Текст книги "Лекции о Шекспире"

Бесплодные усилия любви

30 октября 1946 года

Пьесу “Бесплодные усилия любви” нельзя отнести к числу величайших произведений Шекспира, но с композиционной точки зрения это одна из самых совершенных его пьес. Примечательна ее тема – образование и культура. В пьесе рассматриваются формы культуры, которые представляли наибольший интерес во времена Шекспира, а именно неоплатонический гуманизм, куртуазные манеры, рыцарская любовь и эвфуизм. В пьесе высмеиваются всякого рода гуманизм и ученость, все формы общественной жизни и искусства – все вместе, а не что-то отдельное. Пьеса начинается с замысла четырех молодых людей основать нечто вроде неоплатоновой академии. Эти юноши уже получили надлежащее воспитание и первые уроки хороших манер. Вообразите четырех молодых людей, беседующих в Гринвич-виллидж в 1946 году[16]16
  Новая школа социальных наук, в которой Оден читал лекции о Шекспире в 1946–1947 гг., находится в нью-йоркском районе Гринвич-виллидж, на острове Манхэттен.


[Закрыть]. Король разъясняет цели академии в первых строках пьесы:

 
Пусть слава, за которой все стремятся,
В надгробных надписях для нас живет,
Внося в нелепость смерти благолепье.
У времени, у ворона-прожоры,
Усильем жизни можем честь купить,
Что острие косы его притупит
И нам в наследство вечность передаст.
А потому, воители, – зову так
Я вас затем, что боретесь с страстями
И с целым полчищем мирских желаний, –
Указ последний да пребудет в силе:
Наварра сделается чудом мира,
И малой Академией – наш двор
В живом и созерцательном покое[17]17
  Перевод М. А. Кузмина.


[Закрыть].
 

Акт i, сцена 1.

Каждое общество может пренебречь добродетелями другого общества, если оно находится в плену собственных пороков, а демократии всегда грозит опасность недооценить значимость манер и церемоний. Мы рождаемся серьезными и честными, а первое, чему мы учимся – легкомыслие и неискренность. Второй урок – научиться серьезно относиться к другим. Каждая стадия обучения влечет за собой страдание, но мы должны переходить от одного урока к другому.

Легкомыслие – первый шаг – связано с условностями.

Нас учат не привлекать к себе внимание. Внимание нужно заслужить. Мы не должны завладевать беседой, а в разговоре нам следует быть остроумными. Без условностей или манер в обществе возьмут верх самые агрессивные. Кроме того, в отсутствии условностей крайне сложно определить, какие отношения развиваются между вами и другими людьми. Даже малейшие отклонения от условностей, разделяемых другими, позволяют ориентироваться в обществе. Вам неуютно, если на вечеринке гости, которых вы никогда прежде не встречали, начинают вести себя так, словно вы хорошо знакомы. В подобной ситуации мы предпочитаем доверять не своим чувствам, а полагаться на условности. Следует помнить и то, что люди сами по себе интересны нам куда меньше, чем их мнение о нас. Условности требуют, чтобы мы проявляли интерес к людям, с которыми не хотим больше встречаться; кроме того, условности не позволяют нам утомлять других собственными проблемами. Проблемы других людей далеко не так увлекательны, как наши собственные, но мы должны соблюдать правила этикета. Если люди, встречаясь, отказываются от условностей, непонятно, как они должны себя вести. К концу первой стадии нужно усвоить правила приличия.

Вторая стадия – созерцание. В конце платоновского “Пира” Диотима говорит о лестнице любви, которая ведет людей от земного к небесному Эросу. Одни люди надеются “деторождением приобрести бессмертие и счастье и оставить о себе память на вечные времена”[18]18
  Здесь и далее цитаты из “Пира” Платона – в переводе С. К. Апта.


[Закрыть]. В монологе, перекликающемся с речью короля в начале “Бесплодных усилий любви”, Диотима говорит Сократу, как “одержимы люди желанием сделать громким свое имя, чтобы на вечное время стяжать бессмертную славу”, и определяет шкалу ценностей, благодаря которым человек может последовательно достичь высших таинств любви:

Кто хочет избрать верный путь ко всему этому, должен начать с устремления к прекрасным телам в молодости. Если ему укажут верную дорогу, он полюбит сначала одно какое-то тело и родит в нем прекрасные мысли, а потом поймет, что красота одного тела родственна красоте любого другого и что если стремиться к идее прекрасного, то нелепо думать, будто красота у всех тел не одна и та же. Поняв это, он станет любить все прекрасные тела, а к тому одному охладеет, ибо сочтет такую чрезмерную любовь ничтожной и мелкой. После этого он начнет ценить красоту души выше, чем красоту тела, и, если ему попадется человек хорошей души, но не такой уж цветущий, он будет вполне доволен, полюбит его и станет заботиться о нем, стараясь родить такие суждения, которые делают юношей лучше, благодаря чему невольно постигнет красоту нравов и обычаев и, увидев, что все это прекрасное родственно между собою, будет считать красоту тела чем-то ничтожным. От нравов он должен перейти к наукам, чтобы увидеть красоту наук и, стремясь к красоте уже во всем ее многообразии, не быть больше ничтожным и жалким рабом чьей-либо привлекательности, плененным красотой одного какого-то мальчишки, человека или характера, а повернуть к открытому морю красоты и, созерцая его в неуклонном стремлении к мудрости, обильно рождать великолепные речи и мысли, пока наконец, набравшись тут сил и усовершенствовавшись, он не узрит того единственого знания, которое касается прекрасного…

Описывая дальнейшее восхождение к абсолютной красоте, Диотима говорит:

Вот каким путем нужно идти в любви – самому или под чьим-либо руководством: начав с отдельных проявлений прекрасного, надо все время, словно бы по ступенькам, подниматься ради самогó прекрасного вверх – от одного прекрасного тела к двум, от двух – ко всем, а затем от прекрасных тел к прекрасным нравам, а от прекрасных нравов к прекрасным учениям, пока не поднимешься от этих учений к тому, которое и есть учение о самом прекрасном, и не познаешь наконец, что же это – прекрасное.

Представленный у Платона процесс – это движение от частного к общему, от любви в отношении одного земного существа к страсти небесного Эроса. Если строго следовать платоновской доктрине, четверо молодых людей в “Бесплодных усилиях любви” хотят достичь небесной любви сразу, то есть обнаруживают недостаточную жажду знаний.

В эпоху Возрождения платоновское знание и процесс его постижения были развиты итальянскими неоплатониками Марсилио Фичино, Пико делла Мирандола и их последователями, создавшими учение, в котором предпринималась попытка сочетать платонизм и христианскую мистику. Обретение “земного блаженства” они рассматривали как двухступенчатый процесс, при котором человеческий “рассудок”, освещаемый “разумом”, стремится к совершенствованию человеческой жизни и участи на земле, в то время как сам “разум” может попытаться проникнуть в царство вечной красоты и истины. На первой стадии человек совершенствуется в нравственных добродетелях, составляющих суть justitia[19]19
  Здесь: праведность (лат.).


[Закрыть], ведет деятельную жизнь, подобно библейским персонажам Лии и Марфе, и относит себя, в космологическом смысле, к царству Юпитера. На второй стадии к нравственным человек добавляет теологические добродетели, religio[20]20
  Вера, религиозные чувства (лат.).


[Закрыть], и посвящает себя созерцательной жизни, следуя примеру Рахили и Марии и вступая в царство Сатурна. Платона смущали люди, не стремившиеся к созерцательной жизни. Источник зла следовало искать в страстях тела.

Кроме того, Фичино разработал подробную космологическую теорию. По ту сторону Вселенной пребывает наднебесный и единосущный Бог, ассоциируемый с Ураном. Ниже располагается “космический разум”, Νους, то есть умозрительная и наднебесная сфера, которая, подобно Богу, непорочна и постоянна, но в отличие от него множественна и вмещает идеи, понятия и ангельские сущности, которые суть прототипы всего, что находится в поднебесном пространстве. Это царство отождествляется с Сатурном, и именно в него стремятся четверо юношей в “Бесплодных усилиях любви”. Согласно другой традиции, планета Сатурн связана с меланхолией, а потому мудрецам свойственно пребывать в подавленном состоянии духа. Под “космическим разумом” находится “космическая душа”, animamundana[21]21
  Душа мира (лат.).


[Закрыть],царствочистыхпричин, а нечистыхформ, ассоциируемое с Юпитером. За ним следует царство природы – сочетание форм и материи, а далее – царство собственно материи, бесформенной и безжизненной. Материя и природа – то есть каждое человеческое существо, зверь, растение или минерал – находятся под влиянием одного или нескольких небесных тел и управляются роком.

Фичино и его последователи обнаружили сходную структуру в микрокосме человеческой души, которая, по их мнению, образована пятью качествами, сгруппированными в две категории – anima prima, “верхняя душа”, и anima secunda, “нижняя душа”. Anima prima состоит из разума и рассудка. Природа разума созерцательная и творческая. Последний аналогичен и причастен божественному разуму. Взгляд разума обращен вверх, к наднебесному, и вниз, к рассудочному. Рассудок, соседствующий с нижней душой, согласует чувственные данные с правилами логики. В отличие от нижней души рассудок может либо отдаться на волю низших ощущений и чувств, либо попытаться преодолеть их. Anima secunda, нижняя душа, существует в непосредственной близости от тела и состоит из трех качеств, которые управляют физиологическими функциями и одновременно зависят от них. Первое из них – это способность к размножению, питанию и росту; второе – способность к внешнему восприятию, то есть пять чувств, а третье – способность к внутреннему восприятию, или воображение. Нижняя душа, несвободная в совершении выбора, управляется небесными телами и судьбой. Считалось, что рассудок присущ только человеку. Практические усилия рассудка связывались с Юпитером, созерцательные – с Сатурном.

К Венере небесной и Венере земной, о которых говорится в “Пире” Платона и трудах Фичино, Пико делла Мирандола добавляет третью Венеру, – промежуточную между первыми двумя. В мифологии Пико Афродита Урания I – дочь Урана, которая ведет человеческое существо от частного к всеобщему, от индивидуальной любви к любви божественной. Афродита Урания II (персонаж, введенный Пико) – дочь Сатурна; она стремится сделать человеческую любовь рациональной и совместимой с деятельной жизнью. Наконец Афродита Пандемос, дочь Зевса и Дионы, олицетворяет вожделение.

Четверо молодых людей в “Бесплодных усилиях любви” полагают, что находятся в царстве Урании I, но в действительности пребывают в царстве Урании II. Современная аналогия этой ошибки – отсутствие призвания. Например, люди говорят: “Я хочу сочинять” – и на этом все кончается. Почему? Во-первых, люди заблуждаются в отношении природы сочинительства. Они не конкретны: они говорят о своем желании “стать писателем”, а не о желании “написать то-то и то-то”. В центре внимания результат, а не процесс, что предполагает недостаток страсти и неготовность пройти через тяготы подготовки и обучения. Важно любить свое дело, а не себя. В “Волшебной флейте” Моцарта действию сопутствует риск, самоотречение, страдание. Для того чтобы работать, отказавшись от наслаждений, вы должны, подобно Тамино, влюбиться еще до того, как увидите объект желания. Можно, конечно же, и не следовать путем Тамино, как второстепенные персонажи в “Бесплодных усилиях любви” и Папагено в “Волшебной флейте”. Еще одна возможность – отказаться от честолюбивых помыслов; честолюбие несовместимо с наслаждением. Начав сочинять, вы находите это занятие тяжелым, ваши мысли рассеиваются.

Если вы всматриваетесь только в свое “я”, то действуете так, словно каждая фраза должна быть шедевром, а если это не получается, к чему заканчивать написанное?

Четверо юношей в шекспировской пьесе пытаются сочетать серьезность с легкомыслием, и их разоблачают. Прибывают дамы, решимость благородных юношей испаряется, и начинается куртуазный роман, отчасти пародия на христианство, отчасти платоновский диалог, хотя и с переменой полов – влюбленные разного пола, а не одного, как у Платона. Это сознательная игра, которая может зайти слишком далеко. Розалина говорит, что Купидон убил сестру Катерины, а та подтверждает, что, поистине: “Ее он вверг в тоску, печаль, унынье / И тем сгубил”[22]22
  Здесь и далее, если не указано иное, цитаты из “Бесплодных усилий любви” даны в переводе Ю. Б. Корнеева.


[Закрыть] (v. 2).

Представленные в пьесе куртуазные манеры также восходят к средневековой и ренессансной традиции рыцарской любви, зародившейся в поэзии трубадуров, в Провансе XI века. Андрей Капеллан, в начале XIII столетия, составил свод правил рыцарской любви в латиноязычном сочинении, “De Arte Honeste Amandi”[23]23
  “Об искусстве учтивой любви” (лат.).


[Закрыть]. Во-первых, любовники не должны состоять в браке. На пути к любви они должны вынести неимоверные трудности, в том числе ревность к сопернику; в браке ревность нежелательна, но она служит важным доказательством рыцарской любви. Наконец, любимую даму следует почитать как Бога. Поскольку браки заключались по расчету, а не по любви, и свободы выбора не было ни у мужчины, ни у женщины, любовь надлежало искать вне брачных уз. И все же возлюбленная должна была достигнуть брачного возраста. Простолюдины не годились, ведь крестьянку можно было принудить к любовной связи. Кроме того, рыцарская любовь не должна была выходить за пределы личного, то есть достигать более высоких сфер, – в отличие от платонического и неоплатонического учения о любви и в пародийном противопоставлении христианской идее о том, что ближних надлежит любить так же, как самого себя. Прелюбодеяние, как физический итог рыцарской любви, не умалчивалось.

Андрей Капеллан приводит рассказ, откровенно пародирующий христианские представления о загробной жизни. Рыцарь, ищущий в лесу своего заблудившегося коня, видит, как мимо проезжают три процессии. Он видит дам верхом на богато украшенных лошадях, и каждую из них сопровождает пеший возлюбленный: это женщины, проявлявшие мудрость в любовных делах. Вторая процессия состоит из дам, окруженных толпой соперников, – эти женщины никому при жизни не отказывали. В третьей процессии (и в полном одиночестве) дамы едут верхом на неоседланных жалких клячах – эти оставались глухи к мольбам всех поклонников. Рыцарь следует за тремя процессиями в сказочную страну. Верные любовники из первой процессии остаются жить при дворе короля и королевы любви, в месте под названием Amoenitas[24]24
  Приятная, прелестная местность (лат.).


[Закрыть], в тени дерева, приносящего всевозможные плоды, подле орошающего эту местность фонтана, с водой сладкой, как нектар. Дамы из второй процессии помещены в Humiditas[25]25
  Топь, болотистая местность (лат.).


[Закрыть], болотистую местность, где вода из фонтана стала холодной, как лед. Наконец, дамы из третьей процессии обречены на самый внешний круг – поросшую репейником пустыню Siccitas[26]26
  Засушливая местность (лат.).


[Закрыть]: они сидят на колючих кустарниках, которые постоянно приводятся в движение невидимыми мучителями.

В конце “De Arte Honeste Amandi” Капеллан переходит от пародии на христианство к строгому наказу читателям – отречься от бесконечно суетной земной любви и объединиться в любви к Бог у. Сходные настроения мы видим у Чосера, в заключительных строфах “Троила и Крессиды”, а также в еще более жестком по форме отречении от своих творений в конце “Кентерберийских рассказов”. Разочарование Чосера – это не только способ обойти цензоров. Нет, игра должна уступить место серьезным делам. В представлении с Купидоном из “Королевы фей” Спенсера показано, что случится, если игра зайдет слишком далеко:

 
А после рой рычащих точно лев
Фигур толпился – жалкое родство:
Был среди них Раздор, и тучный Гнев,
Греховная Любовь, и Мотовство,
Измена, Похоть, Буйство, Колдовство.
Дни юности, ушедшие в пирах,
Печаль и мерзкой Нищеты вдовство,
Небесной кары неизбывный Страх,
Смятение в умах и Смерти гнусный прах[27]27
  Э. Спенсер, “Королева Фей”, iii. 12. 25.


[Закрыть].
 

Обратимся к слепоте Купидона и к зрению, которое приобретает в шекспировской пьесе огромную важность. Бирон объявляет себя невольным пленником этого “слепого, плаксивого, своенравного мальчика” (iii. 1), а позже произносит пространную речь, в которой рассуждает о значении глаз для любви. Он говорит королю, Лонгвилю и Дюмену, что богатство любви “преподано нам глазами женщин” (iv. 3):

 
Из женских глаз доктрину вывожу я:
Они – тот кладезь, тот первоисточник,
Где Прометей огонь свой почерпнул.
 

Акт iv, сцена 3.

А в конце пьесы он просит дам простить “неприличную порывистость” их любви, которая:

 
Капризна, как дитя, тщеславна, вздорна.
Из глаз родясь, она, как и глаза,
Полна страннейших образов и форм,
Меняющихся с той же быстротою,
С какой глаза меняют впечатленья.
И если мы в одежде шутовской
Глазам небесным вашим показались
Пустыми и бесчестными лгунами,
То кто же, кроме глаз небесных ваших,
Нас уличивших, в этом виноват?
 

Акт v, сцена 2.

Впервые Купидон был представлен слепым в 1215 году, в сочинении немецкого автора[28]28
  Подразумевается дидактическая поэма средневекового автора Томасина фон Зерклера (Томмазино деи Черкьяри) “Итальянский гость” (1215).


[Закрыть]. Зрение – самое интеллектуальное из всех чувств: вы видите открывающиеся перед вами возможности; зрение подчиняется воле; глаза – орган выбора. Ева сочла плод желанным, увидев яблоко. Низшие чувства невинны – вина и любовь передаются посредством глаз. Зрение активно, слух – послушен. Согласно иконографической традиции, зачатие девой Марией младенца в сцене Благовещения происходит через ухо. В то же время зрение – самое ненадежное из чувств. Внешность бывает обманчива. В сонетах Шекспир часто противопоставляет глаз и сердце, как категории внешнего и внутреннего: “У сердца с глазом – тайный договор” (сонет xlvii); “О, как любовь мой изменила глаз!” (сонет cxlviii)[29]29
  Перевод С. Я. Маршака.


[Закрыть]. В сочинениях эпохи Возрождения слепой Купидон часто предстает в отрицательном смысле, означая пандемического бога в противоположность зрячему, рациональному Купидону. Мифологическая фигура Антэроса, которого первоначально воспринимали как бога взаимной любви, была преобразована неоплатониками в бога очищения, призванного защитить человека от чрезмерной сосредоточенности на чувствах и “ви́дении”.

В карикатурах на “умников” часто надевают очки. Это основано на правильном психосоматическом наблюдении. Близоруким людям свойственно желание сосредоточиться на своих интересах и отстраниться от мира. Для людей с превосходным зрением город означает угнетающее разнообразие зрительных раздражителей. Для человека близорукого, без очков, всякий выглядит свежим и красивым.

Четверо мужчин в “Бесплодных усилиях любви” должны научиться любить людей, а не идею любви. В конце пьесы Дюмену и Лонгвилю нужно только возмужать и подождать год. Королю, высказавшему идею академии, предстоит стать истинным аскетом и прожить год в уединении. Принцесса велит ему уехать на двенадцать месяцев “В какой-нибудь заброшенный приют / От светского веселья удалившись” (v. 2). Бирону следует стать ближе к людям. Он обладает задатками вождя, но он неудовлетворен собой и слишком сосредоточен на самосовершенствовании. В его жизни недостает необходимости, а есть только возможность, и если он не откажется от самосозерцания, то станет похож на Гамлета. Розалина понимает, что Бирону требуется необходимость, нужда, исходящая из внешнего мира, а также знание страдания, без которого он не сможет постичь смысла любви. Розалина предписывает ему провести год:

 
В больнице меж страдальцами немыми,
Даря беседой лишь калек брюзгливых
И тратя остроумье лишь на то,
Чтобы больных заставить улыбнуться.
 

Акт v, сцена 2.

Когда Бирон возражает, что невозможно “Вырывать из пасти смерти смех”, Розалина отвечает:

 
Но это укрощает едкий ум,
Опасный лишь благодаря хвале
Глупцов, чей хохот вторит остряку.
Остроту делают удачной уши
Тех, кто внимает ей, а не язык
Того, кто отпустил ее.
 

Акт v, сцена 2.

“Хоть срок велик, придется с ним смириться / Отправлюсь на год я острить в больницы” (v. 2) – говорит Бирон. Бирон – отчаявшийся, а не легкомысленный человек. Но традиция куртуазной любви опасна и для Розалины. Никто не ожидает, что она будет хранить верность Бирону, а если тот не изменится, он развратит ее. У нее такие же пороки, как у него, а за их ехидством и изощренностью ума скрывается отчаянная тревога.

Армадо – человек без предназначения; у него нет денег, зато немало честолюбия, которое, впрочем, ему не удастся развить. Он страдает глоссолалией, болезнью, при которой люди говорят без умолку, оттого что они несчастны. Это более невинное, хотя и более утомительное убежище, чем пьянство. Армадо – неудачник. Язык параллелен опыту, но не зависит от него. Язык должен идти впереди опыта ради приобретения знаний. У Бирона и его приятелей, однако, язык слишком преобладает над опытом. Армадо – поэт чистейшей воды; его язык вполне преобладает над опытом, и Шекспир показывает отношения между двумя этими категориями в комическом ключе. В поэзии всегда присутствует элемент легкомыслия. Шекспир высмеивает напыщенных говорунов и в “Бесплодных усилиях любви”, и в “Гамлете”, однако он многим был им обязан и сознавал это. Сегодня Армадо, следуя моде, говорил бы односложно, как герои Хемингуэя. Современной комедии также присуща сдержанность, что достойно удивления. Ребенок должен в первую очередь овладеть языком, а опыт подоспеет. Писатель, подобно ребенку, должен сначала увлечься игрой слов, словесными экспериментами. Стилистическая вычурность помогает людям примерять к себе различные идеи и познавать себя. Вычурность очень полезна в старшем школьном возрасте. Если ее недостает, через пять лет человек превращается в зануду. Если же вычурность переходит и в средний возраст, это неприятно.

Мотылек достигает объективности в возрасте двенадцати лет или около того – ему присущ пытливый ум и чистые чувства. Воспользоваться этими качествами он сможет лишь много позже. В двенадцать лет люди более общительны, чем в старшем возрасте, и они замечательные спутники. Изобразить этот возраст на сцене – удачная находка.

Смирение представлено в пьесе образами Олоферна, Натаниэля и Башки. Олоферн, школьный учитель, – педант; это профессиональный недостаток, но, во всяком случае, не худший из пороков – педантизм в языке гораздо лучше, чем образовательные теории. Натаниэль очень кроткий: священникам и не следует быть напористыми. Башка – стоик, он скучен. Все эти люди олицетворяют процессию девяти добродетелей. Король невежливо принижает их актерские способности и хочет помешать представлению, но принцессе нравится сочетание рвения и безыскусности:

 
Чем безыскусней, тем милей забавы.
Стремленье проявить излишек рвенья
Лишает смысла лучшие стремленья,
И тем быстрее, чем сложней их форма,
Большие мысли превратим во вздор мы.
 

Акт v, сцена 2.

Для Бога праведная жизнь должна быть благонамеренной, но и безыскусной. Рвение важнее изощренности. Эти люди ближе к девяти добродетелям, чем кто-либо из компании придворных.

Весть о смерти отца принцессы побуждает Армадо согласиться на брак с Жакнетой, беременной от него, и смириться со своим положением. Пьеса заканчивается двумя песнями – песней зимы, исполняемой кукушкой, и песней весны, исполняемой совой. Вот песня весны:

 
Когда фиалка голубая,
И желтый дрок, и львиный зев,
И маргаритка полевая
Цветут, луга ковром одев,
Тогда насмешливо кукушки
Кричат мужьям с лесной опушки:
“Ку-ку!
Ку-ку! Ку-ку!” Опасный звук!
Приводит он мужей в испуг.
 
 
Когда пастух с дудою дружен,
И птицы вьют гнездо свое,
И пахарь щебетом разбужен,
И девушки белят белье,
Тогда насмешливо кукушки
Кричат мужьям с лесной опушки:
“Ку-ку!
Ку-ку! Ку-ку!” Опасный звук!
Приводит он мужей в испуг.
 

А вот песня зимы:

 
Когда свисают с крыши льдинки,
И дует Дик-пастух в кулак,
И леденеют сливки в крынке,
И разжигает Том очаг,
И тропы занесло снегами,
Тогда сова кричит ночами:
 
 
“У-гу!
У-гу! У-гу!” Приятный зов,
Коль суп у толстой Джен готов.
 
 
Когда кругом метут бураны,
И онемел от кашля поп,
И красен нос у Марианны,
И птица прячется в сугроб,
И яблоки румянит пламя,
Тогда сова кричит ночами:
“У-гу!
У-гу! У-гу!” Приятный зов,
Коль суп у толстой Джен готов.
 

Акт v, сцена 2.

В песнях прославляется смена времен года. Когда картины природы прекрасны, то чувства – дурны, в ненастье же чувства прекрасны. Сова и кукушки вещают в один голос, что хотя все достойные начинания могут, как утверждает Диотима, от отдельных проявлений прекрасного “подниматься ради самогó прекрасного вверх”, они должны вновь спуститься на землю.