выберет неподходящее время, на его пути будут постоянно возникать препятствия. Открытие потаенной долины – величайший подвиг, на который способен человек. И для него необходимы идеальные условия. Малейший промах приведет к провалу всего предприятия или даже к смерти.

Кунсанг помнит, когда его отец впервые стал упоминать беюл:

– С момента, как отцу явилась кхандро Еше Цогьял, прошло много времени, прежде чем мы отправились в Сикким. Я был еще ребенком. Отец постоянно говорил про беюл – что там не будет войн, еды и одежды хватит на всех и ни о чем не нужно будет беспокоиться. Он рассказывал о красотах беюла – водопадах и озерах, наполненных нектаром. Когда он говорил обо всем этом, люди отвечали: «Когда ты пойдешь туда, возьми нас с собой». Все хотели попасть в Шангри-Ла.

Отец был столь убедительным оратором, что, стоило ему заговорить о беюле, как в воображении его слушателей возникали красочные картины этого места и их охватывало желание отправиться туда незамедлительно. Но он лишь отвечал, что время еще не пришло. Кто-то считал, что он рехнулся. Другие понимали, что для путешествия важно выбрать правильный момент. Но даже у них кончалось терпение. Отец много пил. И каждый раз, напившись, повторял: «Я должен пойти в Сикким. Я должен открыть врата Шангри-Ла!» Люди говорили: «Тулшук Лингпа опять набрался! Он вечно твердит, что должен отправиться в Сикким, но так никуда и не идет». Некоторые подначивали его: «Давай же! Пошли прямо сейчас!» Но отец всегда отвечал: «Придет время, и мы отправимся туда. Мы обязательно сделаем это». Когда он описывал беюл или читал вслух пророчество, даже те, кто считал его сумасшедшим, начинали мечтать о том, чтобы попасть туда. Они говорили: «Мы хотим пойти с тобой. Давай, поторапливайся! Как мы туда доберемся?» Отец лишь отвечал: «Я знаю путь, но вам не скажу». Бывало, его рассказы о беюле слышали люди, пришедшие издалека. Им он всегда говорил: «Кода вы в следующий раз придете сюда, то уже не застанете меня. Я буду в Потаенной Долине!»

Но сперва нужно было подготовиться.

Чтобы открыть проход в беюл, тертон должен заручиться поддержкой духов. Он должен ублажить садаг – духов, обитающих в этих землях, и шипдак, местных божеств. Ему также необходимо иметь крепкую связь с дакини. Дакини переводится с санскрита как «ходящая по небесам». На тибетском они называются кхандро. Тертоны получают многие знания от кхандро, которые приходят к ним во снах и видениях. Кхандро также могут принимать человеческое обличье и становиться духовными и физическими спутницами тертонов – своего рода духовными невестами. Существуют задачи, которые тертон не может выполнить без помощи кхандро. Она обеспечивает ему связь с самыми дальними уголками мира духов, выполняя роль посредницы и проводницы. Когда тертон открывает беюл, кхандро должна быть рядом с ним.

– Так что, – сказал Кунсанг с улыбкой, – не стоило удивляться, что в те дни, когда у отца случались видения беюла, люди стали замечать, что в дом Тулшука Лингпы приходят юные девушки, окруженные ореолом таинственности. Поверьте мне, это наделало много шуму. Ни я, ни моя сестра, ни моя мать не знали о том, как необходимы кхандро, и нам было очень непросто пережить это. Только подумайте: на наших глазах к отцу в спальню заходили красивые, роскошно одетые девушки, иногда их даже было две. И мы никогда не видели их лиц, так как они были скрыты. Они входили в его комнату, но никогда не выходили оттуда.

– Что вы имеете в виду, когда говорите, что они никогда не выходили оттуда? – спросил я.

– Ровно то, что вы слышите. Так мы и поняли, что они – кхандро, – ответил Кунсанг.

– Подождите, давайте разберемся, – сказал я. – Вы видели молодых женщин, входивших в комнату вашего отца, а затем они просто исчезали?

– Безумие! – воскликнул Кунсанг. – Но именно так все и было. Они не были обычными женщинами, они были – кхандро. Перед их приходом отец всегда совершал особый ритуал – лунгтен, чтобы призвать кхандро. Он входил в транс, затем возвращался в обычное состояние, уже зная, что вскоре появятся кхандро, и приказывал всем оставить его одного. Мы уходили, но следили за его дверью. Затем мы видели, как они появлялись – иногда приходила одна, иногда две. Всегда роскошно одетые, но с прикрытыми лицами. Не важно, сколько человек наблюдали за дверью, – мы никогда не видели, чтобы они выходили обратно.