Текст книги "Муссон"

– Дорри!

Он почти визжал от панического ужаса. В это мгновение голова Дориана появилась над водой в тридцати футах от того места, где застрял Том. Дориан почти захлебнулся, он задыхался и кашлял, выплевывая воду. А корабль продолжал разворачиваться, и расстояние между братьями быстро увеличивалось.

– Дорри, держись! – кричал Том. – Я сейчас!

Он отпустил брус и поплыл к брату.

Но канат тут же снова обернулся вокруг его ног.

– Том! – Дориан увидел его и протянул к брату руку. – Том, помоги! Прошу, прошу, Том…

Его уносило на открытую воду.

– Я сейчас, сейчас, Дорри…

Том бил ногами, сражаясь с державшим его канатом, но это напоминало попытки оторвать от себя щупальца гигантского осьминога. Голову Дориана накрыла волна, снова загнав его в глубину.

Когда он опять вынырнул, он уже удалился еще на двадцать футов и беспомощно колотил по воде руками, стараясь держать голову над поверхностью.

– Плыви, Дорри! – закричал Том. – Плыви, как я тебя учил!

Дориан услышал его и слегка упорядочил свои движения.

– Ногами, Дорри! – снова крикнул Том. – И руками греби!

Дориан стал чуть более решительно сражаться с волнами, но его подхватило течение.

Том нырнул, схватил конец каната и стал разматывать его, освобождая ноги. Но силой движения воды линь натянуло так, что, как ни старался Том, обдирая в кровь пальцы, петли не поддавались. Почувствовав необходимость глотнуть воздуха, и он выскочил на поверхность.

Глубоко вздохнув, он прежде всего поискал взглядом Дориана. И увидел его уже в сотне футов от себя. Лица Дориана было не рассмотреть, но его отчаянный крик доносился до старшего брата:

– Том, помоги!..

В этот момент обломки повернуло течением, и Тома увлекло под воду, на этот раз так глубоко, что у него заболели уши, а в череп словно вонзили бурав.

Том отдирал от себя веревку, чувствуя, как ломаются ногти до самых корней. Боль в груди, потребность в воздухе стали нестерпимыми, но он продолжал бороться, хотя силы уже покидали его.

В глазах Тома начало темнеть, но сила воли его не покидала. «Я не сдамся». Только это и гудело в его уме. «Я нужен Дорри. Я не могу позволить себе утонуть».

Потом он почувствовал, как его схватили могучие руки. Когда Том снова открыл глаза, выдернутый из тьмы, в нескольких дюймах от себя увидел лицо Эболи с широко открытыми глазами; линии шрамов и татуировок на его темном лице придавали чернокожему наставнику вид некоего жуткого глубинного монстра. В зубах Эболи держал нож, от уголков его рта поднимались серебристые пузырьки.

Эболи видел, как мальчики упали вместе со сломанной мачтой, и тут же без малейших колебаний покинул свой боевой пост. За то время, что понадобилось ему, чтобы пересечь палубу и оказаться у поручней на другой стороне, Дориана унесло от корабля ярдов на пятьдесят. В отчаянной спешке Эболи сорвал с себя исламский балахон и тюрбан и, оставшись в одних штанах, подскочил к поручням и замер на мгновение, стараясь понять, кому из братьев грозит более серьезная опасность.

Дориан как будто держался на воде, но его уносило в сторону арабских дау.

А Том оказался в ловушке мокрых парусов и перепутанных снастей. Эболи разрывался пополам, оба мальчика были для него одинаково любимыми. И он не мог выбрать…

И тут одно из поперечных креплений фок-мачты рухнуло в воду с громким треском. Том, не в силах вырваться из снастей, ушел под воду. Эболи бросил отчаянный взгляд на голову Дориана, совсем уже крошечную вдали, выхватил из ножен на поясе кинжал и, зажав его в зубах, прыгнул за борт.

Он оказался почти точно в том месте, где исчез Том. Набрав в грудь воздуха, Эболи погрузился в воду, держась за один из канатов. Он всматривался в муть, созданную кружением обломков и пузырей.

Уйдя еще немного глубже, он увидел Тома в зеленоватой полутьме. Том едва шевелился, почти задыхаясь, а вокруг его ног обмоталась желтая веревка, словно некий безголовый питон.

Эболи подобрался к Тому и схватил его за плечи, всматриваясь в лицо. Глаза Тома были открыты, и Эболи крепче обнял его одной рукой, вселяя надежду. Схватив кинжал, Эболи потянулся к канату на ногах Тома. Он не стал рубить его сгоряча, потому что кинжал был острым как бритва, а веревка плотно обхватила ноги Тома. Нет, Эболи аккуратно стал перерезать узел за узлом, отбрасывая в сторону освободившиеся концы, пока Том наконец не освободился.

Тогда Эболи подхватил его под мышки и увлек наверх.

Они вырвались из воды, и Эболи, даже не успев еще наполнить как следует воздухом свою огромную грудь, поднял повыше лицо Тома и всмотрелся в глаза юноши, ища признаки жизни. Том вдруг яростно закашлялся, изверг поток соленой воды и попытался вздохнуть.

Эболи подтащил его к рухнувшей мачте и прислонил к ней, с такой силой хлопая по спине Тома ладонью, что вся проглоченная Томом вода окончательно вылетела наружу, а в его горле засвистел наконец воздух.

Эболи тем временем отчаянно оглядывался, ища Дориана.

Над поверхностью моря плыл пороховой дым, постепенно отступая к берегу. Орудия все еще продолжали палить нестройным хором, но постепенно умолкали по мере того, как два корабля расходились все дальше и дальше.

Эболи сразу увидел, что «Минотавр» отошел больше чем на полмили, паруса на нем были подняты и ветер нес корабль на север.

«Минотавр» не попытался воспользоваться преимуществом, хотя «Серафим» серьезно пострадал, и не стал нападать на противника, неспособного маневрировать.

Вместо этого он просто удирал. Эболи не стал тратить зря время, любуясь на него, а снова стал искать Дориана.

Три небольших дау на приличном расстоянии кружили возле «Серафима», как шакалы вокруг раненого льва. Эболи знал: если бы «Серафим» дал понять, что способен погнаться за ними, они бы мгновенно ушли на мелководье лагуны и под прикрытие коралловых рифов, куда большой корабль не смог бы пройти за ними. Но «Серафима» держали обломки, повисшие через борт, и он не мог поймать ветер. Он просто дрейфовал, и течение постепенно увлекало его к фатальным кораллам.

Эболи видел, что Большой Дэниел уже собрал людей с топорами и принялся расчищать завалы. Эболи попытался докричаться до людей на палубе, зовя на помощь, но они были слишком заняты работой, и его голос просто не доносился до них сквозь стук топоров по древесине. Потом вдруг Эболи увидел, как один из баркасов поспешно спустили на воду. И матросы, взявшись за весла, погнали лодку туда, где Эболи и Том висели на сломанной фок-мачте.

Эболи с изумлением заметил, что на руле стоит сам Хэл. Должно быть, он оставил корабль на попечение Неда Тайлера, а сам бросился спасать сыновей. Когда баркас подошел ближе, Хэл вскочил на ноги и закричал:

– Где Дориан? Бога ради, ты его видел?

У Эболи не хватало воздуха для ответа, но баркас уже через минуту подошел к ним; трое матросов перегнулись через борт и втащили Эболи на палубу. Затем выдернули из воды Тома и, бросив его на палубу между банками, моментально вернулись на свои места.

Эболи с облегчением увидел, что Том пытается сесть, и потянулся к нему, чтобы помочь, когда Хэл повторил свой вопрос.

– Бога ради, Эболи, где Дориан?

Все еще не в силах говорить, Эболи просто показал в сторону клубов плывшего над водой дыма.

Хэл вскочил на банку и прикрыл глаза ладонью от косых лучей раннего утреннего солнца.

– Вон он! – закричал он с огромной радостью. И тут же рявкнул на гребцов: – Нажимай, парни! Жмите изо всех сил!

Баркас набрал скорость, длинные весла ритмично взлетали и опускались, гоня лодку к крошечной точке – голове Дориана, подпрыгивавшей на волнах в четверти мили от них.

Похоже, внезапная суета на воде в стороне от «Серафима» привлекла внимание людей на одном из тех дау, что болтались у корабля. Арабы стали показывать пальцами на голову Дориана, их взволнованные крики донеслись до людей на баркасе. Мужчина на корме дау быстро повернул руль, меняя курс. Его команда подняла единственный латинский парус, и дау помчалось к мальчику, стараясь обогнать баркас и добраться до него первой.

– Нажимай! – закричал Хэл, заметив опасность.

Эболи снова опустил Тома на палубу и быстро спихнул с места одного из гребцов. И всей своей силой налег на весло.

Его мышцы вздувались от напряжения.

– Все вместе, раз-два!

Баркас прибавил ходу, рассекая носом волны; брызги летели на напряженные спины матросов, спешивших к Дориану.

Тут очередная высокая волна подняла мальчика, и он увидел баркас. Дориан поднял одну руку и помахал. Из-за расстояния выражение лица мальчика еще не различалось, но было ясно, что он пока не заметил дау, скользившее к нему с другой стороны.

– Плыви, парень! – закричал Хэл. – Плыви нам навстречу!

Но Дориан его не слышал. Он еще раз слабо махнул рукой; он явно терял силы. Утренний бриз был легким и прерывистым, и баркас шел быстрее, чем дау, но расстояние…

Дау было ближе к Дориану.

– Ребята, скорее! – умолял Хэл. – Надо добраться до него раньше, чем они!

Он почувствовал, как по его лицу ударил порыв ветра, затих на мгновение, потом стал дуть сильнее и более уверенно. Море потемнело, ветер натянул парус дау, как винный мех. И судно рванулось вперед.

Дориан явно услышал крики арабов, потому что посмотрел в ту сторону – и отчаянно заработал руками, пытаясь уплыть как можно дальше от разбойников.

Хэл в смятении пытался оценить относительное расстояние и скорость двух судов и понимал, что баркасу не обогнать дау.

– Нажимай! – в отчаянии кричал он. – Сто золотых гиней, если доберемся до него первыми! Бога ради, скорей!

В дау находилось не меньше двадцати человек. Это была самая простая лодка, с потрепанным парусом и облупившимся корпусом; на бортах виднелись полосы налипших фекалий, потому что команда опорожняла кишечники прямо в воду.

Один из арабов поднял длинноствольный турецкий джезайл, целясь в баркас через все сужавшуюся полосу воды между ними. Древнее оружие выстрелило, выпустив клуб белого дыма, и Хэл услышал, как пуля просвистела над его головой, но даже не поморщился.

Эболи с таким напряжением работал веслом, что у него выпучились глаза, налившись кровью, а татуированное лицо превратилось в жуткую злобную маску. Весло под его руками сгибалось, как зеленая ветка, вода тихо бурлила под носом баркаса, а за ним оставался прямой, как стрела, пенный след.

Но дау по-прежнему шло быстрее, и ему оставалось пройти меньшее расстояние. Грудь Хэла стиснуло ледяным ужасом, когда он наконец осознал, что им не выиграть это состязание: до Дориана им оставалось не меньше сотни ярдов, а дау уже почти подошло к нему и разворачивалось по ветру, замедляя ход настолько, чтобы несколько человек смогли перегнуться через борт и дотянуться до мальчика.

И вот они уже схватили его и подняли из воды, брыкающегося и сопротивляющегося; вода потоком стекала с его одежды, полные ужаса крики звенели в голове Хэла. Хэл выхватил из-за пояса пистолет и в отчаянии прицелился. Но понял, что это бессмысленно, еще до того, как Эболи прорычал:

– Нет, Гандвана! Ты можешь попасть в мальца!

Хэл опустил пистолет и мог лишь смотреть, как Дориана затащили в грязную лодку, а капитан дау сразу же снова развернул судно.

Парус дау поймал ветер, и лодка помчалась прочь с удивительной скоростью. Она шла к суше. Арабы выкрикивали насмешки и оскорбления, глядя на людей в баркасе. Некоторые даже выстрелили, и пули шлепнулись в воду вокруг лодки.

Команда Хэла, обливаясь потом и задыхаясь, бросила весла и провожала взглядами дау. Они молчали, глядя на набиравшую ход лодку и чувствуя себя опустошенными из-за потери парнишки, которого любили все.

Потом двое арабов подняли маленькое извивавшееся тело Дориана высоко в воздух, чтобы люди на баркасе могли отчетливо видеть его бледное лицо. Один из них вынул из ножен на поясе изогнутый кинжал и взмахнул им над головой, чтобы серебристый клинок поймал солнечный луч и сверкнул.

После этого он поднял голову Дориана и откинул ее назад, как будто намеревался зарезать свинью. С намеренной медлительностью он прижал лезвие к горлу мальчика и замер так, с ухмылкой глядя на баркас.

Хэл почувствовал, что какая-то его часть, глубоко внутри, съежилась и умерла, и с его губ сам собой сорвался шепот:

– Боже, молю, пощади моего мальчика. Все, что желаешь, я готов сделать, но избавь меня от этого…

Дориан продолжал брыкаться в руках араба, и вдруг с его головы слетела шапка. Золотисто-рыжие локоны упали ему на плечи и вспыхнули на солнце.

Араб в явном ужасе отдернул кинжал от горла Дориана. На дау поднялась суматоха, вся команда столпилась вокруг мальчика, нервно жестикулируя и крича.

И тут же Дориан исчез с глаз команды баркаса. А дау под своим широким треугольным парусом понеслось прочь.

Дау успело удалиться от баркаса уже на две мили, прежде чем Хэл наконец сумел заставить себя отдать приказ грести назад, к «Серафиму». Весь обратный путь он смотрел назад, оглядываясь через плечо. Он видел, что дау ушло вслед за далеким уже «Минотавром», по проливу на север.

– Там я и буду его искать, – прошептал Хэл. – И не прекращу поиски, пока не отыщу.

На борту «Серафима» люди отчаянно работали, спасая корабль. Это помогло Хэлу пережить первые страшные часы потери. Управлять кораблем не представлялось возможным, пока фок-мачта, паруса и снасти тащились за ним по воде, как гигантский морской якорь. Хэл поднял все паруса на устоявших мачтах, стараясь удержать корабль у подветренного берега, но это лишь оттянуло тот момент, когда корабль следовало подвести к суше для ремонта.

Десять человек с топорами во главе с Эболи и Большим Дэниелом забрались на фок-мачту и обрубили всю спутанную массу канатов и парусов. Эта работа несла в себе немалую опасность: как только тугой канат лопался под лезвием топора, общее натяжение менялось, мачта раскачивалась и дергалась, угрожая сбросить людей в воду.

Они постепенно приближались к коралловым рифам. «Серафим» боролся с тягой разбитого такелажа, и Хэл носился от борта к борту, наблюдая за приближавшейся сушей и направляя усилия матросов, подсказывая им, какие из снастей нужно рубить в первую очередь.

А вечнозеленый горб мыса Раш-ибн-Кхам маячил все ближе и ближе, поднимаясь над кораблем, сражавшимся за жизнь. Клыки коралловых рифов скалились, ожидая момента, когда они смогут выпустить из корабля потроха.

Но наконец сломанную мачту держал уже только один манильский канат диаметром в десять дюймов, закрепленный на носу. Натянутый очень туго, он был таким твердым, что походил на железную балку.

Большой Дэниел отослал всех остальных на палубу, а сам легко поднялся на повисшую мачту. Он встал понадежнее, потом высоко замахнулся топором и опустил его на натянутый канат. Он так точно рассчитал удар, что толстый канат не лопнул сразу; топор рассек лишь несколько его волокон.

Натяжение остальных усилилось, и они начали лопаться по одному, громко щелкая; мачта угрожающе пошатнулась под ногами Большого Дэниела, и он едва успел пробежать по ней и спрыгнуть на палубу. Нижний конец сломанной мачты заскрипел и заскрежетал, и наконец мачта упала в воду и поплыла рядом с кораблем.

В тот же миг «Серафим» благодарно откликнулся на освобождение от пут. Сильно наклонившаяся палуба выровнялась сама собой, корабль почти радостно отреагировал на поворот штурвала. Его нос развернулся, наконец-то нацелившись мимо мыса Раш-ибн-Кхам, угрожавшего ему.

Хэл быстро перешел на подветренную сторону и стал смотреть, как сброшенная фок-мачта плывет к рифам; при этом тщательно отмечая, где именно ее должно выбросить на сушу. Потом перенес внимание на то, чтобы найти надежное место и поставить корабль на якорь.

Меняя и приспосабливая набор парусов на двух оставшихся мачтах и осторожно поворачивая штурвал, он сумел провести серьезно пострадавший «Серафим» мимо оконечности мыса в залив по другую его сторону. Там Хэл сразу понял, почему аль-Ауф выбрал именно это место для засады.

Это оказалась закрытая бухта, с такой глубокой водой, что на солнце она выглядела синей, как ляпис-лазурит. Бухту защищал от муссонов высокий горб мыса. Вода здесь обладала изумительной прозрачностью: глядя вниз, Хэл видел гладкое песчаное дно в десяти морских саженях под днищем корабля.

– Бросаем якорь, мистер Тайлер, – приказал он.

Вот уже якорь рухнул в воду с носа корабля, канат загудел в клюзах. И в это время все горе, грозившее затопить его в последние ужасные часы, обрушилось на Хэла, придавив черной тяжестью, готовой выдавить из него жизнь.

Он не мог теперь думать ни о чем, кроме Дориана.

Страшная картина по-прежнему стояла перед ним: тело мальчика в руках арабского корсара, нож у тонкого горла… Хэл знал, что ее никогда не стереть. Горе лишило его мужества. Оно словно высосало всю силу из его тела, весь воздух из его легких.

Хэлу хотелось найти забвение.

В конце концов он подумал, не уйти ли ему в свою каюту и не упасть ли на койку, чтобы отдаться страданию.

Он стоял один на шканцах, а офицеры и вся команда держались подальше от него, никто даже не смотрел в его сторону. С врожденной тактичностью суровых, огрубевших людей они предоставили Хэлу возможность не сдерживаться.

А Хэл смотрел на пустой северный горизонт. Синяя вода пролива поблескивала на солнце, но нигде он не видел ни единого паруса, обещавшего помощь. Дориан исчез. Хэл не мог даже собраться с мыслями настолько, чтобы продолжать действовать, отдать следующий приказ людям, которые ждали, не глядя на него.

Наконец к Хэлу подошел Эболи и коснулся его руки:

– Гандвана, для этого будет время позже. Если хочешь спасти своего сына, ты должен подготовить корабль и погнаться за ним.

Эболи окинул взглядом палубу у обломка фок-мачты, щепки и обломки, разбросанные во все стороны тяжелым ядром.

– Пока ты рыдаешь, его увозят все дальше от нас. Отдай приказ! День подходит к концу.

Хэл посмотрел на него пустыми глазами курильщика опиума:

– Он так юн, Эболи… он такой маленький…

– Отдай приказ, Гандвана.

– Я так устал, – пробормотал Хэл. – Так устал…

– Не важно, насколько сильна боль внутри тебя, ты не можешь отдыхать, – мягко произнес Эболи. – А теперь займись делом, отдай людям приказ.

Хэл содрогнулся от усилия, потом наконец вскинул голову:

– Мистер Тайлер! Спустите оба полубаркаса и баркасы.

Слова слетели с его губ осторожно, как будто Хэл неуверенно говорил на чужом языке.

– Есть, капитан! – На лице Неда отразилось облегчение.

Хэл почувствовал, как его тело снова наполняется силой, как крепнет его решительность. Его голос стал тверже, когда он продолжил:

– Командам лодок подобрать сброшенную мачту. Плотникам тем временем убрать обломок, чтобы поставить фок на место. Мастера парусов, подготовить новые паруса и оснастку.

Перечисляя необходимые для восстановления корабля действия, он посмотрел на солнце. Оно уже миновало зенит.

– Пусть команда поест поскорее. Потом не останется времени для еды, когда мы снова займемся кораблем.

Хэл сам стоял у руля первого полубаркаса, когда флотилия маленьких судов обогнула оконечность мыса Раш-ибн-Кхам.

Два полубаркаса были переоснащены. Они представляли собой открытые лодки двадцати пяти футов длиной, но с отличными мореходными качествами, вполне способные выходить в открытое море или выполнять ту тяжелую работу, которую держал на уме Хэл.

Как только они обогнули мыс, Хэл увидел фок-мачту. Заметить ее даже с расстояния в две мили не составляло труда: обмотанная собственными белыми парусами, она прибилась к черным коралловым рифам. Когда они приблизились, Хэл понял, что освободить длинный сосновый ствол будет нелегко, потому что паруса и свободно болтавшиеся ванты запутались в острых кораллах, а высокие волны, набегавшие из пролива, разбивались о рифы и окатывали мачту водой и брызгами белой пены.

Эл Уилсон провел один из баркасов через брешь между коралловыми рифами в тихую воду лагуны; оттуда было легче и безопаснее высадить на рифы команду, вооруженную топорами и ножами. Вода вздымалась и плескалась вокруг людей, и они цеплялись за севшую на мель мачту.

Тем временем пять самых сильных пловцов во главе с Эболи и Большим Дэниелом поплыли к рифам; товарищи обвязали их талии тонкими веревками, которые тянулись к баркасам. Пловцы завели веревки за мачту, на которой уже сидели матросы, и вернулись к лодкам.

С помощью этих веревок к мачте подтащили более толстые канаты. Как только их обвязали вокруг фока, начались попытки снять шестидесятифутовую мачту с рифа.

На всех лодках находились удвоенные команды: когда половина гребцов уставала, их сменяли другие. На рифе мужчины с топорами обрубали лини и скомканные паруса, накрепко зацепившиеся за кораллы, стараясь освободить мачту от их осьминожьих объятий. Весла колотили по воде, взбивая пену, лодки тянули упрямый груз, чтобы сдвинуть его с места.

Мачта дернулась, прошла несколько ярдов, и команды восторженно закричали; но она тут же опять остановилась. Изматывающая работа началась сначала. Кораллы неохотно, фут за футом, все же отпускали фок; тем не менее Хэлу пришлось трижды поменять гребцов, прежде чем мачта окончательно оторвалась от рифа и появилась возможность вывести ее на более глубокую воду.

Эл Уилсон снял с мачты своих людей.

Когда они выбрались из воды, стало видно, что их руки и ноги сплошь изрезаны безжалостными кораллами. Хэл знал, что такие раны могут воспалиться, потому что эти кораллы были ядовиты, как змеи.

К тому времени солнце уже садилось. Хэл снова сменил команду на веслах, и маленькие лодки отправились длинной цепью вокруг мыса в бухту, скрывающуюся за ним. Им приходилось тащить настолько тяжелый груз, что казалось, будто они стоят на воде, а руки и спины мужчин от тропического солнца стали красными, как сырое мясо, и пот потоками стекал с них на палубы.

Понемногу мачту протащили вдоль рифов со стороны моря, но когда ее попытались обвести вокруг оконечности Раш-ибн-Кхама, их подхватило течение, не давая сдвинуться с места.

Пока они сражались с ним, солнце опустилось в море. Хотя люди пребывали почти на грани изнеможения и у них болели все мышцы, а глаза слезились от усилий, они не останавливались, чтобы передохнуть: если бы они остановились, течение мгновенно швырнуло бы их обратно на рифы. Хэл, показывая пример своим людям, снял куртку и рубашку и, в свою очередь, сел на весла.

Мышцы его спины и рук не закалились так от тяжелой работы, как мышцы его людей, и уже после первого часа гребли он находился в настоящем трансе от боли, ручка весла потемнела и стала липкой от крови, сочившейся из его ободранных ладоней. Но мучения, терзавшие его тело, и гипнотический ритм гребли помогали ему отвлечься от другой, более глубокой и всепоглощающей боли, вызванной потерей сына.

Незадолго до полуночи начался отлив, и он помог им обойти мыс. Медленно двигаясь вокруг него, они наконец вошли в закрытую бухту. И в полночь в лунном свете увидели «Серафим» – тот мирно стоял на якоре в безмятежных водах, испещренных отражениями звезд. Когда мачту закрепили на воде у борта корабля, не у всех хватило сил подняться по трапу на палубу, большинство просто упали прямо в маленьких лодках, заснув еще до того, как их головы коснулись палуб.

Но Хэл заставил себя взобраться наверх, к Неду Тайлеру, ждавшему его у поручней. В свете фонаря Хэл увидел уважение в его глазах, когда Нед оценил степень изнеможения капитана и увидел окровавленные руки.

– Позову хирурга, пусть прямо сейчас тебя осмотрит.

Тайлер хотел помочь Хэлу одолеть последние метры трапа, но Хэл отмахнулся от него.

– Где Том? – хрипло спросил он. – Где мой сын?

Вместо ответа Нед посмотрел вверх, и Хэл, следуя его взгляду, увидел маленькую одинокую фигурку на рее грот-мачты.

– Он там сидит с тех пор, как мы бросили якорь, – пояснил Нед.

– На завтрак выдай людям по глотку рома, – приказал Хэл. – Но подними их с первым светом. Видит Бог, они заслужили отдых, но я не могу им его дать, пока «Серафим» не будет снова готов к выходу в море.

Хотя каждый мускул его собственного тела буквально кричал, взывая об отдыхе, Хэл, пошатываясь от усталости, подошел к грот-мачте и начал взбираться на нее.

Когда он поднялся к грот-рее, Том подвинулся, давая ему место, и они молча уселись рядом.

Горе Хэла, подавляемое весь день и всю ночь, вырвалось наружу, смыв изнеможение, остро и резко вспыхнуло в груди, обжигая ее, как горящий уголь. Хэл обнял Тома за плечи, отчасти для того, чтобы утешить сына, а отчасти ища утешения для себя.

Том прижался к нему, но они продолжали молчать.

Над ними торжественно совершали магический поворот звезды, и Плеяды уже опустились за мыс, когда Том начал безмолвно всхлипывать, и его крепкое молодое тело задрожало от невыносимой боли.

Хэл крепко прижал его к себе, а Том зашептал опустошенным, надломленным голосом:

– Это я виноват, отец…

– Ничьей вины тут нет, Том.

– Я должен был его спасти! Я ему обещал! Я дал ему смертельную клятву, что никогда его не брошу!

– Нет, Том, ты не виноват. Никто из нас ничего не мог сделать.

Но при этом Хэл мрачно подумал: «Если тут и есть чья-то вина, так это моя. Я должен был оставить Дориана в Хай-Уилде. Он слишком юн для таких событий. И всю оставшуюся жизнь я буду сожалеть, что не сделал этого».

– Мы должны найти его, отец. Мы должны спасти Дориана. – Теперь голос Тома слегка окреп. – Он ведь где-то там. Эболи говорит, они не станут его убивать. Они его продадут в рабство. Мы должны его найти!

– Да, Том. Мы его найдем.

– Мы должны поклясться в этом друг другу, – сказал Том и заглянул в лицо отцу.

А это лицо казалось почти черепом в свете звезд: глаза провалились, превратившись в темные ямы, губы сжались и затвердели, как высеченные из мрамора.

Том схватил отца за руку. Ладонь была липкой от полузасохшей крови.

– Ты поклянешься за нас обоих, – сказал Хэл.

Том поднял их сплетенные руки к звездному небу.

– Боже, мы клянемся перед Тобой, – заговорил он. – Мы клянемся, что не будем знать ни отдыха, ни покоя, пока не отыщем Дориана в этом мире, где бы он ни был.

– Аминь, – прошептал Хэл.

– Аминь!

Звезды расплылись перед Хэлом из-за наполнивших глаза слез.

Плотники вырезали из гнезда верхнюю часть основания сломанной фок-мачты, вырубая и зачищая все ненужное, чтобы снова поставить фок на место. Сама мачта тем временем лежала на берегу, и другая команда работала над ней, подгоняя нижнюю часть к гнезду.

Работа шла весь день, а с наступлением темноты продолжилась при свете фонарей. Хэл превратился в настоящего демона, он не щадил никого, в особенности себя.

Вместе с Недом Тайлером они наблюдали за ритмом приливов и отливов в бухте и изучали берег.

Песчаное дно бухты идеально подходило для их целей, а прилив поднимался больше чем на две с половиной морских сажени. Когда мачта была готова к установке, они во время прилива подвели «Серафим» вплотную к берегу и закрепили на месте с помощью толстых канатов, привязав их к ближайшим пальмам.

Когда отлив угнал воду из-под днища, «Серафим» остался высоко на белом песке. С помощью канатов его накренили на тридцать градусов. Работать приходилось быстро, потому что они знали: через шесть часов прилив снова поднимет корабль. С помощью системы шкивов и лебедок старую мачту заново поставили в очищенное гнездо на прежнее основание и закрепили длинными железными прутьями, предварительно опущенными в кипящую смолу.

Хэл воспользовался возможностью осмотреть днище корабля, проверяя, не появились ли там древоточцы, которые в этих теплых водах легко могли прогрызть насквозь бревна корпуса. Иногда эти твари вырастали длиной в человеческую руку и толщиной в большой палец. Если корабль оказывался сильно заражен этой напастью, ходы червей могли располагаться так близко друг к другу, что между ними оставался лишь тонкий слой дерева. И такой корабль мог затонуть при первой же буре.

Хэл с облегчением обнаружил, что слои смолы и холста, покрывавшие корпус, не только не проедены червями, но даже не слишком обросли водорослями, способными замедлить движение «Серафима». Корпус был чист настолько, насколько мог надеяться Хэл; но он не мог позволить себе терять время на очистку днища от небольшого количества водорослей и моллюсков, все же зацепившихся за корабль.

Как только прилив поднял «Серафим» с песка, они отвели корабль обратно на место стоянки в глубокой части бухты. Крепление фок-мачты еще не было достаточным для того, чтобы выдержать давление парусов при сильном ветре, и плотники теперь занимались решением этой задачи. Прежде всего они вырубили из твердой древесины накладки на стыки. Поставив их на места, сразу обмотали мокрыми конопляными канатами, а канаты натянули с помощью ворота. Высохнув, канаты стали твердыми, как железо.

Когда Хэл осматривал законченную работу, старший плотник похвастал:

– Это соединение крепче самой мачты! Теперь, сколько ни подними на нее парусов и такелажа и какая бы ни налетела буря, она никогда не сломается на этом же месте!

– Отлично! – похвалил его Хэл. – А теперь пора ставить новые реи и такелаж.

В срок закончили и эту работу. «Серафим» теперь покачивался, стоя на якоре, под новой фок-мачтой с новыми парусами, пока еще свернутыми, но готовыми раскрыться к ветру в любой момент. Нед Тайлер с остальными офицерами подошли к Хэлу, стоявшему на шканцах, чтобы отдать официальный рапорт.

– Корабль в полном порядке, капитан, и во всех отношениях готов выйти в море.

– Отлично, мистер Тайлер.

Нед немного замялся, потом наконец собрался с духом:

– Если позволишь спросить, сэр… в какую сторону мы пойдем? Ты уже наметил курс?

– Надеюсь очень скоро сообщить тебе курс, – мрачно пообещал Хэл.

Он ни разу не улыбнулся с того момента, как они потеряли Дориана.

– Приведите на палубу пленников!

Арабов вывели из заключения – в одних набедренных повязках и кандалах.

Цепи звякали, когда пленные вышли на бак и остановились, щурясь от яркого солнца.

Хэл, не обращая на них внимания, подошел к поручням. И посмотрел на воду. Она была такой чистой, что он видел морские огурцы, медленно ползавшие по дну, и стайки мелких рыбешек, суетившихся у корпуса «Серафима». Потом вдруг из-под корабля выскользнула темная тень. Она была длинная, как баркас, и почти такая же широкая. Ее темную спину прочерчивали еще более темные полосы, чудовищный хвост двигался в ленивом ритме.

«Серафим» уже достаточно долго простоял здесь для того, чтобы отходы с камбуза скопились в бухте и привлекли из глубины за рифами тигровых акул. У Хэла даже холодок пробежал по спине, когда монстр развернулся, легко взмахнув хвостом, и снова исчез под кораблем.

Тигровые акулы представляли собой ночной кошмар каждого моряка в тропических водах.

Отойдя от поручней, Хэл медленно вернулся к ряду пленников.