Текст книги "Кто-то другой"

Ему пришлось смириться с очевидным: с тех пор как он стал проводить ночи в отеле – где ничто ему не принадлежало, разве что главное – время, жизнь, тело, – материальные ценности потеряли для него всякий интерес, теперь он предпочитал просто проходить сквозь пейзаж. Ему уже прискучило в «Галери Лафайет», желание сделать себе подарок притупилось.

Если бы у него осталось какое-нибудь детское увлечение!.. Он вспомнил, как завидовал увлечениям других детей – авиамоделизм, марки, календарики, рыбалка, иногда он даже пытался по традиции заинтересоваться чем-нибудь из этого, но ему быстро надоедало. Он был из тех редких детей, которые могут часами неподвижно лежать на диване. Взрослые видят в этом преждевременную мудрость, но на самом деле это просто сосредоточенность на себе. Кто бы мог догадаться? У детей нет поводов для переживаний, именно так предпочитают думать родители.

Неохваченным остался последний этаж – кровати и постельные принадлежности. Мысль пойти взглянуть на все это не показалась ему такой уж нелепой. В конце концов, почему бы и не кровать? Рано или поздно ему понадобится гигантская мягкая до неприличия кровать, чтобы отоспаться после всех бессонных ночей, проведенных с Лорен. Такая немыслимая кровать, против которой даже она не сможет устоять и тоже захочет на ней поваляться. Самая лучшая кровать в мире. Сочетающая в себе медицинские советы и гедонизм. Какое-то время он забавлялся этой мыслью, пока не осознал, что у Лорен уже – бог ее знает где – есть своя кровать.

Стойка из столетнего дуба. Патина дерева, его теплый цвет – и хотелось выпить чего-нибудь такого же благородного оттенка. Образцы стояли тут же на полках, стройными рядами – множество незнакомых бутылок, с которыми стоило сойтись поближе. До конца жизни Николя явно не успеет перепробовать все, классифицировать, изучить как энциклопедист, написать большую книгу опьянения, которую академики назовут классикой и предложат ему кафедру в Сорбонне.

– Что вам налить?

– Что-нибудь покрепче. Посоветуйте. Вы бы чего сейчас выпили?

– Я редко пью на работе. Тем более так рано.

– А что там в рыжей бутылке с белой этикеткой?

– Довольно сладкий бурбон, «Саутерн Комфорт», на мой вкус даже слишком сладкий, многовато для печени за раз. Если вы любите бурбон, могу предложить вам один из лучших, у меня еще осталась американская бутыль с тех пор, когда еще тут это не было запрещено.

Николя посмотрел на часы – десять минут четвертого. Время летит, жизнь тоже.

– Только учтите, это 50,5 градуса.

– Тащите.

В конце концов он все-таки нашел себе подарок, мысль пришла ему на эскалаторе, в толпе нагруженных покупками, озабоченных людей. Николя уже мечтал о выпивке, – которую бармен сейчас наконец-то ему нальет, – и поспешил прямиком в отдел мужских аксессуаров, где ему предложили на выбор три вида фляжек. Он выбрал одну на двести миллиграммов, слегка выгнутую, чтобы лучше прилегала к груди, в черной коже, привязанной к горлышку пробкой. Объем показался ему вполне достаточным – в самый раз, чтобы расхрабриться, если потеряешься в лесу, или продержаться, если застрянешь в лифте, два алиби для оправдания подарка. Теперь он будет счастлив, засовывая руку во внутренний карман пиджака; и одновременно несчастен. И все это за 140 франков. Мадам Лемарье не будет делать круглые глаза.

– Да уж, забирает эта ваша штука, но привыкнуть можно.

Он сказал это, только чтобы успокоить бармена, на самом деле внутри у него все горело адским пламенем. Грудь готова была разорваться, дышать невозможно, потом вырвался легкий вздох. И с ним все остальное – дыхание приходит в норму, плечи распрямляются, сердце бьется нормально, расцветает внутренняя улыбка, воображение начинает работать. По-настоящему важное таким и остается, остальное – отходы, помехи, проволочки, тщетные сомнения, разные недоразумения, время, потраченное попусту, вместо того чтобы жить, – забывается.

– Можете налить мне сюда? – спросил он, помахивая фляжкой.

– Боевое крещение?

– В некотором роде.

– Чем желаете наполнить?

– Самым лучшим. Водкой. У вас нет польского родственника вашего бурбона?

– Преимущество фляжки в том, что никто не замечает, как вы пьете, но запах изо рта выдает вас. Глоток водки на ходу легко определить, но у меня есть коньяк, с которым вы перейдете на четвертую скорость так, что никто и не заметит. Хотите попробовать?

– Нет, пусть лучше будет сюрприз.

Вот теперь день наконец-то начался, все предшествующее было всего лишь летаргией, теперь проявилось главное, а вместе с ним и уверенность – он все-таки еще неблагодарнее, чем он считал! Как он мог забыть мадам Забель! Он сунул фляжку в карман, залпом выпил еще один Wild Turkey и вернулся в магазин исправить ошибку.

В атаку!

– Это мне приятно, мадам Забель. Всегда надо помнить, кому ты обязан и чем. Что бы произошло, если бы я зашел в соседний кабинет?

– Моя коллега объяснила бы вам все так же, как я, и сегодня ей бы достался этот прекрасный платок от Hermes, от которого она бы отказалась, так же как это приходится делать мне.

– Но, мадам Забель, это же не взятка, а просто выражение благодарности. И цвет желтой охры – ваш цвет, вы не можете отказаться.

– ?..

Несмотря на 50,5 градуса, которые обеспечили самовозгорание его щедрости, Николя чувствовал легкое беспокойство за веселой улыбкой своей благодетельницы. Если она решит, что он пьян, это испортит и его хорошее настроение и его искреннюю признательность. И однако он был действительно пьян, даже слишком, на его собственный взгляд.

– Пожалуйста, мадам Забель… Возьмите…

– Не надо смотреть на меня так угрюмо, месье Гредзински, а то я растрогаюсь.

– В добрый час!

Его речь была связной, дыхание не выдавало его.

– Мадам Забель, раз уж я здесь, я бы хотел обсудить с вами одну идею, которая может перерасти в проект, если вы сочтете, что она заслуживает внимания. Надо вам сказать, что уже некоторое время я привык засыпать в объятиях очаровательной женщины.

– ?..

– И случилось так, что мы не всегда просыпаемся в одно и то же время, потому что вышеупомянутая красавица исчезает на заре, окутанная своей тайной, пока я прихожу в себя после лихорадочной ночи, полной обильных возлияний. Представьте себе, она делает все, чтобы не разбудить меня, и я благодарен ей за это, несмотря на желание последний раз сжать ее в объятиях. Надо вам сказать, что я с самого детства просыпаюсь, как по щелчку, я открываю глаза, и – раз! – я уже совершенно проснулся, все пружины натянуты, просто кошмар. Я не из тех счастливцев, к которым вы, возможно, принадлежите, что могут тут же заснуть снова.

– Со мной такое случается.

– Считайте, что вам повезло. А я из тех, кто не знает, что значит дремать, кемарить, не ведает сиесты по три раза на дню. Нас точит тревога, и глыба реальности придавливает нас. Как только мы возвращаемся в сознание, начинается обратный отсчет, осталось две-три минуты, пока все остальные симптомы проснутся, первая внятная мысль, естественно, пессимистична и с каждой секундой становится все серьезнее. Внезапно вспоминаешь, что живешь в этом мире, построенном другими, но который ты никогда не пытался изменить, что день будет таким, как ты и опасаешься, и жвачку эту придется жевать до самого вечера. Чувствуешь себя практически виноватым, что дал Морфею укачать себя, а этот подлец не раскроет тебе объятий снова, пока ты не проковыляешь свою ежедневную долину слез. Вот и представьте себе всеобщую проблему пробуждения в разное время. Она должна быть на посту в шесть утра, а он вкалывал до ночи и хочет прийти в себя, и таких ситуаций множество, миллиарды людей спят вдвоем в одной постели, но встают в разное время. Как не слышать будильник другого? Как оградить свой собственный сон? Такой вот глупый на первый взгляд вопрос. В вашем августейшем заведении кто-нибудь уже должен был задаться этим вопросом. Только не говорите мне, что я первый! Потому что если это действительно так, я могу предложить вам суперлегкие часы-браслет, снабженные вибратором, дающим точный и достаточный импульс, который будит одного, не тревожа другого. Я продумал все до мелочей, рассказывать?

Его продвижение внутри «Группы» ничего не изменило в ежевечернем ритуале. Все сердечно поздравили Николя, Маркеши велел ему угостить всех шампанским и счел делом чести поставить вторую бутылку, а через год все устаканилось, больше никто и не вспоминал об этом. Сборища продолжались и осенью, столик на террасе сменился столиком внутри кафе рядом с флиппером, вместо пастиса – вино, только время и главная тема разговоров (Жозе называл ее «единственным блюдом») остались неизменными. «Группа» была сериалом, нашпигованным персонажами, обсуждали их по одному в день, и конца не предвиделось. Единственная тема, которая могла конкурировать, был Маркеши собственной персоной, его жизнь и творчество.

– Надо бы рассказать вам об опаснейшем человеке, который мне очень дорог, зовут его Реми Шак, таинственный инвестор, который иногда встряхивает Биржу. Кто-нибудь знаком с ним?

Все чувствовали, что вопрос с подвохом, и молчали.

– Это естественно, я был не вправе раскрывать его существование до сегодняшнего дня. Месяц назад я получил указание дать объявление о готовности купить акции сети «Отоньель», которыми кроме нас интересовались «Дитрих» из Кельна и…

Николя больше не слушал. Похождения Маркеши имели то преимущество, что позволяли невидимой, постоянно улыбающейся, иногда обнаженной Лорен подсесть к ним за столик. Она не произносила ни слова, но была здесь. Он тоже молчал, позволяя своему воображению воссоздать все детали – безупречную линию носа, светлые тени под глазами, придававшие непонятный оттенок синеве зрачков, завитки волос над ушами. Выписанная до мельчайшей детали, она скрещивала руки на груди, словно передразнивая его, и оба они долго пожирали друг друга взглядом. Ничто не могло вырвать Николя из забытья, кроме пронзительного голоса Маркеши.

– …и «Группа Парена» отхватила кусок только благодаря неуловимому провидцу Реми Шаку, а имя его – не что иное, как анаграмма?..

– Маркеши! – воскликнула Режина, обойдя всех на финише.

– Вы имеете право на такие фокусы?

– В финансовом мире псевдонимы только приветствуются.

В очередной раз Маркеши дал им понять, что снисходит за их столик из других – высших – сфер, что его жизнь похожа на увлекательный роман и что его профессия – не постылая, надоевшая необходимость, как у остальных.

– Интересно, что дает жизнь под двойным именем? – задумался Жозе.

– Оно у меня тройное! Когда мне надоедает зарабатывать деньги для «Группы», я захожу в Интернет, чтобы поиграть в сетевую стрелялку под названием Unreal Tournament. На прошлой неделе меня включили в список тысячи лучших игроков мира, под военным именем Slaughter.

Озадаченный Николя напрягся, пытаясь вспомнить, на что похожа эта история про множество имен. Снова появилась Лорен, чтобы освежить его память и послать ободряющую улыбку. Маркеши наверняка почувствовал, что этот невыносимый Гредзински сейчас опять что-нибудь ляпнет, и посмотрел на него в упор, словно бросая вызов.

Николя поднял перчатку:

– В 1658 году некий полемист по имени Луи де Монтальт горячо спорил с иезуитами и много раз переправлял издание своего текста, который потом был признан лучшим произведением того времени, «Письма к провинциалу». В то же самое время юный Амос Деттонвиль придумал то, что сейчас мы называем счетной машиной. Параллельно философ Саломон де Тюльти делает записи для гигантского полотна о предназначении человека и его отношениях с Богом – «Мысли». Все трое оказались одним и тем же человеком, который больше известен нам под именем Блеза Паскаля. Все три его псевдонима – анаграммы изречения «Человек, здесь твой бог». Он считал, что любой текст, любая идея, любой закон принадлежат всему миру, а потому и помыслить не мог издать их под своим именем, таким образом претендуя на авторство. И он предпочитал скрыться за фальшивыми именами. Вот таким он был человеком, этот Паскаль.

Николя замолчал.

Вдалеке появилась тень Лорен – она гордилась им и подавала ему знаки, требуя скорейшей встречи.

Если они не ехали в отель, Лорен исчезала из «Линна» так, что Николя не удавалось даже понять, в каком направлении она испарилась. Она даже не произносила банального «Мне пора», которое ничего не объясняет, но всем становится как-то неловко. И ему приходилось ждать, чтобы снова оказаться в номере 318, где они вытворяли невесть что, все возможное и невозможное, и никто не мог представить себе такой свободы в столь ограниченном пространстве. Они учились ласкам, которые не знал или не решался другой, развлекались тем, что катали бутылки по полу, прежде чем выпить, играли в карты, бросая их как можно ближе к стене, придумывали небывалые фантазмы, расшифровывали хайку, облизывали стекающие по коже друг друга самые немыслимые алкогольные напитки, вспоминали тысячи гениев или просто спали часами, мирно обнявшись, упав в самые глубины забвения.

– Передай мне чипсы.

– Как ты низко пала, бедняжка моя.

– Мне не давали их в детстве.

И снова он не знал, как понять эту реакцию, не окрашенную никакими эмоциями. Было ли у нее детство Козетты или она была дочерью несгибаемого диетолога?

Было половина второго ночи, на ней остались только трусики и бюстгальтер абрикосового цвета. Поужинать они не успели и теперь хрустели всякой дрянью.

– Хочешь знать, в какой конкретно момент я в тебя влюбилась?

– ?..

– Все произошло в этом самом номере, на третью или четвертую ночь.

– Должно быть, я довел тебя до небывалого оргазма.

– А вот и нет. Мы смотрели телевизор. Было три часа ночи, и мы попали на прямую трансляцию из Америки чемпионата по фигурному катанию.

– Не помню.

– В какой-то момент одна из фигуристок неловко прыгнула и смешно так упала. Бедняжка выпрямилась, как будто ничего не произошло, и продолжала до конца, как они все поступают в таких ситуациях. В эту самую секунду телезрители делятся на три типа. Первые – самая распространенная категория – ждут замедленного повтора. Они видели, как она упала, и их снедает какое-то невероятное возбуждение, они жаждут увидеть еще раз этот ужасный момент. Такие обычно ждут низких оценок, лица отчаявшейся девушки крупным планом. Чаще всего они удовлетворяются несколькими слезинками.

Покрывало валялось на полу, в комнате царил полумрак, а одежда была в беспорядке разбросана вокруг огромной кровати, покрытой еще свежими простынями. Лорен неподвижно лежала на животе, свесив руки, чтобы успокоить боль в спине, которая мучила ее целый день. Николя сидел на кровати в серых трусах, одной рукой он держал запотевший стакан, другой – лодыжку своей красавицы.

– Ко второму типу относятся люди, которым искренне жаль эту несчастную. Они ахают и в первый, и во второй раз, когда видят ее падение: «Ох, бедняжка…» В их взгляде сквозит сострадание, но в глубине и нечто другое – сладостное чувство, в котором они никогда не признаются, может даже, они и сами об этом не подозревают.

Он склонился и поцеловал ее лодыжку, потом, не мешая ей разглагольствовать, стал покусывать большие пальцы ног.

– Есть еще и третий тип людей, они встречаются невероятно редко, и ты один из них. Когда показывали замедленный повтор, я видела, как ты резко отвернулся от экрана. Ты ни за что не хотел увидеть это снова. Слишком тяжело. Не знаю, о чем ты подумал, может, о настоящей трагедии этой девушки, о месяцах и годах упорных тренировок – и что? Дурацкая ошибка на глазах у миллионов зрителей. И ты не хотел быть одним из них. Секундой позже я влюбилась.

Он растерянно улыбнулся, пожал плечами, словно подчеркивая свое смущение, и снова отвел глаза. Ничего не всплыло у него в памяти в связи с этой историей, он никогда не думал, что принадлежит к какому-то определенному типу зрителей фигурного катания, в лучшем случае он считал, что он из той категории мужчин, которые внимательно смотрят, как юбочки фигуристок колышутся при прыжках, но он совершенно ничего не помнил именно об этом прыжке и падении. В одном, однако, Лорен была права – Николя был не хуже и не лучше остальных, но он избегал изучать смятение других.

– Эти пакеты с чипсами чудовищно маленькие, – заметила Лорен.

– Как и рюмки водки, все в масштабе.

– Приласкай меня.

– Я обожаю это белье абрикосового цвета… оно очень…

Новый неистовый круговорот быстро обернулся очередным приступом каннибализма.

Лорен произнесла слово «влюблена».

Он сжимал в объятиях «влюбленную» в него женщину.

Он попытался осознать значение этого слова, что оно скрывало, подразумевало, подобрать для него нежнейшие синонимы, и выпил еще немного водки. Все еще лежа на животе, Лорен взяла пульт, включила телевизор, выключила звук и нашла достойную картинку – утки, косяком летящие над огромным озером. Николя попытался вспомнить, когда женщина в последний раз признавалась ему в любви. Ему пришлось сильно напрячься, так давно это было. И тогда все было так ужасно, что он оборвал свои воспоминания и набросился на бедро Лорен, чтобы спровоцировать новые военные действия. Заниматься любовью с Лорен было самым естественным делом в мире. Непосредственность их движений, полная отдача, способность приноровиться друг к другу не требовали ни размышлений, ни комментариев. Если он мечтал о чем-то, то она тут же подхватывала, ни разу он не пожалел о положении, которого хотел только он, не продолжил ласки, которую она остановила. Фантазия плелась в хвосте. В другие ночи, как, например, сегодня, она шла впереди них и до зари не давала им уснуть.

Он взял свой черный блокнот и записал:

«Остерегайся мудрости других. Ничего не имеет смысла. Все противоречит само себе, даже основные истины. Никто не может знать, куда ты идешь, потому что ты сам этого не знаешь. Твоя извилистая дорожка может показаться темной, такая она и есть, но смотри, чтобы никто тебя с нее не сбил».

Поль Вермерен

Как каждое утро за последний год, Поль Вермерен зашел в подъезд дома номер восемь-бис по улице Благовещенья, скользнув взглядом по золоченой табличке своего агентства. В тот самый день, когда он еще только осматривал это помещение, название само собой пришло в голову: «Агентство Благая весть». Он не ошибся – намек на иронию в названии вызывал доверие, многим клиентам это пришлось по душе. Поль пересек мощеный двор, поднялся по лестнице А и вошел в помещение на третьем этаже, которое не было даже закрыто на ключ. Расположение комнат было идеально: небольшая прихожая, служившая комнатой ожидания для клиентов, куда выходили двери двух независимых друг от друга комнат – его кабинет и закуток его компаньона Жюльена Грийе. Третья клетушка, оборудованная кухонькой и душевой кабиной, служила Полю убежищем в те дни, когда слежка мешала ему вернуться в деревню, примерно два раза в неделю. Он кинул кожаную куртку на спинку кресла и направился в кухню, где Жюльен уже готовил кофе.

– Ну как Сен-Мало?

– У меня не было времени для экскурсий, – ответил Поль.

– А как твое дело?

– Все прошло удачно, но к концу слишком затянулось.

Жюльен рассказал, как в полной праздности прошли его выходные, одновременно прослушивая сообщения на автоответчике. Полю не терпелось приступить к работе, и он решил допить кофе в своем кабинете. Ему надо было написать отчет о поездке в Сен-Мало, так как клиент непременно хотел получить его сегодня же вечером. Пришло время обратиться к своим записям, разобрать некоторые, уже не поддающиеся расшифровке и переделать их в нечто более понятное. Он включил компьютер, создал новый документ в папке «Отчеты», назвав его именем клиента – Летеррье.

Летеррье обратился к нему две недели назад по поводу своей жены, работавшей в крупной строительной фирме. Уже много месяцев она жаловалась на участившиеся командировки в филиал фирмы в Сен-Мало, чтобы поправить дела в никудышном руководстве. Она просила мужа немного потерпеть и ездила туда на одни выходные в месяц. В связи с чем муж и отправил Поля Вермерена разобраться во всем на месте.

В собственные руки

Не подлежит разглашению

Отчет о наблюдении

Цель: наблюдение в пятницу, 6 мая, за мадам Элизабет ЛЕТЕРРЬЕ (опознана по цветной фотографии), от фирмы «Иммотан», 4, площадь Гаснье-Дю-парк, 3540 °Cен-Мало.

7.00. Начало задания – отъезд из Парижа, прибытие в Сен-Мало в 10.15.

11.30. Установка приборов для наблюдения в районе дома номер 4 на площади Гаснье-Дюпарк в Сен-Мало.

14.25. Мадам Летеррье прибыла на собственной машине, которую она оставила на парковке, и вошла в здание фирмы «Иммотан». На ней серый костюм, в руках черная дамская сумочка.

16.50. Мадам Летеррье в одиночестве выходит из фирмы «Иммотан». На парковке она открывает багажник своей машины и достает оттуда коричневую дорожную сумку. Потом пешком идет в кафе Lucky на площади Жана Мулена и присаживается за столик на террасе (см. фото № 01).

17.05. «Рено-сафран» серого цвета, номера 84 LK 35, паркуется в нескольких метрах от столика мадам Летеррье. Оттуда выходит мужчина лет пятидесяти и подсаживается к мадам Летеррье. Он в сером костюме и темных очках, довольно плотного телосложения, роста 1,75—1,80, коротко стриженные каштановые волосы.

17.10. Мадам Летеррье пьет кофе, мужчина – пастис. Он часто гладит руку мадам Летеррье.

17.25. Они садятся в «сафран» и едут до улицы Кордьер. Покупают овощи и фрукты в лавке, остальные продукты – в небольшом супермаркете неподалеку.

17.40. Уезжают на машине.

17.50. Заходят в жилой квартал «Мандрагора», 52, бульвар Анри Дюнана в Сен-Сервен-сюр-Мер, оставив «сафран» на стоянке. Проходят через сад и поднимаются по внешней лестнице, которая ведет к квартире на втором этаже второго корпуса (см. фото № 02). Мадам Летеррье несет свою коричневую дорожную сумку. На почтовом ящике этой квартиры значится имя Бернара НАНТИ.

NB. Удалось установить, что четыре окна этой квартиры выходят на улицу де ла Пи. Наблюдение продолжено с этой улицы.

18.10. Силуэт мадам Летеррье появляется в одном из окон, на ней пеньюар, волосы замотаны полотенцем. Она задергивает шторы.

21.40. Свет не горит ни в одном из окон, видимых с улицы де ла Пи.

21.45. Конец наблюдения и установка «контрольных знаков» (булыжников) под колеса «сафрана».

22.00. Конец задания.

Чтобы размять ноги, Поль пошел заварить чай и предложил чашечку Жюльену.

– Это перебьет мне аппетит. Может, лучше пойдем пообедаем?

Поль посмотрел на часы и с удивлением обнаружил, что уже час дня.

– Нет времени. Захвати мне, пожалуйста, сандвич с тунцом и овощами и минералку с газом.

– Тебе звонил какой-то Мартинес, сегодня после обеда можешь позвонить ему в лавку.

– Спасибо.

– Что за лавка-то?

– Кондитерская. Он хочет знать, не обводит ли его промышленник вокруг пальца.

Поль займется им после отчета, который он обязательно должен закончить до встречи, назначенной на четыре.

В собственные руки

Не подлежит разглашению

Отчет о наблюдении

Цель: наблюдение в субботу, 7 мая, за мадам ЛЕТЕРРЬЕ, от жилого квартала «Мандрагора», со стороны улицы де ла Пи, Сен-Сервен.

7.00. Начало задания.

7.30. Установка приборов для наблюдения в районе жилого квартала «Мандрагора», со стороны улицы де ла Пи. Шторы в квартире все еще задернуты. «Сафран» припаркован на том же месте, что и вчера. «Контрольные знаки» все еще под колесами – свидетельство того, что машиной не пользовались.

NB. Консьержка подтвердила, что пятидесятилетний мужчина, в обществе которого видели вчера мадам Летеррье, действительно Бернар НАНТИ, официальный съемщик квартиры, за которой ведется наблюдение.

10.00. В окнах квартиры открываются шторы. Месье Нанти, голый по пояс, пьет кофе, стоя у окна. В глубине виден силуэт мадам Летеррье в синем пеньюаре.

10.45. Месье Нанти и мадам Летеррье выходят из дома и садятся в машину. Она в джинсах и розовом топе, в руках у нее спортивная сумка. Он в джинсах, черной футболке и сандалетах.

10.50. Они выезжают из «Мандрагоры».

11.10. «Сафран» останавливается на пляже, называемом «Андемер», по дороге на Сен-Бриак. Мадам Летеррье выходит из машины, обходит ее, наклоняется к месье Нанти, все еще сидящему в машине. Некоторое время они спорят (см. фото № 03), похоже, колеблются, потом мадам Летеррье снова садится в машину, и они уезжают.

11.20. Машина останавливается на почти пустынном пляже, в паре километров от места под названием «Лес Бизе». Они устраиваются на большом покрывале, расстеленном на песке. На мадам Летеррье черный смежный купальник. Они часто целуются.

11.50. Мадам Летеррье и месье Нанти купаются.

12.05. Сидят на покрывале. Мадам Летеррье кладет голову на плечо месье Нанти. Они смотрят на море.

12.20. Они одеваются и на «сафране» уезжают с пляжа.

12.45. Паркуют «сафран» на улице Шартр в Сен-Мало.

13.00. Заходят в магазин мужской одежды. Нанти меряет несколько рубашек в присутствии мадам Летеррье. Они ничего не покупают и выходят из магазина.

13.25. Заходят в кафе «Митен» на улице Гран-Дегре и садятся за столик пообедать (см. фото № 04).

14.50. Выходят, садятся в машину и уезжают из города.

15.10. Машина въезжает в «Мандрагору», мадам Летеррье и месье Нанти поднимаются в его квартиру. Они задергивают шторы окон, выходящих на улицу де ля Пи.

16.15. Мадам Летеррье одна выходит из квартиры на втором этаже. Из гаража, от которого у нее есть ключ, она выводит велосипед и уезжает.

16.35. Мадам Летеррье привязывает велосипед на улице Шартр. Заходит в аптеку и выходит оттуда с бумажным пакетом в руках. Потом она возвращается в магазин мужской одежды и покупает там одну из рубашек, которую мерил месье Нанти.

16.50. Уезжает на велосипеде.

16.55. Останавливается на торговой улице, недалеко от площади Вобан, покупает овощи и мясо.

17.10. Уезжает на велосипеде.

17.25. Приезжает в «Мандрагору», заводит велосипед в гараж и поднимается в квартиру Нанти.

18.30. Мадам Летеррье время от времени появляется в окнах, выходящих на улицу де ла Пи, особенно в самом левом окне, очевидно, кухне.

19.15. Нанти выходит из квартиры и спускается в общий погреб, возвращается с коробкой вина.

21.10. Нанти закрывает ставни трех комнат и зажигает свет.

22.30. Конец наблюдения. Свет нигде не горит.

23.00. Конец задания.

Он перечитал и поправил одно-два слова, чувствуя себя так, словно за спиной стоит Родье. Оперившись, Поль часто вспоминал о нем. Он чувствовал себя виноватым, что не может позвонить ему, спросить, что новенького, рассказать о своей жизни. Ему была ненавистна мысль о том, что человек, который не жалел сил, чтобы обучить его этой сумасшедшей профессии, спасший его от тысяч ловушек (истинную ценность его уроков Поль начал понимать только сейчас), будет считать его неблагодарным. Родье так и не понял, по какой невероятной причине Тьери отказался перенять его агентство и клиентов. Золотой подарок. Он был готов на все, чтобы пройти через все формальности переоформления, договориться с арендаторами, предупредить постоянных клиентов, найти компаньона и много чего другого.

– Ты правда хочешь начать с нуля?

– Да.

– Не понимаю. Но тебе решать.

– Пока, шеф.

– Держи меня в курсе.

– Конечно.

Это был их последний разговор. Через восемь дней он стал Полем Вермереном. Его до сих пор преследовали угрызения совести за то, что он разочаровал своего старого учителя.

Поль подул на клавиатуру, чтобы избавиться от крошек. Если он будет продолжать в том же духе, он сможет закончить отчет до назначенной на четыре встречи и успеет выпить кофе в кафе напротив.

Отчет о наблюдении

Цель: наблюдение в воскресенье, 8 мая, за мадам ЛЕТЕРРЬЕ, от жилого квартала «Мандрагора», со стороны улицы де ла Пи, Сен-Сервен.

7.00. Начало задания.

7.30. Установка приборов для наблюдения в районе жилого квартала «Мандрагора», со стороны улицы де ла Пи. Ставни все еще закрыты.

11.30. Мадам Летеррье открывает ставни большой комнаты. С улицы де ла Пи видно, как месье Нанти подходит сзади и обнимает мадам Летеррье. Он запускает руку под ночную рубашку на уровне груди. Целует мадам Летеррье в шею в течение примерно минуты.

15.10. Разносчик пиццы доставляет месье Нанти пиццу.

17.15. Они выходят из квартиры, садятся в «сафран». Мадам Летеррье несет свою дорожную сумку.

17.40. Месье Нанти высаживает мадам Летеррье у ее машины на парковке компании «Иммотан».

Она кладет дорожную сумку в свой багажник. Они обнимаются несколько минут и расходятся. Машины разъезжаются.

17.50. Конец наблюдения.

22.00. Конец задания.

Счет: Пятница, 6 мая: 7.00–22.00 = 15 часов.

Суббота, 7 мая: 7.00–23.00 = 16 часов.

Воскресенье, 8 мая: 7.00–22.00 = 15 часов.

Общее количество часов (1 час = 300 франков): 46 часов, или 13 800 франков.

Расходы (отель, ресторан, машина напрокат, бензин, разное) = 3 225 франков.

Четыре фотографии = 1600 франков.

Итого = 18 625 франков.

НДС 19,6 % = 3 836,75 франка.

Всего = 22 461,75 франка.

В пятницу вечером, как только в квартире Нанти погас свет, Поль позвонил Жаку Летеррье и сказал, что то, что он уже видел, кажется ему достаточным. Но муж настаивал, чтобы Поль час за часом описал ему выходные его супруги и ее любовника с фотографиями в подтверждение. В подобных случаях все мужчины и женщины хотят видеть лицо соперника. По большей части они находят их ужасно уродливыми.

Поль Вермерен в последний раз прочел отчет на экране, прежде чем распечатать. Он предвидел реакцию своего клиента на каждую фразу. Летеррье готов многое вытерпеть – спешку первых минут, любовное гнездышко, откуда они практически не вылезали, полотенце на голове, даже суп, который она готовила и который говорит о чудовищной повседневности.

Единственная мелочь, которая ранит его гораздо больше, чем все остальное, – рубашка. Рубашка, которую мадам Летеррье поехала покупать без ведома своего любовника, чтобы сделать ему сюрприз. Подарок, который делают своему мужчине. Поль до сих пор помнил ее взгляд, когда она вышла из магазина, ее желание сделать ему приятное. По дороге обратно она так счастливо напевала что-то, крутя педали и предвкушая радость подарка.

Поль сосредоточился на этом эпизоде и описании его в отчете. Подумав, он решил, что нет никакой необходимости упоминать эту рубашку. Ни при каком раскладе она ничего не изменит в решениях Летеррье. И он вычеркнул поездку на велосипеде, словно ее никогда не существовало. В его силах было стереть этот маленький эпизод из личной жизни совершенно незнакомых людей, вернуть тем, кто его пережил.

Потом его взгляд остановился на:

12.05. Сидят на покрывале. Мадам Летеррье кладет голову на плечо месье Нанти. Они смотрят на море.

Поль помнил эту картину, которую он не захотел фотографировать. Влюбленные надолго застыли, молча глядя на набегающие волны. Это было не молчание притершейся пары, но минута некоего единения, нечто большее, чем просто влечение, секс, грех… одна эта сцена выражала невыразимое – умиротворение, разделенное счастье, кроме которого ничего и не надо. Но в отчете Поля этой сцене была отведена одна-единственная строчка, которая не выражала ничего из этого, но тем не менее подчеркивала значительность мгновения. Он распечатал текст как есть и сунул его в конверт. Без десяти четыре, для кофе слишком поздно. Он воспользовался паузой и позвонил Мартинесу, чтобы договориться о встрече. В дверь позвонили. Поль впустил в кабинет молодую женщину лет тридцати, он видел ее впервые.