Текст книги "Муссон"

Стоял сезон муссонов; в это время со всех концов восточного побережья сюда съезжались работорговцы.

Эболи повел отряд через главный рынок рабов. Он представлял собой большую площадь, открытую к небу, но затененную рощей баньяновых деревьев со зловещими стволами, похожими на змей, и густой темно-зеленой листвой.

Множество рабов, выставленных на продажу, сидели на корточках в тени этих широко раскинувшихся веток. Хэл знал, что они закованы в цепи с того самого дня, как их захватили в плен где-нибудь в глубине Африканского континента; они оставались в цепях во время долгого и тяжелого перехода к побережью, а потом и в трюмах судов, привезших их сюда через пролив. Некоторым мужчинам поставили на лбы клейма, и шрамы еще были розовыми, совсем недавно зажившими.

Эти знаки говорили о том, что рабов оскопили сразу после того, как выгрузили на берег. Они предназначались для продажи в Китай: император приказал, что в страну не может быть доставлен ни один раб, способный испортить чистую кровь его народа. Цена таких рабов вырастала почти вдвое, потому что далеко не каждый выживал после жестокой и примитивной хирургической процедуры.

Покупатели с кораблей, стоявших в заливе, осматривали товар и торговались с надсмотрщиками, одетыми в балахоны до лодыжек и тюрбаны. Хэл со спутниками протолкались мимо них и снова очутились в лабиринте по другую сторону площади.

Хотя прошло два десятилетия после того, как они побывали в этом городе, Эболи уверенно довел их до тяжелой двери из красного африканского дерева, что открывалась на шумную улицу. Дверь, обитую железными гвоздями, покрывали затейливые орнаменты и цитаты из Корана – ислам не допускал изображения людей или животных, что расценивалось как идолопоклонство.

На звон дверного колокольчика вышел раб в длинном черном балахоне и тюрбане.

– Салам алейкум! – Он приложил руку к груди и к губам и поклонился. – Мой хозяин знает, что вы идете, и желает вас приветствовать.

Раб окинул взглядом отряд, проследовавший за Хэлом:

– Ваших людей угостят питьем и закусками.

Он хлопнул в ладоши, и другой раб увел всех.

А Хэл прошел за первым рабом во внутренний двор, где играл струями фонтан и цветущие гибискусы наполняли воздух ароматом, смягчая уличную вонь.

Сначала он не узнал чудовищную фигуру, возлежавшую на горе подушек в тени рядом с фонтаном. Хэл слегка заколебался, всматриваясь, но наконец в расплывшихся чертах сумел увидеть того человека, с которым некогда встречался.

– Салам алейкум! – поприветствовал его хозяин дома.

Да, перед Хэлом находился Уильям Грей, консул его величества в султанате Занзибара собственной персоной.

Хэл чуть не ответил на том же языке, но вовремя сдержался. Он совсем не хотел, чтобы Грей знал: Хэл свободно говорит на арабском. И вместо этого сказал:

– Боюсь, я не знаю ни слова на языке неверных, сэр. Мне дали понять, что вы англичанин. Разве вы не говорите на христианском языке?

– Простите, сэр. Это всего лишь привычка, – льстиво улыбнулся Грей. – Я Уильям Грей, консул его величества, представитель в султанате Омана. И простите, что не встаю вам навстречу.

Грей виноватым жестом показал на свое несчастное тело и распухшие слоновьи ноги, покрытые мокрыми язвами.

Хэл уже понял, что консул страдает водянкой.

– Прошу, сэр, садитесь. Я вас жду с того момента, как получил сообщение о вашем появлении в заливе.

– Добрый день, сэр. Капитан Джон Блэк, к вашим услугам.

Хэл помнил, что Грей предал христианскую веру и принял ислам. И подозревал, что этот человек сменил веру скорее из финансовых соображений, чем по убеждению.

А Грей явно не узнал и не вспомнил Хэла, и это было лишь к лучшему. Хэл на то и рассчитывал, когда представлялся Грею чужим именем: для него было важно, чтобы до пиратов не дошло, кто он таков на самом деле.

Двадцать лет назад Хэл получил арабское имя эль-Тазар, Барракуда, благодаря тому, что он сеял ужас во флоте ислама во время эфиопской войны на Африканском Роге. И если он хотел заманить Джангири и заставить его напасть на «Серафим», то враг даже намека не должен получить на то, против кого будет сражаться.

Хэл уселся на подушки, положенные для него.

Одна рабыня тут же принесла поднос, на котором стояли две серебряные кофейные чашки, вторая поставила перед ним высокий серебряный сосуд на маленькой угольной жаровне.

Обе девушки были молоды, стройны и гибки.

Грей явно заплатил за каждую из них не меньше двух сотен рупий.

Хэл помнил, что Грей сделал немалое состояние на работорговле и на продаже лицензий и патентов султана. При их прошлой встрече он пытался заинтересовать Хэла и тем и другим. Хэл догадывался, что консул занимается здесь не только этим, и не питал иллюзий относительно морали этого человека. Существовала вероятность, что он может состоять в союзе и с Джангири, и с прочими в том же роде.

Одна из девушек опустилась перед Греем на колени и наполнила чашку горькой черной жидкостью, густой, как мед.

Грей небрежно погладил ее руку, как будто перед ним был котенок. Золотые перстни с драгоценными камнями унизывали его опухшие белые пальцы, глубоко врезаясь в кожу.

– Удачный был поход, капитан?

– Не без происшествий, – ответил Хэл.

Должно быть, Грей уже прекрасно знал, в каком состоянии находится «Серафим», и просто искал подтверждения.

– После того как мы вышли из Бомбея в конвое с двумя другими кораблями достопочтенной Ост-Индской компании, мы угодили в чудовищный шторм у берегов Мадагаскара. Один из кораблей затонул вместе со всей командой, а нам удалось вырваться, но корпус и оснастка сильно повреждены. Именно поэтому мы и зашли в ваш порт, хотя собирались в другое место.

– Мне очень печально слышать о вашем невезении, капитан. – Грей сочувственно покачал головой. – Но я рад, что вы удостоили нас своим присутствием. Я лишь молюсь о том, чтобы суметь помочь вам и обеспечить вас всем необходимым.

Хэл сидя поклонился ему и подумал: «И можно не сомневаться, что за помощь с нас сдерут бешеные деньги, а ты получишь хорошие комиссионные».

Еще он с изумлением подумал о том, как изуродовали Грея годы и болезнь.

«Он ведь был молодым и энергичным, когда мы встретились в прошлый раз, а теперь голова у него лысая, а борода седая…»

Глаза у Грея стали слабыми и слезились, и от него исходил запах смерти.

– Благодарю вас, сэр. Благодарю за добрые предложения, в особенности потому, что у меня в трюмах груз огромной денежной и политической важности, предназначенный для его величества короля Вильгельма.

Огромное тело Грея пошевелилось, в слезящихся глазах вспыхнула искра любопытства.

– Поскольку я прямой представитель его величества в этой части света, – ласково произнес он, – могу ли я узнать о характере вашего груза?

Хэл глубоко, нервно вздохнул, услышав такой вопрос, и отвел взгляд, чтобы рассмотреть разноцветных рыбок, плававших в чаше фонтана. Он задумчиво потер висок и вообще всячески изобразил раздумье, как бы сомневаясь, стоит ли давать откровенный ответ. Наконец он снова вздохнул.

– Вы представитель его величества, – сказал он. – Наверное, я просто должен вам сообщить…

Он снова замялся, потом, казалось, принял решение. И понизил голос почти до шепота.

– Мне доверено доставить дары, которые Орангзеб, индийский император-могол, посылает его величеству в честь его коронации.

Грей приподнял свою тушу на локте и уставился на Хэла.

Потом его взгляд медленно загорелся алчностью. Он пытался ее скрыть, но сама мысль о царственных дарах одного суверена другому наполнила его почти религиозным благоговением.

Династия Моголов была основана Бабуром, а он, в свою очередь, являлся прямым потомком Тимура и Чингисхана. Его отец, шах Джахан, построил великий Тадж-Махал, мавзолей своей любимой жены. Империя Моголов стала самой могущественной и богатейшей из всех когда-либо существовавших на Востоке. Так какими же могли быть дары столь великого императора?..

Хэл уже почти шептал:

– Губернатор Бомбея, которому доставили эти дары, сообщил мне, что в них входят изумруды, двадцать камней чистейшей воды, и каждый размером с зеленый гранат.

Грей тихо ахнул, потом с трудом перевел дыхание, когда Хэл продолжил:

– Губернатор мне сообщил, что каждый из этих камней стоит пять лакхов рупий.

Грей попытался сесть прямо, но это усилие оказалось не по нему. Он снова откинулся на подушки и молча уставился на Хэла.

Один лакх – это сто тысяч рупий…

Полмиллиона рупий равнялись почти ста тысячам фунтов стерлингов. Такое состояние просто не умещалось в уме.

– Да, капитан Блэк, с таким грузом вы должны иметь все преимущества в этом порту, – сумел наконец выговорить консул. – Можете не сомневаться, я приложу всю свою власть, чтобы помочь в ремонте вашего корабля и ускорить ваш выход в море.

– Благодарю вас, сэр.

– Как вы полагаете, какое время займет у вас ремонт? – с беспокойством спросил Грей. – Когда вы рассчитываете продолжить путь, капитан?

– С вашей помощью я, полагаю, буду готов к выходу не позже чем через месяц.

Грей мгновение-другое молчал, явно проводя быстрые подсчеты. Потом на его лице отразилось облегчение.

С каждым из таких едва заметных знаков на лице консула Хэл все больше убеждался, что Грей в сговоре с корсарами.

А Грей одарил его маслянистой улыбкой.

– Должно быть, повреждения серьезнее, чем можно подумать при внешнем осмотре вашего корабля, – сказал он, подтверждая то, что уже заподозрил Хэл: консул очень внимательно изучил «Серафим» через подзорную трубу.

– Конечно, я постараюсь выйти как можно скорее, но мне кажется, что корпус поврежден ниже ватерлинии. Так что мы здесь простоим не меньше двух или трех недель.

– Отлично! – воскликнул Грей. – Я хочу сказать, что уверен: ваш корабль к тому времени придет в прекрасное состояние.

Хэл ответил любезной улыбкой и подумал: «Если я не слишком сильно ошибаюсь, твой дружок Джангири будет к тому времени готов радушно встретить нас и поприветствовать, как только мы снова очутимся в Мозамбикском проливе».

Грей жестом велел рабыне снова наполнить кофейные чашки.

– А кроме снабжения корабля необходимым, я могу предложить вам еще кое-что, капитан, – ради вашей личной выгоды. Это товары, которые будут стоить в три и четыре раза дороже, чем здесь, когда вы доберетесь до Англии. Вас это заинтересует, капитан?

– Несмотря на запрет компании на частную торговлю, уверен, любой человек готов приветствовать результаты собственного труда и изобретательности, – ответил Хэл.

Грей с энтузиазмом кивнул:

– Полностью с вами согласен. У меня есть с десяток рабов такого качества, какое вы редко найдете на рынке.

Он наклонился вперед и подмигнул Хэлу таким непристойным образом, что Хэлу пришлось сделать над собой немалое усилие, чтобы не выказать отвращение.

– Вообще-то, я могу, наверное, даже поделиться с вами одним или двумя из своих особых сокровищ… – Консул погладил по голове девушку, стоявшую перед ним на коленях, потом нежно улыбнулся ей и сказал по-арабски: – Улыбайся этой неверной свинье!

Девушка покосилась на Хэла и застенчиво улыбнулась, показав маленькие белые зубки.

– Разве она не красавица? – спросил Грей. – Вполне стоит всех полутора сотен фунтов на мысе Доброй Надежды. Однако я могу уступить ее вам, в качестве услуги, за семьдесят.

Он снова погладил девушку.

– Покажи неверному грудь! – приказал он по-арабски.

Девушка замялась.

– Покажи, или я сдеру тебе всю шкуру со спины!

Девушка была почти ребенком, едва ли старше шестнадцати лет. Стыдливо опустив голову, она послушно подняла подол своей кофточки и показала одну смуглую грудь, украшенную черной жемчужиной соска.

– А ее более интимные места так же совершенны, и вы вполне можете их изучить, – заверил Хэла Грей.

– Да, она прекрасна. Но, увы, я ни в коем случае не могу взять ее на борт, – твердо ответил Хэл, и девушка прикрыла грудь.

Консула не смутил отказ Хэла.

– У меня есть еще довольно много ладана, причем наивысшего качества, – сообщил он. – Уверяю вас, на него везде большой спрос. И вы наверняка извлечете из него прибыль.

Хэл знал, что, если ему необходимо остаться в добрых отношениях с Греем, он должен принять хотя бы одно из его предложений. И начал торговаться с ним насчет десяти корзин ладана общим весом в сто пятьдесят фунтов.

Рабы Грея принесли корзины и выставили их в ряд в центре двора, и Хэл стал изучать их содержимое. Он знал, что это ароматное клейкое вещество добывают из определенных деревьев в африканских горах. На стволах этих деревьев делают глубокие надрезы, и из них сочится сок, постепенно твердея на воздухе. И через четыре месяца сок превращается в большие плотные комья, от которых можно отламывать кусочки.

Изначально млечный, этот сок становится полупрозрачным зеленоватым веществом, известным своими особыми качествами.

Хэл проверил каждую корзину и подтвердил свое намерение.

На Грея, похоже, его знания произвели впечатление.

– Я вижу, вы весьма проницательный джентльмен, к тому же обладаете большим вкусом, капитан. Кстати, недавно на рынок Занзибара привезли пару слоновьих бивней, таких, каких я не видел за все время жизни на этом острове. Я бы не стал предлагать их кому попало, сэр, но вы…

Он хлопнул в ладоши, и пять крепких рабов, явно ожидавших приказа, внесли гигантские бивни, пошатываясь под их весом.

– Десять футов длиной! – гордо сообщил Хэлу Грей. – Двести пять фунтов веса!

Это действительно были невероятные бивни. Основание, что было погружено в череп животного, отливало кремовой белизной, а остальная часть покрыта желтовато-коричневыми пятнами от сока тех огромных деревьев, с которых слон обдирал кору. Когда рабы положили бивни рядом, они словно слились – так точно подходили друг к другу.

Хэла зачаровали эти чудовищные животные с тех самых пор, как он впервые увидел их стадо на диких африканских берегах. Тогда он был мальчишкой того же возраста, как теперь Том. Хэл провел ладонью по одному из бивней. Ему показалось, что он прикоснулся к самой душе этого бесконечного дикого континента.

И Хэл понял, что должен получить эти бивни, невзирая на цену. Грей сразу распознал в его глазах горячий интерес и принялся жестко торговаться. В итоге Хэл заплатил за бивни больше, чем мог бы отдать за дюжину молодых рабынь.

Позже, когда бивни были доставлены на палубу «Серафима» и лежали там, поблескивая, как древний янтарь в лучах солнца, Хэл понял, что это лучшая сделка в его жизни. В старости, посреди английской зимы, когда холод пробирает до костей, ему достаточно будет только протянуть руку, чтобы коснуться своей Африки и перенестись во времена и места своей юности, и все чудеса и огонь той земли снова вспыхнут в его груди.

Хэл стоял, почти с благоговением глядя на великолепную пару бивней.

Его сыновья, подойдя, встали по обе стороны от него. И даже Дориан замер в молчании; те же самые чары, что держали Хэла, охватили и юношей. А когда Том наконец заговорил, его голос зазвучал чуть слышно.

– Какие они большие… – шепнул он. – Хотелось бы мне когда-нибудь поохотиться на такого вот зверя…

* * *

Хэл устроил целый спектакль, изображая ремонт «Серафима».

Он хотел, чтобы весть о его присутствии на Занзибаре разлетелась по островам, добралась до Берега Лихорадок и достигла наконец ушей Джангири, где бы тот ни находился. Потом нужно будет дать корсару время собрать силы и перебросить их в пролив. Хэл не сомневался, что даже Джангири никогда не попытается добраться до «Серафима», пока корабль стоит на якоре в порту. В конце концов, Хэл являлся гостем самого султана и находился под его защитой.

Хэл отлично разбирался в учении пророка и знал, что в исламском мире есть долг хозяина дома, ноша чести, и что султан никогда не позволит кому-то из своих подданных пренебречь этим законом. Но как только «Серафим» выйдет в открытое море, он снова станет законной добычей, и султан, скорее всего, примет свою долю трофеев без малейших колебаний.

Имелось и другое соображение, по которому Хэл не спешил с «ремонтом»: следовало дать время «Йоркширцу» под командованием капитана Эдварда Андерсона успеть к оговоренному месту встречи. Хэлу более чем хотелось встретиться с Джангири в открытом море один на один, но он понимал: как только ему удастся разузнать, где находится островная база корсара, он найдет там мощные укрепления и гарнизон; а это значило, что ему понадобятся все силы, какие только он сможет собрать.

Если Эдвард Андерсон покинул мыс Доброй Надежды через неделю после «Серафима», то он, скорее всего, не попал в тот страшный шторм, а сильные ветра, начавшиеся после этого, могли ускорить его продвижение к Бомбею. И теперь до смены сезонов ветра дули ровно.

Но скоро муссон переменит направление и поможет Андерсону совершить обратный переход к берегам Африки. Тем не менее могло пройти еще много недель, прежде чем «Йоркширец» доберется до места. Так что спешить никуда не приходилось.

Команда «Серафима» весьма неторопливо взялась за установку верхних рей и рангоутов и закрепление их на мачтах, а плотники изображали ремонт и перекраску корпуса.

Через неделю после визита к британскому консулу Хэл послал Эболи на берег кое-что купить. В тот же вечер он вызвал Тома и Дориана в свою каюту. Сыновья постоянно докучали ему просьбами позволить им сойти на берег. Их энергия, слишком долго подавляемая, уже привела к нескольким опасным выходкам, и Хэл решил, что лучше дать им возможность сойти с корабля и отвлечься.

– Мы с Эболи намерены попозже послушать сплетни на улицах и рыночной площади в городе, – сообщил он на арабском языке. – И мне будут нужны для сопровождения двое молодых рабов.

Он улыбнулся, когда Том, воодушевившись возможностью, ответил ему на том же языке.

– Достопочтенный отец, вы окажете мне великую честь, если позволите вас сопровождать.

Хэл поправил его ошибки, но остался весьма доволен прогрессом в учебе Тома. Конечно, он еще не говорил как настоящий араб, но его уже поняли бы в любой компании.

Он посмотрел на Дориана:

– А что мой младший сын скажет по этому делу?

Дориан тут же изобразил предельное почтение:

– Возлюбленный отец, за такую доброту моя благодарность взрастет, как взлетает в небо струя фонтана!

– Похоже, я взрастил истинного поэта! – засмеялся Хэл.

Арабский Дориана был намного лучше, чем язык его старшего брата. И словарный запас впечатлял, и говорил он именно в том стиле, в каком высказался бы настоящий араб.

– Эболи купил для вас подходящую одежду. Соберитесь и приходите ко мне сразу после ужина.

Сам Хэл надел сандалии с переплетенными до колен ремнями, которые купил ему Эболи. На широком, расшитом золотом поясе висел спереди изогнутый кинжал в ножнах. Рукоятка оружия была изготовлена из отполированного носорожьего рога, похожего на желтый агат. Безрукавку тоже украшала серебряная и золотая вышивка, а на голову Хэл надел черный тюрбан. С густыми черными усами, похожим на клюв носом и кожей, потемневшей до оттенка промасленного тикового дерева, он выглядел как богатый капитан дау, возможно, работорговец или разбойник с Красного моря.

Сзади, под полы безрукавки, Хэл на всякий случай заткнул двуствольный пистолет.

Кожа его сыновей тоже настолько уже потемнела от солнца, что им не пришлось наносить грим, а волосы скрылись под головными уборами. Конечно, глаза Дориана были такого яркого зеленого цвета, что сразу выделялись на медно-золотистой коже, но многие патанские племена с севера Индии обладали светлой кожей и светлыми глазами.

С наступлением темноты они спустились в баркас, и, вместо того чтобы причалить к каменным ступеням порта, Хэл увел лодку к тихому пляжу в миле от города. Баркас он оставил под присмотром Большого Дэниела, и они направились по утоптанной тропе к городу.

Дома вокруг городской черты тонули в темноте, разве что кое-где в окошке верхнего этажа светилась случайная лампа, так что компания без труда добралась до узких улочек.

Зато когда они подошли к главной площади и рынку рабов, то увидели, что большинство лавок и палаток до сих пор открыты. Хэл выбрал лавку ковров, которую приметил еще во время визита к консулу Грею. Некоторые из ковров отличались прекрасным рисунком и качеством. Владелец лавки, некий Салим бин Талл, приветствовал его целым потоком слов, усадил на роскошный шелковый ковер и предложил густой сладкий кофе, приправленный кардамоном. Эболи и два мальчика-раба уселись сзади, в тени, и, следуя наставлениям Хэла, весь вечер хранили почтительное молчание.

– Какие у вас новости, эфенди? – задал бин Талл ритуальный вопрос, начиная беседу.

– Новости хорошие, – ответил Хэл.

По обычаю беседы, ему следовало дать такой же традиционный ответ, даже если его только что ограбили и лишили всего земного имущества, его жену изнасиловали, а его старший сын умер от укуса змеи.

– А у вас какие новости?

– Мои новости тоже хороши.

Пока они попивали кофе и не спеша болтали, трое или четверо родственников и друзей бин Талла, привлеченные появлением чужестранца, явились и сели в кружок. Постепенно, с должным соблюдением правил хорошего тона и протокола, зазвучали другие вопросы – речь зашла о реальных вещах.

– Вы говорите не как северянин, эфенди.

Они заметили акцент Хэла.

– Я из Морби, что в Гуджарате, это империя Великого Могола. Мой корабль стоит в порту.

Хэл изучил множество морских дау, что оказались поблизости от «Серафима», так что мог дать описание, удовлетворившее слушателей.

– Я приехал, чтобы купить рабов и продать кое-что на рынках Занзибара и Ламу.

– А какова жизнь в ваших краях?

– Племена махатхов и сикхи взбунтовались против императора, но мы с Божьей помощью их разобьем.

– Да поможет вам Бог!

– В этом мореходном сезоне старший сын императора, Асаф-хан, собирается совершить паломничество в Мекку с флотом в сотню кораблей.

– Слава Аллаху! Нет Бога, кроме Аллаха!

Все свои новости Хэл собрал еще на мысе Доброй Надежды, но они вполне удовлетворили бин Талла и его друзей. Они расслабились, стали более дружелюбными, и разговор пошел свободнее.

Хэл слегка поторговался за изумительный шелковый ковер из Персии, и когда расплатился золотыми мухурами, монетами достоинством в пятнадцать рупий, тепла в отношении к нему прибавилось.

– А вы видели в заливе английский корабль? – спросил кузен бин Талла.

– Такой большой, с черным корпусом? Он стоит в дальней части волнореза? Да, мое судно совсем близко от этого англичанина. Он, похоже, сильно пострадал, там команда постоянно работает на мачтах.

– Говорят, он попал в прошлом месяце в сильный шторм.

– Я тоже в этот шторм угодил, но милостью Божьей мы пережили его ярость.

– Слава Господу! Говорят, этот английский корабль возвращается из вашей страны, из Бомбея, это ведь во владениях Великого Могола?

Бин Талл огляделся вокруг, убеждаясь, что его не подслушивают какие-нибудь шпионы.

– Говорят, на этом корабле везут огромные сокровища, дар от Великого Могола королю европейцев! – негромко сказал он.

– Я тоже слышал об этом сокровище. – Хэл с трудом сдержал улыбку. – О нем много говорили, когда я покидал Аллахабад. – Он тоже понизил голос. – Говорят, там алмазов на двадцать лакхов!

– Нет! – взволнованно прошептал кузен. – Я слыхал, там изумруды, и стоят они пятьдесят лакхов! Говорят, Великий Могол просто опустошил свою сокровищницу!

– Похоже, это самое огромное сокровище из всех, что видывал мир! – Хэл испустил благоговейный вздох.

– А теперь оно лежит прямо здесь, рядом с нами! Хотелось бы мне хоть раз увидеть такое, – сказал еще кто-то.

Все замолчали, обдумывая такую возможность. Глаза мужчин сверкали от жадности при одной только мысли о такой горе чудес.

– А мне бы хотелось подержать их в собственных руках, – признался наконец бин Талл. – Просто для того, чтобы потом хвастать перед внуками!

Его кузен ехидно рассмеялся:

– Аль-Ауф сразу бы отобрал все у тебя из рук, кузен!

Мужчины усмехнулись, потом другой добавил:

– Аль-Ауф заодно и руки бы тебе отхватил.

– Видит Бог, это так!

– Верно! Верно!

Они расхохотались.

– А кто этот плохой человек? – с невинным видом спросил Хэл, потому что «аль-ауф» как раз это и означало.

– Ты блуждаешь по морям, но не слышал о нем? – удивился бин Талл. – Мне казалось, каждый моряк должен дрожать при звуке этого имени.

– Ну да, я невежда из дальней страны, – признал Хэл.

– Мусаллим бин Джангири – это кара неверных и меч ислама! Вот кто таков аль-Ауф, плохой человек!

Хэл почувствовал, как ускорилось биение его сердца, но сохранил безразличное выражение на лице и задумчиво погладил себя по подбородку.

– То есть аль-Ауф – корсар? – спросил он.

– Он отец и мать всех корсаров! – улыбнулся бин Талл.

– Похоже, он из тех, кого следует избегать. Но где же человек может найти аль-Ауфа, если он настолько глуп, чтобы искать его?

Бин Талл хихикнул и как следует затянулся кальяном. Вода в сосуде забулькала, мускусный аромат манго вылетел из губ бин Талла вместе с клубом дыма.

– Вы правы, эфенди. Только сумасшедший может захотеть искать аль-Ауфа. Но если вы способны найти в океане след тигровой акулы, то сможете узнать, где искать его корабль. Если вы знаете, где рождается морской туман, то сможете увидеть вдали тень его черных парусов.

– Вы словно говорите о некоем джинне, морском духе, а не о человеке из плоти и крови, – улыбнулся Хэл.

– Но он именно человек. Потому что я его видел собственными глазами, – похвастал кузен.

– О! И где вы его видели? Как он выглядит?

– Я его видел в Ламу. Там стоял его корабль. И я видел его на палубе. Выглядел он гордым, у него дерзкие глаза древних героев, он могучий человек, на него смотреть страшно!

– А его корабль?

Хэл понимал, что любое описание Джангири обязательно будет приукрашено из-за слепого страха и вряд ли может действительно говорить о внешности этого человека. Так что лучше было поинтересоваться описанием его корабля.

– Странно звучит, но это не дау, как можно было бы ожидать. Это французский корабль, имеющий множество парусов, – сообщил кузен. – Но все паруса черные.

– То есть его корабль похож на тот английский, что стоит в порту? – удивился Хэл.

– Да! Да! Похож, только намного больше, и на нем множество пушек.

Хэл подумал, что кузен, скорее всего, видел захваченный пиратом «Минотавр».

– И как много пушек? – спросил он.

– Много! Может, даже сто! – рискнул предположить кузен.

Он явно не был моряком, и вопрос не имел для него особого смысла.

– Если тот английский корабль когда-нибудь встретится с аль-Ауфом, – продолжил кузен, – его команде придется просить пощады у аль-Ауфа, только они ее не дождутся.

Вскоре после этого Хэл распрощался и ушел с Эболи и мальчиками.

Когда они гребли назад к «Серафиму», он сидел один на корме и вполуха слушал взволнованную болтовню Тома и Дориана с Большим Дэниелом – сыновья вспоминали во всех подробностях то, что они видели и слышали в городе и порту. Сам Хэл ощущал удовлетворение от результатов своей вылазки. Он никому, кроме консула Грея, не рассказывал о сокровищах Могола, и тем не менее их обсуждали в городе. К этому времени весть должна была уже долететь до ушей корсара.

«Серафим» еще три недели простоял в заливе, а потом Хэл отправился с прощальным визитом к консулу. После множества цветистых комплиментов и приветствий, которыми они обменялись, Хэл сказал:

– Я наконец закончил ремонт корабля и готов снова выйти в море.

– И когда вы планируете отплыть?

Грей все-таки перевел свое громадное тело в сидячее положение и с любопытством уставился на Хэла.

– Через три дня, с утренним отливом.

– Что ж… Хотя для меня честь принимать вас в моем доме, я понимаю ваше горячее желание возобновить прерванное путешествие. В особенности учитывая тот факт, что вы везете столь драгоценный груз. Я лишь могу пожелать вам попутного ветра и ровного хода.

Консул не проявил ни малейшего интереса к тому, чтобы уговорить Хэла отложить выход в море, скорее наоборот, готов был поторопить его. Для Хэла это означало только одно: Джангири аль-Ауф уже подготовился и, скорее всего, сейчас уже сидел в засаде в Мозамбикском проливе.

Последние три дня в заливе Занзибара были посвящены окончательной подготовке к сражению. Большой Дэниел тщательно осмотрел пушки и сменил заряды на свежие, шелковые мешки с порохом в погребе были наполнены и уложены рядом с лафетами. Эболи убедился в том, что все мушкеты и пистолеты снабжены новыми кремнями и заряжены. Точильные камни с жужжанием кружились, и во все стороны летели искры, когда абордажные сабли затачивали до остроты бритв, а наконечники пик точили вручную.

Но вся эта военная активность была тщательно скрыта от глаз любого возможного шпиона в заливе или на крепостных бастионах.

Хэл наблюдал за кораблями вокруг, высматривая какие-нибудь признаки необычного передвижения. С того момента, когда он в последний раз говорил с Греем, количество дау, приходящих в порт и выходящих из него, как будто увеличилось.

Многие лодки подбирались совсем близко к «Серафиму», и их команды забирались на мачты, чтобы поглазеть на высокий корабль. Это могло быть проявлением простого естественного любопытства, но Хэл пребывал в уверенности, что весть об их скором выходе в море уже передана в нужные уши вдали.

В их последнюю ночь в заливе Занзибара разразилась гроза, и пока гром перекатывал гигантские камни по крыше небес, а молнии превращали ночь в день, дождь заливал палубу «Серафима».

Мужчинам на палубе приходилось кричать, чтобы услышать друг друга.

После полуночи тучи рассеялись, и мириады звезд вспыхнули и замигали в небе, отражаясь в воде залива. Стало так тихо, что Хэл, лежа без сна на своей койке, слышал, как негромко напевает, восхваляя по-арабски Господа, вахтенный на одном из дау рядом с «Серафимом».

 
Человек – словно пены клочок на пути муссона,
Следи за Плеядами над головой и за Утренней звездой.
Только Господь ведает все пути океанов,
Только Господь пребывает вечно.
 

При первых проблесках рассвета на восточном горизонте Хэл поднялся и вышел на палубу. Береговой бриз принес с суши волны тепла, и «Серафим» шевельнулся на волне, стремясь к океану. Хэл кивнул Неду Тайлеру, и тот вызвал обе вахты, чтобы готовить корабль к выходу.

Команда хлынула на такелаж. Волной взлетели паруса, хлопая и вздрагивая, пока бриз не наполнил их, и «Серафим» развернулся носом к выходу из залива. Хэл отошел к поручням на корме и увидел, что четыре дау снялись с якорей и, подняв свои одинокие паруса, устремились вслед за «Серафимом».

– Похоже, они выбрали начало отлива, чтобы двинуться полным ходом, – проворчал стоявший рядом с Хэлом Нед.

– Всякое возможно, мистер Тайлер, даже то, что консул Грей – честный человек, – согласился Хэл.

– Думаю, и до луны дотянуться можно, капитан, – совершенно серьезно откликнулся Нед.