Текст книги "Марко Висконти"

– На нас напали разбойники, – сказал тот и, пришпорив скакуна, подхватил под уздцы коня хозяйки, увлекая его за собой. В тот же миг гонец, сопровождавший служанку, проделал то же с ее конем.

– Но послушайте, – протестовала дочь графа, – ведь это же кричит Риччардино, помогите ему!

Риччардино было имя другого оруженосца ее отца, который остался сзади с солдатами, приехавшими из Сеприо.

– Ничего, ничего, – говорил оруженосец, – там их семеро хорошо вооруженных людей! Нам незачем за них бояться. – И он еще сильнее погонял коней, как бы желая увезти ее подальше от опасности и укрыть в надежном месте. Время от времени он повторял, что его просили не спускать с нее глаз и что ему не сносить головы, если с ней что-нибудь случится.

Немного погодя шум затих, и они поехали медленнее. Биче хотела узнать, чем кончилась стычка; она хотела поговорить с Риччардино, узнать у него, что случилось. Второй оруженосец, который ехал рядом с ними, после долгих уговоров повернул назад, но почти тут же вернулся и с испуганным видом сообщил, что весь отряд рассеян и что разбойники гонятся за ними по пятам. Поэтому он заставил всех немедленно повернуть коней на тропинку, ведущую в лес.

Всю ночь они взбирались по косогорам, спускались в овраги, вязли в песках, продирались сквозь кусты, хотя от места последней остановки до их цели не могло быть более часа езды. Женщины, напуганные первым происшествием, изнемогали от усталости, но проводники смиренно просили Биче не сердиться, говоря, что в суматохе они сбились с пути и заблудились в лесу. Они умоляли ее простить их и не жаловаться на них мужу, тем более что они уже нашли правильную дорогу и скоро приедут в Кастеллето.

О, если бы бедняжки знали, куда они едут и в чьи руки они попали! Вместо Кастеллето их везли в Розате, в замок Марко Висконти, в когти Пелагруа. Оруженосец графа, ехавший рядом с Биче, и был тем самым изменником, который давно продался Пелагруа, а гонец – верным псом Лодризио, как и все, кто приехал с ним из Сеприо. Все события предыдущего дня и этой ночи были подстроены Лодризио и Пелагруа, чтобы похитить Биче и увезти ее от мужа. Они хотели заполучить ее в свои руки и спрятать для Марко, но так, чтобы все обошлось без шума и сама она даже не заметила, что попала в ловушку, а потом постепенно подготовить ее к тому, что ее ожидало.

Отбросив поэтому первоначальный план – напасть на Отторино и двух его верных спутников – и перебрав множество других, оба негодяя остановились на мысли, которую, как мы видели, они и привели в исполнение: они разделили супругов, прислав Отторино подложное письмо от Марко. Что же касается Лупо, то они решили выманить его посреди ночи, сообщив ему, что его будто бы вызывает к себе Отторино, но, как мы видели, в этом не оказалось необходимости: как и его господин, он сам поехал в замок Сеприо, прямо в приготовленную ему западню. В общем, замысел негодяев удался на славу. Оставался еще второй оруженосец графа, непричастный к измене, но разве мог их беспокоить один-единственный человек, совсем незаметный, да еще в окружении стольких врагов? От него ведь так легко было отделаться!

По правде говоря, вначале это предприятие казалось Пелагруа слишком рискованным. Похитить и заключить в темницу девушку столь знатного рода!.. Но Лодризио, которому не терпелось привести в исполнение свой замысел хотя бы для того, чтобы отомстить Отторино, сумел рассеять его сомнения. Он убедил Пелагруа, что теперь, когда дело зашло так далеко, нельзя было бы иначе добиться того, о чем ему прямо говорил его хозяин, и что насилие оправдывается необходимостью, а успех позволил бы не считаться с положением девушки.

– Представь себе, что он попросил бы тебя раздобыть ему куропатку, – говорил Лодризио, – а ты ее сунул бы ему в сумку, – разве он на тебя за это обиделся бы?

В конце концов они договорились, что полезно будет держать некоторое время Марко в неведении, посмотреть, как пройдет похищение и чем все это кончится. Затем его можно было бы постепенно посвятить в тайну так, чтобы заинтересовать его и помешать ему забыть о Ломбардии. Пленницу же надо было подготовить к тому, чтобы она была любезна с Марко, а самим по возможности держаться в стороне.

Глава XXIV

Биче и Лауретта достигли Розате, когда уже светало. Они совсем не знали этих мест и думали, что приехали в Кастеллето Они пересекли обширный двор, опоясанный крытой галереей, и поднялись по лестнице наверх. Через бесчисленные коридоры их провели наконец в зал, в который выходили еще четыре или пять комнат. На всем этом пути они не встретили ни одной живой души. Тут сопровождавший Биче предатель-оруженосец оставил их, сказав, что пойдет за управляющим, который должен исполнять все желания госпожи.

Оставшись одни, женщины прошли во внутренние покои, которые показались им вполне удобными Там было все необходимое: прекрасные кровати, стулья, столики, зеркала, баночки с притираниями и душистыми эссенциями, платья и украшения и вообще все те изысканные вещи, которые могли потребоваться благородной девице, только что вышедшей замуж.

Думая, что она у себя дома, Биче, уставшая от долгой скачки, села в кресло, а служанка принялась хлопотать вокруг нее, приводя все в порядок. Она вынула из баулов меховые платья, набросила на плечи госпожи накидку из львиной шкуры, разобрала обувь, надела ей на ноги шелковые туфли, причесала ее и полила ей воду, когда она умывалась. Занимаясь этими делами они тихо обменивались между собой отдельными словами.

– Светает, – говорила Биче. – Не может же он очень задержаться.

– Как знать? – отвечала служанка. – Вспомните, как долго мы ехали.

– Но ты забыла, сколько нам понадобилось времени, чтобы найти правильную дорогу.

– Это верно. Послушайте, госпожа, как только ваш супруг будет здесь, расскажите ему об этих растяпах. Надо же было им ехать наугад, заблудиться и мучить нас больше четырех часов, не давая сойти с коней все это время.

– Неужели четыре часа? Ты хочешь сказать, что мы потеряли четыре часа?

– Наверняка, а то и больше: мой брат говорил, что от Галларате до замка всего два часа езды. А вспомните, сколько мы ехали, и ведь все время рысью.

– Хорошо, – продолжала Биче, – за четыре часа Отторино, конечно, кончил свои дела… Скажи, а сколько надо времени, чтобы доскакать от Сеприо сюда?

– Я не знаю. Вы же видите, я сама путаюсь.

– Но все-таки примерно, – настаивала жена Отторино – Сколько может здесь быть – миль восемь? Ну, скажи же хоть что-нибудь: тебе кажется, этого мало? Ну хорошо, пусть будет десять, даже двенадцать. Добавим даже лишнего… Двенадцать, не правда ли?

– Конечно, что-нибудь вроде этого.

– Но разве это много, когда ты на коне? Не успеешь оглянуться, как уже приехал. Значит, он уже сейчас может быть здесь, и я должна готовиться к встрече Ведь ты тоже ждешь? Скажи мне, ради бога, ведь это так?

– Он, конечно, мог бы уже приехать, однако… если он и опоздает, не стоит обращать на это внимания. Когда мужчины заняты делом, они совсем забывают о времени: часом раньше, часом позже – это им все равно.

– Теперь ты рассуждаешь разумно. Это я могу понять. Но если он запоздает еще на час или два, то, значит, с ним что-то случилось. Знаешь, на дорогах всякое бывает, но я не боюсь… Он может приехать в любую минуту, и я его жду. Ведь я его так просила!.. Постой… Ты слышишь, кто-то идет? Может быть, он уже тут, а мы не слышали, как кони проехали через подъемный мост?

С этими словами Биче вскочила и бросилась к окну, но Лауретта, которая стояла к нему ближе, опередила ее. Окно это выходило в соседнюю комнату с крестообразным сводом, опиравшимся на тонкие колонны. Служанка узнала вошедшего туда человека раньше, чем хозяйка успела взглянуть на него. Отпрянув от решетки, которой было забрано окно, она сказала:

– Нет, нет, это не наши. А знаете, кто там идет? Это Пелагруа!

– Кто? Монастырский управитель из Лимонты?

– Он самый, – ответила служанка и тут же добавила: – Как же он здесь оказался? Ведь с тех пор, как он удрал из деревни, о нем ничего не было слышно. По правде говоря, его лицо мне вовсе не нравится: может быть, я ошибаюсь… Господи, что я вам тут наговорила…

– Да, да, – сказала Биче, – оставь свои глупости, я прекрасно знаю, с кем имею дело. Мне давно следовало бы сообразить, что я с ним здесь встречусь. Достаточно было подумать… Но я тебе все расскажу потом. – Биче вспомнила, что в вечер кораблекрушения, когда они были в Варенне, юноша, ставший теперь ее мужем, обещал исполнить просьбу священника из Лимонты и пристроить куда-нибудь беглого управляющего, которому грозила смерть. Не зная ничего больше о его судьбе и услыхав, что он теперь здесь, она решила, что Отторино дал ему какую-нибудь должность в своем замке.

В дверь зала постучали. Лауретта, которой хозяйка утвердительно кивнула, сказала:

– Войдите.

Дверь распахнулась, и появился Пелагруа. Он снял с головы шапочку из черного бархата, взял ее в левую руку и двинулся вперед, низко кланяясь.

Если бы вы захотели познакомиться с Пелагруа, то увидели бы человека лет под пятьдесят, среднего роста, сухонького, с короткими ногами и руками. Его лиловатые щеки никогда и ни при каких обстоятельствах не розовели и не бледнели. Густые седые брови нависали над горящими черными глазами. Эти неукротимые, непокорные глаза, полные злобы и высокомерия, никак не вязались со смиренным выражением его лица. Их дьявольский блеск выдавал злодея, рядившегося в личину святого отшельника. Войдя с угодливым видом, он старательно опускал глаза вниз, но время от времени бросал вокруг взгляды быстрые и сверкающие, словно молния. И тогда казалось, будто он прячется от посторонних глаз, как вор, который боится, что его застанут на месте преступления.

Пелагруа подошел к Биче, опустился на колени и, склонив голову, сказал:

– Снизойдите, госпожа, принять клятву верности от вашего покорного слуги, хранителя Кастеллето.

– Значит, Отторино поручил вам надзор за своими здешними владениями?

– Да, госпожа, и это дает мне надежду угодить прекрасной и благородной супруге и повелительнице моего прославленного господина, которому я поклялся всю жизнь служить верой и правдой, каковую клятву он по милости своей принял с благоволением.

– Встаньте, – сказала Биче. Пелагруа повиновался, и Биче продолжала: – Мой супруг и господин сам выбирает себе служителей, я же должна охотно и от всего сердца одобрять его выбор. – Оставив затем сдержанный тон, приличествовавший этому церемонному обмену любезностями, девушка спросила более естественным и взволнованным голосом: – Скажите, управляющий, скоро ли, по-вашему, приедет мой муж? Вам известно, что он отправился в Сеприо?

– Да, я все знаю. Мне известно также, что ваши проводники плохо справились с тем почетным делом, которое на них возложили, но не беспокойтесь, госпожа, поручите все мне: я задам им такого жару…

– Нет, нет, – прервала его Биче. – Я не хочу, чтобы кто-либо пострадал из-за меня. Все, что они сделали, они сделали из добрых побуждений, исполняя мои приказания и распоряжения своего господина. И даже если… если им случилось… выбирая слова… Ну, довольно, я не хочу, чтобы об этом говорили!..

– Как? – воскликнул Пелагруа, притворяясь разгневанным и изумленным. – Как? Неужели могло быть, что кто-то посмел… Нет, я не могу этому поверить. Я уж не говорю об их непростительной глупости, когда они поехали не по той дороге… Но неужели кто-то из этих негодяев… Кто бы он ни был, горе ему!

– О, что касается этого, – не вытерпела Лауретта, – то могу вас заверить, что дочь графа дель Бальцо не потерпела бы…

Но Лауретта тут же осеклась, заметив суровый взгляд, брошенный на нее хозяйкой.

– Позвольте! – воскликнул лжеуправляющий, словно задыхаясь от гнева и от ужасных подозрений, а также от избытка уважения к госпоже, отговаривавшей его от крутых мер. – Позвольте, госпожа, честь замка требует… Что будет, если ваш благородный супруг когда-либо об этом услышит? Тогда горе всем и горе мне. Позвольте мне узнать, кто этот подлый оскорбитель… Я уверяю вас…

– Довольно, – сказала решительно и гордо супруга Отторино, – я же просила вас не говорить больше об этом. – Видя, однако, что мошенник опустил голову и замолчал, словно пристыженный и огорченный, она добавила уже более мягким тоном: – Скажите лучше, долго ли еще придется нам ждать Отторино?

– Если бы вы знали, – ответил Пелагруа, изображая на лице сокрушение, – если бы вы знали, как мне больно сообщать вам весть, которая не обрадует мою госпожу!

– Что вы хотите сказать? – быстро и испуганно спросила Биче. – Вы знаете что-нибудь новое?

– Незадолго до вашего приезда из Сеприо прибыл гонец, – отвечал негодяй. – Он просил передать вам, что Отторино не сможет приехать сегодня.

– Не сможет приехать сегодня? А что он там будет делать целый день? Видел ли гонец моего мужа, прежде чем ехать сюда? Говорил ли он с ним? И что он велел мне сказать? Пришлите немедленно посыльного ко мне, я хочу с ним поговорить. Вы поняли? Я хочу сейчас же видеть гонца.

– Если вы позволите, я сам могу вам все рассказать, потому что, видите ли, гонец… посылать к вам этого человека… не совсем удобно. Я знаю, что он говорил с вашим мужем перед отъездом. Он оставил его в замке в обществе Лупо и оруженосца вашего отца, который добрался туда сегодня рано утром. Все трое живы и здоровы. Ночное приключение кончилось благополучно. Ваш муж просил вас не беспокоиться: он как можно скорее уладит все дела и примчится сюда!

– Но когда? Когда он вернется? Не позже сегодняшнего вечера, правда?

– О да! Я думаю, что к вечеру он, конечно, вернется.

– Но разве он не сказал этого определенно?.. Довольно, сейчас же пришлите ко мне гонца… Идите же: я не привыкла повторять свои приказания слугам дважды.

Пелагруа отвесил глубокий поклон, робко развел руками, словно прося прощения, и удалился, повторяя про себя: «Ах ты спесивица! Ну-ну, успокойся, красавица, успокойся!» Ласковая и жестокая насмешка нашла свое выражение в том взгляде, который негодяй, выходя из комнаты, бросил на свою пленницу. Приходилось ли вам видеть, как птицелов, поймав в силок синицу, с удивлением разглядывает непокорную птичку, норовящую клюнуть руку, одного движения которой достаточно, чтобы переломать ее косточки и раздавить ее в лепешку? Примерно так же посмотрел на девушку и Пелагруа.

Как только управляющий вышел, Биче задумалась, чем бы ей заняться в предстоящие часы ожидания. Они представлялись ей бесконечными, и она не знала, чем бы ей их заполнить. Ей казалось, что вечер никогда не наступит, что у нее не хватит сил пересечь пустыню своего одиночества. Она была подобна выбившемуся из сил путнику, который после долгого тяжелого подъема добрался до вершины холма, полагая, что здесь-то и окончится его путешествие, но очутился перед новым холмом и узнал, что место, где ему суждено отдохнуть, находится по ту его сторону.

Все это время Пелагруа потратил на то, чтобы натаскать одного из верных своих псов, которого он решил выдать за посланца Отторино, чтобы обмануть его жену.

Когда оба негодяя были готовы, они явились к Биче, чтобы разыграть сцену, о которой договорились.

Обманщик, выдававший себя за гонца Отторино, был старым мерзавцем, лишь случайно избежавшим виселицы, которого Пелагруа нашел в соседней деревне, где он попрошайничал, поскольку на склоне лет был не в силах заниматься разбоем. Негодяй был косоглаз, лицо его от носа до левого глаза пересекал глубокий шрам, борода и волосы у него были рыжие. При входе в комнату, где находились женщины, он сделал вид, что споткнулся, и ввалился внутрь, раскачиваясь и шатаясь.

Биче испуганно вскочила с кресла, но Пелагруа подошел к ней и, приняв свой обычный смиренный вид, сказал вполголоса, указывая на сообщника:

– Это хороший человек; жаль только, что он очень любит выпить! И тогда у него язык немного заплетается… Вот почему я не хотел, чтобы он показывался вам на глаза… Но я исполнил ваше приказание. Он приехал сюда уже навеселе, а здесь за это время все пил и пил, так что теперь еле ноги волочит. Но если вам все-таки угодно поговорить с ним, я думаю, он еще сможет кое-что ответить.

– Спросите у него, видел ли он перед отъездом моего мужа, – сказала Биче.

Пелагруа приблизился к мнимому пьянчуге и, похлопав его по плечу, проговорил:

– Послушай, Мастино, госпожа спрашивает, видел ли ты того рыцаря, который послал тебя из замка Сеприо?

– Рыцаря? – отвечал негодяй, еле ворочая языком. – Видел ли я рыцаря? Как же я мог его не видеть, если это он дал мне славную бутыль, о которой я тебе говорил? Что за славное вино! Послушай, вот это вино!.. Здесь оно тоже неплохое, скажу я тебе, но немного кислит.

Управляющий перебил его и задал новый вопрос:

– Что он тебе сказал, прежде чем послать тебя сюда? Что он говорил?

– Что он сказал?.. Ничего он не сказал. Выпей, говорит, за мое здоровье, – вот я и выпил. А у вас тут я добавил еще две бутыли, чтобы первой не скучно было. И все за его здоровье. Добрый рыцарь, и за кошель не держится, как некоторые, о ком и худо помянуть не жалко.

– Скажи, Мастино, – да слушай меня! – был ли с ним еще кто-нибудь?

– Разве я не сказал, что я был с ним?

– Нет, я спрашиваю, был ли кто-нибудь еще другой?

– Да, был еще другой.

– Кто?

– Вот тебе и раз! Ну, он!

– Он? Да кто он?

– Он, тот рыцарь, черт тебя возьми! Кто же там мог еще быть! Ну, и я.

Пелагруа пожал плечами и повернулся к Биче, как бы говоря: «Вы же видите, от него ничего не добьешься».

Но бедняжка, которой очень хотелось узнать что-нибудь о своем муже, сказала управляющему:

– Постарайтесь узнать у него, не сказал ли рыцарь, что он приедет сегодня вечером?

– Попробую, – отвечал предатель и, схватив за руку своего сообщника, начал его с силой трясти и кричать ему прямо в ухо: – Повернись ко мне и думай, что говоришь! – Потом он спросил: – Тот рыцарь сказал тебе, что приедет нынче вечером?

– Вот так сказанул! – И негодяй разразился долгим дурашливым смехом. – По-твоему, сейчас вечер? – Он отступил на два шага, неуверенно ткнул пальцем в сторону Пелагруа и, продолжая раскачиваться из стороны в сторону, воскликнул своим испитым голосом: – Какой же сейчас вечер, когда на дворе светлым-светло! Да брось ты! Я понимаю: у тебя кружится голова. Стыдно! Напиваться в такую рань!.. Но я тоже не прочь выпить! Тащи-ка сюда хорошего вина – у меня такая сушь в горле, словно сам черт в нем поселился.

– Замолчи, дурак! Перестань говорить глупости! Я тебя спрашиваю, говорил ли тебе рыцарь, что он приедет сегодня вечером?

– Приедет ли вечером? Ты об этом спрашиваешь?

– Да, чтоб тебе провалиться!

– Конечно, приедет вечером, наверняка приедет.

Биче вздохнула с облегчением, но ее радость оказалась недолгой, потому что управитель, подойдя поближе к словоохотливому пьянице, прокричал ему в ухо:

– Но разве ты не говорил мне, что он приедет завтра утром?

– Конечно, говорил; завтра утром, наверняка завтра утром.

– Ну-ка, приди в себя, если можешь: когда же – нынче вечером или завтра утром?

– Вечером или утром, – отвечал мнимый пьянчуга. – Вот и хорошо! Да, господин, и утром и вечером. – И он принялся распевать хриплым, как карканье вороны, голосом:

И завтра будем пить, как нынче пили, —

По капле, по глоточку, по глотку

Когда я дорываюсь до бутыли,

Не лезьте, кредиторы, к должнику!

В кармане книги у меня

Но тут Пелагруа, дав ему затрещину, закричал:

– Да замолчи же ты, неугомонная глотка!

Бедная девушка, оскорбленная этим неприглядным зрелищем, сделала знак управляющему, чтобы он избавил ее от присутствия мнимого посланца.

– Посадите немедленно верного человека на коня, – сказала она ему, – пусть он отвезет в Сеприо письмо, которое я вам сейчас вручу, и сейчас же пусть возвращается с ответом. Не позже, чем через три часа, он должен быть здесь, иначе вам придется дать мне объяснения.

Вместо ответа управляющий низко поклонился и вышел, волоча за собой своего подручного, который повис на нем, словно тряпка, то и дело спотыкался и падал, но тем не менее продолжал кричать:

– Куда ты меня тянешь? Куда ты меня тянешь, пропойца несчастный?

Хотя оба негодяя уже вышли из комнаты и начали спускаться по лестнице, до женщин долго еще доносился из-за затворенной двери хриплый и наглый голос, повторявший:

– Пропойца! Пропойца! Пропойца!..

Глава XXV

«Твой муж говорит, что он не сможет приготовиться к поездке в Святую Землю раньше конца месяца. Обещаю тебе, дочка, навестить тебя вместе с отцом до наступления этого срока, чтобы попрощаться с тобой в Кастеллето. Ну, поезжай с богом. Мы увидимся снова не позднее чем через неделю».

Таковы были последние слова, которые сказала Эрмелинда в день горестной разлуки, когда она, заливаясь слезами, обнимала Биче.

Настал назначенный срок; любящая мать села на коня, вместе с мужем в сопровождении всего двух слуг выехала на рассвете из Милана, и через несколько часов они прибыли в Кастеллето.

Одним из двух сопровождавших их слуг был Амброджо, сокольничий. Ему хотелось еще раз обнять Лауретту и Лупо, до того как они уедут в Святую Землю

Едва всадники выехали на равнину, расстилавшуюся перед замком, они увидели, что его башни, стены и укрепления украшены, словно для празднования свадьбы: на самой высокой башне реял значок Отторино, на зубцах стены сверкали пестрые щиты разнообразной формы с изображением доспехов и подвигов их владельца, между двумя башенками были натянуты яркие полотнища, в гребни валов были воткнуты большие ветки и даже целые деревья, связанные между собой и украшенные фестонами из зелени и цветов Там и сям виднелись причудливые беседки с развевающимися флажками. Но эти праздничные украшения свидетельствовали о том, что торжества, ради которых они были устроены, уже закончились: цветы поувяли, зеленые ветки засохли, а листья осыпались на землю.

Остановившись на минуту, чтобы посмотреть на эту картину, граф дель Бальцо обернулся к жене, сиявшей от радости и сказал:

– Видишь, замок до сих пор еще убран в честь новобрачной.

Как только в замке заметили приближение маленького отряда, навстречу ему выехали двое слуг в коротких кафтанах в голубую и белую полосу, с серебряными жезлами в руках. Один из них весьма почтительно осведомился у ехавшего впереди сокольничего, кто такие эти рыцарь и дама, собирающиеся почтить замок своим посещением.

– Граф и графиня дель Бальцо, – отвечал сокольничий.

Услыхав это имя, спрашивавший приложил к губам рог и протрубил условный сигнал. Сразу же из ворот замка высыпал отряд вооруженных людей, которые выстроились в два ряда по сторонам подъемного моста, встречая приехавших. Немного погодя с вершины главной башни донесся праздничный звон колокола, тут же заглушенный ликующими голосами сбежавшихся обитателей замка Миновав еще одни ворота, наши путники очутились в большом дворе. Казалось, они попали на ярмарку: их мгновенно поглотило море празднично разодетых женщин, мужчин, ребятишек, которые шумно их приветствовали. В толпе мелькали жонглеры с дрессированными псами, выкидывавшие уморительные коленца и игравшие на лютнях, рожках, барабанах, дудках, виолах и всевозможных других инструментах, распространенных в то время.

Сокольничий соскочил на землю и направился было к хозяйке, чтобы помочь ей сойти с коня, но в этот миг в толпе показался раскрасневшийся, взъерошенный человек с солидным брюшком, который усиленно работал локтями, чтобы поскорее приблизиться к приезжим. Это был управляющий замка. Он знаком приказал Амброджо отойти в сторону и подоспел как раз вовремя, чтобы выполнить свои обязанности – подержать стремя у дамы. Весь запыхавшись, он не мог вымолвить ни слова. Наконец он церемонно развел руки и начал безостановочно кланяться, всем видом выказывая почтение и радость.

– Добро пожаловать, – сказал он, как только смог перевести дыхание, – добро пожаловать, благороднейшая госпожа, к своим верным слугам. – Затем он поднял голову, склоненную в знак почтения, и, взглянув в лицо прибывшей, казалось, удивился и растерялся. Пробормотав что-то про себя, он продолжал вполголоса, вопросительным тоном: – Мать нашей высокочтимой госпожи?

– Да, – отвечала Эрмелинда.

Управляющий засуетился, расталкивая людей, чтобы они пропустили рыцаря и даму, которых он провел в прекрасно украшенный зал в нижнем этаже, где новоприбывших уже ждали служанки, пажи и слуги.

Пока Эрмелинда со свойственной ей любезностью принимала приветствия женщин, подходивших к ее креслу, граф, заложив руки за спину, прохаживался по залу и останавливался перед каждой картиной, висевшей на стенах.

– Не портрет ли это Пико? – спросил он управляющего, который все время следовал за ним.

– Да, это Пико Висконти, отец моего благородного господина, – отвечал тот, низко кланяясь.

– А вот тот, рядом, – продолжал граф, – ведь это Маффео, не так ли?

Но в этот миг какой-то паж дернул толстяка за фалду и шепнул ему на ухо:

– Вас зовет госпожа.

– Да, это Маффео, дядя нашего господина, – ответил управляющий на вопрос графа и тут же добавил: – Меня зовет ваша досточтимая супруга, и, если позволите, я пойду к ней.

Получив разрешение, он бросился к Эрмелинде, которая с радостным видом спросила:

– А где же новобрачные? Разве вы их не предупредили, что приехал граф дель Бальцо?

– Новобрачные? – отвечал добрейший управляющий, сомневаясь, не ослышался ли он.

– Да, да, новобрачные. Где они? – повторила графиня столь решительно, что места сомнению не оставалось.

– Но разве они не приехали с вами?

– А, понимаю! Они выехали нам навстречу, – продолжала Эрмелинда, улыбаясь. – Подумать только! Ведь мы нигде не повстречались. Должно быть, они поехали по другой дороге. Скорей, скорей пошлите кого-нибудь, чтобы их немедленно вернули обратно.

– Как! – воскликнул управляющий, все более и более смущаясь. – Разве они не приехали с вами? Мы здесь их совсем не видели. Мой господин предупредил, чтобы я был готов принять их на той неделе, но до сих пор никто не приезжал. Я думал, что они все еще в Милане, в вашем доме.

– Граф, граф! – закричала Эрмелинда, вскакивая с кресла, и быстро пошла к мужу. – Вы слышали? Их здесь нет.

– Кого?

– Наших молодых, Биче и Отторино. Он говорит, что их здесь не видели. – И графиня показала на управляющего, который стоял рядом с ними и, пораженный внезапным ужасом, прозвучавшим в голосе женщины, не знал, что сказать или сделать.

– Как? Как? – пробормотал, запинаясь, граф. – Что такое вы говорите? Их здесь нет? И вы их не видели?

– Нет. Я думал, что они в Милане.

– Но разве они не приехали в Кастеллето в субботу на прошлой неделе?

– Увы, нет, они не приезжали ни в субботу, ни после.

– И вы не получили никаких известий – не было ни гонца, ни…

– Ничего, я же вам сказал, ничего.

– Невероятно!.. Быть может, они… Но нет, в любом случае они что-нибудь сообщили бы… – пробормотал граф.

– О! С ними, наверное, что-нибудь случилось! – воскликнула Эрмелинда. – Они попали в руки разбойников!..

– Госпожа, – прервал ее управитель, – вы можете мне поверить: в нашей округе все спокойно, настолько спокойно, что одинокий путник в любое время дня и ночи может проехать ее вдоль и поперек, положив ноги на шею своего коня (так говорили в те времена, если хотели показать, что в окрестностях нет ни вражеских солдат, ни разбойников).

– К тому же, – проговорил граф, – они были не одни: кроме служанки новобрачной, Отторино взял с собой оруженосца и еще двух вооруженных всадников, которых ему дал я, так что двух женщин сопровождало четверо мужчин, каждый из которых стоит двоих.

– Но все же где они сейчас? Где они могут быть? – тревожно спросила Эрмелинда.

– Скажу только одно: сейчас самое главное, – ответил ей муж, – это постараться не думать о худшем; но вообще бог знает, где они. Однако вы сами понимаете, что шесть человек не могут так просто исчезнуть.

– А вдруг они утонули в Тичино? – продолжала настаивать графиня.

– О нет, это невозможно, сейчас не время паводков. И к тому же мы что-нибудь об этом услышали бы. Правда, управляющий?

– Ну… – протянул тот и пожал плечами, показывая, что ему нечего больше добавить. Но, взглянув на графиню, он увидел на ее лице такое смятение, что поспешил добавить, стараясь ее ободрить: – Да, конечно, я тоже думаю, что они не могли утонуть, иначе бы мы об этом что-нибудь знали.

Во дворе тем временем толпа все разрасталась. Каждый считал себя счастливым, если ему удавалось с помощью локтей пробиться к окну нижнего зала, взобраться на плечи соседу и хоть на миг поглядеть на господ. Одни говорили, что приезжие и были новобрачные, другие уверяли, что супруги еще в пути, но всем хотелось самим проверить свои догадки. Однако установить истину так и не удалось. Поэтому кое-кто, впервые увидав Эрмелинду мельком через окно, упорно утверждал, что это вовсе не мать новой госпожи, а сама госпожа. Спорщики подняли страшный шум: кто кричал «Да здравствует граф и графиня дель Бальцо!», кто – «Да здравствует Отторино и Биче, да здравствуют молодые!»

Растроганная и огорченная этим праздничным гулом, Эрмелинда попросила управляющего угомонить собравшихся. Он вышел, чтобы распорядиться, и тотчас все его подданные отправились заниматься делом: кто исчез в бесчисленных галереях, коридорах, внутренних двориках, кто вышел за ворота, так что во дворе остались одни жонглеры, да и тех было не более десяти. Последние, хотя они порядочно отъелись тут за время ожидания молодых, не изъявляли, однако, никакого желания уйти с пустыми руками и всем своим видом показывали, что они рассчитывают, по обычаю того времени, на щедрое вознаграждение. Управляющий послал за приготовленными подарками и по достоинству вознаградил каждого.

Но один из жонглеров не захотел принять подарка.

– Я не меньше своих уважаемых собратьев нуждаюсь в одежде, и у меня так же пусто в кошельке, – сказал он. – Я не честолюбив и не заносчив, но не хочу уходить, не увидев лица хозяина. То, что мне причитается, я хочу получить из его рук.

– Хозяина здесь нет, – грубо отрезал управляющий. – Нравится тебе – так бери, – сказал он и помахал перед носом шута шапкой, отороченной мехом и предназначавшейся ему в подарок. – А не хочешь – так уходи.

– Как? Разве Отторино здесь нет? – продолжал жонглер, вовсе не собираясь прекращать перепалку. – А кто же был тот сеньор, который приехал верхом и которого я тоже видел издалека?

– Граф дель Бальцо.

– Граф дель Бальцо? Хорошо, отведите меня к нему: он ведь меня знает. Скажите, что я Тремакольдо и что мне ему нужно кое-что сказать.

Пока управляющий отправлял на работу своих подданных и оделял дарами жонглеров, граф и графиня, избавившись от докучливых свидетелей, остались наконец одни. Тут же они засыпали друг друга множеством вопросов, на которые, как им обоим было известно, ни тот, ни другая не могли ответить. И все же они спрашивали друг друга, выдвигали тысячи предположений, мучились тысячами сомнений, не зная, на чем остановиться.