Текст книги "Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965"

Он постоянно говорил Комитету начальников штабов о своем желании сбрасывать бомбы на Германию и о своих подозрениях относительно того, что бомбардировка не будет иметь ни «решающего» влияния, ни служить «гипотетическим и пространным» целям, поставленным маршалом воздушных сил Порталом и представителем бомбардировочного командования Гаррисом. «Это очень спорный вопрос, – написал он в записке Порталу, – станут ли бомбежки определяющим фактором в этой войне». Хотя Черчилль попытался убедить Сталина в том, что война в воздухе может стать не просто вторым фронтом, а эффективным вторым фронтом, Сталин отверг подобную интерпретацию понятия «второй фронт» (хотя Эйзенхауэр поддержал эту идею; полноценным вторым фронтом войну в воздухе посчитал и Геббельс, когда бомбежки привели к возрастающему количеству человеческих жертв). Причиной того, что Черчилль не мог определиться со своим отношением к воздушным бомбардировкам, являлся тот факт, что если военно-воздушным силам не удастся превратить Германию в руины, то это придется делать огромным англо-американским армиям. Он давно подозревал, что в один прекрасный день высадку десанта на Европейский континент все-таки придется осуществить, но военно-воздушные силы, как в этом пытались убедить Портал и Гаррис, давали надежду на то, что армию удастся сохранить (хотя и ужасающей ценой потерь экипажей бомбардировщиков). В одной из своих противоречивых записок Порталу Черчилль заявил, что, даже если «все немецкие города станут по большей части непригодными для проживания, это не означает, что военная мощь будет ослаблена или что военная промышленность не будет продолжать работать». На самом деле Черчилль опасался, что Гитлер разбросает военное производство по Восточной Европе, таким образом сделав его независимым от ситуации в Германии и защищенным от ударов.

В конечном счете его опасения оправдались. В ходе войны немецкое производство танков, самолетов, артиллерии и подводных лодок возрастало от года к году и пошло на спад только в течение последних трех месяцев (хотя темпы производства, безусловно, сократились из-за бомбежек). Черчилль видел внутреннее противоречие в аргументации, представляемой теми, кто выступал в поддержку стратегических бомбардировок. С одной стороны, ювелирная точность (что было недостижимо) не была нужна для того, чтобы сокрушить моральный дух немцев, но она была необходима для того, чтобы уничтожить немецкую промышленность. У него не было иного выбора, кроме как продолжать бомбежки. Возможно, это подорвет боевой дух, возможно, удары попадут по целям, объектам военной промышленности. Какими бы ни были результаты, боевой дух британцев должен был укрепиться. Британцы не скрывали своего желания отомстить. К концу войны эти усилия обошлись Великобритании в 11 тысяч сбитых самолетов и 55 тысяч погибших; потери американцев составили 8 тысяч сбитых самолетов и 26 тысяч погибших членов экипажей. Что касается Спартса, впоследствии командующего американскими военно-воздушными силами в Европе и полагавшего, что эти силы в одиночку способны расправиться с Гитлером в 1944 году, Черчилль сказал Гаррису, что этот американец «человек недалекого ума». Гаррис, учитывая его отношение к бомбардировкам и огромные потери в рядах Королевских военно-воздушных сил, ответил с нескрываемой иронией: «Вы его переоцениваете»[1513]1513
  GILBERT 6, 1205—6; John Colville, The Fringes of Power: 10 Downing Street Diaries 1939–1955 (New York, 1985), 563.


[Закрыть].

Государства, сохранявшие нейтралитет, создавали препятствия для уничтожения немецкой промышленности. Швеция, Швейцария, Португалия и Испания вели активную и выгодную торговлю с Германией, что ввергало союзников в отчаяние. Почти 100 процентов вольфрамовой руды в Европе, важнейшего сырья для производства бронированных стальных пластин, поступало с Иберийского полуострова. Половина добываемого вольфрама экспортировалась в Германию, и эта торговая политика приводила к гибели британских подданных. Вот почему Черчилль уже на протяжении двух лет рассматривал возможность силового захвата Азорских островов, если португальский диктатор Антонио Салазар не согласится предоставить право совершать дозаправку воздушных и морских судов на этих островах. Если бы самолетам союзников была разрешена посадка на Азорских островах, то защита с воздуха конвоев стала бы вдвое эффективнее. Салазар продолжал игру на два фронта до конца 1943 года, но – после того как Черчилль пригрозил отобрать острова – он наконец предоставил возможность осуществлять дозаправку и право на посадку воздушных судов союзников. Когда Салазар возразил против того, чтобы на Азорских островах были размещены базы американских войск, Черчилль вновь пригрозил непосредственным нападением, телеграфировав Идену: «Нам нет необходимости рассыпаться в любезностях перед этими нейтральными странами, которые надеются избежать возмездия без каких-либо проблем, да еще и чем-нибудь поживиться»[1514]1514
  GILBERT 7, 647.


[Закрыть].

Нейтральные страны получали огромные выгоды от торговли с Германией. Шведы снабжали рейх железной рудой, рыбными консервами и подшипниками. Швейцария экспортировала Гитлеру оружие и боеприпасы, а также промышленные алмазы, используемые для изготовления инструментов и бомбовых взрывателей. После того как британцы и американцы надавили на швейцарцев и заставили свернуть поставки оружия в Германию, страна обещала пересмотреть свою торговую политику, но в результате увеличила на 50 процентов объемы поставок товаров. Шведы проявили упорство, когда их пытались заставить сократить объемы торговли с Германией, писал Дин Ачесон, в то время занимавший должность заместителя Государственного секретаря, однако «швейцарцы были вдвое упрямее». Нейтральные страны заявляли, что к такой торговой политике их подтолкнул инстинкт самосохранения; сказать «нет» Германии означало подвергнуть себя опасности. Даже Франко, фашист, придерживающийся враждебного нейтралитета, открыто заигрывавший со странами оси, всегда был настороже. Союзники поставляли в Испанию продовольствие, чтобы спасти население страны от голода и чтобы Франко оставался на своей позиции. За этими поставками крылись неприятные последствия. Американская пресса обрушилась с критикой на Черчилля за то, что он ведет соглашательскую политику, когда из Государственного департамента просочились сведения о том, что он раздумывал над предложением Франко увеличить объемы поставок продовольствия и нефти в обмен на незначительные уступки Испании, включая сокращение объемов экспорта вольфрама в Германию. Лорд Червелл предложил план, как развернуть нейтральные страны против немцев. Согласно его плану надо было тайно ввести ботулический токсин в рыбные консервы, которые шведы поставляли в Германию. «Даже небольшого количества было бы достаточно, чтобы уничтожить все человечество», – сказал впоследствии один из секретарей Черчилля[1515]1515
  Dean Acheson, Present at the Creation: My Years in the State Department (New York, 1969), 48, 49; Browne, Long Sunset, 127.


[Закрыть].

Отношение к нейтральным странам было весьма своеобразным. Союзники рассматривали оккупированные немцами страны в качестве объектов для ведения экономической и военной борьбы. Граждане этих стран стали жертвами нападения с двух сторон, со стороны нацистов и британских военно-воздушных сил, наносящих бомбовые удары, которые не всегда попадали в намеченные объекты, вне зависимости от того, была ли эта бомбардировка Голландии, Норвегии, Франции или Германии. Однако нейтральные страны, такие как Ирландия, Португалия, Швеция и Испания, были защищены от британских бомб и от кровавых последствий войны. Нейтральные страны можно было убедить осуществлять политику, выгодную союзникам, дипломатическими способами, но их нельзя было силой заставить придерживаться этой политики. В то же время нейтральные страны предоставляли квалифицированных рабочих, сырье, станки и отливали пули, которые убивали американских и британских солдат. Имон де Валера (который называл войну «чрезвычайной ситуацией») занимал нейтральную позицию, послушно интернируя немецких и британских пилотов, совершавших вынужденную посадку в Ирландии (и американцев, пока не была достигнута соответствующая договоренность).

Швейцарцы предоставили Великобритании лицензию на производство 20-миллиметровых пушек «Эрликон», известных своей разрушительной мощью, но одновременно продавали пушки и боеприпасы в Берлин. И Токио, и Берлин заключили несколькими годами ранее соглашение со Швейцарией относительно производства новых видов вооружений. Таким образом, «Мессершмитт» Bf-110, вооруженный пушками «Эрликон», атаковал британский фрегат, на котором использовалась в качестве зенитного орудия модификация этой пушки. Из крупных нейтральных государств только Турция рискнула навлечь на себя гнев Гитлера, приостановив поставки хрома в Германию, правда, сделала это только в середине 1944 года, когда поражение Гитлера не вызывало сомнения, и только после угрозы союзников организовать экономическую блокаду. Нейтральные страны нельзя было убедить действовать разумно с помощью бомбардировщиков B-17; их невозможно было наказать, когда они отказывались выполнять требования, с помощью бомбардировщиков B-17s. Если бомбардировщики разрушали один из гитлеровских заводов по производству боеприпасов, то Гитлер мог обратиться к швейцарцам, чтобы восстановить потери, и к шведам, чтобы получить металл для новых пушек. Черчилль был вынужден признать, что в стальном кольце вокруг Германии были трещины[1516]1516
  Acheson, Present, 48, 49, 52.


[Закрыть].

11 января, в тот день, когда Черчилль начал обдумывать планы Тизарда по нанесению бомбовых ударов, газета Sunday Dispatch заявила о возможности того, что «одна маленькая бомба может уничтожить весь Берлин… бомба, на месте взрыва которой образовалась бы воронка диаметром 25 миль, а взрывной волной было бы уничтожено все живое в радиусе сотен миль от места взрыва… В качестве взрывчатого вещества в этой бомбе используется уран». Правительство Великобритании не сочло нужным комментировать столь нелепую журналистскую идею, опубликованную явно в погоне за сенсацией[1517]1517
  Brian Gardner, Churchill in Power: As Seen by His Contemporaries (Boston, 1970), 211.


[Закрыть].

Черчилль использовал этот день для беглого ознакомления с 300-страничным документом сэра Уильяма Бевериджа Social Insurance and Allied Services («Социальное страхование и союзнические услуги»). В ноябре документ был представлен в парламенте и в декабре издан в качестве правительственного информационного документа[1518]1518
  В Великобритании обнародование такого рода доклада, как отчет Бевериджа, означает попытку правительства всесторонне проанализировать (при этом не всегда оговаривая конкретные сроки) и, возможно, принять меры по выполнению отдельных или всех изложенных в докладе рекомендаций (Примеч. авт.)


[Закрыть].

В течение нескольких недель отчет Бевериджа обсуждался в британской и американской прессе. Черчилль не принимал участия в обсуждении содержания отчета, поскольку объем этого документа отбивал у Уинстона всякое желание его читать.

Беверидж был один из ведущих специалистов по вопросу страхования безработных; он закончил магистратуру в Оксфорде и был давним другом Черчилля со времен его членства в Либеральной партии, когда Уинстон и Ллойд Джордж попросили Бевериджа подготовить первый всеобъемлющий план по государственному страхованию.

В 1942 году его доклад, более известный как «отчет Бевериджа», стал одним из программных документов по проведению реформ в социальной сфере, а Manchester Guardian назвала его «важным и блестящим документом». В отчете подчеркивалась необходимость введения социального страхования для создания всеобщей системы социального обеспечения, включая пособия по безработице, инвалидности, пособия многосемейным, пенсионные выплаты и пенсии для вдов, и универсальной, всесторонней, свободной национальной службы здравоохранения.

Черчиллю не понравилось то немногое, что он прочел, не потому, что он был против идеи реструктуризации аппарата по обеспечению социальной защищенности, а потому, как он заявил членам военного кабинета, что не хочет обманывать народ «ложными надеждами и светлыми видениями утопии и «Эльдорадо». Кроме того, он высказал предположение, что Великобритания окажется практически на грани банкротства по окончании войны, Соединенные Штаты будут сильным конкурентом, а британцы «очень рассердятся, если почувствуют, что их одурачили или провели», когда давали обещания, а затем их не выполнили. Однако Беверидж, предвидя возражения со стороны консерваторов, заявлял, что страховые выплаты компаниями в государственную казну повысят конкурентоспособность британских промышленных товаров на мировом рынке[1519]1519
  GILBERT 7, 292—93.


[Закрыть].

Беверидж смог убедить некоторых членов Консервативной партии, но далеко не всех. Гарольд Николсон считал, что Бевериджу доставляло удовольствие «сеять хаос в правительстве и расшатывать конституционные устои» своими радикальными планами. «Он был тщеславным человеком», – написал Николсон. Обычная стратегия консерваторов в таких случаях, написал он в дневнике, «сначала в целом позитивно принять доклад, а затем разнести его в пух и прах». Многие члены палаты пришли к выводу, что план Бевериджа является «стимулом для бездельников». Жена Николсона, Виктория Сэквилл-Уэст высказалась по этому вопросу в тоне, который не удивил тех, кто считал, что британский высший класс не особо сочувствует простому народу: «Я за то, чтобы образование было не таким ужасным, ограниченным и глупым, за то, чтобы средства расходовались на 1) дополнительное образование, 2) на повышение оклада преподавателей, но я против того, чтобы раздавать деньги просто так, ведь они все равно этого не оценят» (курсив Виктории Сэквилл-Уэст)[1520]1520
  TWY, 286, 264—65.


[Закрыть].

Черчилль пока воздерживался от публичных высказываний, каким он видит послевоенный курс. Хотя уже со времени Пёрл-Харбора он знал, что в один прекрасный день война завершится победой. В ноябре он сказал своим соотечественникам, что «конец начала» у них в руках; сейчас британцы пытались понять, какого курса будет придерживаться правительство после того, как будет одержана победа в войне. Особенно их интересовало, что собираются делать консерваторы, так как, со слов лейбористов, партия, которую в разное время возглавляли Болдуин, Чемберлен и Черчилль, ввергла Великобританию в экономическую депрессию, политику соглашательства и, в конечном итоге, в войну. При этом сомнения британцев в верности курса тори не развеивались, несмотря на заявления лейбористов, хотя они сами приложили все усилия для того, чтобы как можно дольше оттягивать момент перевооружения, и проголосовали против частичной мобилизации всего за четыре месяца до того, как Гитлер вторгся в Польшу.

Более двух лет британцы бодро распевали The Lambeth Walk, когда спускались в метро, услышав вой сирен. Каждую ночь 6 тысяч лондонцев спешили укрыться в убежище; в разгар блица их было 150 тысяч, а в прошлом году – 10 тысяч. Однако, согласно опросам, 6 тысяч человек постоянно проживали в бомбоубежищах. Двухгодовалые дети, никогда не жившие в обычном доме, проводили жизнь в подземелье. Британцы любили Черчилля, и любая попытка сместить его с должности непременно вызвала бы их возмущение, но придет день, когда они изменят свое мнение и перейдут на другую сторону. Им захочется узнать, что их ждет на другой стороне, и станут не интересны черчиллевские «сияющие вершины». По возвращении из Касабланки и после более детального прочтения «отчета Бевериджа» Черчилль заявил членам военного кабинета, что этот документ «является важной частью плана послевоенного восстановления государства». Он в очередной раз озвучил мнение относительно того, что правительство может и должно изменить социальную структуру, и способно это сделать, не впадая в доктринерский социализм, который он так ненавидел[1521]1521
  Chambers Biographical Encyclopedia (London, 1984), 135; GILBERT 7, 367; NYT, 1/8/39.


[Закрыть].

Однако, не сообщая британцам всех своих планов, он упустил возможность публично объявить, что его дело – послевоенное восстановление Британии. Он считал важными некоторые части «отчета Бевериджа», но одновременно рассматривал его как обузу для военного дела. Но Эттли и лейбористы видели в «отчете Бевериджа» план проведения будущей политики, которому они намеревались следовать. Многие британцы, достигшие тридцатилетнего возраста, не принимали участия в голосовании, не имели возможности выбирать лидеров. Их терпение было не бесконечным.

Перед отъездом в Касабланку, как, впрочем, и всегда, Черчилля занимал вопрос поставок продовольствия в страну. Британцы не умирали с голоду, но нехватка продовольствия негативно сказывалась на работоспособности заводских рабочих и сельских тружеников. 12 января Черчилль составил записку, в которой нашло отражение самое тяжелое последствие перебоев с поставками: продовольственный кризис. Он написал в записке, адресованной министерству сельского хозяйства и рыболовства: «Пожалуйста, подготовьте мне план по увеличению количества яиц». Нельзя ли выделить часть из миллионов тонн ячменя и овса, выращиваемого и импортируемого, на «разведение кур», чтобы увеличить производство яиц? Записка была схожа с теми, что он уже многократно отправлял на протяжении почти трех лет, сочетавших отчаяние и призывы к здравомыслию. Несколько месяцев назад в Великобританию совершил визит администратор программы ленд-лиза Эдвард Стеттиниус. По окончании визита он сообщил, что леса вырубались ради получения древесины и расширения фермерских земель. Поля для гольфа и парки вспаханы и превращены в сельскохозяйственные угодья. Болота осушены. И тем не менее пайки становились все меньше и меньше. Стеттиниус обратился к американцам по радио и через газеты, попросив представить, что не одна шестая, треть их живут в Новой Англии и что их выживание зависит от поставок, которые поступают к ним из-за океана, кишащего немецкими подводными лодками. Перед отъездом из Великобритании Стеттиниус задал своему коллеге вопрос, какой подарок будет уместен в качестве благодарности за гостеприимство[1522]1522
  Как большинство американцев, наносивших визит Черчиллю, Стеттиниус привез домашнюю ветчину, приготовленную на собственной ферме. Когда он узнал о том, что максимальный вес багажа для провозки на борту трансатлантического самолета авиакомпании Pan American, вылетающего из Нью-Йорка, составляет 40 фунтов, он срезал жир с ветчины. В Лондоне коллега сказал ему: «Эд, если уж было так необходимо, лучше бы ты оставил дома свою обувь, но никак не жир с ветчины». Черчилль, поблагодарив Стеттиниуса за крохотный кусочек ветчины, заглянул в пакет, улыбнулся и сказал, чтобы он больше никогда не обрезал жир с ветчины. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

«Что-нибудь из еды», – прозвучало в ответ[1523]1523
  WSC 4, 930; Edward Stettinius Jr., Lend Lease: Weapon for Victory (New York, 1944), 254—55.


[Закрыть].

Черчилль покинул резиденцию на Даунинг-стрит, 10, лишь ненадолго задержавшись, чтобы приласкать своего кота Смоки и проинструктировать Элизабет Лейтон, дабы убедиться, что его питомец не будет страдать от одиночества во время отсутствия хозяина. Затем Черчилль направился на военный аэродром близ Оксфорда, где уже ждал его личный самолет «Коммандо» В-24, на котором он в августе летал в Каир и Москву, чтобы совершить девятичасовой перелет в Касабланку. Конечно, поездка держалась в строжайшем секрете, но появление Черчилля на аэродроме не могло остаться незамеченным. Гарриман и Исмей, летевшие вместе с Черчиллем, уже находились на неосвещенном аэродроме, когда увидели «вдалеке колонну из лимузинов, один из которых ехал впереди остальных с ярко горящими фарами», и это при необходимости соблюдать светомаскировку. Ослепляя светом фар, колонна с воем сирен подъехала прямо к самолету. Черчилль, под псевдонимом «коммодор военно-воздушных сил Франкленд», вышел из своей машины, «одетый в форму коммодора авиации, которая едва ли могла кого-то обмануть». Настоящий коммодор авиации воскликнул: «Боже мой! Единственной ошибкой, которую они совершили, было то, что они не напечатали о поездке в местных газетах!» Телохранитель Черчилля пытался быстрее провести премьер-министра на борт самолета, но тот задержался на взлетно-посадочной полосе и не спеша докурил сигару. Коммодор авиации Франкленд сядет в самолет, только когда будет готов, и ни минутой раньше[1524]1524
  Harriman and Abel, Special Envoy, 180; Hastings Lionel Ismay, The Memoirs of General Lord Ismay (London, 1960), 284—85.


[Закрыть].

Спустя несколько минут ожили и взревели четыре огромных двигателя Pratt & Whitney, и самолет с драгоценным грузом на борту взмыл навстречу ночи. Командир поднял самолет на высоту 7 тысяч футов. В середине зимы в салоне самолета было довольно холодно. После августовских полетов самолет оборудовали неким подобием системы отопления, и это хитроумное приспособление, работавшее на керосине, было установлено рядом с пассажирскими креслами. Отопительное устройство чуть не превратило Черчилля в Икара. Посреди ночи он проснулся от острой боли в ступне – раскаленный докрасна нагревательный прибор пылал жаром совсем рядом с ногами. Воздух был пропитан парами керосина. Опасаясь, что могут загореться одеяла, Черчилль растолкал Портала. Маршалл авиации оценил обстановку и согласился с Черчиллем. Они отключили систему отопления и продолжили полет в холоде, не сумев больше сомкнуть глаз. Все пассажиры самолета оделись и закутались в одеяла, все, кроме Черчилля, на котором была только шелковая ночная рубашка. «Ставший на четвереньки, – вспоминал лорд Моран, личный врач Черчилля, – он смотрелся довольно забавно с оголенным большим белым задом»[1525]1525
  Lord Moran, Churchill: Taken from the Diaries of Lord Moran (Boston, 1966), 85–86; WSC 4, 674—75.


[Закрыть].

Перед отбытием в Касабланку пассажирам выдали парашюты, дополнительную одежду, валюту всех стран, над которыми они будут пролетать, а также записки на арабском с обещанием вознаграждения любому, кто обеспечит держателю записки право безопасного выезда из страны.

Ранним утром самолет вынырнул из высоких облаков и начал снижение над побережьем Марокко, к западу от Касабланки. Внизу по спокойным волнам медленно скользили фелуки, а в гавани были пришвартованы десятки яхт, удерживаемые якорем, чтобы не могли вернуться в родную Италию, Грецию или Францию. На суше зеленеющие пятна финиковых пальм, апельсиновых деревьев и оливковых рощ обрисовывали окраины города, в котором минареты многочисленных мечетей вонзались острыми вершинами в небо, а красные черепичные крыши белокаменных домов выглядели так, словно над ними разорвался мешок с плодами граната и его содержимое рассыпалось по окрестностям. Далеко на юго-востоке снежные вершины Атласских гор, позолоченных утренним светом, бросали свои зазубренные тени в сторону моря. По ту сторону гор Бернард Монтгомери теснил немецкие войска, возглавляемые Эрвином Роммелем, к западу, через Триполитанию в направлении Туниса. После приземления в аэропорту Медины Черчилль привел в смятение своих телохранителей, решив прикурить сигару и подождать прямо на летном поле прибытия самолета В-24, на котором летел Исмей. Секретный характер всей миссии улетучивался вместе с дымом сигары. Когда Исмей спустился по трапу самолета, он пришел в ужас, увидев Черчилля, стоявшего под открытым небом, облаченного в голубой костюм авиатора. Исмей воскликнул: «Любой дурак поймет, что перед ним коммодор авиации, притворяющийся премьер-министром!»[1526]1526
  Harriman and Abel, Special Envoy, 180.


[Закрыть]

Касабланка казалась оазисом ярких красок – отрада для художника – после серой и безжизненной лондонской зимы. Ожидая многого от Касабланки, Черчилль распорядился, чтобы Сойерс взял с собой кисти, краски и палитру. В своем письме Клементине Черчилль отметил, что погода действительно резко отличалась от английской: «Сразу стало понятно, что дожди идут редко, а температура воздуха такая, какой бывает теплым майским днем»[1527]1527
  W&C-TPL, 471.


[Закрыть].

Минул год с его отдыха во Флориде. Минул год, а второй фронт в Европе так и не был открыт. Ошибочная высадка десанта в Дьепе в августе 1942 года только укрепила его сомнения в этом вопросе и, к удовлетворению большинства начальников Объединенного комитета штабов (за исключением Джорджа Маршалла), продемонстрировала тщетность попыток открыть второй фронт в 1942 году. Однако Сталин ожидал, что Черчилль и Рузвельт воспользуются встречей и договорятся открыть второй фронт в 1943 году. Но к моменту приземления в Касабланке Черчилль уже принял решение отложить начало операции «Раундап» до 1943 года, согласившись с доводами начальника Генерального штаба Брука; не последнюю роль сыграло и усиление войск Кессельринга, наступавшего на Тунис. Черчилль прилетел, имея в запасе аргументы в пользу продолжения боевых действий в Средиземноморье. Это была единственная стратегия, проведение которой они могли себе позволить на тот момент. Тем не менее Черчилль всегда был открыт для новых предложений, если они могли помочь в деле перенесения театра военных действий на территорию Германии. Он объяснял своим военачальникам, что, если уроки Дьепа, непредсказуемость погоды и неурядицы, связанные с тыловым обеспечением, приведут к тому, что союзники потребуют гарантий успеха, перед тем как принять решение о наступательных действиях, они обнаружат, что не способны и не хотят предпринимать вообще никаких действий[1528]1528
  GILBERT 7, 273.


[Закрыть].

Для проведения встречи Дуайт Эйзенхауэр распорядился освободить отель «Анфа» и восемнадцать близлежащих коттеджей. Отель находился в нескольких милях от Касабланки и довольно близко от пляжа, так что на его территории было слышно бормотание волн. Черчилль наслаждался прогулками вдоль берега, а если море было спокойно – заходил в воду. Когда штормило, Черчилль, наблюдая за волнами прибоя, которые достигали почти 15-футовой высоты, начинал понимать, почему так много судов потерпело крушение, причаливая к берегу. Один из коттеджей был оставлен за де Голлем, на случай если он прибудет на конференцию. Позже в New York Times появилась заметка: «Большая территория гостиничного комплекса по периметру обнесена двумя рядами колючей проволоки, на которой висят консервные банки. Если бы какой-нибудь отчаянный храбрец отважился подойти к заграждению, его изрешетили бы пулеметной очередью или он попал на штык одному из нескольких сотен американских пехотинцев, которые, одетые в шлемы, несут караул на крышах коттеджей и патрулируют тенистые тропинки на территории отеля». И все-таки нашелся один шестидесятивосьмилетний бывший моряк, страдавший от лишнего веса, у которого хватило на это безрассудства. Однажды вечером, вернувшись с прогулки по побережью, водитель высадил Черчилля и его телохранителя Уолтера Томпсона на противоположной стороне от входа на территорию отеля, по эту сторону колючей проволоки. Черчиллю не хотелось обходить весь периметр, и, окинув взглядом заграждение, он нашел решение. «Мы можем перелезть здесь, Томпсон!» – воскликнул он и начал заносить ногу над проволокой. Томпсон услышал, как щелкнул ружейный затвор, а потом кто-то крикнул: «Стоять!» Незваных гостей держали на мушке четыре солдата. «Это Черчилль!» – закричал Томпсон. Солдаты опустили оружие, в ужасе, что едва не застрелили британского премьер-министра, и проклиная того, кто чуть не заставил их сделать это[1529]1529
  NYT, 1/25/43; Walter H. Thompson, Assignment: Churchill (New York, 1953), 276.


[Закрыть].

13 января прибыли фельдмаршал Джон Дилл и военачальники Рузвельта. К тому времени Дилл заслужил уважение Маршалла более, чем кто-либо из британцев. Даже в список участников конференции, составленный Бруком, он был занесен как представитель американской стороны. При этом Дилл за несколько недель до конференции сообщил Бруку стратегические цели и планы генерала Маршалла, которые он узнал благодаря дружбе с Маршаллом. Так что на встречу Брук прибыл во всеоружии, имея собственные планы и зная планы Маршалла. Вечером Брук встретился с Черчиллем и во время беседы особо подчеркнул, что, хотя американская сторона и некоторые члены британского Объединенного комитета выступали за то, чтобы высадить десант не на Сицилии, а на Сардинии, он настаивает на обратном и, соответственно, собирается изложить американцам свои доводы. Он пытался получить от Черчилля заверения, что британская делегация будет придерживаться единой позиции. И Черчилль заверил его в этом.

В Северной Африке, от Каира до Касабланки, у Великобритании было размещено больше сухопутных и военно-воздушных сил, чем у Соединенных Штатов. Кроме того, британские войска в одиночку патрулировали Средиземное море, там, где американцы опасались показываться. Правительство Великобритании раздражало, что Франклин Рузвельт не признавал этого в обращениях к американскому народу. Позже Иден написал, что был «обеспокоен тем фактом», что в заявлениях Рузвельта «не было ни единого слова об участии Великобритании в операциях», главным образом из-за того, что британцы якобы «крайне непопулярны в Северной Африке». Помощник Эйзенхауэра Марк Кларк – по оценке Брука, «очень амбициозный и беспринципный человек» – намеревался использовать эту легенду в своих целях. Он привел в ярость Брука, распространив слух о том, что французы не будут воевать в Северной Африке бок о бок с британцами. Но уважение Брука к Эйзенхауэру выросло, когда тот под благовидным предлогом сместил Кларка с поста своего помощника и отправил командовать тылом. Однако, если оставить в стороне политические выходки Кларка и Рузвельта, до тех пор пока американцы не бросили на борьбу с Гитлером больше солдат и не добились лучших результатов, чем Эйзенхауэр к тому моменту, козыри были у Черчилля. Он намеревался использовать их на конференции в Касабланке: следующая цель – Сицилия, за ней – Италия. У планируемой Сицилийской кампании уже было кодовое название: Husky («Хаски»)[1530]1530
  Anthony Eden, Earl of Avon, The Reckoning: The Memoirs of Anthony Eden (New York, 1965), 398; Danchev and Todman, War Diaries, 338, 356.


[Закрыть].

Президент прибыл 14 января во второй половине дня, после пятидневного путешествия на гидросамолете «Боинг» с остановками в Майами, Тринидаде и Бразилии, а также совершив 18-часовой перелет через Атлантику в Батерст, поселение, расположенное в устье реки Гамбия в Западной Африке. Оттуда в Касабланку его доставил военно-транспортный самолет С-54. Лечащий врач Рузвельта – адмирал Росс Макинтайр – волновался за здоровье своего пациента, так же как и Моран за Черчилля. Макинтайр всегда держал под рукой лекарство из наперстянки на тот случай, если из-за полета на высоте 2500 метров у Рузвельта случится приступ стенокардии. Перелеты были опасны для Рузвельта. Американскую прессу проинформировали об этом отчаянном путешествии всего за десять дней до отлета президента. Журналисты сгорали от нетерпения: «Франклин Рузвельт, обладающий потрясающим мастерством творить историю, вновь вписал себя в ее анналы, совершив головокружительный драматический ход. Ни один американский президент со времен Авраама Линкольна не отправлялся в места, где шли военные действия. Никогда за всю историю Америки президент не покидал страну в военное время. Ни один американский президент никогда не был в Африке. Ни один американский президент не путешествовал на самолете». А сейчас, как написали несколько недель спустя в Time, Франклин Рузвельт, 32-й президент Соединенных Штатов, «совершил все это за один раз». Это было так же верно, как и то, что Рузвельт и его команда прибыли в Касабланку, не будучи готовыми к встрече с Черчиллем[1531]1531
  Sherwood, Roosevelt and Hopkins, 671—73; Time, 2/1/42, 11.


[Закрыть].

Это стало ясно уже 14 января во время предварительных переговоров и за неофициальным ужином. Маршалл и Кинг заявили о своем желании начать «полномасштабную» войну на Тихом океане, а не вести боевые действия только против Японии. К удивлению Брука, Кинг предложил сконцентрировать 70 процентов военных усилий на Тихоокеанском театре военных действий и лишь 30 процентов – на Европейском. Брук заметил, «что это было сложно назвать научным подходом к разработке военной стратегии».

Брук знал, что предстоит сложное обсуждение Сицилийской операции, но полагал, что его полностью поддержит все британское командование. Тем не менее кое-кто в штабе и один из адмиралов, Дики Маунтбеттен, не разделяли общее мнение. Маунтбеттен считал наиболее подходящей целью Сардинию. Он пересек комнату и подошел к Гарри Гопкинсу, чтобы наедине с ним обсудить преимущества Сардинии. Этот раскол в британском командовании мог создать проблему, если бы Маунтбеттен не переключился в разговоре с Гопкинсом на свою излюбленную тему – о боевых кораблях изо льда и машине Руба Голдберга[1532]1532
  Голдберг Рубен Люциус – американский карикатурист, скульптор, писатель, инженер и изобретатель. Известен серией карикатур, в которых фигурирует так называемая «машина Руба Голдберга» – чрезвычайно сложное, громоздкое и запутанное устройство, выполняющее очень простые функции (например, огромная машина, занимающая целую комнату, двигает ложку с едой от тарелки до рта человека).


[Закрыть].