Текст книги "Муссон"

Тут он что-то увидел под собой: бело-синее пятно, рубашку и куртку Гая; они поворачивались, как безжизненный клочок плавучих остатков крушения.

Несмотря на боль в легких, Том продолжал погружаться, пока не коснулся плеча брата. Схватил его за воротник куртки и потянул наверх. Хотя он отталкивался изо всех сил, тяжелое тело замедляло подъем. Секунды тянулись с бесконечной болью.

В груди у Тома горело, необходимость вдохнуть затмевала все остальное.

Он чувствовал, как силы покидают его. Рука, которой он держал Гая за воротник, начала разжиматься; он почувствовал, что брат ускользает. Зелень заполнила голову Тома, в глазах темнело и в этой темноте беззвучно вспыхивали яркие звезды.

«Крепись!» – молча крикнул он себе и заставил пальцы крепче сжать воротник куртки, а ноги – ударять по воде.

Свет усиливался, зелень рассеивалась, и неожиданно голова Тома вырвалась на воздух, к солнцу. Том вдохнул так глубоко, что едва не разорвалась грудь, потом еще раз – воздух был сладок, как мед; Том почувствовал, что к нему возвращаются силы. Он опустил руку, ухватил Гая за густые мокрые волосы и вытащил его голову на поверхность.

Гай утонул. В нем не было жизни. Глаза были открыты, но смотрели слепо. Лицо стало словно из воска.

– Дыши! Ради любви Господа, дыши! – крикнул Том в белое неподвижное лицо; он обеими руками ухватил Гая за грудь и надавил. Этот прием показывал ему Аболи, и он сработал. Из Гая вырвался мертвый, затхлый воздух, смешанный с потоками воды и рвоты.

Он ударил Тому в лицо, и Том разжал руки. Грудь Гая рефлекторно расширилась, воздух начал проникать в грудь через расслабленный рот. Еще дважды Том «выжимал» из брата воду, стараясь держать его лицо над поверхностью.

На третьем вдохе Гай закашлялся, подавился и начал дышать самостоятельно. Он замигал, сперва ничего не видя. Затем его взгляд сфокусировался. Дышал он с большим трудом, каждые несколько секунд на него нападал кашель, но постепенно взгляд становился сознательным.

– Ненавижу, – прошептал он в лицо Тому. – Я по-прежнему тебя ненавижу. И всегда буду ненавидеть.

– Да за что, Гай, почему?

– Тебе надо было дать мне утонуть, потому что однажды я убью тебя.

– За что? – повторил Том.

– Ты знаешь, – с трудом ответил Гай. – Ты сам знаешь, за что!

Они не слышали, как приближается шлюпка. Но вот Хэл Кортни крикнул совсем рядом:

– Держитесь, парни! Я здесь!

Экипаж шлюпки греб что было мочи, а Хэл, сидя у руля, направлял шлюпку к ним. По приказу гребцы подняли весла, сильные руки протянулись к братьям и вытащили их из воды.

Гая подняли на борт «Серафима». У поручня его ждал доктор Рейнольдс. Том стоял на палубе рядом с отцом и в непонятном оцепенении смотрел, как помощники лекаря уносят брата вниз.

– Он меня ненавидит, отец, – прошептал он.

– Давай-ка посмотрим твою царапину, парень, – мрачно буркнул Хэл.

Том без интереса взглянул на свою рану. Морская вода превратила кровотечение в тонкую струйку.

– Ерунда, – сказал он. – И правда царапина. – Он снова посмотрел на отца. – Гай меня ненавидит. Это первое, что он сказал, когда я вытащил его на поверхность. Что мне делать?

– Гай переживет это. – Хэл разорвал рубашку Тома, чтобы добраться до раны. – Забудет и простит.

– Нет, – покачал головой Том. – Он сказал, что всегда будет ненавидеть меня. Но ведь он мой брат. Помоги мне, отец. Что мне делать?

Хэл ничего не мог сказать. Он хорошо знал упрямство и злопамятность близнеца – в этом были его сила и слабость. Отец знал, что Том прав. Гай никогда не простит брата.

* * *

За все время плаваний по океану Хэл не видел берегов прекраснее этого. Гора стеной возвышалась до неба, ветер, проносившийся над ее вершиной, превращал стоящее над ней облако в кипящее молоко, отливавшее перламутром и розовым жемчугом в лучах заходящего солнца. Склоны горы под скалистой вершиной поросли лесом, а белые берега окаймляла пенная полоса прибоя.

Такая красота должна была бы радовать Хэла, но все связанные с ней воспоминания были окрашены болью и ужасом. Издали отчетливо были видны стены крепости; из бойниц выглядывали орудия, их жерла напоминали темные пустые глазницы. В темнице под этими стенами Хэл прожил три суровых зимы и даже сейчас вздрагивал, вспоминая холод, пробиравший до самых костей. На этих стенах Хэл работал так, что кожу и плоть срывало с его ладоней, а сам он шатался от усталости.

На этих строительных лесах он видел смерть многих людей, и именно здесь произошло трудное для него превращение из мальчика в мужчину.

Он поднес к глазу подзорную трубу и принялся разглядывать другие корабли в заливе. Насчитал двадцать три парусника, все больше торговые суда, в основном голландские.

Среди них один англичанин, судя по виду, принадлежащий Ост-Индской компании, но Хэл с разочарованием понял, что это не «Йомен из Йорка». В заливе не было ни следа его товарища по плаванию.

Не опуская подзорной трубы, он провел взглядом по воде залива к берегу и остановил его на открытом плаце под стенами крепости. В его сознании в самых страшных и мрачных подробностях возникли картины мучительной смерти отца. Пришлось прогнать их, чтобы сосредоточиться – следовало поставить «Серафим» на якорь.

– Встанем на якорь за пределами досягаемости пушек крепости, мистер Тайлер.

Он отдал приказ, и объяснять его не требовалось. Нед понимал, что на уме у капитана; его лицо тоже было мрачным. Возможно, стоя у руля и отдавая команду убрать паруса, он тоже вспоминал те страшные дни.

Якорь с всплеском ушел в воду, залив ют, якорная цепь начала разматываться и уходить в клюз. «Серафим» резко вздернул нос, потом грациозно повернулся по ветру и застыл; из полного жизни и энергии морского существа он сразу превратился в спокойно плывущего лебедя.

Экипаж цеплялся за голые реи и снасти; матросы смотрели на сушу. Выкрикивая замечания и вопросы, они наблюдали за гребущими к кораблю шлюпками. Этот мыс моряки называли Морской Таверной. Свыше пятидесяти лет назад его колонизировали голландцы, чтобы снабжать продовольствием корабли Голландской Ост-Индской компании, и шлюпки были загружены продуктами, по которым матросы истосковались за проведенные в море месяцы.

Хэл подозвал к себе офицеров.

– Следите, чтобы на корабль не пронесли крепкие напитки, – предупредил он Уила Уилсона. – Продавцы рома попытаются пробраться через орудийные порты. Если мы позволим им одурачить нас, к вечеру половина матросов будет пьяна.

– Есть, капитан.

Четвертый помощник поднес руку к шапке.

Он не пьет и поэтому особенно подходит для такой обязанности.

– Аболи, поставь у сходен людей с саблями и пистолетами. Мы не хотим, чтобы воры обчистили корабль или шлюхи занимались своим делом прямо на палубе. Иначе придется обнажить кинжалы… – он едва не сказал «снова», но вовремя сдержался, не желая напоминать о конфликте между своими сыновьями.

– Мистер Фишер, вы займетесь торговлей со шлюпками – у вас это хорошо получается.

Он может положиться на Большого Дэниела – тот и шиллинга не переплатит и проверит все фрукты и овощи, которые пойдут на борт.

– Мистер Уэлш поможет вам и расплатится с лодочниками.

У Уэлша множество обязанностей – от учителя до секретаря и казначея.

Офицеры разошлись по местам, чтобы исполнить поручения, а Хэл прошел к борту. Он смотрел на подваливающие шлюпки. Они доверху были нагружены свежими продуктами: картошкой, еще не очищенной от земли, капустой и яблоками, инжиром и тыквами, кусками свежей красной баранины и ощипанными цыплятами. Сегодня вечером команду ждет пир. Хэл смотрел на этот рог изобилия, и рот у него наполнился слюной. На исходе долгого плавания все моряки испытывают всепоглощающую тягу к свежим продуктам. Некоторые уже перегнулись через борт и торговались. Те, у кого есть деньги, готовы были платить по пенни за единственную свежую картофелину.

Их снедала алчность – они хватали толстые белые клубни, вытирали с них землю об одежду, словно это были яблоки, и пожирали сырыми, с радостью прожевывая вяжущую белую мякоть.

К Хэлу подошел доктор Рейнольдс.

– Что ж, сэр, большое облегчение снова оказаться в порту. На борту уже двадцать шесть случаев цинги, но до отплытия все больные выздоровеют. Это чудо и загадка, однако воздух суши излечивает даже самые тяжелые случаи – людей, которые потеряли зубы и слишком слабы, чтобы держаться на ногах. – Он протянул Хэлу спелое яблоко. – Взял из покупок мистера Уэлша.

Хэл откусил от яблока и закрыл глаза от удовольствия.

– Пища богов, – сказал он. Сок заполнил его рот и, как сладкое масло, потек в горло. – Мой отец говорил, что цингу вызывает отсутствие свежей пищи, – сказал он врачу и откусил большой кусок.

Доктор Рейнольдс с сожалением улыбнулся.

– Ну, капитан, не в обиду вашему безупречному батюшке будь сказано – весь мир знает, что он был великим человеком, – но сухари и соленая свинина – отличная пища для любого моряка. – Доктор Рейнольдс умудренно покачал головой. – Иногда приходится слышать самые удивительные теории от людей, не сведущих в медицине, однако болезнь вызывает морской воздух и ничто иное.

– Как мои сыновья, доктор? – спросил Хэл, искусно меняя тему.

– Томас – здоровое молодое животное, и, к счастью, почти не пострадал. Рана неглубока, я зашил ее кишками, и она очень быстро заживет, если, конечно, не воспалится.

– А Гай?

– Я уложил его на койку в вашей каюте. Его легкие были заполнены морской водой, и иногда это порождает болезненный выпот. Но, думаю, через несколько дней последствия его ныряния пройдут.

– Благодарю вас, доктор.

На палубе вдруг возникло какое-то смятение.

Аболи схватил за плечо одного из готтентотских мальчишек, поднимавшегося по лестнице с корзиной фруктов.

– Эй, красивый мальчик! – сказал он. – Да мальчик ли ты?

У его жертвы было лицо сердечком, безупречная золотистая кожа и раскосые азиатские глаза. Действия Аболи вызвали поток произнесенных высоким голосом оскорблений на необычном щелкающем языке, мальчик вырывался из больших рук Аболи. Аболи со смехом сорвал с его головы шляпу, и на плечи мальчишки упала копна густых черных волос.

Аболи одной рукой поднял отбивающуюся жертву в воздух, а другой сдернул ее шаровары до колен.

Экипаж радостно завопил, увидев полный желтый зад и полные бедра, между которыми размещался темный треугольник – признак явной женственности.

Вися высоко в воздухе, девушка кулаками била Аболи по лысой голове, а когда это не помогло, впилась ему в глаза длинными острыми ногтями, отчаянно пинаясь при этом.

Аболи подошел к борту и выбросил девушку за него легко, словно бродячего котенка. Товарищи втащили ее в лодку и привели в порядок ее одежду. Девушка – с нее потоками текла вода – выкрикивала оскорбления смотревшим на нее с борта морякам.

Хэл отвернулся, чтобы скрыть улыбку, и прошел туда, где у грот-мачты в окружении близких стоял мистер Битти; вся семья смотрела на берег и оживленно обсуждала новую землю. Хэл приподнял перед женщинами шляпу, и миссис Битти расплылась в довольной улыбке.

Каролина, напротив, избегала смотреть ему в глаза. Так повелось с той ночи в пороховом погребе.

Хэл обратился к мистеру Битти:

– Мы простоим здесь на якоре много дней, возможно, даже недель. Я должен дождаться прибытия «Йомена», и у меня есть здесь и другие дела. Уверен, вы хотите перевезти семью на берег, чтобы женщины отдохнули от тесных кают и могли размять ноги. Я знаю в городе достаточно удобных квартир.

– Отличная мысль, сэр! – с воодушевлением отозвался мистер Битти. – Я уверен, сэр Хэл, что на вас это не сказывается, но нам, жителям суши, корабельная теснота весьма досаждает.

Хэл кивнул в знак одобрения.

– Я отправлю с вами на берег молодого Гая. Думаю, вам пригодится на суше секретарь.

Он был доволен, что добивается осуществления двух целей: во-первых, разделяет Тома и Гая, во-вторых, разлучает Тома с Каролиной. И те и другие обстоятельства в любой момент могли взорваться, как бочонок с порохом.

– Я перевезу вас на берег, как только удастся спустить шлюпки, хотя, вероятно, сегодня уже поздно. – Он посмотрел на заходящее солнце. – Соберите вещи к утру.

– Вы очень добры, капитан.

Мистер Битти поклонился.

– Вам было бы неплохо нанести при случае визит вежливости голландскому губернатору. Его зовут Ван дер Штель, Симон ван дер Штель. Я буду очень занят на корабле, и вы окажете мне большую услугу, взяв на себя эту обязанность от моего имени и от имени Компании.

Битти опять поклонился.

– С большим удовольствием, сэр Хэл.

Прошло больше двадцати лет с тех пор, как Хэл со своим экипажем бежал из заключения в подземелье крепости, и едва ли в поселке его узнали бы. Но он по-прежнему оставался осужденным преступником, приговоренным к пожизненному заключению. Во время бегства из крепости он и его люди, защищаясь, вынужденно убили множество тюремщиков и преследователей, но голландцы посмотрят на это по-другому. Если его узнают, он может предстать перед голландским судом, обвиненный в былых преступлениях, с перспективой отбывать прошлый срок или даже расплатиться за свои прегрешения на виселице, как его отец. Официальный визит к губернатору колонии – неразумный шаг. Гораздо лучше послать Битти.

С другой стороны, он должен собрать в поселке как можно больше новостей. Все корабли, идущие с востока, независимо от своей принадлежности, останавливались на мысе. А самые лучшие свежие новости можно получить в тавернах и публичных домах, протянувшихся вдоль побережья. Извинившись, он отошел от семьи Битти и подозвал Большого Дэниела и Аболи.

– Как стемнеет, отправимся на берег. Приготовьте шлюпку.

Через четыре дня – полнолуние. Гора, темная и чудовищная, нависала над моряками, когда они гребли по мерцающей воде к освещенному луной берегу; ее ущелья и утесы были тронуты серебром.

Хэл сидел на кормовой банке между Аболи и Большим Дэниелом. Все трое закутались в плащи и шляпы, под плащами скрывались пистолеты и сабли. Гребцы – двенадцать надежных матросов под командованием Уила Уилсона – тоже были вооружены.

Атлантическая волна, шипя на песке пенным гребнем, вынесла их на берег. Едва она начала отступать, гребцы выскочили и вытащили шлюпку на сухое место.

– Не упускайте людей из виду, Уил. Не позволяйте им уходить на поиски выпивки и женщин, – предупредил Хэл Уилсона. – Возможно, возвращаться придется в спешке.

Они вместе прошли по мягкому песку и, как только обнаружили тропу, направились к группе строений под крепостью. Кое-где в окнах горели огни, и, приблизившись, моряки услышали музыку, пение и пьяные крики.

– С нашего прошлого посещения мало что изменилось, – сказал Аболи.

– Да, дела тут по-прежнему процветают, – согласился Большой Дэниел и прошел в дверь первой таверны на краю поселка.

Свет был таким тусклым, а облако дыма таким густым, что прошло несколько секунд, прежде чем их глаза привыкли.

В помещении было множество темных фигур и остро пахло потом, табачным дымом и дрянной выпивкой. Шум оглушал, и, когда они остановились на пороге, в дверь, шатаясь, вышел матрос. Он споткнулся возле песчаной дюны, опустился на колени, и его громко и обильно вырвало. Он упал ничком в лужу собственной рвоты.

Троица вошла в комнату и пробилась через толпу в дальний угол, где отыскала столик на козлах и скамью, на которой спал пьяный. Большой Дэниел поднял его, как ребенка, и осторожно уложил на испачканный коровьим навозом пол, Аболи смел со стола пустые кружки и тарелки с объедками, а Хэл уселся на скамью спиной к стене, чтобы хорошо видеть всю тускло освещенную комнату и людей в ней.

В основном здесь гуляли шумные матросы, хотя было и несколько солдат из гарнизона крепости в голубых мундирах с белыми поясами.

Хэл вслушивался в их разговоры, но улавливал только проклятия, безудержное хвастовство и гогот.

– Голландцы, – презрительно сказал Аболи, садясь на скамью рядом с Хэлом. Некоторое время они слушали. Все трое, чтобы выжить, вынуждены были за время заключения изучить голландский язык.

За столом неподалеку сидела группа из пяти с виду бывалых моряков. Они казались не такими пьяными, как остальные, но говорили громко, чтобы расслышать друг друга в общем гуле. Хэл какое-то время слушал их разговор, но ничего интересного не услышал. Служанка-готтентотка принесла кружки с пенящимся пивом.

Дэниел попробовал пиво и скорчил гримасу.

– Моча! Все еще теплая, прямо из свиньи, – сказал он, но отпил еще глоток.

Хэл к своему пиву не притронулся, потому что услышал, как голландец за соседним столом сказал: «Нам повезет, если проклятый конвой когда-нибудь уйдет из этого несносного порта».

Упоминание о конвое заинтересовало Хэла.

Купцы обычно плывут в одиночку. Только в военное время или в случае других неприятностей они образуют конвои и плывут под защитой военных кораблей. Хэл наклонился, чтобы услышать остальное.

– Ja. Я не стану плакать, если больше никогда не брошу якорь в этом гнезде черных шлюх и воров-готтентотов. Потратил последний гульден, а что получил? Больную голову и саднящий член.

– А по мне, капитан должен рискнуть и плыть в одиночку. К дьяволу этого ублюдка Джангири и его язычников! «Die Luipard» справится с любым сыном пророка. Нам незачем сидеть здесь и ждать, пока Ван Рейтерс будет готов нас нянчить.

При имени Джангири сердце Хэла забилось чаще. Он впервые услышал это имя за пределами кабинета Николаса Чайлдса.

– Кто такой Ван Рейтерс? – негромко спросил Дэниел и сделал еще один глоток мерзкого пойла. Он тоже слушал разговор голландских моряков.

– Голландский адмирал в Индийском океане, – ответил Хэл. – Он обосновался в голландской фактории в Батавии. – Он выложил на грязную поверхность стола серебряный шиллинг. – Купи им пива, Большой Дэнни, и послушай, что они тебе скажут, – приказал Хэл, но Дэниел, вставая со скамьи, обнаружил, что перед ним женщина.

Она стояла подбоченясь и смотрела с соблазнительной улыбкой, в которой не хватало нескольких зубов.

– Пойдем со мной в заднюю комнату, большой бык, – сказала она, – и я дам тебе то, чего у тебя раньше никогда не было.

– А что у тебя есть, дорогуша? – спросил Большой Дэниел, обнажая в улыбке беззубые десны. – Проказа?

Хэл быстро взглянул на шлюху и подумал, что она лучший источник сведений, чем пьяные голландцы.

– Стыдитесь, мастер Дэниел, – сказал он. – Нужно с первого взгляда узнавать достойную женщину.

Женщина осмотрела Хэла, сразу заметив покрой дорогого костюма и серебряные пуговицы на жилете.

– Садитесь, сударыня, – пригласил Хэл. Она хихикнула и прихорошилась, как девочка, грязными пальцами отбросив с лица прядь седых волос; ногти у нее были ломаные, с траурной каймой.

– Промочите горло. Дэниел, возьми даме стакан джина. Нет, нет, не будем скупиться. Бери всю бутылку.

Женщина расправила грязную юбку и села на скамью напротив Хэла.

– Ты настоящий принц. – Она всмотрелась в его лицо. – И к тому же красивый, дьявол.

– Как тебя зовут, моя красавица? – спросил Хэл.

– Мефрау Макенберг, – ответила она. – Но можешь называть меня Ханной.

Дэниел вернулся с квадратной бутылкой джина и стаканом. Он налил стакан до краев. Ханна отставила мизинец и сделала, как пристало благородной даме, небольшой глоток. И даже не поморщилась от крепкого напитка.

– Ну, Ханна, – улыбнулся Хэл, и она заерзала под его взглядом, как щенок, – ты знаешь обо всем, что происходит здесь, на мысе Доброй Надежды?

– Это правда, Господь свидетель, я сама так говорю. – И она снова показала дыру в ряду зубов. – Все, что хотите узнать, сэр, можете спросить у старой Ханны.

Весь следующий час Хэл сидел напротив Ханны и слушал ее рассказы. Он обнаружил, что за покрасневшим лицом и водянистыми пьяными глазами скрываются остатки некогда яркого интеллекта. Казалось, ей известны сексуальные привычки и склонности всех мужчин и женщин поселка, от губернатора Ван дер Штеля до грузчиков в порту и возчиков. Она могла сообщить цену на любые товары на рынке, от картошки до мампура, крепкого сливового бренди, которое делают бюргеры. Она знала, где есть в продаже рабы, сколько запрашивают их владельцы и за сколько продадут.

Она знала даты отплытия всех кораблей в заливе, имена капитанов, груз и все порты назначения по маршруту. Могла рассказать о предыдущих плаваниях каждого корабля, об опасностях и трудностях, встреченных в пути.

– Скажи, Ханна, а почему в заливе так много кораблей ВОК?

Он имел в виду Verenigde Oostindische Compagnie, или Голландскую Ост-Индскую компанию.

– Это все корабли, идущие в Батавию. Губернатор Ван дер Штель приказал всем судам, плывущим на восток, идти только под охраной военных кораблей.

– А почему он так сделал, Ханна?

– Из-за Джангири. Слышали о Джангири?

Хэл покачал головой.

– Нет. А кто это?

– Меч Пророка, так он себя называет. А на самом деле он проклятый пират, даже хуже Фрэнки Кортни, вот кто он.

Хэл переглянулся с Аболи. Обоих ошеломила та небрежность, с какой было произнесено имя отца Хэла. Значит, сэр Фрэнсис и его история здесь не забыты.

Ханна ничего не заметила. Она отпила джина и хрипло рассмеялась.

– За последние полгода три корабля ВОК пропали в Индийском океане. Все знают, что это дело рук Джангири. Говорят, он уже обошелся Компании в миллион гульденов. – В ее глазах было удивление. – Миллион гульденов! Вот уж не знала, что на свете бывает столько денег.

Она наклонилась через стол и уставилась Хэлу в лицо. Ее дыхание отдавало навозом, но Хэл не подал виду. Он не хотел рисковать, оскорбив ее.

– Откуда-то я тебя знаю. – Старуха ненадолго задумалась. – Бывал раньше на мысе Доброй Надежды? Я никогда не забываю лица.

Хэл покачал головой, а Большой Дэниел засмеялся.

– Мисс, может, если он покажет вам свой розовый конец, вы скорее его узнаете?

Хэл укоризненно посмотрел на него, но к этому времени бутылка наполовину опустела, и Ханна усмехнулась:

– Заплачу за это зрелище миллион гульденов. – И она уставилась на Хэла. – Хочешь пойти со мной? Задарма – ты хороший человек.

– В другой раз, – пообещал Хэл.

– Я тебя знаю, – настаивала она. – Когда ты так улыбаешься, я тебя узнаю. Я никогда не забываю лица.

– Расскажи еще о Джангири, – попросил Хэл, чтобы отвлечь ее. Но Ханна уже переставала соображать. Снова наполнила свой стакан и перевернула пустую бутылку.

– Все, кого я люблю, уходят от меня, – сказала она со слезами на глазах. – Даже бутылка не задерживается.

– Джангири, – настаивал Хэл. – Расскажи о Джангири.

– Он проклятый мусульманский пират. Сжигает моряков-христиан, чтобы послушать их крики.

– Откуда он приходит? Сколько у него кораблей? Какой они силы?

– Один из моих друзей был на корабле, за которым Джангири погнался, но не догнал, – с трудом ответила она. – Он славный парень. Хочет жениться на мне и отвезти домой в Амстердам.

– Джангири? – спросил Большой Дэниел.

– Нет, глупый ком земли, – ощетинилась Ханна. – Мой парень. Забыла, как его зовут, но он хочет на мне жениться. Он видел Джангири. Ему повезло – он спасся от этого кровожадного язычника.

– Где это случилось, Ханна? Где твой друг встретился с Джангири?

– Два месяца назад, у Берега Лихорадок, вблизи острова Мадагаскар.

– Каковы силы Джангири? – не отставал Хэл.

– У него много больших кораблей, – неуверенно сказала Ханна. – Целый флот боевых кораблей. Корабль моего друга бежал.

Хэл понял, что она путается в словах и мыслях. Ничего важного от нее больше не узнать.

Но он задал последний вопрос:

– Ты знаешь, каким курсом корабли ВОК идут в Батавию?

– Южным, – ответила она. – Они уплывают далеко на юг. Я слышала, они далеко обходят Мадагаскар и острова, потому что там засел этот грязный язычник Джангири.

– Когда конвой уйдет из залива? – спросил Хэл.

Но она уже погрузилась в алкогольный дурман.

– Джангири – дьявол, – прошептала Ханна. – Он антихрист, и все истинные христиане должны его бояться.

Голова ее опустилась на грудь, и Ханна упала лицом в лужицу джина на столе.

Дэниел взял ее за сальные седые волосы и посмотрел ей в лицо.

– Леди нас покинула, – сказал он и отпустил голову. Та со стуком упала обратно на стол.

Потом Ханна свалилась со скамьи и с громким храпом улеглась на полу. Хэл достал из кошелька монету в десять гульденов и сунул ей за вырез платья.

– Это больше, чем она заработает за целый месяц, лежа на спине, – сказал Дэниел.

– Но она это заслужила, – ответил Хэл, вставая. – Больше сведений мы не получили бы и от самого адмирала Ван Рейтера.

На берегу их ждал Уил Уилсон со шлюпкой. Пока плыли по заливу к «Серафиму», Хэл сидел молча, обдумывая сведения, полученные от Ханны, и разрабатывая собственный план. И к тому времени, как начал по веревочной лестнице подниматься на борт, уже знал, что нужно делать.

* * *

– Слова подружки Дэниела вчера вечером кое-что прояснили. – Хэл осмотрел внимательные лица офицеров, собравшихся в каюте на корме. – Прежде всего: логово Джангири где-то здесь. – Хэл склонился к разложенной на столе карте и поставил палец на очертания Мадагаскара. – Отсюда легче всего контролировать торговые маршруты на восток и на юг.

Аболи заметил:

– Найти его гнездовье будет не так-то легко. Это не обязательно большой остров. Здесь на две тысячи лиг вдоль побережья рассыпаны сотни маленьких островов – от берега Омана в Арабском море до Маскаренских островов на юге.

– Ты прав, – кивнул Хэл. – Добавлю, что существуют еще десятки островов, о которых мы вообще не знаем: у них нет названий, и они не отмечены ни на одной карте. Можно плавать сто лет – и не обнаружить их все. – Он снова осмотрел лица собравшихся. – Что же делать, если нельзя его найти?

– Пусть сам придет к нам, – сказал Нед Тайлер.

Хэл опять кивнул.

– Надо выманить его из логова. Подбросить приманку. И сделать это на Берегу Лихорадок. Мы поплывем между Мадагаскаром и Занзибаром вдоль африканского побережья.

Все согласно зашумели.

– Можно не сомневаться, что у него есть агенты в каждом порту Индийского океана. Они сообщают ему обо всех судах, которые можно бы прибрать к рукам, – сказал Даниэл. – По крайней мере так бы поступал я, будь я пиратом-язычником.

– Да, – повернулся к нему Хэл. – Будем заходить в каждый порт и рассказывать всем, как мы богаты и как плохо вооружены.

– Два боевых корабля с тридцатью шестью пушками каждый? – усмехнулся Нед Тайлер. – Достаточно, чтобы отпугнуть любого пирата.

– Один корабль, – сказал Хэл и улыбнулся, глядя на их озадаченные лица. – Как только «Йомен» придет сюда, я его отправлю в Бомбей одного. Он увезет пассажиров и весь лишний груз, какой мы сможем снять и набить в его трюм. А мы в одиночку поплывем к Берегу Лихорадок.

– «Серафим» сам по себе – грозная сила, – заметил Уил Уилсон. – Он отпугнет любого пирата.

– К тому времени как мы будем готовы к отплытию, все изменится. – Хэл развернул чертежи корабля, над которыми работал с самого перехода через экватор. – Троянский конь, джентльмены. Вот что мы приготовим для господина Джангири.

Все окружили стол, выражая одобрение, высказывая замечания и предложения, как только поняли, что задумал Хэл.

– Пусть «Серафим» выглядит как богатый, толстый, безоружный купец. Начнем с орудийных портов…

На следующее утро Хэл на шлюпке сам обошел стоящий на якоре корабль. С ним были Нэд Тайлер и два корабельных плотника, и он объяснил им, какие изменения должен претерпеть облик «Серафима».

– Всю резьбу и позолоту оставим. – Он показал на прекрасные резные фигуры на корме и на носу корабля. – Они придают нам изнеженный вид. Как барже лорда-мэра.

– Скорее как французской шлюхе, – фыркнул Большой Дэниел.

– К тому же лорд Чайлдс расстроится, если мы причиним ущерб его шедевру, – продолжил Хэл. Он показал на бока «Серафима». – Наша главная забота – орудийные порты. – Крышки орудийных портов были отделаны золотыми листьями: это производило приятное впечатление, но подчеркивало боевую мощь корабля. – Начнете с них, – приказал Хэл плотникам. – Я хочу, чтобы крышки нельзя было заметить. Замажьте щели смолой и перекрасьте так, чтобы они не отличались цветом от корпуса.

Еще час они изучали корабль с шлюпки и решали, какие именно легкие перемены внешнего облика сделают «Серафим» менее грозным.

Когда возвращались на борт, Хэл сказал Большому Дэниелу:

– Я поставил корабль так далеко от берега не только из-за пушек крепости: не хочу, чтобы нас разглядывали с суши. – Он кивком указал на лодки с продуктами и другие маленькие суденышки, окружавшие корабль. – Как только начнутся работы, все эти шлюпки прогоните. Я уверен, что у Джангири есть свои люди во всех портах, и действовать следует исходя из этого.

Вернувшись в каюту, Хэл написал письмо и отправил его на квартиру семьи Битти в поселке. Он объяснил мистеру Битти, что в Бомбей они поплывут на «Йомене из Йорка», когда тот придет, и что Гай поедет с ними. Хэл был рад тому, что сообщал это в письме – не придется спорить с мистером Битти и убеждать его.

– Что ж, – сказал он, посыпая песком чернила на бумаге. – Тем самым мы позаботимся о склонности мастера Тома к любовным приключениям и дракам.

Запечатав письмо воском, он послал за Большим Дэниелом, чтобы тот отнес письмо на берег.

– «Йомена» не видно? – спросил он, едва Дэниел просунул голову в дверь.

– Пока ни следа, капитан.

– Передай вахтенному офицеру, чтобы мне немедленно сообщили, как только он покажется на горизонте.

Он уже много раз отдавал такой приказ, и Большой Дэниел закатил глаза и цокнул языком, демонстрируя свое терпение. Ему была позволена такая фамильярность.

Он стоял на эшафоте, освещенный ярким утренним солнцем. Совсем молодой парень, лет восемнадцати, не старше.

Очень красивый. Ханне Макенберг такие нравились.

Высокий, стройный, с падающими на плечи длинными волнистыми волосами, черными, как вороново крыло. Он был в ужасе, и это возбуждало Ханну и всю толпу.

Здесь собрались все мужчины, женщины и дети поселка, все бюргеры и домохозяйки, все рабы и готтентоты. Все в отличном настроении, веселые и разговорчивые. Даже самые маленькие дети заразились праздничной атмосферой и с криками гонялись друг за другом под ногами у взрослых.

Рядом с Ханной стояла жена бюргера, полная женщина с добродушным лицом, передник ее был вымазан мукой. Очевидно, она пришла прямо из кухни, где пекла хлеб. За ее передник держалась маленькая дочь.

Вылитый ангелочек, она сосала палец и большими голубыми глазами серьезно смотрела на человека на помосте.

– Это ее первая казнь, – объяснила мать Ханне. – Она еще побаивается людей.

Руки заключенного были связаны за спиной. Он в лохмотьях, босоногий.

Магистрат встал перед эшафотом, чтобы прочесть обвинительный акт и приговор, и толпа зашевелилась в ожидании.

– Вердикт суда колонии Доброй Надежды, милостью Господа и властью, данной мне указом Генеральных Штатов республики Голландия.