Текст книги "Лес за Гранью Мира (сборник)"

Глава XVII
Голдилинд возвращается в замок зелёной гавани

Ехали они быстро. Их вели люди, знающие лесные дороги, и это путешествие длилось не так долго, как путь Голдилинд из замка. Луна светила ярко, поэтому на ночлег останавливаться не стали и подошли к замковым воротам ещё до полуночи. Голдилинд ждала, что теперь её запрут в тюрьме, но этого не произошло: королеву провели прямо в её собственную спальню, где уже находилась одна из служанок, хотя и не Алоиза. Когда же Голдилинд попыталась спросить её о новостях, то та ей даже не ответила, как если бы была немой. Чувствуя себя совершенно несчастной, Голдилинд легла в постель, представляя самое худшее: как её настигает смерть от рук её тюремщиков. Кристофера она видела в последний раз, когда входили в замковые ворота, поэтому о том, что сейчас происходит с ним, девушка ничего не знала. Как бы там ни было, Голдилинд могла только лежать, и её одолевали мрачные мысли. Наконец, усталость взяла своё – она заснула.

Когда Голдилинд проснулась, стоял уже ясный день, а по комнате кто-то ходил. Королева повернулась и увидела Алоизу. У неё было так тяжело на сердце, что она не стала ничего спрашивать и даже не пошевелилась, но Алоиза сама оглянулась и подошла к её постели. Она поклонилась, но не произнесла ни слова. Тогда Голдилинд подняла голову, устало спросив:

– Что теперь, Алоиза? Что ты мне скажешь? У меня сердце сжимается от страха, и мне кажется, если у них не будет хоть капли жалости, я умру сегодня же.

– Нет, – ответила служанка. – Не тревожьтесь. Здесь рядом есть некто, кому Вы сильно обрадуетесь.

– Ага, а именно дама Элинор, – со стоном закончила Голдилинд. Страх и сердечная тоска так навалились на неё, что она чуть было не потеряла сознание.

Но Алоиза приподняла ей голову, поднесла к губам вино и заставила её сделать несколько глотков, а когда Голдилинд снова пришла в себя, служанка сказала:

– Я же говорю, не тревожьтесь, это не дама Элинор, и розог Вы не увидите. Это могущественный человек, нет, это самый могущественный из людей – граф Джеффри, король Лугодолья, пусть и не коронованный.

Голдилинд и в самом деле успокоили такие новости. Она сказала:

– Интересно, какие у него здесь дела. Всё это время он не заезжал в Зелёную гавань. Может, будь иначе, со мной здесь обращались бы лучше.

– Я не знаю, – ответила Алоиза, – но он здесь. Тот посланец, у которого Вы похитили коня, принёс именно эту новость – что приезжает наш лорд, граф Джеффри. Он прибыл на закате, уже после того, как ищеек наставили на Ваш след, а меня выпороли за то, что позволила Вам сбежать. Теперь, миледи, когда Вы увидите графа и на самом деле станете нашей королевой и госпожой, вспомните ли Вы то утро два дня назад? Вспомните ли Вы меня?

– Вспомню, – пообещала Голдилинд, – если случится то, о чём ты говоришь.

– Обязательно случится, – заверила её Алоиза. – Вы снились мне три ночи назад. Вы восседали на престоле, приказывая и воспрещая знатным людям. По крайней мере, пока никто (кроме моих плеч и боков) не почувствовал ничего плохого оттого, что Вы сами себя похитили. Вы вернулись очень быстро и, говорят, по собственной воле. Но расскажите же о своей прогулке, было ли Вам приятно?

Когда Голдилинд услышала эти слова и вспомнила, что ожидает её утром, то чуть было не расплакалась. Алоиза стояла и молча смотрела на неё. Наконец, Голдилинд тихо произнесла:

– Ответь мне, Алоиза, ты слышала, говорили что-нибудь о том молодом человеке, которого привели сюда прошлой ночью? Они убили его?

Алоиза ответила ей:

– На самом деле, миледи, я думаю, ему не причинили вреда, хотя полностью и не уверена в этом. По крайней мере, на нижнем дворе никому сегодня голов не отрубали и никого не вешали, но я слышала, как воины обсуждали, как они кого-то взяли в плен. Они говорили, что его сила достойна удивления. Рассказывали, как он швырнул одного из них, словно играя в мяч. По правде говоря, они совсем не держали на него зла за это. Впрочем, сейчас я посоветовала бы Вам подняться. Прошу Вас, наденьте всё самое лучшее и нарядное, что у Вас есть. А ещё я скажу Вам на ухо, что дама Элинор несколько побаивается Вас этим утром.

Голдилинд поднялась. Её одели в королевское платье. Алоиза и другие служанки подавали ей всё, что она хотела. Тем утром Голдилинд осталась в своей комнате – в ожидании могущественного властителя Лугодолья.

Глава XVIII
Граф джеффри говорит с голдилинд

Голдилинд ждала недолго. За дверью послышались многочисленные шаги, дверь распахнули, и сразу же, словно солнце осветило своими лучами землю, вошёл граф Джеффри, а за ним лорды – все в самых торжественных одеяниях. Граф подошёл к Голдилинд, склонился перед ней на колени и спросил:

– Миледи, моя королева, соблаговолите позволить Вашему слуге поцеловать Вашу руку?

Голдилинд не выказала большой радости от встречи с ним, но всё же протянула свою лилейную руку в золотом рукаве и ответила:

– Поступайте по своей воле.

Граф благоговейно поцеловал её руку и спросил:

– А эти благородные сэры, мои вассалы, могут ли они подойти, поклониться и поцеловать Ваши руки, миледи?

– Я не откажу ни им в выполнении их желания, ни Вам в выполнении Вашего, милорд.

После этих слов лорды приблизились, преклонили пред ней колени и поцеловали её руку. По правде говоря, многие из них с радостью поцеловали бы и обе руки, да и щёки и даже губы, но сама Голдилинд смотрела на приветствующих скорее сурово, чем милостиво.

Затем граф заговорил с Голдилинд и рассказал ей о её королевстве, о том, как благоденствует народ, о крепком мире, царящем в её землях, о славных днях Лугодолья и о хвале, воздаваемой ей народом. Голдилинд ничего не отвечала, но по мере того, как он говорил, грудь её всё чаще вздымалась, и, наконец, на её глазах выступили слёзы и покатились по щекам. Тогда придворные стали переглядываться, и граф сказал:

– Господа! Мне кажется, что миледи хочет говорить со мной наедине, как со своим ближайшим другом и благожелателем. Я прав, миледи?

Голдилинд не могла ничего вымолвить из-за того, что сердце её обливалось слезами. Она только кивнула головой и улыбнулась графу.

Граф Джеффри махнул рукой, и все лорды, а с ними и служанки покинули комнату. Они остались вдвоём: королева и граф, который стоял перед ней, но прежде, чем он смог произнести хоть слово, Голдилинд поднялась с престола и упала на колени перед ним, молитвенно соединив руки и закричав срывающимся голосом:

– Помилуйте! Помилуйте! Сжальтесь над моей юной жизнью, о достойный лорд!

Граф поднял её, вновь усадил на престол:

– Нет, миледи, так не годится, но я буду готов выслушать Вас, если Вы захотите поговорить со мной и рассказать всё, что случилось.

Голдилинд некоторое время боролась со своими чувствами, а затем сказала:

– Достойный лорд, я умоляю Вас выслушать меня. Имейте терпение к слабому женскому сердцу! Пожалуйста, сядьте рядом со мной.

– Так не полагается. Я сяду ниже.

И граф, взяв себе табурет, сел перед королевой и спросил:

– Что мучает Вас? Чего бы Вам хотелось?

Тогда Голдилинд начала рассказывать:

– Милорд, я живу в заточении. Мне хотелось бы стать свободной.

– Хорошо, значит, это темница?

– Да! Я не могу даже свободно выйти из замка и вернуться. И это ещё не самое страшное. Сходите, посмотрите на комнату младшей гвардии и скажите тогда, подходит ли она для дочери Вашего повелителя.

Граф сперва ничего не отвечал, но затем произнёс:

– Всё же грусть Вам к лицу. Когда я взглянул на Вас, моим глазам предстала красота мира, где тело не может быть недостатком.

Голдилинд покраснела:

– Если это и так, то это милость Божия, и за это я приношу Ему хвалу. Но сколько ещё продержится моя красота? Горе убьёт и её.

Граф долго молча смотрел на королеву. Наконец, он сказал:

– Я поручил заботу о Вас Вашим друзьям и следил за тем, чтобы они ободряли Вас. Что я сделал не так?

– Может быть, умышленно и ничего. Ведь, если я верно понимаю, Вы пришли теперь, чтобы объявить мне об окончании моего временного, но утомительного пребывания здесь, о том, что Вы отвезёте меня в Лугфорд и возведёте на престол, и покажете всему народу дочь моего отца.

Граф молчал. Лицо его потемнело, и Голдилинд видела это. Наконец, граф сказал резким голосом:

– Миледи, это невозможно. Вам следует оставаться в замке Зелёной гавани или в каком-нибудь другом замке, но вдали от народа.

– Что ж, – ответила Голдилинд, – я убедилась теперь – я предчувствовала правду, когда впервые оказалась в этих стенах. Мне почудилось тогда, что Вы убьёте меня, чтобы безопасно восседать на престоле дочери Вашего государя. Вы не решаетесь послать ко мне человека с мечом, что пронзил бы меня, поэтому Вы ввергли меня в темницу к жестоким тюремщикам. Вы приказали им медленно и мучительно лишить меня жизни. До сих пор я выдерживала и их, и Вашу злобу, но теперь я побеждена, теперь я знаю, что меня ожидает смерть, и потому у меня больше нет страха, потому я и дерзнула высказать Вам всё, что Вы сейчас услышали, хотя и понимала, что меня убьют. Теперь я могу признаться Вам: я раскаиваюсь в том, что просила милости у неспособного на милость.

Хотя слова, сказанные девушкой, были резки, голос её оставался мягким и ровным. Граф был сильно задет, он встал и начал ходить взад-вперёд по комнате, то частично обнажая меч, то вставляя его обратно в ножны. Наконец, он подошёл к Голдилинд, сел рядом с ней и произнёс:

– Голдилинд, ты несколько заблуждаешься. Ты не ошиблась, когда сказала, что я уверенно займу престол и буду править землёй Лугодолья так, как не сможет никто другой. Верно и то, что я поселил тебя, законную наследницу, в стороне от мирской суеты, по крайней мере на некоторое время, ибо я не допущу того, чтобы твои белые руки преждевременно сместили меня с моего места, как не допущу и того, чтобы твоё прекрасное лицо послужило знаменем моим недругам, но никогда я не желал твоей смерти или твоих мучений! Если же всё происходит так, как ты мне поведала, а ты настолько правдива, что я не могу сомневаться в твоих словах, то, прошу, расскажи мне, что они делали с тобой!

– Милорд, те друзья, которым Вы передали меня, – мои враги, без различия, были ли они Вашими друзьями или нет. Вы хотите заставить меня поведать Вам всю историю моих унижений? Для них я была лишь невольницей, что временами исполняет на сцене роль королевы. Ваш капеллан, например, которому Вы поручили заботу обо мне, смотрел на меня сладострастными глазами. Он просил расплатиться с ним моим телом, чтобы тем самым купить прекращение страданий. Он угрожал мне ещё большим злом и сдержал своё слово.

Граф вскочил на ноги и вскричал:

– Что? Да как он посмел! Знай тогда, что его клобук не настолько прочен, чтобы защитить его шею! Говори дальше, дитя моё, рассказывай всё. Мои волосы седеют от твоих слов.

Голдилинд продолжила:

– Та льстивая, вкрадчивая женщина, которой Вы поручили заботу обо мне, – просили ли Вы её терзать меня розгами? Темницей? Темнотой? Одиночеством? Голодом?

– Клянусь всеми святыми, нет! И в мыслях у меня этого не было! Поверь, она заплатит за всё, если она осмелилась на такое!

Но Голдилинд сказала:

– Я прошу не об отмщении, я прошу о милости, и в Ваших силах оказать её мне.

И снова оба замолчали до тех пор, пока граф не произнёс:

– Теперь я со своей стороны попрошу Вас об одном, о том, что Вы должны будете сделать. Ваше величество может жить спокойно. Отныне с Вами не случится никакого зла. Будут только удовольствие и радость. Но расскажите мне, как Вы сбежали, устроив себе отдых на эти два дня. Расскажите о том молодом человеке, которого Вы встретили. Расскажите мне, не как дева рассказывает своему отцу или опекуну, а как леди могла бы рассказать лорду. Расскажите, что произошло между вами, ведь Вы же не та, на которую может бесстрастно смотреть молодой и отважный мужчина. Но клянусь всеми святыми, что я вижу? Вы вся покрылись краской, миледи! – И граф рассмеялся.

Голдилинд и в самом деле сильно покраснела, но ответ её прозвучал уверенно:

– Милорд, вы сказали истинную правду. Я, конечно, не могла не заметить, как он смотрит на меня, но обращался со мной этот юноша со всем уважением, словно брат с сестрой.

– А теперь поведайте мне – что он собой представляет?

– Он молод, но силён выше меры. Он совершенно бесстрашен! Я своими глазами видела, как он схватил и поднял одного из наших людей голыми руками, а потом швырнул его, словно комок глины.

Граф нахмурился:

– Да, я уже слышал эту историю от наших воинов. Но каков он из себя?

Голдилинд покраснела:

– Он красив: у него светлые глаза, правильные черты лица, голос добрый и мягкий, – и девушка покраснела ещё сильней.

– Он говорил Вам, кто он, этот юноша?

– Из его собственных слов я решила, что он простой житель леса.

– Ага, простой житель леса? Нет, этот лесной житель – преступник, разбойник! Наши люди рассказывают, что он набросился на них с криком «За Холмы!» Вы слышали о Джеке с Холмов?

– Нет, никогда.

– Он король среди своих друзей, и они опасные воины. Боюсь, если юноша окажется одним из них, то уже завтра для него будет воздвигнута виселица, каким бы пригожим и отважным он ни был.

Голдилинд побледнела, губы её задрожали. Девушка встала и, упав на колени перед графом, зарыдала:

– О, милорд, милости, милости я прошу у Вас! Помилуйте этого несчастного юношу, который был так добр ко мне!

Граф поднял её на ноги и, улыбаясь, произнёс:

– Встаньте, миледи, зачем Вы падаете передо мной ниц? Вы не должны так делать. Что же до лесного жителя, так это Ваша привилегия миловать его, а не моя, и так как он, к счастью, ещё не повешен, Ваши слова спасли его шею.

Голдилинд села обратно в кресло, но всё ещё казалась бледной и напуганной. Граф же продолжал добрым голосом:

– Я не оставлю без внимания всё, о чём мы говорили, миледи, и потому прошу сейчас Вашего позволения покинуть Вас. Завтра я вновь приду, чтобы держать совет. Сегодня же пребывайте в хорошем настроении, потому что Ваше настроение всегда должно быть хорошим. Вы должны жить в радости, и если кто-то посмеет сказать Вам резкое слово – тем хуже для него.

С этими словами граф поднялся, поклонился Голдилинд и вышел. Девушка в это время сидела неподвижно, глядя прямо перед собой. Когда же за посетителем захлопнулась дверь, она закрыла лицо руками и зарыдала, сама не понимая, отчего. Вместе с болью она почувствовала, что тело её расслабляется, а сердце переполняют надежда и любовь, хотя она так и не назвала эти чувства верными именами.

Глава XIX
Граф джеффри говорит с кристофером

Надо сказать, что граф уже многое успел узнать о Кристофере и совершенно не имел намерения вешать его, а собирался принять в свою охрану, чтобы Кристофер с честью послужил ему. Что же до слов о повешении, то сказал он их для того только, чтобы испытать Голдилинд. Услышав же её ответ и увидев выражение её лица, граф решил, что следует переговорить с Кристофером наедине, поэтому попросил оруженосца отвести его в комнату, где юноша содержался под стражей. И о многом размышлял граф по дороге туда.

Итак, оруженосец привёл его в ту самую комнату младшей гвардии, где ещё недавно ночевала Голдилинд. Эту комнату и вправду использовали как тюрьму. Граф отпустил оруженосца, вошёл внутрь и запер за собой дверь, оказавшись наедине с Кристофером. Молодой человек лежал лицом вверх на убогой кровати. Руки он заложил за голову, ноги согнул в коленях и напевал последние слова одной старой песни. Когда же юноша услышал стук двери, он сел и, повернувшись к вошедшему, спросил:

– Вы принесли новости? Если так, то скажите мне их побыстрее! Что меня ждёт: виселица или свобода?

– Парень, – строго обратился к нему граф, – ты знаешь, кто я?

– Нет, не знаю, – ответил Кристофер. – Судя по Вашим одеждам, Вы, должно быть, знатный господин, но меня это мало касается, ведь Вы не прикажете меня казнить за одно необдуманное слово.

Граф возразил:

– Я хозяин земель Лугодолья, и нет нужды говорить тебе о том, что твоя жизнь, как и твоя смерть, – в моих руках. Будешь ли ты отрицать, что ты – один из товарищей Джека?

– Не буду. Это правда.

– Что ж, в таком случае ты достаточно храбр, раз пришёл сюда и сам сказал, что ты разбойник. За это можно поплатиться жизнью. Теперь вот о чём: ты вчера отвёл владычицу Лугфорда в свой дом, и вы долго находились там наедине. От того, как ты поступил с ней, зависит, примешь ли ты самую злую смерть, либо награду. Что ты на это скажешь?

Кристофер вскочил и закричал:

– Милорд, кем бы я ни был, я не негодяй! Когда я увидел эту жемчужину из женщин, я и в самом деле полюбил её – кто бы смог устоять! – но полюбил я её так же, как люблю Матерь Бога нашего, ведь она словно сошла с алтарного изображения собора Святой Девы Марии. А если кто скажет обратное, я отобью у него охоту лгать. Я встречусь с ним один на один, и, думаю, этому человеку сильно не поздоровится!

Граф рассмеялся:

– Тогда я не выйду против тебя, ибо слишком дорожу своей шкурой. Мне кажется, что Благодатная Дева нашла бы в тебе горячего почитателя, сойди она на землю близ твоего жилища. Я доверяю твоим словам. Думаю, ты честно поступил с моей госпожой, а поэтому, парень, что ты скажешь на предложение стать одним из моих людей, носить мой герб и выполнять мою волю?

– Что ж, это лучше, чем быть повешенным.

– Тогда пусть так и будет! – вновь рассмеялся граф. – А ведь другие ответили бы лучше, но послушай, если ты принимаешь моё предложение, ты должен будешь остаться здесь, в замке Зелёной гавани, и, возможно, надолго. По крайней мере, на то время, пока здесь будет жить миледи.

Кристофер покраснел:

– Милорд, Вы добры и милосердны, и я приму Ваше предложение.

Граф же ответил ему так:

– Что ж, пусть тогда так и будет, а сейчас ты можешь выйти из этой комнаты свободным человеком, но подожди минутку.

Кристоферу не составляло труда подождать ещё немного и послушать графа, который пододвинул табурет, сел на него и, помолчав длительное время, сказал следующее:

– В один прекрасный день мы, может быть, устроим тебе свадьбу, и неплохую!

Кристофер засмеялся:

– Какая же дама пойдёт за меня? У меня и отца-то нет!

– Даже если сам повелитель Лугодолья будет твоим другом? А что ты скажешь, если твоей невестой станет королева Лугодолья?

– Я бы охотнее выбрал себе невесту сам, когда мне в постели понадобится женщина. Я не хочу никого принуждать и не буду просить других об этом.

Граф поднялся и зашагал взад-вперёд по тюремной комнате. Наконец, он остановился перед Кристофером:

– Послушай, лесной житель, я предскажу тебе твоё будущее: ты станешь знатным благодаря женитьбе.

Кристофер промолчал, и граф продолжил:

– Я не буду тратить время на длинные разговоры. Я считаю, что ты и пригож, и отважен, и можешь взять в жёны знатную даму, а именно – ту, к которой ты был так добр в диком лесу.

Кристофер вздохнул:

– Знатным господам доставляет удовольствие смеяться над бедным людом, и я не должен показывать Вам свой гнев.

– Я не смеюсь над тобой, – возразил граф. – Я хотел сказать именно то, что означают мои слова.

– Но тогда Вы просите меня совершить зло, знатный господин. Я же сказал, что не хочу принуждать никого из женщин, так разве буду я принуждать ту, которую считаю чудеснейшим созданием и единственной моей госпожой?

– Придержи язык, господин дурак, – перебил Кристофера граф. – Позволь я расскажу тебе о том, что она будет так же рада принудить тебя, как ты её! Ты говоришь, она твоя госпожа, так она и останется твоей госпожой, а ещё будет женой, но только не здесь, ведь больше всего на свете Голдилинд желает покинуть Зелёную гавань. Ты же станешь её защитником и поведёшь её по миру, словно странствующий рыцарь.

Теперь Кристофер был настолько смущён, что не знал, как держать себя, и долгое время не мог вымолвить и слова. Наконец, он сказал:

– Господин, я исполню Ваше желание, если это не ловушка, но слишком уж чудно получается – знатная леди станет женой проходимца и мужлана.

Граф рассмеялся:

– Смелому и награда. Я скажу тебе по секрету ещё кое-что: имя этой леди более благородное, чем можно судить по тому положению, в котором она находится. Она хвалила тебе свою жизнь здесь?

– Нет. Я хорошо помню, что она называла себя бедной пленницей.

– Она говорила правду. А ушла она тогда из Зелёной гавани, чтобы сбежать из этого плена. И скажу тебе, что только я могу сделать её счастливой. И ещё кое-что: ты, хотя в битве и кричал «За Холмы!», в то же время не кажешься мне врагом.

Кристофер принял гордое и несколько свирепое выражение. Он сказал:

– Поверьте, господин, мои друзья – хорошие воины, хотя вы их и называете разбойниками и висельниками.

Граф засмеялся:

– Не спорю, защитник. Я не исключаю такой возможности (ведь судьба кого-то возносит, а кого-то низвергает), что наступит время, когда и ты, и твои друзья придёте мне на помощь, и, вероятно, заслужите титулы рыцаря, барона и графа: такая удача уже случалась в былые времена. И настоятельно советую тебе: когда вернёшься в Дом на Холмах, попроси его хозяина совершать набеги в других местах, а Лугодолье, куда он повадился ездить, обходить стороной. А порукой ему станут щедрые дары и грядущий брак, о котором мы сейчас договорились. Что ж, парень, думаю, ты уже выбрал свою роль, но пусть это останется между нами. Смотри, я не закрыл за собой дверь, и кузнец уже идёт к нам, чтобы снять твои оковы. Я также пошлю сюда оруженосца, чтобы он проводил тебя в хорошую комнату и принёс тебе новую одежду. Можешь пока отдохнуть среди других воинов и, если захочешь, показать в мирное время что-нибудь подобное тем подвигам, что ты совершил вчера в сражении, ведь ты, пожалуй, станешь лучшим среди моих молодцов. А завтра жди новостей!

На этом разговор закончился, и граф вышел.

Он сдержал своё слово. Тотчас пришли кузнец и оруженосец, Кристофера проводили в другую комнату, принесли ему красивые вышитые одежды из тонкого льна и шёлка. Переодевшись, он выглядел уже как королевский сын, тогда как ранее был скорее похож на древнего языческого бога. Все хвалили его за учтивость и восхищались его красотой. После ужина наступило время отдыха, и тогда воины графа попросили Кристофера помериться с ними силами и показать своё мастерство. Кристофер не отказывался: он бегал, прыгал, метал бруски и стрелял из лука, и во всём этом далеко превосходил прочих, так что все только удивлялись ему, как удивляются чуду, и радовались тому, что он не был убит за день до этого. В борьбе же Кристофер не смог себя показать, потому что никто не соглашался состязаться с юношей после того, как он поборол первого же из них, высокого и крепкого оруженосца, прекрасно владеющего военным искусством. Оруженосец казался очень сильным, но Кристофер бросил его через плечо, словно это был двенадцатилетний ребёнок. Так весело прошёл день в Зелёной гавани, и для многих добрых людей он был счастливее, чем предыдущие.