Текст книги "Сокровище"

Глава 22
Королевский прием

Когда я наконец добираюсь до наших покоев, Хадсон лежит на кровати, все еще печатая что-то в своем чертовом телефоне.

Части меня хочется сейчас же поделиться с ним тем, что сказала мне Кровопускательница по поводу спасения Мекая. Но я знаю, что пока не могу этого сделать. Ведь меня так и подмывает спросить его, не скрывает ли он от меня что-то чертовски важное.

И вместо того, чтобы что-то сказать, я направляюсь в ванную, чтобы принять душ и смыть с себя грязь и все тяжелые вопросы – и благодаря этому спокойно заснуть.

Но когда я прохожу мимо кровати, Хадсон спрашивает, не глядя на меня:

– Все в порядке?

И почему-то это здорово бесит меня – бесит так сильно, что это напоминает мне о временах, когда он был заперт в моей голове.

– Ты вообще собирался мне об этом сказать? – спрашиваю я, рывком выдвинув ящик комода, в котором держу несколько смен одежды. – Или ты планировал держать меня в неведении до конца времен?

Это привлекает его внимание, хотя я точно не знаю, в чем дело – в моих вопросах или в том, как агрессивно я задавала их. Но Хадсон кладет свой телефон на кровать и садится.

– О чем ты? – вкрадчиво спрашивает он с особенно ощутимым британским акцентом. – Или ты предпочитаешь, чтобы я гадал?

– Ты это серьезно? Значит ли это, что ты столько всего скрываешь от меня, что даже не можешь понять, о чем из этого я спрашиваю тебя? Это ж надо. – Я беру из ящика пижаму и так резко задвигаю его, что дрожит весь комод.

Он уже встал с кровати и перенесся ко мне, сложив руки на груди и возмущенно глядя на меня.

– Что ты имеешь в виду? С чего ты вдруг набросилась на меня? Ты скажешь мне, о чем ты говорила со своими дедом и бабушкой, или хочешь, чтобы я продолжал теряться в догадках?

– Почему ты не сообщил мне о Дворе Вампиров?

Его возмущение сменяется настороженностью.

– Что именно я, по-твоему, должен был сообщить тебе о Дворе Вампиров?

– Ты это серьезно? – Я иду в сторону ванной, но он останавливает меня, положив руку мне на плечо.

– Что они сказали тебе, Грейс? – Он смотрит мне в глаза, и я не вижу в его взгляде ни хитрости, ни чувства вины. Это злит меня еще больше, ведь я знаю, что он уже несколько месяцев лжет мне.

– То, что должен был сказать мне ты, – огрызаюсь я, и мои плечи опускаются, поскольку ярость сменяется усталостью и тревогой. – Мы же партнеры, Хадсон. Если на тебя давят, заставляя тебя принять корону короля вампиров, тебе не кажется, что нам следовало бы об этом поговорить?

Он вздыхает, глядя куда угодно, но только не на меня.

– Если честно, то нет, – отвечает он наконец.

Меня пронзает боль.

– Ты это серьезно? Если ты не доверяешь мне в достаточной мере для того, чтобы разговаривать о таких решениях, то что мы вообще делаем?

– Дело не в том, что я тебе не доверяю. Неужели это не ясно? Неважно, чего от меня хочет Двор. Сам я никогда, ни на миг не помышлял о том, чтобы стать королем вампиров.

– Но почему? – недоумеваю я. – То есть я знаю, что ты еще несколько месяцев назад решил отречься от престола, но, если Двор Вампиров нуждается в тебе, было бы логично…

– При чем тут логика? – рявкает он и, взъерошив рукой свои волосы, делает глубокий вдох и медленный выдох. –  Ты королева горгулий, Грейс. Это делает меня королем горгулий. А я не могу быть одновременно и королем вампиров – как ты не можешь быть королевой вампиров. И в этом качестве мы однозначно не могли бы претендовать на место в Круге. Он ни за что не позволит нам занять главенствующее положение и там, и там. Это дестабилизировало бы весь Круг.

– Насколько я понимаю, Круг и так уже дестабилизирован, – парирую я.

– Может, это не так уж и плохо, – бормочет он, и тут его телефон снова гудит от новых сообщений.

Мы оба поворачиваемся к нему, и Хадсон чуть слышно ругается. Но он не пытается взять его, что радует меня.

Мне хочется спросить его, что он имеет в виду, но мне надо сосредоточиться на вещах поважнее.

– Ты действительно считаешь, что нам не стоит об этом говорить? У тебя же есть право быть их королем.

– Я и так король, – отвечает он.

Я закатываю глаза.

– Ты понимаешь, что я имею в виду.

– Да, но думаю, ты не понимаешь, что имею в виду я сам. Двор Вампиров не давал мне ничего, кроме несчастий, и это продолжалось всю мою чертову жизнь. В нем нет ничего такого, чем мне хотелось бы править. И даже если бы это было не так, ты королева горгулий, Грейс, и никто не заслуживает этого звания больше, чем ты. И мне никогда не придет в голову просить тебя отказаться от него.

– Ну, быть может, тебе все-таки стоило бы попросить меня об этом, – говорю я ему, и у меня дрожат колени.

Он прищуривает глаза.

– Что это значит?

– Я точно не знаю. – Я качаю головой. – Просто, по-моему, это выходит у меня не очень хорошо, тебе так не кажется? Из тебя вышел бы куда лучший король вампиров, чем из меня королева горгулий.

Он смеется, хотя видно, что его не отпускает напряжение.

– Теперь я знаю, что ты утомлена. И, похоже, у тебя бред. Ведь ты отличная королева.

– Вовсе нет, – возражаю я. – Потому что часто я вообще не понимаю, что делаю.

– Хорошо, что ты это осознаешь. Потому что большинство правителей слишком надменны, чтобы признать, что они чего-то не понимают. Возможно, если бы дело обстояло иначе, все не было так погано.

Он обхватывает меня руками, прижимает к своей груди. И хотя я подумываю о том, чтобы оттолкнуть его, правда в том, что мне так же хочется, чтобы он обнял меня, как и ему самому.

Но это не значит, что он вышел сухим из воды.

– Я по-прежнему считаю, что тебе следовало хотя бы сказать мне об этом.

– Согласен. – Он прижимается щекой к моей макушке. – Прости, что я ничего тебе не сказал. Но поскольку я не собираюсь принимать вампирскую корону, мне казалось, что это неважно.

– Мы же партнеры. И если что-то затрагивает тебя, это затрагивает и меня. Это понятно? – Я свирепо смотрю на него и наклоняю голову, чтобы встретиться с ним взглядом.

Он закатывает глаза.

– Да, понятно. Но меня это не затрагивает. И я нахожусь именно там, где хочу.

Я утыкаюсь лицом ему в горло и шепчу, доверяя свой самый главный страх:

– На минуту мне показалось, что ты ничего мне не сказал, потому что не знал, как сказать мне, что ты хочешь бросить меня.

Он замирает, и впечатление такое, будто у него от дыхания даже не вздымается грудь.

– Если я когда-нибудь и оставлю тебя, Грейс, то только если ты попросишь меня об этом. – Его голос звучит хрипло. – Ты хочешь, чтобы я ушел?

Я не колеблясь даю ему тот единственный ответ, который могу дать. Тот, которого он заслуживает:

– Нет, никогда.

Я не думала, что он и правда волнуется из-за моего ответа, пока он не делает выдох, как будто эти два слова только что сняли груз с его плеч. Я тянусь к нему, и он притягивает меня все ближе, и тепло его тела изгоняет призраки наших страхов.

Он пальцем приподнимает мой подбородок и медленно, нежно касается губами моих губ.

Как только наши губы соприкасаются, напряжение покидает меня. На мгновение мне кажется, что все идет нормально. Как будто мы вернулись в Сан-Диего, продолжаем ходить на занятия и строить совместную жизнь, как будто мы проводим каждую ночь в объятиях друг друга и каждый день строчим друг другу дурацкие сообщения.

Как будто нет никакой Карги, желающей уничтожить наш мир, как будто жизнь нашего друга не висит на волоске и не зависит от нас, как будто между нами нет никаких тайн, тайн, которых я не понимаю.

Как будто есть только Хадсон, и я, и нескончаемый жар страсти между нами.

Он смотрит мне в глаза, и его ладони обхватывают мое лицо.

– Я люблю тебя, Грейс Фостер, – шепчет он.

– Я люблю тебя, Хадсон Вега, – шепчу я в ответ и, запустив пальцы в его волосы, притягиваю его к себе, чтобы его рот соприкоснулся с моим. Когда наши губы соприкасаются, это происходит именно так, как мне нужно.

Он в моих объятиях именно таков, как мне нужно, – он знакомый, надежный и сексуальный, все в одном флаконе.

Меня охватывает жар, я желаю его и надеюсь, что всегда буду его желать. Я медленно веду его к кровати. То, что я хочу с ним сделать сейчас, лучше делать в горизонтальном положении…

Должно быть, Хадсон тоже так считает, потому что он сразу же падает на спину на кровать и тянет меня за собой.

Я опускаюсь на его поджарое твердое тело и напрягаюсь. Я могу думать только об одном – о Хадсоне.

Сперва мне казалось, что я захочу быть с ним нежной – захочу, чтобы страсть между нами нарастала так же медленно и неуклонно, как росла моя любовь к нему.

Но трудно быть нежной, когда на тебя обрушивается желание. Когда мужчина, которого ты любишь, набрасывается на тебя так жадно, будто ты нужна ему как воздух, которым он дышит.

Как делает Хадсон.

Мой Хадсон.

Моя пара.

Парень, который имеет столько же секретов, сколько их было у Сфинкса, и который глубок, как Тихий океан, всегда завораживавший меня.

Он завладевает моим ртом так пылко, как будто это наш первый – или наш последний – раз.

От мысли о том, что это может быть наш последний раз, мне становится не по себе, и я стараюсь выбросить ее из головы. Или похоронить в глубине моего сознания – в таком месте, куда я заглядываю нечасто. Я сосредоточиваюсь на том, чтобы пробудить в Хадсоне такое же жаркое, отчаянное желание, какое он пробудил во мне.

Какое он всегда пробуждает во мне.

Я снимаю с него футболку, затем царапаю ногтями его мускулистую грудь, упиваясь тем, как напрягается его тело, ибо он жаждет меня так же, как я жажду его.

– Грейс, – выдыхает он, и я прижимаюсь к нему, вытянувшись на его теле.

– Хадсон, – бормочу я в ответ, и если в моем голосе звучат дразнящие нотки, то это потому, что мне иногда бывает приятно платить ему его же монетой.

Как сейчас, думаю я, проводя языком по его нижней губе, затем покрываю страстными поцелуями его челюсть, шею и одно широкое красивое плечо.

Он выгибается и стонет так, что у меня по затылку бегут мурашки, и запускает руки в мои кудри.

Меня захлестывает жар, подобный вулканической лаве, раскаленной и разрушительной, но такой сладкой, что я не хочу останавливаться.

И делаю это снова, только на этот раз я задействую язык – облизываю и покусываю сначала его ключицу, затем грудь. Он сжимает мое бедро, и во мне пробуждается что-то буйное, дикое.

Я вижу это в его горящих глазах.

Я слышу это в его неровном дыхании.

Я ощущаю это в прикосновении его сильных пальцев, сжимающих мою плоть.

Внезапно его губы оказываются везде – на моих губах, шее, на чувствительном месте за ухом, – а затем перемещаются вниз.

Теперь уже я оказываюсь внизу, а он наверху, и его клыки царапают мою ключицу, груди, живот до пупка, затем ниже, ниже, ниже.

Я кричу, вцепляюсь в простыню, выгибаюсь и содрогаюсь, и он возносит меня все выше и выше, пока я не начинаю беспокоиться, что мы подлетим слишком близко к солнцу.

А затем мы и впрямь подлетаем к нему, и я обо всем забываю и больше не беспокоюсь ни о солнечных ожогах, ни о растаявших крыльях, ни о чем-то другом, что может случиться, потому что это так сладко. Он заставляет меня чувствовать такую сладость. Даже до того, как он снова ложится на меня и мы вместе несемся к поверхности солнца.

Позже, намного позже, когда это кончается и мы падаем на землю, я обвиваюсь вокруг него и держусь за него так крепко, как только могу. Потому что это Хадсон и я никогда, никогда его не отпущу.

Даже если утром мир предпримет все, чтобы заставить меня это сделать.

Глава 23
Волшебное семя

– Разумеется, мы не допустим, чтобы ты отправилась на поиски этого Древа Горечи и Сладости в одиночку, – говорит Хезер сразу после моих объяснений, пока мы утром завтракаем на открытом воздухе. – Я понятия не имею, что представляет собой этот самый небесный эликсир, но я, конечно же, в деле.

Она вопросительно смотрит на остальных.

Хадсон не отвечает, потому что ему нет нужды отвечать. Я и так знаю, что он поддерживает меня, что он всегда будет поддерживать меня. В этом никогда не было сомнений. К тому же вчера вечером я и так рассказала ему все, что узнала от бабушки, и он полностью со мной согласен. Мы спасем Мекая любой ценой и после того, как добьемся успеха – а мы непременно добьемся успеха, – вернемся и надерем задницу Карге.

– Мы все в деле, – говорит Джексон, отвлекая внимание от меня, за что я ему благодарна. – И ты это знаешь.

– Да, – соглашается Флинт. – Разве когда-нибудь было иначе?

Пока мы убираем со стола грязную посуду, я вспоминаю то время, когда он и Мэйси так разозлились, что бросили нас на маяке, ничего не объяснив, – и втянули нас в ту кашу при Дворе Вампиров. Но это было так давно, к тому же я и сама не раз втягивала их в разные авантюры. Авантюры, которые в конечном итоге оказывались куда хуже, чем то, что произошло в Лондоне.

На секунду перед моим мысленным взором встает лицо Лайама – такое, каким оно было, когда он умирал. Мы еще не обсуждали его предательство, не пытались понять, почему он это сделал. Мы все еще не можем об этом говорить. И сейчас я тоже гоню от себя эту мысль.

Я выбрасываю из головы все, кроме размышлений о том, как выполнить нашу новую задачу – добраться до Королевы Теней и заключить с ней сделку, благодаря которой будут спасены и ее дочери, и Мекай.

– Спасибо, – говорю я.

– Тебе незачем благодарить нас, Грейс. – Иден обнимает меня за плечи, когда мы встаем и идем по замку к его главному входу. – Ведь это наше общее дело.

– Однако у меня есть вопрос. – Хезер оглядывается, первой выйдя из двойных дверей. – Что будет, если мы прибудем ко Двору Ведьм и Ведьмаков и не найдем того, кто знает, как активировать этот портал в фонтане?

– Кому-нибудь это наверняка будет известно, – отвечает Хадсон, впервые вступив в разговор.

Мы все как один поворачиваемся к нему, но он только небрежно пожимает плечами.

– Когда люди живут так долго – а сверхъестественные существа живут очень долго, – кто-нибудь обязательно должен что-то знать.

– Да, но ведь ведьмы и ведьмаки не живут так долго, как драконы или вампиры, – замечаю я.

– И все же Хадсон прав. – Джексон улыбается. – Как можно сохранить там секрет, если половина их Двора умеет варить сыворотку правды? Или гадать на магическом кристалле.

– Ага, мы все поняли, – говорит Иден, закатив глаза. – При Дворе Ведьм и Ведьмаков невозможно иметь личное пространство.

Я надеюсь, что это неправда, потому что мне необходимо поговорить наедине с той единственной обитательницей Двора Ведьм и Ведьмаков, которой я могу доверять и которая, как я ожидаю, даст мне ответы.

– Но сперва, – говорю я, – нам надо отправиться ко Двору Вампиров и захватить с собой Мекая.

Все начинают возражать, крича, что надо оставить его в покое, что ему нельзя отправляться в это путешествие.

Я поднимаю руку, делая им знак замолчать.

– Да, да, знаю. Но мы с Хадсоном считаем, что действие яда замедлится в Мире Теней. – Не вдаваясь в детали о судьбе Артелии, я быстро объясняю, что мы знали там одного человека, который был отравлен, и что яд действовал на него значительно медленнее, чем на Мекая в нашем мире. – Мы не знаем почему – потому, что время там идет не так, как здесь, или потому, что этот яд создан в Мире Теней. Но какова бы ни была причина, мы считаем, что так нам удастся выиграть время, чтобы успеть заключить сделку с Королевой Теней.

– Я не хочу, чтобы он… – начинает Джексон.

Но Хадсон устремляет на него пронзительный взгляд.

– Он умирает, Джексон. Мы не можем это остановить. Но у нас есть шанс продлить ему жизнь, если мы доставим его в Мир Теней.

Джексон сжимает зубы, но кивает. И от меня не укрывается, что при этом он прислоняется к груди Флинта. Могу себе представить, как это тяжело для него, и меня снова радует, что он и Флинт нашли друг друга, даже если в их отношениях есть проблемы. Они все равно знают, что могут рассчитывать друг на друга, а это единственное, что имеет значение.

– Ну так кто полетит с кем? – спрашивает Иден. – Ведь, насколько я понимаю, между этим замком и Англией нет постоянного портала?

– Нет, сейчас Двор Вампиров не желает иметь такой портал, – отвечаю я, взглянув на Хадсона.

– О, погодите! – Флинт достает из кармана черный бархатный мешочек. – Я чуть не забыл, что Мэйси дала мне эти штуки.

– Какие штуки? – спрашивает Хадсон, с сомнением глядя на мешочек.

– Волшебные семена! – торжествующе отвечает Флинт.

– Мне кажется, сейчас нам не нужен гигантский бобовый стебель, – говорю я.

– Я же говорю не о бобе, а о семени, – отвечает Флинт, закатив глаза. – К тому же мне их дала Мэйси. Она чувствовала себя виноватой и сказала, что мы можем использовать их, если нам понадобится портал.

– Портал? – Я смотрю на мешочек с интересом. – Ты хочешь сказать, что Мэйси заколдовала семена, чтобы из них вырос портал?

– Да, так она мне сказала.

– Но где она могла этому научиться? – спрашивает Иден, протянув руку к мешочку и заглянув в него.

– Возможно, в ведьмовской академии, в которой она училась прежде, чем ее выгнали из всех школ? – Флинт пожимает плечами. – Я не знаю. Мне известно только одно – она сказала, что эти порталы могут привести нас только туда, где сама она бывала прежде. Хорошо, что Двор Вампиров – одно из таких мест.

– Что ж, думаю, тогда нам всем надо отправиться туда, – говорю я и смотрю на Флинта. – Ты хочешь сделать это?

– Да, хочу! – Он забирает мешочек у Иден и достает из него одно перламутровое семя.

Мы все делаем несколько шагов назад, когда он творит чары, которым научила его Мэйси, и бросает семя на землю.

А затем, испытывая благоговейный трепет, мы смотрим, как семя Мэйси превращается в портал. Это самое странное и удивительное зрелище, которое мне доводилось наблюдать. Сначала семя зарывается в землю само собой. Затем проходит несколько секунд, и из почвы появляется зеленый росток. Поначалу он мал, но затем он растет и становится все больше.

Из него вырастают ветви, разрастаясь все шире. И уже через несколько секунд они образуют круг, похожий на волшебное зеркало из сказки о Белоснежке.

Но это не зеркало, а портал, полный магической силы и электричества – как и волшебство, которое его сотворило.

В нем нет радуг, нет калейдоскопа цветов, как обычно бывало в порталах, созданных Мэйси.

Нет, этот портал полон темной вихрящейся магии, которая завораживает меня и заставляет еще больше беспокоиться о кузине.

– Вряд ли я когда-нибудь к этому привыкну, – бормочет Флинт.

Я не знаю, говорит ли он об этом семени или о зловещей атмосфере, которая чувствуется в этой новой магии Мэйси, но сама я ощущаю и то и другое. Возможно, именно поэтому мое сердце колотится в таком бешеном ритме, когда я ступаю в этот портал.

Едва я оказываюсь в нем, меня охватывает холод, пронизывающий мое тело до самых костей. Меня пробирает дрожь, все начинает болеть. Одновременно мою кожу словно покалывают острые шипы – недостаточно для того, чтобы на ней выступила кровь, но более чем достаточно для того, чтобы чувствовать боль.

Один из шипов колет меня глубже остальных, и я ахаю, оказавшись наконец на другой стороне портала и приземлившись – как со мной бывает почти всегда – на пятую точку.

Глава 24
Дом, постылый дом

Я смотрю на себя, чтобы удостовериться, что у меня ничего не кровоточит, и вижу, что Хадсон выходит из этого портала как ни в чем не бывало, как будто он собирается прогуляться по набережной Темзы.

Вот козел.

– Красота, – насмешливо роняет он и протягивает мне руку, чтобы помочь подняться.

– Ничего себе. Что это было?

Мне кажется, что он хочет что-то сказать, но нет, в конце концов он просто пожимает плечами и отходит от портала. Я недоумеваю – что же это был за портал? Потому что с ним что-то не так – это подтверждает и реакция Хадсона.

Встав на ноги, я отряхиваю задницу и оглядываюсь по сторонам, пытаясь понять, куда именно этот портал выкинул нас. Я знаю, что нас окружает Двор Вампиров, но мы явно находимся не в той его части, которая знакома мне.

Тот Двор Вампиров, который мне знаком, состоит из сумрачных теней, орудий пыток и подземелий. А эта комната состоит из разных оттенков… белого цвета. Белая минималистичная мебель, белые диванные подушки, даже ковер на темном паркетном полу составлен из завитков различных оттенков белого.

Все это выглядит чертовски роскошно, но это явно не Двор Вампиров.

– Э-э-э, я не хочу никого обидеть, но, по-моему, на этот раз Мэйси подвел ее внутренний GPS, – замечает Флинт, выбравшись из портала моей кузины. У него тоже немного потрепанный вид.

– Да, мне тоже кажется, что мы попали не туда, – отзывается Иден.

– Определенно, это не похоже на «дом, милый дом», – соглашается Джексон и, подойдя к ближайшей двери, заглядывает в коридор.

– Но если мы находимся не при Дворе Вампиров, то где же? – спрашивает Хезер.

– При Дворе Вампиров, – отвечает наконец Хадсон, подойдя к нам. – Просто это его новая версия, уточненный вариант.

– Да ладно, – говорит Джексон, повернувшись к нему. – Что ты с ним сделал, чувак?

– Придал ему шик. – Хадсон изображает гримасу с легким оскалом, от которой всегда всем, кроме меня, становится не по себе. И если посмотреть на лица моих друзей, сегодняшний день не исключение.

– По-моему, это потрясающе, – говорю я, мягко глядя на Хадсона. – Как будто кто-то распахнул окно и впустил солнечный свет. Наконец-то.

Хезер медленно кружится и с мечтательным видом оглядывается по сторонам.

– Как красиво. Очень, очень красиво.

Я всегда считала, что готическая архитектура с ее стрельчатыми арками и сводчатыми потолками великолепна, но этот белый минимализм – я не знаю, как еще его можно назвать, – кажется мне еще прекраснее.

В этом чувствуется уют.

Потолки все так же высоки, но вместо стрельчатых арок и декоративных колонн, которые я видела здесь в прошлый раз, все вокруг кажется гладким, округлым.

Комната, в которой мы очутились, определенно предназначена для совещаний – об этом говорят длинные диваны и удобные кресла обтекаемой формы, окрашенные в разные оттенки белого и бежевого цветов.

Пол здесь теплого каштанового оттенка, а стены обшиты теплым медно-коричневым деревом. Задняя стена уставлена кремовыми шкафами, до отказа набитыми книгами с переплетами из черной, серой и коричневой кожи.

Стрельчатые окна закрыты темно-серыми экранами, блокирующими солнечный свет и вид на Лондон, и комнату освещают затейливые люстры, представляющие собой произведения искусства и похожие на сталактиты.

Это внушает трепет и в то же время выглядит притягательно и уютно.

И это не считая черно-серых портьер в стиле Марка Ротко, висящих в стратегических точках комнаты. Я узнаю их по фотографиям, которыми Хадсон был одержим пару месяцев назад. Тогда он попросил меня выбрать то, что нравится мне больше всего, но я не поняла, что это было нужно ему для декорирования этих помещений.

– Это… – начинает Джексон и замолкает.

– Это новое начало, – спокойно говорит Хадсон. – После того, что произошло с Сайрусом, это место – и наши люди – заслуживает чего-то другого. Чего-то получше.

– Но как же ты сумел получить согласие Двора? – спрашиваю я. Учитывая, что ни один из братьев Вега не желает становиться королем…

Хадсон надменно вскидывает бровь.

– Мне не нужно их разрешение. Это дом моей семьи, и я могу сделать с ним все что хочу, включая решение о том, останется ли здесь сам Двор.

Ах вот как. У меня округляются глаза. Я знала, что он вырос в этом доме, но думала, что здание принадлежит Двору Вампиров, а не его семье.

– Черт возьми, похоже, семья Вега почти так же богата, как драконы, – шутит Флинт, ткнув Джексона локтем, и мы все смеемся.

– Но ведь это здание все еще принадлежит Сайрусу, не так ли? – спрашиваю я, не понимая, почему я рассусоливаю по поводу того, что Хадсон сделал здесь. Просто мне не по себе от сознания того, что я узнаю факты о доме, где он рос, одновременно со всеми остальными.

Хадсон пожимает плечами.

– Моя мать заставила его переписать дом на меня в прошлом месяце в обмен на ее обещание не пить его кровь весь следующий год. Похоже, у нее ко мне слабость.

Он говорит так, будто это не имеет значения, но я знаю, что это неправда. Собственно говоря, я знаю, как много это значит для него.

И часть меня очень гордится тем, что он сделал это. Избавление от Сайруса – это отличная идея, шанс на расцвет Двора Вампиров.

Хотя я бы предпочла, чтобы он спросил мое мнение не только о картине Ротко – или чтобы он рассказал мне об этом что-то еще. Я советовалась с ним на всех этапах постройки административного здания Двора Горгулий в Сан-Диего – от выбора архитектора до одобрения дизайна. И собираюсь привлекать его к этому и дальше.

Во всяком случае, так я думала прежде. Теперь же я не уверена, что мне следует это делать. Ведь он ничего мне об этом не сказал – интересно почему. Я не могу не гадать о том, какие здесь могут быть сценарии.

Но ни один из них меня не устраивает. Особенно после разговора с дедушкой и бабушкой.

И с ним самим.

Он сказал, что не хочет становиться во главе Двора Вампиров, но, судя по его виду, это не так. Если он считает, что ему необходимо заниматься делами этого Двора, то я его поддержу – как же иначе. Но он должен был поговорить со мной, а не исключать меня из этого дела. И не заявлять, что он ни за что не откажется от своего места при Дворе Горгулий ради вампиров.

– А ты не думаешь, что в этом вопросе тебе следовало бы посоветоваться со мной? – спрашивает Джексон. Он что, прочел мои мысли? И тут до меня доходит, что он чувствует себя преданным – как и я сама. А может быть, для него это чувство еще острее, потому что это и его наследие тоже.

– Ты был слишком занят, кувыркаясь кое с кем при Дворе Драконов, – отвечает Хадсон. – Я полагал, что, если бы ты хотел знать, что здесь происходит, ты бы заглянул ко мне. Или хотя бы спросил меня об этом.

На секунду мне кажется, что сейчас Джексон ударит своего брата, но он лишь пожимает плечами.

– Ладно, неважно. Это место не стоит того, чтобы ссориться из-за него.

– Верно, – соглашается Хадсон. Это странно для парня, который потратил столько времени, энергии и денег, чтобы все здесь преобразить.

Однако мы явились ко Двору Вампиров не затем, чтобы разглядывать дизайн – или обижаться на Хадсона из-за того, что кто-то не поучаствовал в принятии решений на этот счет. У нас есть вопросы и поважнее.

К тому же у нас с Хадсоном все хорошо. Он любит меня. Я люблю его. Он мой лучший друг и моя пара – и так будет продолжаться вечно. О чем еще девушка может просить?

«Может быть, о том, кто бы доверялся ей так же, как она доверяется ему?» – хитро шепчет тихий голосок внутри меня.

Но я гоню его от себя, отталкиваю страх, который порождает во мне этот вопрос. И говорю себе, что я несправедлива к Хадсону и к нашим отношениям.

И сосредоточиваюсь на более срочных – и более важных – делах.

– Мекай сейчас в крипте? – спрашиваю я, поскольку именно туда помещали Хадсона, Джексона и Иззи во время их Сошествий.

Похоже, Хадсон удивлен этой переменой темы, но затем его лицо делается непроницаемым. Это тоже меня раздражает – моя неспособность понять, о чем он думает, когда он этого не желает, – но я заставляю себя сосредоточиться на его ответе, а не на собственной неуверенности.

– Кажется, прежде чем вернуться в Ирландию, твоя бабушка велела переместить его в одну из комнат для гостей.

Он быстро печатает сообщение на своем телефоне.

– Сейчас я выясню, в которую из них.

Он берет меня за руку, и весь шум внутри меня затихает. Потому что, несмотря на мои тревоги, несмотря на то что я чувствую, что что-то не так, все неопределенности куда-то уходят от сознания того, что он рядом. Что я люблю его.

– Мне нравится то, как ты все здесь переделал, – говорю я, когда мы направляемся в сторону двери. – Это просто невероятно.

В его глазах вспыхивает нечто, но оно исчезает слишком быстро, так что я не успеваю определить, что это было.

– Я рад.

Его телефон гудит, он смотрит на экран и поворачивает налево.

– Он на четвертом этаже в восточном крыле, – говорит он, и мы идем к ближайшей лестнице.

Больше Хадсон ничего не говорит, и я тоже. А за нами все разговаривают о разных вещах.

Иден рассказывает Хезер про Мекая.

Джексон и Флинт обсуждают все изменения, которые видят вокруг.

До тех пор, пока Хадсон не проходит между двумя воинами Вампирской Гвардии, которым Кровопускательница приказала охранять Мекая, и не стучит в дверь. Пока мы ждем ответа, я не могу не посматривать на этих двух гвардейцев.

Они мне не знакомы, я не видела их, когда мы были здесь в плену, но у меня все равно екает сердце. Хадсон еще не поменял дизайн их униформы – что удивляет меня, если учесть, сколько изменений он здесь произвел, – и теперь, видя их снова, я не могу не вспоминать обо всем том, что произошло с нами здесь и на поле битвы возле Кэтмира.

Не могу не думать о наших муках, утратах и горе.

Стук остается без ответа, и Хадсон стучит опять, на этот раз решительнее и громче. Этот звук отвлекает меня от тяжелых воспоминаний, и я говорю себе сосредоточиться на том, что действительно важно, – на Мекае.

Он не отвечает и на второй стук, и, когда Хадсон поднимает руку, чтобы постучать в третий раз, брат останавливает его, коснувшись его запястья.

– Просто открой дверь, и все, – говорит Джексон, и в его голосе звучит страх. Мной тоже овладел ужас, от которого все внутри дрожит.

Хадсон толкает дверь и отступает в сторону, чтобы Джексон мог войти в комнату первым. Но, сделав пару шагов, Джексон испускает горестный вскрик – и мы с Флинтом вбегаем в комнату вслед за ним.

Я хочу успокоить Джексона, но, когда вижу Мекая, из головы у меня вылетают все мысли и чувства, и остается только ужас.