Текст книги "История Франции. С древнейших времен до Версальского договора"

Незачем говорить о том, что этот несчастный был казнен с применением самых утонченных постсредневековых пыток.

Генрих IV был во всех отношениях одним из самых достойных королей среди всех, кто правил Францией, – возможно, самым достойным со времени Людовика Святого. Конечно, говоря о нем как о человеке, его нельзя назвать образцом высокой нравственности: после того как в 1599 г. умерла его любимая фаворитка Габриель д’Эстре, «при его дворе соблюдали моногамию не больше, чем при дворе турецкого султана». Он мало заботился о своей законной супруге, Марии Медичи из рода герцогов Тосканских. Но в XVII в. легко смотрели на такие пороки монарха, а как правитель и строитель Франции Генрих IV заслужил очень высокую оценку. Результаты его мудрой политики стали видны в дни его внука Людовика XIV.

Глава 8. Великий кардинал и его преемник

Ришелье. Ришелье и протестанты. Ришелье и дворянство. Ришелье и королева-мать. Борьба против Габсбургов. Победы над Австрией. Характер Ришелье. Последние заговоры знати. Поражение Испании. Людовик XIV правит сам

Когда герцогу Сюлли сообщили, что кинжал Равальяка оборвал жизнь Генриха IV, Сюлли в отчаянии воскликнул: «Франция попадет в руки иностранцев!» И он не ошибся. Новый король Людовик XIII (1610–1643) стал считаться царствующим монархом с момента смерти своего отца, но был беспомощным малолетним ребенком. Править Францией стала его мать, королева Мария Медичи, итальянка по рождению, «грузная и вялая», с очень средними умственными способностями. Она охотно позволяла, чтобы ею управляли ее недостойные фавориты. Сюлли впал в немилость и покинул свою должность. После этого семь лет настоящим правителем Франции был итальянец Кончини, «который получил звание маршала, ни разу не побывав под огнем». Незачем и говорить о том, что власть, которую он приобрел, его иностранное происхождение и высокомерие сделали его крайне непопулярным у пылких и мужественных французских дворян, и в 1617 г. Кончини был убит в результате дерзкого и успешного заговора. Его застрелили у самых ворот Лувра знатные заговорщики, которые заявили, что молодой король приказал им арестовать Кончини, а итальянец стал сопротивляться. В это время Людовик XIII был уже достаточно взрослым, чтобы защитить себя, хотя и слишком юным для того, чтобы править самостоятельно. Он заменил любимца своей матери собственным любимцем – умным, угодливым и беспринципным де Люинем, который фактически был первым министром короля до своей смерти в 1621 г.

При таком правлении одна партия эгоистичных аристократов боролась против другой, беспечно принося в жертву интересы государства. Незачем даже говорить, что политика страны, превосходная и смелая при Генрихе IV, пришла в достойный сожаления упадок. Генрих был грозным монархом, видел врага в каждом Габсбурге и считал Австрию заклятым врагом Франции. Но Мария Медичи и опекуны сознательно играли на стороне Габсбургов и женили молодого короля на австрийской принцессе Анне. Такое правительство, неспособное отстаивать интересы Франции за границей, вряд ли могло быть сильным внутри своей страны. Аристократы начали жить по своему старому доброму феодальному правилу «делай, что тебе заблагорассудится». Протестанты и католики опять начали ссориться по политическим причинам. В 1614 г. слабое правительство попыталось успокоить общественное мнение, созвав уже устаревшие и утратившие доверие Генеральные штаты – то неэффективное собрание, в котором представители дворянства, духовенства и третьего сословия встречались раздельно, подавали прошения королю, обсуждали свои нужды, а потом расходились. На собрании 1614 г. споров было еще больше, чем обычно. Его участники не подали правительству практически никаких предложений по улучшению королевства. Бесполезность Генеральных штатов в качестве помощника для короля стала так ясна, что в следующий раз их созвали только накануне Французской революции, в 1789 г.[81]81
  Конечно, в 1614 г. было много очень могущественных сил, которые своим влиянием не дали демократическим тенденциям внутри Генеральных штатов стать мощными и эффективными. Но и без этого противодействия это собрание по самой своей природе почти не годилось для роли инструмента либерализации и возрождения Франции.


[Закрыть]

Но как раз в этот момент, когда казалось, что слабое правительство не устоит и Францию ждет если не феодальная анархия, то, по меньшей мере, долгий период слабости и плохого управления, за руль государства взялась крепкая рука.

Людовик XIII был человеком очень средних способностей, но ему повезло гораздо больше, чем многим более талантливым королям: он нашел себе действительно великого первого министра и имел достаточно стойкости и здравого смысла, чтобы сохранить за ним эту должность. Итак, мы приступаем к рассказу об одном из подлинных создателей великолепия Франции – о кардинале Ришелье.

Арман Жан дю Плесси, герцог де Ришелье, родился в 1585 г. возле Шинона. Его семья, как и семьи многих других знаменитых людей, была «бедной, но благородной». Первоначально его учили как будущего военного, но скоро он понял, что, по крайней мере для него, гусиное перо гораздо лучшее оружие, чем меч. Он стал служителем церкви, и влияния его семьи хватило на то, чтобы он стал епископом Люзона.

Позже он брюзгливо сказал, что это была «самая жалкая и неприятная епархия во Франции». Молодой прелат, несомненно, искренне исповедовал католическую религию, но никто не утверждал, что Ришелье когда-нибудь считал церковь чем-то, кроме средства, чтобы возвыситься в земном мире. Кажется, он старался расходовать как можно меньше времени на управление подчиненным ему духовенством и тратил свои силы в основном на то, чтобы пробиться вверх при дворе. Огромный талант в практических и общественных делах вскоре вознес его высоко среди придворных.

В 1614 г. Ришелье был в составе Генеральных штатов; эгоизм и политическое бессилие участников этого представительного собрания вызвали у молодого политика отвращение. В 1616 г. он недолго был министром, но пока страной командовали сначала Кончини, а потом де Люинь, молодому прелату негде было по-настоящему проявить свой талант в правительстве. Однако Ришелье постепенно и непрерывно набирал силу при дворе. В 1622 г. он получил красную шляпу кардинала, а в 1624 г. Людовику XIII хватило ума понять, что этот служитель церкви и есть тот «первый министр», который сможет привести страну в порядок для него. Можно справедливо сказать, что после этого в течение восемнадцати лет Людовик XIII царствовал, а Ришелье правил. Монарх сиял лишь отраженным светом в лучах могущества своего наместника.

Ришелье совершенно искренне заботился о благе Франции. Но он считал, что это благо ей принесет военная слава, а не тихое экономическое процветание. Он твердо решил подавить всякую оппозицию власти короля внутри страны и любыми средствами, честными или нечестными, расширить границы королевства. Он без колебаний применял суровые и совершенно ненаучные способы налогообложения. Сохранившиеся со времен Средневековья остатки «народных свобод» вызывали у Ришелье только насмешливое презрение. Опыт участия в Генеральных штатах 1614 г. убедил его, что наилучшее государство – самодержавие с умным правителем во главе. Свои методы он применял грубо и был при этом неразборчив в средствах, но, по крайней мере, нужно сказать, что Ришелье никогда не опускался до беспричинной жестокости, а некоторые из раздавленных им противников, несомненно, заслужили свою судьбу. В начале карьеры Ришелье о нем было написано: «Это ум, которому Бог не поставил пределов», и дела кардинала более чем оправдывают эту оценку.

Итоги деятельности Ришелье можно описать тремя фразами: он отнял у протестантов политическое значение; он вернул знать к прежней зависимости от королевской власти; он создал мощную армию и отправил ее на победоносную войну против Австрии. Говоря проще, он укрепил власть короля внутри страны и сделал ее грозной для других государств.

Ришелье враждовал с протестантами по политическим причинам, а не по религиозным. Он не пытался вмешаться в вопросы их совести или нарушить их право на религиозные собрания. Но с тех пор как вступил в силу Нантский эдикт, стало совершенно ясно, что каждое содержавшееся в нем право протестантов на собственные гарнизоны в каком-либо хорошо укрепленном городе и на проведение собраний с политическими целями – это возможность для непокорных дворян подрывать власть короля и готовить гражданские войны. Два раза Ришелье от имени короля вел войну против дворян-протестантов. Вторая из этих войн была по-настоящему большой и кровопролитной. Ла-Рошель, приморская крепость гугенотов, отчаянно оборонялась (1627–1628) и выдерживала организованную кардиналом блокаду, пока дети не стали умирать на улицах от голода. Протестанты надеялись, что англичане, их единоверцы, пришлют им подкрепление, но бездарный король Англии Карл I не смог найти адмиралов, которым хватило бы отваги провести свои суда по бухте сквозь построенные кардиналом препятствия. Когда английские корабли ушли обратно, Ла-Рошель сдалась. Она держалась так долго, что выжившие горожане «были похожи на мертвецов». Это был конец политической партии гугенотов. Они потерпели поражение, но ушли с честью. Ришелье (более мудрый, чем был позже Людовик XIV) сохранил за ними их религиозные привилегии, и еще пятьдесят лет французские протестанты жили в мире и гармонии с католиками, которые редко можно было встретить в любой другой части Европы, кроме Голландии. Так было потому, что (я привожу здесь мудрые слова самого кардинала) «мы должны доверять Провидению и не применять против [учений реформатов] никакую силу, кроме силы доброй жизни и доброго примера».

Это была первая трудная задача для кардинала Ришелье. Но смирить высшую знать было еще более важным и гораздо более трудным делом. Высокомерные недовольные аристократы могли плести интриги против ненавистного им министра во всех закоулках дворца. В любой момент Людовик XIII мог поддаться чьему-то тайному влиянию, уступить врагам кардинала и вышвырнуть его с должности. Но чтобы Франция стала великой, было совершенно необходимо указать несогласным с властью аристократам их место, и первый министр не отступил перед этим суровым испытанием. Он говорил: «Мне трудней завоевать четыре угла королевского кабинета, чем выиграть все сражения в Европе». Кардиналу пришлось бороться не просто с тонкими интригами и обычными заговорами, а с полным беззаконием большей части всего французского дворянства. Дуэли между французскими аристократами распространились настолько, что стали злом для страны. Один хорошо знакомый с этой ситуацией писатель утверждал, что в этих личных единоборствах погибло больше дворян, чем во всех Религиозных войнах. Поводом для дуэли служил любой пустяк: два «человека чести» не захотели разойтись на улице; один случайно посмотрел на другого холодно или высокомерно или же вообще не пожелал посмотреть; двое задели друг друга на ходу и т. п. У каждого противника был секундант. Эти секунданты, которые назывались «свидетелями», не имели никакого отношения к первоначальной провокации, но не просто следили, чтобы сражение шло по правилам, а дрались сами, хотя могли совершенно ничего не знать о причине спора. Поэтому в ссору, которую затеял дворянин, иногда втягивались все его ближайшие друзья. Часто на таких поединках дрались всерьез, до смерти, и не один человек, а пять или шесть могли погибнуть во время одной дуэли. Существовали королевские указы против всего этого, но французские аристократы привыкли смеяться над этими королевскими распоряжениями так же, как над многими другими законами. В итоге дуэли XVII в. стали, по большому счету, уносить больше жизней, чем средневековые турниры и судебные поединки.

Разумеется, в основе этого кровопролития лежало старое феодальное представление о том, что настоящему дворянину стыдно решать свои споры каким-либо путем, кроме силы своей вооруженной руки. Ришелье начал упорную борьбу против этих массовых дуэлей – вероятно, и как против дерзкого неповиновения королевской власти, и потому, что они были бесчеловечными с точки зрения морали. В 1626 г. кардинал применил законы против дуэлей так сурово, что встревожил этим недовольных. Некий граф де Бутвиль из великого рода Монморанси был изгнан в Брюссель за то, что участвовал в двадцати двух дуэлях. После того как правительство отказалось его простить, он имел дерзость дернуть льва за хвост: вернулся в Париж и специально сразился на дуэли среди бела дня на Королевской площади (1627). Рука кардинала мгновенно покарала знатного дуэлянта: Бутвиль и его секундант, граф де Шапель, были сразу же арестованы, допрошены и приговорены к смерти. Высшая знать громогласно протестовала против такой «жестокости». Все виды влияния – общественные и политические, открытые и тайные – были использованы для того, чтобы Людовик XIII помиловал нарушителей закона. Но король не пожелал унизить своего великого министра прощением виновных, хотя, вероятно, ему в какой-то мере нравилось их «высокое чувство чести». Нарушители закона были казнены, и Ришелье заметил по поводу их смерти: «Ничто лучше не позволяет сохранить силу закона, чем наказание людей высокого звания, когда оно равно их преступлению». Такие кары, правда, не привели к полному прекращению дуэлей, и они еще долго были проклятием французского дворянства. Но дуэли потеряли свои худшие свойства, и в любом случае те, кто не желал подчиняться закону, получили суровый урок.

Примерно в это же время Ришелье нанес еще один, и гораздо более результативный удар по дерзким смельчакам, которым, возможно, захотелось бы бросить вызов королю. Во Франции в это время было еще много почтенных старых замков, укрепления которых могли выдержать все, кроме осады по правилам с применением тяжелой артиллерии. Само их существование позволяло их знатным владельцам строить планы мятежа. И кардинал приказал лишить все эти замки укреплений или вообще уничтожить. Для французских средних классов и крестьянства, долго страдавших от высокомерия феодалов или даже от угнетения с их стороны, это был самый популярный указ, который можно было себе представить. Тысячи людей охотно помогали королевским чиновникам разрушать укрепления или полностью сносить донжоны. В результате многие когда-то великолепные замки превратились в окутанные плющом развалины, а остальные были превращены в изящные, но непригодные для обороны замки нового типа. Возможно, любители старины в более поздние времена жалели об уничтожении этих величественных реликвий феодализма, но для установления мира в стране оно принесло огромную пользу. После него король все в большей степени становился единственным во Франции, кто имел солдат и крепости.

Пока Ришелье боролся только против дворян низшего или среднего уровня, его положение было достаточно прочным. Но когда его политика столкнулась с интересами родственников самого короля, ситуация изменилась. Кардинал был таким умелым правителем, что, в сущности, ни один высокопоставленный сановник не мог чувствовать себя спокойно в его присутствии. Даже сам король боялся и в какой-то мере недолюбливал своего министра, хотя в то же время говорил себе, что этот грозный «слуга» ему необходим. В 1626 г. несколько очень могущественных особ вступили в тайный сговор против Ришелье. Их главой считался Гастон Орлеанский, брат самого короля и наследник престола, но он, бесспорно, был глуп, и настоящим мозгом заговорщиков был маршал д’Орнано, к которому Ришелье раньше благоволил и которого продвигал по службе. Почти все остальные французские принцы, видимо, знали что-то об этих замыслах. Вероятно, заговорщики хотели силой сместить кардинала с должности, раз король отказывался уволить его, и заменить Ришелье более уступчивым и послушным министром. Но эти высокородные господа быстро узнали, как опасно интриговать против того, в ком идеально сочетались лиса и лев. До Ришелье дошли слухи об их интригах, и кардинал сначала предоставил им свободу действовать, а потом внезапно начал арестовывать вождей заговора. Орнано был посажен под арест в Венсенскую крепость и через несколько месяцев умер в этом заточении. Другой предводитель заговорщиков, граф де Шале, умер на эшафоте. Трусливые принцы из королевской семьи отделались легко: большинство были изгнаны из Франции на определенный срок. Гастон Орлеанский после припадка бессильной ярости официально помирился с королем и его министром. Кардинал поступил мудро, когда не стал проливать кровь королевских родственников: благодаря этому он на какое-то время стал сильнее, чем был когда-либо. Король дал ему отряд из ста телохранителей, словно кардинал тоже был членом королевской семьи, и отменил высокие должности коннетабля и адмирала Франции. Раньше эти посты давались каждый одному из знатнейших аристократов, и коннетабль имел большую власть над сухопутными войсками, адмирал над флотом, теперь же власть короля над армией стала более полной.

Так Ришелье встретил и отразил первую опасность, угрожавшую лично ему, но этим он заслужил постоянную ненависть двух королев. Королева-мать, Мария Медичи, «возненавидела своего «неблагодарного» министра, и говорили, что эта ненависть была усилена безответной страстью». Анна Австрийская, супруга Людовика, была в очень плохих отношениях со своей свекровью. Однако неприязнь к Ришелье вскоре побудила ее помириться с королевой-матерью. В сентябре 1630 г., когда Людовик лежал тяжело больной в Лионе, королевы добились от него обещания снять кардинала с должности министра, но король обещал это неуверенно и с условием: сделать что-то можно будет лишь посте заключения мира с Испанией. Когда до французского двора дошло известие о перемирии, заключенном в Регенсбурге, Мария поспешила напомнить об этом обещании. Если бы она вела себя более тактично и менее грубо, она, возможно, добилась бы своего. Но 10 ноября 1630 г., когда двор вернулся в Париж, в Люксембургский дворец, и король выздоровел, королева-мать устроила скандал в присутствии сына: она выругала кардинала и его любимую племянницу, мадам де Комбале, «словами, которые постыдилась бы употребить даже торговка рыбой» и вывела из комнаты кардинала, который даже не пытался защищаться. Это была одна из тех минут, когда домашняя ссора может возвеличить или погубить империю (такое возможно в любой стране, которой правит монарх). Если бы Людовик дрогнул, Ришелье бы погиб, и будет справедливо сказать, что вместе с ним погибли бы надежды Франции на ближайшее будущее. Королю не хотелось ссориться с матерью, и он слушал ее молча, но еще меньше ему хотелось лишать должности министра, главной виной которого явно было то, что он предпочитал интересы своего монарха интересам вдовствующей королевы. После ухода Марии Людовик не сказал ничего, и некоторые друзья Ришелье укрепили короля в его решении не рисковать благом Франции из-за вспышки женского гнева.

А вдовствующая королева вышла из кабинета своего сына с видом победительницы. Придворные, приспосабливаясь к новой ситуации, столпились вокруг королевы и начали ее поздравлять. Прошел слух, что кардинал пакует свои ценные вещи и готовится к бегству. Вряд ли это было правдой, но Ришелье действительно боялся, что король покинул его так же, как почти все остальные. Однако, пока он унывал, а парижские подхалимы ждали, когда им назовут имя нового первого министра, пришел гонец от короля и сообщил, что его повелитель не намерен смещать с должности своего великого наместника. «Продолжай служить мне, как служил, а я буду поддерживать тебя против всех, кто поклялся тебя уничтожить», – сказал король кардиналу. Этот день (11 ноября 1630 г.) прославился во французской истории под названием «день обманутых». Многие раздувавшиеся от гордости вельможи, которые в тот день показали, что рады предполагаемому триумфу королевы-матери, сразу же потеряли свои почетные должности и звания. Мария Медичи безуспешно пыталась помириться с кардиналом, но проигрыш был для нее слишком большим унижением, и в 1631 г. она уехала в Брюссель. Она больше не вернулась во Францию и умерла в позолоченном изгнании.

Если даже королева-мать не смогла сместить Ришелье, то, разумеется, ни один человек ниже ее по званию не был в состоянии это сделать, хотя и были другие заговоры с такой целью. В 1632 г. герцог Анри де Монморанси даже открыто поднял восстание против короля в Лангедоке, но быстро лишился головы из-за этой грубой ошибки. В 1642 г. Сен-Мар, молодой любимец короля, честолюбивый придворный и пустой человек, тоже попытался сыграть в измену и погиб на эшафоте. Но в общем и целом после 1630 г. Ришелье был неоспоримым хозяином Франции. Теперь он мог приняться за более великие дела, чем борьба с кабинетными интригами и будуарными заговорами.

Ришелье вовсе не был умелым гражданским администратором. Налоги были для него лишь способом собрать деньги на снаряжение большой армии, а то, что налогоплательщики станут нищими, его не интересовало. Талья (главный налог на крестьян) была удвоена ради покрытия расходов на войны с Испанией. В 1634 г. на юге и в 1639 г. в Нормандии произошли крупные крестьянские восстания, и имя кардинала стало так же ненавистно низшим классам общества, как высшей знати.

Но кардинал не имел себе равных как дипломат и организатор войн и коалиций. Вероятно, ни один государственный деятель в те дни, когда говорили, что быть дипломатом – значит «лгать ради своей страны», не владел лучше его зловещим оружием интриги, тайной переписки и секретных сделок. Кроме аккредитованных послов и явных агентов он с несравненным мастерством использовал услуги конфиденциальных представителей и просто шпионов. Некий отец Жозеф, услужливый и лицемерный служитель церкви, был его личным представителем на целом ряде важных конференций и, вероятно, играл большую роль во многих значительных исторических событиях.

Цель внешней политики Ришелье была очень проста – унизить семейство Габсбург и заставить всех признать Францию первой страной в Европе. Габсбурги не были единым родом: одна ветвь этой династии правила в Австрии, другая в Испании. Но их семейный союз был достаточно прочным. Испания еще теоретически была великой монархией с обширными владениями и грозной армией, но уже появилось много признаков того, что материал, из которого сложено это здание, прогнил и от этого оно рухнет, даже если по нему не ударит никакое бедствие. В 1618 г. император Австрии (который более официально именовался «императором Священной Римской империи») начал войну не на жизнь, а на смерть с немецкими протестантскими государствами. Сперва он вел ее в основном по религиозным причинам, но к 1624 г., когда Ришелье пришел к власти, стало ясно, что частично причина войны другая. Вопрос стоя так: сможет ли Австрия с помощью Испании подчинить себе и объединить под своей централизующей властью всех менее крупных правителей Германии, в особенности северных? Благодаря испанскому золоту и испанским солдатам с их пиками протестанты раз за разом терпели поражение. Несколько лет казалось, что они будут побеждены. В этом случае восточным соседом Франции стало бы огромное государство Габсбургов с территорией от Балтийского моря до Адриатики. Для Франции это было бы катастрофой, и Ришелье всеми силами боролся против такой возможности.

Однако этот очень воинственный кардинал с очень мирским складом ума не мог сразиться с врагами на берегах Рейна: у него было слишком много дел дома. Нужно было раздавить мятежных гугенотов и недовольных дворян. Но этот воин-прелат, сжимавший кольцо осады вокруг Ла-Рошели в войне против французских еретиков, нажимал на все пружины влияния, чтобы помочь немецким еретикам, и посылал им деньги, потому что они были врагами ненавистной Австрии. Ришелье нисколько не тревожила такая непоследовательность его политики, из-за которой его враги называли его «папой гугенотов и патриархом атеистов». Наконец в 1631 г. Ришелье напрямую договорился с королем Швеции Густавом-Адольфом, лютеранином, и пообещал заплатить этому великому полководцу большую сумму денег, если тот вторгнется в Германию и унизит Австрию. Разумеется, Густав полностью выполнил свою часть соглашения (это должным образом отмечено в истории Центральной Европы). Он разрушил власть Габсбургов над протестантами Северной Германии своей знаменитой победой при Брейтенфельде (1631), и, хотя он сам пал в бою в 1632 г., серьезной опасности для существования немецкого протестантизма больше не было. Но кардинала не интересовала безопасность тевтонской ереси, его интересовал престиж французской монархии. Теперь его руки освобождались от домашних дел, и он мог направить основную часть своей энергии на подготовку Франции к войне с другой страной.

До этого, хотя Франция обладала большими ресурсами и воинственным населением, она вела боевые действия совершенно не по правилам науки. Постоянная армия была очень мала. Из сельских дворян можно было набрать многочисленную лихую кавалерию – при условии, что срок службы будет коротким, а дисциплина нестрогой. Немало пехотных полков было укомплектовано наемниками. В них служили немцы, швейцарцы, шотландцы, ирландцы и солдаты из других народов, которые считали, что король платит им аккуратно. Часто этими войсками командовали придворные или любимцы короля, которые далеко не всегда имели полководческие способности или хотя бы хорошую военную подготовку. По всем этим причинам французские армии до 1630 г. не могли сравниться по организованности и эффективности с лучшими испанскими армиями.

Ришелье заслуживает чести считаться первым настоящим строителем современной французской военной машины, которая позже была такой грозной для всех противников. Он делал грубые ошибки. Он слишком часто принимал всего лишь скопления людей за дисциплинированные армии. Он иногда выбирал очень некомпетентных генералов, но он извлекал уроки из собственных промахов и отважно и энергично устранял последствия поражений и бедствий. И еще при его жизни его усилия начали приносить плоды.

История войн, которые Ришелье вел против других стран, – это в значительной степени история последних этапов печальной Тридцатилетней войны в Германии (1618–1648). Эта война началась как борьба из-за религии, а после 1632 г. продолжалась почти исключительно как борьба за то, Австрия или Франция со своей союзницей Швецией получит наибольшую материальную выгоду от разорения беспомощных малых немецких государств. В 1635 г. Франция уже вмешалась в эту войну, начав активные боевые действия против Испании и Австрии. Ришелье собрал очень большие армии, но они еще были недостаточно обучены. В 1636 г. испанцы нанесли мощный удар по Франции из своих бельгийских провинций и даже угрожали Парижу; их удалось остановить только возле Корбина-на-Сомме. Геройскими усилиями Ришелье смог отвести в сторону этот удар, а вскоре события приняли выгодный ему оборот и после этого продолжали развиваться в удачном для него направлении. В 1638 г. военачальник Бернард Саксен-Веймарский, немец по происхождению, но воевавший на французские деньги за интересы Франции, захватил почти весь Эльзас (кроме Страсбурга). После его смерти в 1639 г. эта желанная территория была передана Франции. К этому времени армии Ришелье почти везде наступали. До 1642 г., в котором великий кардинал умер, французы наносили удары по Габсбургам и их союзникам за Пиренеями, в Италии, во Фландрии и за Рейном. Более старая испанская монархия на всех рубежах была вынуждена перейти к обороне.

Через год после кончины Ришелье организованные им войска под командованием назначенных им генералов разгромили противника в решающей и ожесточенной битве возле Рокруа в Шампани (1643). В этом бою прочные каре отважных испанских солдат, вооруженных пиками, рассыпались и рухнули под напором французской конницы; 7 тысяч солдат были убиты, а 6 тысяч взяты в плен. «Победа при Рокруа стала концом военного превосходства Испании и началом военного превосходства Франции». Она была одержана благодаря тому, что французские военачальники и солдаты, которых организовал и стимулировал Ришелье, оказались умнее испанцев. Это был самый большой триумф кардинала, хотя он никогда не услышал о нем.

Хотя Ришелье и не дожил до победы при Рокруа, он умер счастливым и удачливым. Власть короля, его повелителя, всюду стала крепче, и со всех границ уже докладывали о победах. В 1621 г. у Людовика XIII была армия из 12 тысяч человек, в 1638 г. их было 150 тысяч, в 1642 г. еще больше. В первую очередь Ришелье заботился об обучении двух молодых генералов. Позже они стали полководцами тех войн, которые едва не сделали Францию владычицей мира, и остались в истории под именами Конде и Тюренн. Положение семейства Габсбург в Германии было уже очень трудным. Французские знамена уже развевались над эльзасскими крепостями возле Рейна, а через шесть лет Габсбурги были вынуждены подписать унизительный для них Вестфальский мирный договор.

Ришелье умер в конце 1642 г. Его жизнь состояла из непрерывных интриг и войн. Вероятно, если бы судьба подарила ему более мирное существование, он стал бы щедрым покровителем искусств и литературы. Он и сам был немного литератором – оставил интересные и имеющие большое значение мемуары, оказывал законное покровительство поэту Корнелю и в 1635 г. среди военных забот нашел время, чтобы основать знаменитую Французскую академию, которая затем оказывала такое сильное влияние на жизнь страны.

Конечно, для кардинала было удачей то, что король, его «повелитель», был недостаточно чувствительным и энергичным и не считал свое достоинство униженным, когда его всесильный первый министр вел себя как государь страны. Ришелье построил для себя в Париже огромный дворец Пале-Кардинал, который позже стал широко известен под названием Пале-Рояль. Забирая свою долю королевских доходов, он никогда не проявлял умеренность. В 1617 г., когда Ришелье был «бедным епископом», его доход был равен 25 тысяч ливров, а в конце жизни составлял 3 миллиона. На стол он тратил 1000 крон в день и очень любил роскошные празднества. С его племянниками и племянницами обращались почти как с принцами и принцессами королевской крови, и знатнейшие аристократы были обязаны прислуживать, как лакеи, этому всемогущему человеку, который управлял королем.

Если судить по дошедшим до нас описаниям, Ришелье выглядел представительно, несмотря на болезненное телосложение и худое лицо. В присутствии этого строгого и величавого, как государь, человека страх перед ним охватывал всех, в том числе самого Людовика. Коварный, неразборчивый в средствах, никогда не шедший прямым путем в своих делах, несгибаемо беспощадный к любому врагу, кардинал, однако, был способен и на большое мужество, и на великодушие. К сожалению, он придавал понятию «благо общества» слишком узкий смысл, и в его представление об этом благе не входили тысячи законов, которые современные правительства считают необходимыми для удачного управления страной. Но по крайней мере он никогда не отступал от того, что считал своим долгом перед Францией и ее королем. Ни угрозы, ни опасность, ни желание добиться популярности и одобрения не могли заставить его нарушить долг. Он больше, чем любой великий француз, похож на другого знаменитого первого министра, жившего в более позднюю эпоху, – на Отто фон Бисмарка. Мораль и честолюбие у обоих были почти одинаковые, но кардинала Ришелье можно отчасти оправдать тем, что он жил в зловонной атмосфере королевского двора XVII в. Бисмарк жил позже – в XIX в. За такой долгий срок нормы поведения в нашем мире должны были бы измениться.