Текст книги "Уильям Шекспир. Сборник"

Сонет IV

 
Unthrifty loveliness, why dost thou spend
Upon thyself thy beauty's legacy?
Nature's bequest gives nothing, but doth lend,
And being frank she lends to those are free.
Then, beauteous niggard, why dost thou abuse
The bounteous largess given thee to give?
Profitless usurer, why dost thou use
So great a sum of sums, yet canst not live?
For having traffic with thyself alone,
Thou of thyself thy sweet self dost deceive.
Then how, when nature calls thee to be gone,
What acceptable audit canst thou leave?
   Thy unused beauty must be tomb'd with thee,
   Which, used, lives th' executor to be.
 
 
О расточительный! Зачем в расцвете юном
На самого себя изводишь ты свой клад?
Природа не дарит, а в долг дает красу нам,
И торовата к тем, кто также тороват.
Прекрасный скопидом, зачем добро чужое,
Тебе врученное, считаешь ты своим?
Безумный ростовщик, зачем тебе такое
Богатство, если жить ты не даешь другим?
Ведь в ростовщичество с самим собой играя,
Красавец, ты себя обманываешь сам:
Наш бренный мир на зов природы покидая,
Какой, скажи, итог ты завещаешь нам?
Краса твоя пойдет в один с тобою ящик,
А не останется, как твой душеприказчик.
 

Перевод В.С. Лихачева

 
Скажи мне, красота, зачем ты расточаешь
Безумно на себя все, что ни получаешь?
Природа не дарит, а лишь взаймы дает,
И то лишь тем, кто долг свой честно отдает.
Зачем же ты, скупец, во зло употребляешь
Врученное тебе и праздно расточаешь?
Такие суммы, друг, не следует сорить,
Когда и без того едва ты можешь жить!
Имея дело лишь с одним самим собою,
Себя же выгод всех лишаешь ты в борьбе.
Когда ж твой бренный прах покроется землею,
То что благого ты оставишь по себе?
Бесплодной красота твоя сойдет в могилу,
Тогда как по себе ты б мог оставить силу.
 

Перевод Н.В. Гербеля

 
Прелестный мот небесных чар, не трать
Сам на себя дары благой природы!
Свободная, она ведь может взять
То, что дарует в долг детям свободы.
И так, зачем ты, красота скупая,
Не отдаешь с щедротой то, что щедро
Тебе дано, без пользы возвращая
Сокровище в сокровищное недро?
Имея дело только сам с собой,
У чар твоих крадешь ты обаянье,
И в день Суда, за гробовой доской
Какое ты предъявишь оправданье?
   Бесплодная краса умрет с тобой,
   Но, давши плод, останется живой.
 

Перевод М.И. Чайковского

Сонет V

 
Those hours, that with gentle work did frame
The lovely gaze where every eye doth dwell,
Will play the tyrants to the very same
And that unfair which fairly doth excel;
For never-resting time leads summer on
To hideous winter, and confounds him there;
Sap check'd with frost, and lusty leaves quite gone,
Beauty o'ersnow'd and bareness every where:
Then, were not summer's distillation left,
A liquid prisoner pent in walls of glass,
Beauty's effect with beauty were bereft,
Nor it, nor no remembrance what it was:
   But flowers distill'd, though they with winter meet,
   Leese but their show; their substance still lives sweet.
 
 
Те самые часы, чьей силой властной
Краса весны так дивно расцвела, –
Как злой тиран, разрушат вид прекрасный
И уничтожат все свои дела.
Не хочет время ждать! Отрада лета,
Глядишь, сменилась скучною зимой,
Замерзла жизнь, нет ни листа, ни цвета,
И спит краса под снежной пеленой.
Да, если б сок цветов мы в плен не брали,
Чтоб сохранить следы весны в стекле, –
С красой бы все дела ее пропали,
Была б она забыта на земле;
Сок извлечен, –  и есть предел утрате:
Хоть нет цветов, –  есть жизнь в их аромате.
 

Перевод Н.А. Холодковского

 
То время, что в труде приятном взор создало,
Который всех теперь влечет и веселит,
Тираном станет вновь, как то не раз бывало,
И прежней красоты навек его лишит.
Затем что время, вслед за уходящим летом,
Приводит из-за гор суровую зиму –
И мерзнет сок в лесу пустынном и раздетом,
А взор лишь видит снег, безжизненность и тьму.
Тогда, мой друг, когда благие соки лета
Не заключил бы рок в стеклянную тюрьму,
Вся красота его погибла б без привета
И превратилась в прах, чтоб погрузиться в тьму.
Но нежный цвет, в экстракт на зиму превращенный,
Теряет внешность лишь, не запах благовонный.
 

Перевод Н.В. Гербеля

 
Те самые часы, что нам родят
Прелестный лик, чарующий все взгляды,
Как злой тиран в тиши готовят яд,
Чтоб смыть с лица блеск вешнего наряда.
Ведь время неустанно гонит лето
К убожеству уродливой зимы,
Где снегом все, как саваном одето,
Где листья и цветы – добыча тьмы.
Когда в стенах хрустального фиала
Не жил бы вешний запах и зимой,
То сладость бы его не оживала,
И память бы о нем была немой.
   Но, извлеченный из цветов, зимою
   Хранит он хоть на вид – их суть собою.
 

Перевод М.И. Чайковского

Сонет VI

 
Then let not winter's ragged hand deface
In thee thy summer, ere thou be distill'd:
Make sweet some vial; treasure thou some place
With beauty's treasure, ere it be self-kill'd.
That use is not forbidden usury,
Which happies those that pay the willing loan;
That's for thyself to breed another thee,
Or ten times happier, be it ten for one;
Ten times thyself were happier than thou art,
If ten of thine ten times refigur'd thee:
Then what could death do if thou shouldst depart,
Leaving thee living in posterity?
    Be not self-will'd, for thou art much too fair
    To be death's conquest and make worms thine heir.
 
 
Спеши сберечь для нас цветник благоуханный,
Пока суровая зима не подошла;
Наполни сладостью сосуд, тобой избранный,
Пока в себе самой краса не умерла.
Ведь ты ростовщиком того де называешь,
Кому должник свой долг от сердца отдает:
Другого лишь себя ты миру оставляешь,
А за добавочных –  добавочный почет,
И счастье личное ты в десять раз умножишь,
Коль, вместо одного, создашь десятерых:
От смерти понести какой ущерб ты можешь,
Продолжив бытие в наследниках своих?
Так не упрямься же: с твоею ли красою
Червям лишь кормом стать под сенью гробовою!
 

Перевод В.С. Лихачева

 
Не дай зиме убить весны все совершенства
В себе, пока она плода не принесла!
Создай себе фиал и подари блаженство
Своею красотой, пока не умерла!
Тебя ростовщиком не назовут за это,
Затем что этот долг все платят без труда.
Ты образ свой создашь для счастья и привета,
А если десять с ним – и это не беда.
И каждый в десять раз тебя счастливей будет,
Произведя на свет по десять раз тебя –
И смерть вражду к тебе надолго позабудет,
Увидя, сколько раз ты повторил себя.
Ты слишком уж красив и мил душе моей,
Чтоб пищей смерти быть, наследьем стать червей.
 

Перевод Н.В. Гербеля

 
Не дай зиме жестокой извести
Твой аромат весенний. Влей же счастье
В какой-нибудь фиал, дай нарасти
Сокровищу красы до дней ненастья.
И не считай такой прирост запретным:
Плательщику ты радость принесешь.
Сам для себя не умирай бездетным,
Не раз, а десять раз себя размножь.
Будь счастлив десять раз своей судьбою,
Вкушая счастье десяти детей.
Что, что похитит смерть тогда с тобою,
Когда ты жив в чертах семьи твоей?!
   Кто так красив, не должен быть упрям.
   Не завещай красы твоей червям.
 

Перевод М.И. Чайковского

Сонет VII

 
Lo! in the orient when the gracious light
Lifts up his burning head, each under eye
Doth homage to his new-appearing sight,
Serving with looks his sacred majesty;
And having climb'd the steep-up heavenly hill,
Resembling strong youth in his middle age,
Yet mortal looks adore his beauty still,
Attending on his golden pilgrimage;
But when from highmost pitch, with weary car,
Like feeble age, he reeleth from the day,
The eyes, 'fore duteous, now converted are
From his low tract, and look another way:
   So thou, thyself outgoing in thy noon,
   Unlook'd on diest, unless thou get a son.
 
 
Когда могучее светило нам с востока
Являет ясный лик, с восторгом на него
Взирает каждое в тот миг земное око,
Приветствуя лучей победных торжество;
Когда, как юноша в цвету, на холм небесный
Взбирается оно, все в золотом огне, –
Им ослепленные, мы клоним взор чудесный,
Подъем его следя по синей крутизне;
Когда же с высоты полудня ковыляет
Оно по-старчески на отдых и покой, –
Вниманья нашего оно не привлекает
И одиноко путь доканчивает свой.
Вот так же и тебя на склоне мир забудет,
Коль старости твоей лелеять сын не будет.
 

Перевод В.С. Лихачева

 
Когда светило дня вздымает на востоке
Свой лучезарный лик – восторг у всех в глазах
И каждый на своем приветствует пороге
Приход его, пред ним склоняяся во прах.
Вступив на высоту небесного восхода,
Как юноша, за грань успевший перейти,
Оно еще влечет к себе глаза народа,
Следящего его в благом его пути.
Когда ж оно во прах склоняется к закату,
Как мир под гнетом лет и бременем труда,
Холодные к его померкнувшему злату,
Лукавые глаза глядят уж не туда.
Так, полдень пережив, и ты, друг, как руина,
Склонишься в прах, когда иметь не будешь сына.
 

Перевод Н.В. Гербеля

 
Когда поутру благодатный свет
Вздымает лик свой пламенный с востока,
Все взоры шлют восторженный привет
Величию всевидящего ока.
Достигнув до вершин пути, оно,
Подобно юности в поре расцвета,
Опять красой для смертного полно,
Все в золоте полуденного света.
Но чуть оно, как путник утомленный,
Начнет сходить к земле, к разлуке с днем,
То ум людской, бывало, восхищенный,
Теперь уже не думает о нем.
   Так в старости умрешь ты, позабыт,
   Коль облик твой твой сын не воскресит.
 

Перевод М.И. Чайковского

Сонет VIII

 
Music to hear, why hear'st thou music sadly?
Sweets with sweets war not, joy delights in joy.
Why lovest thou that which thou receiv'st not gladly,
Or else receivest with pleasure thine annoy?
If the true concord of well-tuned sounds,
By unions married, do offend thine ear,
They do but sweetly chide thee, who confounds
In singleness the parts that thou shouldst bear.
Mark how one string, sweet husband to another,
Strikes each in each by mutual ordering,
Resembling sire and child and happy mother,
Who all in one, one pleasing note do sing:
   Whose speechless song being many, seeming one,
   Sings this to thee: 'thou single wilt prove none.'
 
 
Твой голос –  музыка: так почему же внемлешь
Ты музыке с тоской? Ведь нега к неге льнет;
А ты приятное нерадостно приемлешь
И не бежишь того, что скорбь тебе несет?
Аккорды стройные твой чуткий слух терзают,
Но их гармония –  лишь ласковый упрек.
Они, звуча в одно, тебе напоминают,
Что вне гармонии земной ты одинок.
Ты слышал ли, как две струны в согласном строе
Свободно льющейся мелодией звучат?
Так и отец, и мать, и их дитя –  все трое
Одну и ту же песнь в сердцах своих таят.
И говорят тебе немые звуки эти:
Кто одинок –  того как будто нет на свете.
 

Перевод В.С. Лихачева

 
Ты музыка, чего ж с печалью ей внимаешь?
Прекрасному нельзя с прекрасным враждовать;
Зачем же любишь то, что с грустию встречаешь,
И с радостью спешишь все злое воспринять?
Когда гармония согласных звуков хора
В их сочетанье слух твой может оскорбить,
То это потому, что в нем есть тон укора:
Зачем ты все одним предпочитаешь быть.
Заметь, что две струны, касаяся друг друга,
Как мирная семья, в согласии живут,
Где мать, отец и сын, не выходя из круга,
Один прекрасный звук согласно издают.
И песня их без слов твердит тебе и всем:
«Оставшись холостым, останешься ничем!»
 

Перевод Н.В. Гербеля

 
Звук музыки тебе печаль внушает.
Но почему? Цветок цветку ведь друг?
Зачем же любишь то, что огорчает,
И рад тому, что мучит, как недуг?
Когда согласье сладкопевных звуков
В созвучьи нежном тяготит тебя,
Оно ворчит, – как дед на милых внуков, –
Что ты живешь, лишь сам себя любя.
Заметь, что струнный звук всегда в другом
Находит отклик в стройном сочетаньи,
Как мать, отец, дитя – всегда в одном
Созвучьи шлют хваленье мирозданью.
   Слив голоса, без слов, все за одно,
   Они поют: «бездетный, ты ничто»!
 

Перевод М.И. Чайковского

Сонет IX

 
Is it for fear to wet a widow's eye,
That thou consumest thyself in single life?
Ah! if thou issueless shalt hap to die,
The world will wail thee, like a makeless wife;
The world will be thy widow and still weep
That thou no form of thee hast left behind,
When every private widow well may keep
By children's eyes, her husband's shape in mind.
Look, what an unthrift in the world doth spend
Shifts but his place, for still the world enjoys it;
But beauty's waste hath in the world an end,
And kept unused, the user so destroys it.
   No love toward others in that bosom sits
   That on himself such murderous shame commits.
 
 
Не страх ли, что вдову ты здесь в слезах покинешь,
Тебя принудил дать безбрачия обет?
Напрасно! Если ты от нас бездетным сгинешь,
Вдовою по тебе останется весь свет.
Он, как вдова, о том скорбеть и плакать станет,
Что отпечаток твой утрачен для него;
Вдова же, в детские глазенки только взглянет,
Вновь обретет черты супруга своего.
Не разоряет мир добытых благ растрата:
Сам промотаешься –  других обогатишь;
Но изжитой Красе нет на земле возврата:
Растратишь без толку –  весь мир красы лишишь.
Движениям любви то сердце непокорно,
Которое себя изводит так позорно.
 

Перевод В.С. Лихачева

 
Ужель затем, чтоб взор вдовы не омрачился,
Ты одиноко век провесть желаешь свой –
Желаешь, чтоб твой прах такою же слезой,
Как хладный прах жены бесплодной, оросился?
И, сделавшись вдовой бездетною твоей,
Мир будет о твоем бесплодии терзаться;
Тогда как для вдовы способны представляться
За мужнины глаза – глаза ее детей.
Все то, что тратит мот, лишь место изменяет –
И мир все траты те берет себе в удел!
Но трата красоты имеет свой предел:
Не трогая, он тем ее уничтожает.
Нет к ближнему любви в груди холодной той,
Что поступает так безжалостно с собой!
 

Перевод Н.В. Гербеля

 
Из страха вызвать слезы у вдовы
Себя ты истощаешь одиноко?
Но, без потомства умирая, ты
Вдовой оставишь мир земной, глубоко
Скорбящей, что унес ты, уходя,
Твой несравненный лик с собой в могилу.
Ведь плач у вдов при взгляде на дитя,
В котором жив опять покойник милый,
Сменяется улыбкою. Утрата,
Случившись здесь, там прибылью всплывет.
Но с красотой не так: ей нет возврата,
Когда она бесплодно отцветет.
   В том нету места для любви к другим,
   Кто беспощаден так с собой самим.
 

Перевод М.И. Чайковского

Сонет X

 
For shame! deny that thou bear'st love to any,
Who for thyself art so unprovident.
Grant, if thou wilt, thou art belov'd of many,
But that thou none lovest is most evident;
For thou art so possess'd with murderous hate,
That 'gainst thyself thou stick'st not to conspire,
Seeking that beauteous roof to ruinate
Which to repair should be thy chief desire.
O! change thy thought, that I may change my mind:
Shall hate be fairer lodg'd than gentle love?
Be, as thy presence is, gracious and kind,
Or to thyself at least kind-hearted prove:
   Make thee another self for love of me,
   That beauty still may live in thine or thee.
 
 
Сознайся –  стыд и срам! –  собою беззаботно
Пренебрегая, ты не любишь никого;
Другим себя любить позволишь ты охотно,
Но тщетно ждать любви от сердца твоего.
Питаешь к людям ты такое отвращенье,
Что даже восстаешь на самого себя
И сокрушить готов прекрасное строенье,
Которое хранить обязан ты любя.
Одумайся, чтоб мог и я сказать иное.
Краса лишь для любви должна служить жильем:
Где доброта в лице, там кстати ль сердце злое?
Хоть самому себе не будь лихим врагом!
Хоть для меня, прошу, создай еще такого,
В котором видеть бы я мог тебя второго!
 

Перевод В.С. Лихачева

 
Признайся мне, что ты не любишь никого,
Когда и о себе заботишься так мало!
Не мало дев вилось близ сердца твоего,
Но сердце для любви твое не расцветало –
Затем что злобы ты исполнен до того,
Что сам готов вступить с самим собой в сраженье,
Об удаленье в тень стараяся всего,
Чего б ты должен был искать восстановленья.
Опомнись, чтоб и я мог мысли изменить!
Ужель жилище зла прекраснее любови?
Ты так красив – сумей настолько ж добрым быть
И не давай в себе бурлить напрасно крови!
Подобие свое создай хоть для меня,
Чтоб красота жила в тебе иль близ тебя.
 

Перевод Н.В. Гербеля

 
Не говори, что любишь ты других,
Когда ты сам себя так злобно губишь:
Пусть ты любимец множества твоих
Друзей, но сам ты никого не любишь.
Ты так жесток к себе, так страшно лют,
Что на себя же руку поднимаешь
И хочешь в прах стереть приют
Сокровища, которым обладаешь.
О, изменись, чтоб изменил я мненье!
Не гневу жить роскошнее любви!
Будь, как твой вид, мил, полон снисхожденья
И сам к себе участье прояви:
   Стань сам собой. И из любви ко мне
   В потомстве дай вновь цвесть своей весне.
 

Перевод М.И. Чайковского

Сонет XI

 
As fast as thou shalt wane, so fast thou growest,
In one of thine, from that which thou departest;
And that fresh blood which youngly thou bestowest,
Thou mayst call thine when thou from youth convertest.
Herein lives wisdom, beauty and increase;
Without this, folly, age, and cold decay:
If all were minded so, the times should cease
And threescore year would make the world away.
Let those whom Nature hath not made for store,
Harsh, featureless and rude, barrenly perish:
Look, whom she best endow'd she gave thee more;
Which bounteous gift thou shouldst in bounty cherish:
   She carved thee for her seal, and meant thereby
   Thou shouldst print more, not let that copy die.
 
 
Как вянуть будешь ты день ото дня, так будешь
День ото дня цвести ты в отпрыске своем;
Ту кровь, что в юности отдать себя принудишь,
Своею назовешь, сам ставши стариком.
Вот в чем и разум наш, и красота, и сила;
А вне –  безумие, бессилье, вечный мрак:
Тогда и время бы свой ход остановило,
И род людской тогда невдолге бы иссяк.
Кто на земле рожден не для продленья рода,
Уродлив, груб, суров, –  тот гибни без следа;
Но, видя, как щедра к избранникам природа,
Дары ее сберечь ты должен навсегда:
На то в тебе и знак ее печати явлен,
Чтоб миру в оттисках был подлинник оставлен.
 

Перевод В.С. Лихачева

 
Как быстро будешь ты, стареясь, увядать,
Так быстро и в своем потомстве возродишься,
И кровь – с растратой чьей святыни примиришься –
Еще живя, своей успеешь ты назвать.
При этом – красота, спокойствие, потомство,
Без этого – болезнь, безумье, вероломство.
Когда бы все как ты решились поступать,
Чрез семьдесят лет мир пришлось бы отпевать.
Пусть те, кому злой дух назначил быть скупцами,
Умрут, не дав плода до времени-поры;
Но ты, благих небес осыпанный дарами,
Беречь бы должен был те чудные дары.
Природа образ твой в печать преобразила,
Чтоб оттиски ее потомство сохранило.
 

Перевод Н.В. Гербеля

 
Ты в меру увяданья будешь вновь
Расти в одном из детищ юных дней.
Зачатую в пору расцвета кровь
Ты будешь, старясь, называть своей.
В том мудрость, красота и размноженье:
Вне этого ж – безумие, распад.
И, если б все твое имели мненье, –
Конец всему лет через шестьдесят.
Пусть, созданный не для продленья рода,
Урод-калека без плода умрет!
Кому ж дала так много мать-природа,
Пусть щедрый дар в обилии вернет!
   Ты создан был затем ее резцом,
   Чтоб быть потомству вечным образцом.
 

Перевод М.И. Чайковского

Сонет XII

 
When I do count the clock that tells the time,
And see the brave day sunk in hideous night;
When I behold the violet past prime,
And sable curls, all silvered o'er with white;
When lofty trees I see barren of leaves,
Which erst from heat did canopy the herd,
And summer's green all girded up in sheaves,
Borne on the bier with white and bristly beard,
Then of thy beauty do I question make,
That thou among the wastes of time must go,
Since sweets and beauties do themselves forsake
And die as fast as they see others grow;
   And nothing 'gainst Time's scythe can make defence
   Save breed, to brave him when he takes thee hence.
 
 
Часов ли мирные удары я считаю,
За днем ли, тонущим во тьме ночной, слежу,
С земли увядшую ль фиалку поднимаю,
На кудри ль в седине серебряной гляжу,
Иль вижу с тощими, без зелени, ветвями
Деревья, в летний зной убежище для стад,
Иль, безобразными белея бородами,
Поблекших трав копны передо мной лежат, –
В раздумье о тебе исполнен я заботы,
Что и тебя в твой час раздавит бремя лет:
Урочной смерти все обречены красоты –
И их напутствует других красот расцвет;
От Старца грозного, с его косой не сытой,
Одно потомство нам лишь может быть защитой.
 

Перевод В.С. Лихачева

 
Когда мой слух часы бегущие считает,
А глаз следит, как ночь день в сумрак превращает:
Когда я вижу, как фиалка никнет в прах,
И злая седина является в кудрях;
Когда на лес нагой гляжу я из оконца,
Дававший в летний зной убежище от солнца,
И вижу, как траву, красу родных лугов,
Увозят, чтоб сухой сложить ее под кров –
Тогда о красоте твоей я помышляю,
Что Время и ее погубит, так как знаю,
Что блеск и красота склоняются во прах,
Чтоб место дать другим, стоящим на глазах.
От Времени ж косы, таящей вероломство,
Способно охранять тебя одно потомство.
 

Перевод Н.В. Гербеля

 
Звучит ли бой часов и время гонит,
Иль вянет лепесток за лепестком,
Гляжу ль, как бодрый день во мраке тонет,
Как черный локон смешан с серебром, –
Когда я вижу рощу оголенной, –
Бывало, в зной, убежище для стад –
Как зелень лета старец убеленный,
Скосив стогами, полагает в ряд, –
Тогда меня всегда вопрос терзает:
Неужли чудный облик твой умрет,
Как красота здесь так же скоро тает,
Как перед нею новая растет?
   Косы времен не одолеешь ты,
   Не передав потомству красоты.
 

Перевод М.И. Чайковского