Текст книги "Каталина"

22

В замешательстве, вызванном толпой, устремившейся за епископом, Доминго увел сестру и племянницу домой. Мария хотела уложить Каталину в постель, дать ей слабительное и послать за цирюльником, чтобы пустить девушке кровь, но та не хотела об этом и слышать и ради забавы бегала вверх-вниз по лестнице. Приходили соседи, чтобы поздравить ее и еще раз восхититься свершившимся чудом. Снова и снова Каталина рассказывала, как выглядела святая дева и что она говорила. Во второй половине дня Каталину пригласили в один из дворцов, и благородные дамы млели от восторга, прося ее пройтись взад-вперед, будто никогда не видели шагающего человека. Она получила массу подарков: носовые платки, шелковые шарфы, чулки и даже платья, пусть и слегка поношенные, а также золотую цепочку, серьги с драгоценными камнями и браслет. У Каталины никогда не было и сотой доли такого великолепия. Наконец, предупредив, что она не должна задирать нос из-за того, что святая дева излечила ее, и знать свое место, Каталину отпустили домой.

Спустилась ночь. Мария, Доминго и Каталина поужинали. Мать и дочь в сотый раз обговаривали подробности незабываемого события. Доминго предложил им пойти спать, но Каталина ответила, что слишком возбуждена и не сможет заснуть. Тогда, чтобы успокоить девушку, он начал читать пьесу, которую недавно закончил. Каталина слушала вполуха, но Доминго, захваченный мелодией своей поэзии, ничего не замечал. Неожиданно она вскочила из-за стола.

– Это он, – воскликнула Каталина. С улицы донеслись звуки гитары.

– Кто он? – сурово спросил Доминго, ибо авторы не любят, когда их прерывают на полуслове во время чтения собственного произведения.

– Диего. Мама, можно мне пойти к решетке?

– Я думала, в тебе есть хоть капля гордости, – ответила Мария.

Решетка, о которой шла речь, закрывала окно, выходящее на улицу, не столько от воров, сколько от пылких влюбленных. Будучи хорошо воспитанной девушкой, Каталина знала, что мужчины похотливы, а девственность – главная добродетель незамужней женщины. Поэтому она даже не думала о том, чтобы пустить возлюбленного в дом, но, по обычаю, девушка могла по вечерам подходить к зарешеченному окну и говорить с ним о тех загадочных пустяках, что занимают умы и сердца влюбленных.

– Он оставил тебя, когда с тобой случилось несчастье, – продолжала Мария, – а как только ты стала знаменитостью и о тебе заговорил весь город, сразу прибежал, поджав хвост.

– О, мама, ты плохо знаешь мужчин, – улыбнулась Каталина. – Они слабы и непостоянны. Я не представляю, что бы произошло, принимай мы всерьез каждую их глупость. Вполне естественно, что он не хотел жениться на калеке. Его отец и мать нашли ему достойную пару. Но он сто раз говорил, что любит меня больше жизни.

– Пусть она идет, – вмешался Доминго. – Она любит его, и этим все сказано. Мне кажется, он ничем не хуже других юношей этого распутного века.

Пожав плечами, Мария встала, взяла высокую свечу и взглянула на брата.

– Пойдем на кухню, Доминго. Я хочу дослушать твою пьесу.

– Нет, – возразил тот, – у меня пропало настроение. Ты, Мария, хорошая женщина, но не можешь отличить пентаметра от коровьего хвоста. Я могу читать свои пьесы только перед такой аудиторией, которая хорошо разбирается в поэтических ценностях.

Они пошли спать, а Каталина подбежала к окну, и ее сердце радостно забилось, когда в ночной тьме она разглядела знакомую фигуру.

– Диего.

– Каталина.

И вот, наконец, пришла пора представить читателю нашего героя. Его отец, портной, обшивал всю знать Кастель Родригеса, и с детских лет Диего учился владеть иглой, кроить штаны и подгонять по фигуре камзол. Он вырос в высокого юношу с прямыми ногами, тонкой талией и широкими плечами. А если прибавить к этому пышную шевелюру, загорелое лицо, на котором сверкали смелые черные глаза, чувственный рот и прямой нос, то не покажется удивительным, что для Каталины он был эталоном красоты. Наделенный вольнолюбивой душой, он изнывал от тоски, час за часом под бдительным оком отца сшивая шелк, бархат и парчу для более удачливых людей, чем он сам. Он полагал, что рожден для более достойных дел, и в своих мечтах сыграл много прекрасных ролей на сцене жизни. Он влюбился. Родители пришли в ужас, когда он объявил, что станет солдатом в Нидерландах или уедет искать счастья в Америку, если ему не позволят жениться на Каталине Перес. Все состояние Каталины составлял лишь дом, который она унаследовала бы после смерти матери, но родители Диего схитрили и не стали спорить. Ему было лишь восемнадцать лет, и они надеялись, что влюбленность юноши угаснет сама по себе и тогда он найдет себе достойную пару. А пока они резонно заявили, что негоже заводить семью, не закончив обучения ремеслу, и обещали вернуться к этому вопросу, когда Диего станет самостоятельным портным. Не возражали они и против того, чтобы вечер за вечером он ходил под окно Каталины и развлекал ее серенадами. Несчастье, случившееся с Каталиной, они восприняли как подарок судьбы. Диего был вне себя от горя, но и ему пришлось признать, что он не может позволить себе жениться на калеке. А вскоре мать сообщила Диего, что дочь процветающего галантерейщика питает к нему нежные чувства, и он начал за ней ухаживать. Отцы молодых людей встретились и решили, что такой союз выгоден им обоим. Оставалось лишь договориться о приданом, но портной хотел получить побольше, а галантерейщик – дать поменьше, и выработка окончательных условий потребовала длительных переговоров.

Они все еще не закончились, когда Диего появился под окном исцеленной Каталины. Несмотря на молодость, он уже твердо знал, что мужчина никогда не должен извиняться, так же, как и Каталина понимала, что упреки ни к чему не приведут. Какими бы ужасными ни были его проступки, мужчина только раздражается, когда о них говорят ему в лицо. Умная женщина удовлетворится тем, что они будут тяготить совесть мужчины, если она у него есть, а если нет, то обвинения тем более бесполезны. Поэтому, не теряя времени, они сразу перешли к делу.

– Сердце моей души, – сказал Диего. – Я обожаю тебя.

– Моя любовь, моя драгоценная любовь, – ответила Каталина.

Не будем повторять их сладостные, нежные глупости. Во все времена влюбленные говорили друг другу одно и то же. Диего не мог пожаловаться на отсутствие красноречия. И скоро Каталина почувствовала, что долгие недели страданий стоят мига блаженства. Темнота почти полностью скрывала девушку, но звук ее мелодичного голоса и серебристый смех разжигали кровь Диего.

– Будь проклята разделяющая нас решетка. Ну почему я не могу обнять тебя и покрыть твое лицо поцелуями, чтобы наши сердца бились рядом?

Каталина прекрасно понимала, к чему это может привести, и эта мысль не вызвала у нее ни малейшего неудовольствия. Она знала, что помыслы мужчин устремлены к наслаждениям, и ее пронизала дрожь гордости и одновременно сладко защемило сердце от сознания того, что Диего так страстно желает ее. У нее даже перехватило дыхание.

– О, любимый мой, почему ты хочешь от меня того, что я не могу дать тебе? Если ты любишь меня, то зачем же стремишься к тому, чтобы я согрешила, да и в любом случае эти железные прутья являются непреодолимой преградой.

– Дай мне тогда твою руку.

Окно, у которого она сидела, находилось довольно высоко, и Каталине пришлось опуститься на колени, чтобы выполнить его просьбу. Она просунула руку сквозь решетку, и Диего прижался к ней жадными губами. У нее были маленькие руки, с тонкими пальцами, руки благородной дамы. Она гладила лицо Диего и краснела и смеялась, когда ее кулачок оказался у него во рту.

– Бесстыдник, – сказала она. – Что ты сделаешь еще? – она убрала руку.

– Веди себя прилично, и давай поговорим о наших делах.

– Как можно говорить о делах, когда ты сводишь меня с ума? Женщина, с таким же успехом ты могла бы просить реку течь в гору.

– Тогда тебе лучше уйти. Уже поздно, и я устала. Дочь галантерейщика наверняка тебя ждет. Нельзя же оставить ее без внимания.

– Клара? – вскричал Диего. – Да на что она мне? Она горбата, косоглаза, а волосы у нее, как у шелудивой собаки.

– Лжец, – рассмеялась Каталина. – Действительно, на ее лице остались оспинки и зубы у нее слегка желтоваты, а одного нет совсем, но, в общем, она не так уж страшна, и у нее добрый характер. Я не виню твоего отца, что он нашел тебе такую жену.

– Мой отец может катиться…

Для соблюдения приличий мы не будем повторять слова Диего, предоставив право закончить фразу читательскому воображению. Но Каталина привыкла к прямому языку тех времен и даже не покраснела. Наоборот, пылкость ее возлюбленного вызвала у девушки довольную улыбку.

– Сегодня утром я был в соборе, – продолжал Диего, – и когда увидел тебя, во всей красе стоящую перед алтарем, будто меч вонзился в мое сердце, и я понял, что все отцы мира не смогут разлучить нас.

– А я никого не видела. Я не понимала, где нахожусь и что со мной происходит. А потом миллион иголок вонзились в мою ногу, и от боли я чуть не потеряла сознание и пришла в себя только в объятиях мамы. Она смеялась и плакала, и я тоже разрыдалась.

– Ты бежала и бежала, а мы кричали от радости. Ты мчалась, как лань, убегающая от охотника, как лесная нимфа, услышавшая приближающиеся голоса людей, как… – Тут воображение изменило Диего, и он закончил фразу довольно банальным сравнением: – Ты бежала, как небесный ангел. И была прекраснее зари.

Каталина слушала бы его до утра, но за спиной раздался голос Марии:

– Иди спать, дитя. Ты же не хочешь, чтобы соседи сплетничали о тебе, и вообще, уже поздно.

– Спокойной ночи, любимый.

– Спокойной ночи, свет моих глаз.

Надо же так случиться, что отец Диего и галантерейщик в эти дни спорили о куске пустующей земли, который портной хотел получить в приданое, а галантерейщик – оставить за собой. Вероятно, за кружкой пива они могли бы найти компромиссное решение, но, к удивлению галантерейщика, портной уперся, как баран. Произошел крупный разговор, закончившийся скандалом, и почтенные отцы разошлись в разные стороны. Портной, тем не менее, имел веские причины для столь странного, на взгляд галантерейщика, поведения. Во-первых, чудо прославило Каталину и могло благотворно отразиться на количестве заказов, выйди она замуж за Диего. Во-вторых, Каталина сама была опытной вышивальщицей. И в-третьих, что, возможно, и стало решающим, начались разговоры, что благородные дамы города, очарованные ее скромностью и хорошими манерами, решили собрать девушке достойное приданое. И теперь портной смотрел на Каталину как на желанную партию. Диего она принесла бы счастье, а ему – новых клиентов. Так исчезло последнее препятствие, преграждавшее влюбленным путь к счастью.

23

В то время, как Каталина и Диего мирно беседовали, разделенные лишь железной решеткой, аббатиса строила планы, не в малой степени касающиеся их будущего.

Донья Беатрис всегда скрупулезно выполняла религиозные обязанности. Монастырь в Кастель Родригесе стал гордостью ордена, монахини отличались безупречным поведением, пышность церковных служб привлекала сотни верующих, а каждый нуждающийся, обратившийся за помощью, находил, как минимум, сочувствие. Но, несмотря на набожность и благочестивость, аббатиса питала лютую ненависть к некоей монахине из Авилы, Терезе де Сепеда. Когда донья Беатрис была послушницей, эта монахиня, в монашестве мать Тереза, наделала немало шума, неоднократно заявляя, что ей являлись Иисус Христос, пресвятая богородица и прочие небожители, не говоря о том, что она выгнала дьявола, явившегося к ней в келью, брызнув в него святой водой. Наконец, недовольная мягкостью устава кармелитского ордена, она ушла из монастыря и основала новый орден, с более суровыми правилами. Остальные монахини расценили этот поступок как оскорбление и приложили все силы, чтобы уничтожить нежелательного конкурента. Но Тереза де Сепеда оказалась женщиной энергичной, решительной и смелой и, подавляя непрекращающуюся оппозицию, открывала монастыри босоногих кармелиток по всей Испании. Название ее ордена определялось тем, что вместо крепких кожаных башмаков монахини матери Терезы носили сандалии с подошвами, сплетенными из веревки. И к моменту ее смерти, случившейся за несколько лет до описываемых событий, орден босых кармелиток по своему влиянию сравнялся, а где-то и превзошел старый орден. Самого упорного противника мать Тереза встретила в лице доньи Беатрис. Аббатиса не терпела даже разговоров о длительных умерщвлениях плоти, которым подвергали себя босоногие кармелитки, и о посещавших их видениях. Какое право имела эта снедаемая гордыней, высокомерная и хитрая женщина, к тому же низкого происхождения, ставить себя выше других. Наконец, она настолько обнаглела, что обратилась к епископу провинции с просьбой открыть монастырь в Кастель Родригесе. К тому времени она уже приобрела влиятельных друзей как при дворе, так и среди духовенства, и донье Беатрис пришлось использовать все свое влияние, чтобы остановить соперницу. Чаша весов в этой отчаянной борьбе все еще колебалась, когда мать Тереза умерла.

И, помолившись за ее грешную душу, донья Беатрис облегченно вздохнула. Она не сомневалась, что с уходом этой беспокойной женщины созданный ею орден придет в упадок и монахини вернутся в кармелитские монастыри. Но она не представляла, какую глубокую память оставила мать Тереза в своих духовных дочерях. Очень скоро по всей Испании пошли слухи о чудесах, совершенных ею при жизни и после смерти. Когда мать Тереза отошла в мир иной, ее келью, как рассказывали очевидцы, наполнил нежный запах, а девять месяцев спустя ее тело выкопали из могилы, и оказалось, что оно совершенно не изменилось, а тем же нежным запахом благоухал уже весь монастырь. Больные исцелялись, прикоснувшись к ее останкам. Многие уже говорили о том, что пора причислить ее к лику блаженных, и донья Беатрис, наконец, поняла, что рано или поздно мать Тереза станет святой.

Это обстоятельство серьезно обеспокоило аббатису. Приобщение матери Терезы к лику святых значительно укрепило бы позиции босоногого ордена. Конечно, святые были и среди кармелиток, например оба основателя ордена, но это произошло очень давно, а люди почему-то всегда чтили новых кумиров, незаслуженно забывая старых. Аббатиса не могла воспрепятствовать подъему нового ордена, но тут ей предоставилась возможность выдвинуть своего кандидата в небожители. Провидение указало ей правильный путь, и отказываться от такого подарка было бы грешно. Лазарь стал святым только потому, что присутствовал при чудесах, совершаемых Иисусом. А Каталина, набожная и добродетельная девушка, излечилась милостью святой девы в присутствии не двух-трех полоумных монахинь и ищущих собственных выгод священников, но огромного числа верующих. Получив знак божественного расположения, она, естественно, всю оставшуюся жизнь должна посвятить служению Иисусу. Правда, донья Беатрис краем уха слышала, что Каталина влюблена в какого-то юношу, но сочла эти слухи несущественными. Ей не верилось, что девушка в здравом уме могла выйти замуж за портного, вместо того чтобы наслаждаться благами духовными и материальными, предоставленными ей монастырем. Каталина прославила бы и саму обитель и весь орден. Дева Мария, несомненно, еще не раз выразит девушке свое благоволение, ее известность будет расти, и после смерти Каталина сможет занять достойное место среди небожителей.

Донья Беатрис раздумывала над этой привлекательной идеей не один день, но, будучи женщиной осторожной, решила посоветоваться с духовником. Тот с энтузиазмом воспринял предложение аббатисы дать господу богу невесту, отмеченную самой богородицей. В разговоре аббатиса упирала на благодарность, которую должна испытывать излеченная девушка, посчитав ненужным упомянуть о скромных мотивах, которыми руководствовалась сама. Духовник, человек набожный, но недалекий, не смог разобраться в хитросплетениях интриг доньи Беатрис. Но, тем не менее, и он нашел одно серьезное возражение.

– Статус этого монастыря требует, чтобы монахиня была благородного происхождения. А семья Каталины, хоть и сохранила чистоту крови, не принадлежит к дворянству.

Аббатиса, впрочем, без труда нашла обходной путь.

– Мне кажется, что расположение пресвятой девы вполне может заменить дворянскую грамоту. В моих глазах она равна самому гордому гранду.

Услышав такой ответ из уст дочери герцога, бедный монах пришел в восторг. Теперь оставалось решить лишь техническую сторону дела. Аббатиса предполагала пригласить девушку к себе и предложить ей провести несколько дней в монастыре, чтобы та могла должным образом выразить создателю свою благодарность. Предугадывая возможные возражения Каталины, вызванные привязанностью к юноше, донья Беатрис попросила монаха рассказать обо всем исповеднику девушки, чтобы тот посоветовал Каталине, а если надо – и приказал, принять предложение аббатисы. Тот с радостью обещал выполнить это богоугодное поручение.

На следующий день Каталину провели в молельню доньи Беатрис. Раньше она едва могла отличить девушку от десятка других, но сейчас аббатису приятно поразила красота Каталины, и она довольно улыбнулась. Донья Беатрис не жаловала уродливых монахинь и считала, что невестами Христа должны становиться лишь те, кто сочетал в себе ум и приятную наружность. Скромность, нежный голосок и хорошие манеры Каталины также пришлись ей по нраву. А речь девушки, благодаря урокам Доминго, отличалась не только правильностью построения фраз, но и элегантностью. Аббатиса не могла не подивиться, обнаружив, что в столь невзрачном окружении вырос такой прекрасный цветок. И последние сомнения в правильности принятого решения растаяли, как дым. Девушка, несомненно, родилась для славных дел, а что могло сравниться с честью посвятить жизнь служению господу богу?

Каталина поначалу держалась скованно, с почтением взирая на благородную даму, чьи добродетели славились на весь город, но донья Беатрис сумела расположить девушку к себе. С ее лица не сходила улыбка, которую так редко видели монахини, и Каталина даже подумала, не преувеличены ли слухи о суровости аббатисы. Скоро она рассказывала историю своей короткой жизни. К неудовольствию доньи Беатрис, ничем, естественно, внешне не проявившемся, девушка расписывала достоинства и красоту Диего, с радостью сообщив, что его родители, ранее относившиеся к ней крайне холодно, теперь дали согласие на свадьбу. Аббатиса пожелала из ее собственных уст услышать историю появления девы Марии, а затем, как бы невзначай, заметила, что после чудесного исцеления Каталине следовало бы провести в монастыре пару недель, чтобы, удалившись от мирской суеты, в молитвах отблагодарить свою небесную покровительницу. Слова доньи Беатрис ужаснули Каталину. Но она привыкла говорить то, что думала, ее страх перед аббатисой уже пропал, и девушка ответила честно и откровенно.

– Но, ваше преподобие, – вскричала она, – я не могу этого сделать. Мы с Диего так долго не видели друг друга. Если я удалюсь в монастырь, у него разорвется сердце. Он каждый вечер говорит мне, что целый день живет лишь ради того часа, когда мы можем побыть наедине у моего окна.

– Я не собираюсь принуждать тебя, дитя мое. Пребывание в монастыре пойдет тебе лишь на пользу, если ты придешь туда из любви к богу и искреннего желания совершенствоваться. И, должна признать, меня удивляет твое нежелание отблагодарить пресвятую деву за ниспосланную тебе милость. Не думаю, что этот юноша, как ты говоришь, без памяти в тебя влюбленный, станет возражать, что за добро ты отплатишь добром. Но довольно об этом. Я полагаю, тебе следует посоветоваться с исповедником. Возможно он скажет, что мое предложение не имеет смысла, и тогда твоя совесть будет спокойна.

И донья Беатрис отпустила девушку, подарив ей янтарные четки.

24

Аббатиса ничуть не удивилась, когда два или три дня спустя ей доложили, что Каталина ждет в приемной и просит разрешения провести в монастыре несколько дней. Она пригласила девушку к себе, поцеловала ее и передала наставнице послушниц. Каталине отвели келью со скромной обстановкой, но просторную, чистую и прохладную, с окнами, выходящими на ухоженный монастырский сад.

Доброта, очарование и простота Каталины немедленно покорили все сердца. Монахини, послушницы, мирские сестры и благородные дамы, жившие в монастыре, баловали ее, как любимого ребенка. Постель Каталины полностью соответствовала уставу ордена, но по сравнению с той, к которой привыкла девушка, она казалась пуховой периной, а нехитрая еда монахинь – изысканными яствами. Рыба, цыплята, дичь поставлялись к столу из обширных поместий аббатисы, и вдобавок благородные дамы зазывали Каталину к себе и пичкали сладостями и деликатесами.

Донья Беатрис с довольной улыбкой наблюдала, как девушке открывались радости монастырской жизни, надежно защищенной от хлопот и суеты внешнего мира. Некоторая ее монотонность оживлялась в час отдыха, когда монастырскую приемную заполняли знатные дамы и дворяне, и их разговоры не ограничивались лишь религиозными темами. Каталине не в малой степени льстило оказываемое ей внимание. Она вошла в монастырь в воинственном настроении, по приказу исповедника, горячо поддержанного матерью, но скоро поняла, что пребывание там не лишено определенных преимуществ. Счастливая, упорядоченная жизнь монахинь существенно отличалась от той, какую вела она дома в непрестанной утомительной работе и постоянной нужде. Бывали же времена, когда никто не приглашал мать и дочь вышивать дорогие одежды, и тогда они перебивались лишь случайными заработками Доминго.

Каталина наслаждалась богослужениями, которые посещала с остальными монахинями. И хотя ей недоставало Диего, она не могла не признать, что в будущем будет с радостью вспоминать дни, проведенные в монастырской тишине.

Каждый вечер донья Беатрис посылала за Каталиной и проводила с ней час. Она ни разу не упомянула, что хотела бы видеть Каталину монахиней, но, беседуя с девушкой, скоро поняла, что та не только добродетельна, но и очень умна, обладает твердым характером и со временем может стать гордостью ордена. Донья Беатрис говорила с ней не как гордая дама или мать-настоятельница, но как близкая подруга. Она прилагала все силы, чтобы подчинить девушку своему влиянию, но чувствовала, что действовать надо с предельной осторожностью. Она рассказывала о жизни различных святых, чтобы расширить кругозор Каталины, и придворные сплетни, чтобы показать ей, что, будучи монахиней, можно играть важную роль в государственных делах. Она говорила об управлении монастырем и многообразных обязанностях аббатисы, не без намека, что при благоприятном стечении обстоятельств и Каталина может занять этот важный пост. Такая перспектива, без сомнения, не могла не поразить дочь вышивальщицы.

В монастыре тайное быстро становилось явным, и, хотя донья Беатрис никому не говорила о своих планах, монахини скоро поняли, что означало повышенное внимание аббатисы к этой симпатичной девушке. И одна из них сказала Каталине, что они будут счастливы, если она останется с ними навсегда. А благородная дама, жившая в монастыре, потому что ее муж воевал где-то за морями, поведала Каталине, что с радостью стала бы монахиней, не связывай ее узы брака.

– На твоем месте, дитя, – продолжала она, – я бы попросила аббатису, чтобы она взяла тебя послушницей.

– Но я собираюсь замуж, – удивленно ответила Каталина.

– И всю жизнь будешь сожалеть об этом. Мужчины по своей природе грубы, злы, эгоистичны и неверны женам.

Взглянув на серое морщинистое лицо дамы и ее оплывшую фигуру, Каталина подумала, что ее муж, возможно, действительно не лишен недостатков, но мог привести аргументы, говорящие в его пользу.

– Как ты можешь колебаться, когда небесный жених открыл тебе свои объятья? – и дама положила в рот очередную конфетку.

В другой раз, в час отдыха, высокородная гостья ущипнула Каталину за щечку и, улыбнувшись, сказала:

– Я слыхала, в нашем монастыре скоро появится маленькая святая. Ты должна поминать меня в молитвах, ибо я большая грешница и могу попасть в рай лишь с твоей помощью.

Каталина испугалась. Она не хотела становиться ни монахиней, ни тем более святой. Она начала вспоминать как бы невзначай брошенные фразы, на которые ранее не обращала внимания. И с ужасом поняла, что все ждут от нее вступления в монастырь. В тот вечер она вошла в молельню аббатисы со смятенной душой. Волнение девушки не укрылось от глаз доньи Беатрис.

– Что случилось, дитя? – спросила она, неожиданно прервав Каталину, которая что-то рассказывала. Та вздрогнула и покраснела.

– Ничего, ваше преподобие.

– Ты боишься сказать мне? Разве ты не знаешь, что я люблю тебя, как родную дочь. Я надеялась, что ты питаешь ко мне хоть каплю привязанности.

Каталина разрыдалась, и аббатиса протянула к ней руки:

– Подойди ко мне и расскажи, что беспокоит тебя. Каталина подошла и села у ног аббатисы.

– Я хочу домой, – всхлипывая, прошептала она. Донья Беатрис замерла, но тут же взяла себя в руки.

– Разве ты не счастлива здесь? Мы делаем все, чтобы ублажить тебя. Ты – всеобщая любимица.

– Эта любовь связывает меня по рукам и ногам. Я – как кролик, попавший в силок. Монахини, благородные дамы, все воспринимают как должное мой уход в монастырь. Я этого не хочу.

Аббатису охватила ярость на этих глупых женщин, предавших ее в своем усердии, но ничего не отразилось на ее холеном лице.

– Никто не хочет совершить над тобой насилие. Ты можешь стать монахиней лишь по своей воле. И не стоит винить их в том, что, полюбив тебя, они не хотят, чтобы ты покинула монастырь. И я была бы рада, если бы святая дева разбудила в твоем сердце желание стать одной из нас, тем самым отблагодарив небо за оказанную великую милость. Ты прославила бы нашу обитель. Мне знакомо не только твое смирение и благочестие, но и то, что у тебя ясная голова. Слишком редко в невестах Христа ум сочетается с добротой. Я – старая женщина и мне уже тяжело нести груз моих обязанностей. Возможно, думать об отдыхе и грешно, но я испытала бы огромное облегчение, будь ты рядом со мной, а в должное время, когда наш создатель призовет меня к себе, смогла бы занять мое место.

Она замолчала, и в ожидании ответа нежно погладила щеку девушки.

– Ваше преподобие очень добры ко мне. Не знаю, как отблагодарить вас за столь щедрое предложение. У меня разорвется сердце, если вы сочтете меня неблагодарной, но я недостойна такой чести.

Хотя слова Каталины и не содержали прямого отказа, от аббатисы не укрылся истинный смысл ответа. И ее настойчивость, чувствовала она, вызовет лишь возрастающее противодействие. Донья Беатрис не признала поражения, но сочла необходимым пойти на временное отступление.

– Решение можешь принять только ты сама, прислушавшись к голосу совести, и я далека от мысли оказать на тебя какое-нибудь давление.

– Так я могу вернуться домой?

– Ты свободна в своих поступках. Я лишь прошу тебя, из уважения к исповеднику, провести в монастыре назначенный им срок. Я уверена, что ты позволишь нам наслаждаться твоим очарованием несколько оставшихся дней.

Каталина не могла не согласиться. Аббатиса отпустила ее, поцеловав в лоб, села в кресло и глубоко задумалась. Она не привыкла к тому, чтобы кто-то брал над ней верх, тем более какая-то девчонка. Но донья Беатрис подавила бушующие в ней страсти, ибо такое важное дело требовало холодного рассудка, и скоро в ее изобретательной голове созрело несколько возможных вариантов. Она тщательно взвешивала их преимущества и недостатки, считая себя вправе использовать любые средства, не содержащие в себе элемента греха, чтобы, обеспечив благополучие девушки в этом мире и прямую дорогу в рай в следующем, достигнуть желанной цели и прославить орден. В первую очередь следовало предпринять еще одну попытку и все-таки убедить Каталину уйти в монастырь. И сделать это мог лишь один человек – дон Бласко де Валеро, епископ Сеговии. Он совершил чудо, излечив Каталину, его высокий сан и святость вызывали необходимое благоговение. Донья Беатрис подошла к столу и написала епископу письмо с просьбой прийти к ней, так как ей необходим его совет.