Текст книги "Невидимая рука. Экономическая мысль вчера и сегодня"

Экономисты классической школы весьма сдержанно относились к идее кругооборота своих предшественников-физиократов. Всеобщее падения спроса представлялось им маловероятным событием, а угрозу «ложной» структуры спроса, которую Кенэ выводил из своей таблицы, они считали бессодержательной. Напротив, на основе положения о том, что расходы одного хозяйствующего субъекта всегда одновременно являются доходами другого хозяйствующего субъекта, представители классической политэкономии вывели закон, который был назван по имени Жана Батиста Сэя (1767–1832) и который был призван рассеять все страхи по поводу возможного недостатка покупательной способности и отсутствия спроса.

Закон Сэя гласил следующее: тот, кто на рынке предлагает какое-либо благо, делает это только потому, что хочет получить доход и за счет него самому пробрести другие блага. Особенно наглядным это положение становится в том случае, если хотя бы на мгновение отказаться от учета денег и представить себе меновое хозяйство в чистом виде. На таком рынке обмена благами никто не стал бы предлагать благо, не имея одновременно намерения приобрести другое благо с такой же ценностью. Сапожник будет обменивать обувь, возможно, на продукты питания, крестьянин свою корову на конную повозку и т. д. Этот основополагающий принцип остается, согласно аргументации классиков, неизменным даже тогда, когда в целях упрощения процесса обмена используются деньги.

Из закона Сэя следует, что рост предложения благ в конечном счете всегда связан с соответственно увеличившимся спросом на блага. Нельзя полностью исключать, что структура спроса на блага не всегда соответствует структуре предлагаемых благ. Однако это уже чисто микроэкономическая проблема, которая легко решается с помощью механизма относительных цен. Главное то, что с точки зрения макроэкономики недостаточный уровень спроса не существует никогда: каждое предложение само создает для себя необходимый спрос.

По мнению классиков, данное положение справедливо даже тогда, когда деньги используются для сбережения. Тот, кто приносит свой доход в банк, вместо того чтобы потратить его на покупку благ, тем самым уменьшает только якобы существующий общеэкономический спрос. Поскольку очевидно, что банк заинтересован в ссуживании денег в первую очередь предприятиям. В результате сбережения вновь начинают воздействовать на спрос, так как предприятия, получив в кредит деньги, создают спрос на инвестиционные товары.

При этом механизм процентной ставки постоянно выравнивает предложение и спрос ссудного капитала: если, например, объем сбережений превосходит сумму, которую хотели бы инвестировать предприятия, процентная ставка снизится. С точки зрения экономистов классической школы, это уменьшает стимулы к сбережению и одновременно усиливает стимулы к инвестированию. Наоборот, спрос на инвестиции, превышающий предложение сбереженного капитала, будет увеличивать процентную ставку до тех пор, пока на рынке капитала не будет восстановлено равновесие.

Вроде бы все логично. Однако существует и другая возможность, если сбереженные деньги не окажутся в банке. Вполне можно представить себе, что в периоды нестабильности люди захотят хранить свои сбережения в ликвидном виде, в самом простом случае в виде денег, спрятанных на черный день под матрасом. Также можно себе представить, что банки откажутся немедленно ссужать деньги, например выжидая роста процентной ставки. Тогда образуются ликвидные запасы денег, которые не оказывают влияния на спрос. В общеэкономическом смысле в этом случае говорят о накоплении денежных остатков.

Классики и на этот случай имели готовое решение. Они аргументировали его с помощью положений так называемой количественной теории денег, основы которой разработал еще английский философ и экономист Давид Юм (1711–1776). Ее суть была опять-таки очень проста: если за счет накопления денежных запасов они действительно оказывались изъятыми из кругооборота, то тогда цены просто должны снизиться. Тогда торговля прежним количеством благ продолжалась бы, но при сократившемся количестве денег, так что относительные цены сохранились бы на старом уровне. И только абсолютный уровень цен, т. е. средняя цена всех благ, был бы соответственно ниже, чем прежде.

Таким образом, по мнению классиков, деньги являются ничем иным, кроме как своего рода вуалью, скрывающей реальные экономические процессы, не оказывая при этом на них никакого влияния. Любое изменение количества денег приводит всего лишь к приспособлению цен к новой ситуации: если количество денег удваивается, то также удваиваются все выраженные в деньгах цены; если количество денег сокращается в два раза, то на такую же величину уменьшаются цены, выраженные в деньгах. Это же правило действует по отношению к выраженной в деньгах заработной плате, которую также называют номинальной заработной платой. И напротив, относительные цены и реальная заработная плата, имеющие, собственно говоря, главное значение для экономики, этими изменениями не затрагиваются. В этой связи также говорят о так называемой классической дихотомии: денежная сфера и сфера благ согласно ей не оказывают друг на друга никого влияния.

Совершенно иной точки зрения придерживался эксцентричный финансовый теоретик Сильвио Гезелль (1862–1930). Он не имел высшего образования. Благодаря своему торговому бизнесу в Южной Америке он стал экономически независимым человеком, что позволило ему заняться реализацией своих социальных реформаторских идей, но прежде всего идей в сфере денежной политики. Гезелль полагал, что накопление денег является источников всех экономических зол, так как тем самым деньги изымались из сферы их производительного использования. В результате своих научных изысканий он разработал свою знаменитую теорию свободных денег. Чтобы лишить тезаврирование, или накапливание денег, привлекательности, Гезелль предложил наносить на все денежные купюры дату истечения их годности. Деньги сохраняли свою стоимость только в том случае, если на них регулярно наклеивали марки с указанием их стоимости. Эти марки нужно было покупать, одновременно они могли служить в качестве мелких денег. Практически речь, таким образом, шла о налоге на хранение денег. Предполагалась, что благодаря этой мере количество накопленных денег будет сведено до минимума и накопления, по мнению Гезелля, будут направлены на реальные инвестиции.

На региональном уровне предпринимались попытки осуществить эту идею на практике, однако долгие годы о ней почти не вспоминали. Так, Джон Мейнард Кейнс хотя и не обошел Гезелля своей похвалой за то, что тот указал на проблему тезаврирования, идею свободных денег он тем не менее считал глупостью и, возможно, справедливо. Так, в кризис умеренные темпы снижения покупательной способности тезаврированных денег едва ли смогли бы предотвратить сам процесс накопления. То есть эта концепция не работает именно тогда, когда в ней появляется необходимость. В то же время в периоды нормального экономического развития практические трудности реализации идеи свободных денег полностью свели бы на нет ее возможные выгоды. Кроме того, деньги, которые хранятся в банке, нельзя рассматривать как потерянные для финансирования инвестиций. Когда банки кредитуют ими предприятия, никаких проблем с инвестициями не возникает.

Тем не менее в ходе последнего финансового кризиса идея Гезелля была вновь озвучена звездой американской экономической науки Грегори Мэнкью. Мэнкью предложил, чтобы Федеральная резервная система ежегодно разыгрывала одну из цифр в интервале от нуля до девяти. Все денежные банкноты с номером, оканчивающимся на соответствующую цифру, должны утрачивать свою стоимость. Таким образом, фактически речь шла о налогообложении в размере 10 %. По мнению экономиста, этого было бы достаточно, чтобы побудить людей более активно расходовать деньги и тем самым содействовать оживлению спроса на товары. Насколько серьезно Мэнкью выдвинул это предложение, остается только гадать.

Представители классической школы с огромным оптимизмом рассматривали возможность полной занятости, во всяком случае если речь шла о стороне спроса. Абсурдной должна была казаться им мысль о том, что сбереженных денег может быть слишком много, поскольку главная проблема того времени заключалась в отсутствии в достаточном количестве реального капитала в виде машин и оборудования, с помощью которых можно было бы создать рабочие места для растущего населения и обеспечить ему необходимый доход. Нехватка капитала была столь велика, что английский священник и экономист Роберт Мальтус (1766–1834) совершенно серьезно предлагал закрыть дома для бедных и прекратить любую социальную поддержку безработных, чтобы приостановить рост населения. Большинство представителей классической политэкономии видели, однако, решение проблемы скорее в том, чтобы содействовать сбережениям и тем самым образованию капитала. Для этого следовало сократить потребление, особенно потребление предметов роскоши дворянами, и государственные расходы.

«Экономическая таблица» и выраженная в ней идея макроэкономического кругооборота были вновь взяты на вооружение: развивая ее, Карл Маркс создал теорию кризиса капитализма. Маркс согласился с аргументами классической школы, согласно которым сбережения через рынок капитала в конечном счете вновь становятся фактором спроса, а именно спроса на инвестиционные товары. Маркс даже детально разработал двухсекторную модель, чтобы показать переплетение между производством потребительских благ и производством инвестиционных товаров как в стационарной, так и в растущей экономике. Эти схемы «простого» и «расширенного воспроизводства» опередили свое время. Они были вновь открыты гораздо позднее современными экономистами, и их можно рассматривать в качестве предшественниц многосекторальных моделей роста, ставших столь привычными в наши дни.

Маркс не утверждал, что вследствие больших сбережений возникнет всеобщий недостаток спроса. Он полагал, что проблема заключается в чрезмерном увеличении доли производства инвестиционных благ по сравнению с производством потребительских благ. Движущей силой такого непропорционального развития, по его мнению, выступал технический прогресс: технический прогресс порождает все более капиталоемкие способы производства, которые требуют всё меньшего количества рабочей силы. Тем самым постепенно возникает армия почти не имеющих средств к существованию безработных, которую Маркс называл «промышленной резервной армией». Сокращающийся по этой причине спрос в конечном счете неизбежно порождает кризисы сбыта на рынке потребительских товаров, в ходе которых прибыль постоянно уменьшается («закон тенденции нормы прибыли к понижению»). Усилия отдельных капиталистов сохранить свою конкурентоспособность за счет постоянного вливания новых инвестиций хотя и создают, с одной стороны, спрос в промышленности инвестиционных благ, однако, с другой стороны, приводят к появлению новых производственных мощностей, так что, согласно Марксу, очередной кризис уже запрограммирован.

Предсказания Маркса о гибели капитализма под воздействием таких «внутренних противоречий» до сих пор не оправдались. Нельзя этого ожидать и в будущем. В действительности сама теория кризисов Маркса полна противоречий. Так, например, едва ли можно согласиться с тем, что капиталисты будут продолжать инвестировать в производство в условиях, когда норма их прибыли постоянно снижается. Также совершенно не очевидно, что технический прогресс по своей природе ведет с экономии трудовых затрат, о чем писал Маркс. Здесь чувствуется сильное влияние на него условий, которые существовали при его жизни.

И в наши дни ряд экономистов, прежде всего близких к профсоюзному движению, отстаивают тезисы, взятые из так называемой теории покупательной способности заработной платы. Утверждается, что повышение заработной платы укрепляет спрос на потребительские блага, создавая новые рабочие места. Такая мера якобы особенно эффективна в период экономической рецессии, когда производственные мощности предприятий загружены не полностью и имеет место спад инвестиционной активности. В этой связи охотно приводят пример дефляционной политики, которую в 30-е годы в Германии проводит рейхсканцлер Генрих Брюнинг. Решение германского правительства о снижении заработной платы на самом деле якобы лишь еще больше обострило проблему недостатка спроса и поэтому было совершенно контрпродуктивно.

О реальных причинах тогдашнего мирового экономического кризиса мы еще поговорим. Во всяком случае, их было невозможно просто устранить, повышая, а не понижая уровень заработной платы. Каким бы привлекательным, с точки зрения рабочего класса, это решение ни казалось, такая сказочная экономика была бы на самом деле слишком прекрасна, чтобы существовать в реальности. Если не упоминать некоторых сторонников теории покупательной способности заработной платы более раннего периода, таких как, например, Эмиль Ледерер (1882–1939), то у нее не было никаких защитников среди приверженцев хоть какой-нибудь одной экономической школы, включая Джона Мейнарда Кейнса. Эта теория является скорее продуктом немецкого профсоюзного движения начала ХХ столетия. До настоящего времени отсутствуют даже формальные доказательства, которые можно было бы представить в виде настоящей теории и которые свидетельствовали бы о ее практической пригодности.

Эмпирические данные также однозначно свидетельствуют против нее. Хотя есть страны, в которых одновременно наблюдается как высокий рост заработной платы, так и значительное увеличение занятости. Но в данном случае не следует путать причину со следствием. Логично предположить, что сильный экономический рост, как, например, в Германии в послевоенные годы, позволяет обеспечить полную занятость при одновременном повышении уровня заработной платы. Однако из этого факта нельзя, разумеется, делать обратный вывод о том, что более высокая заработная плата, в свою очередь, имеет своим следствием больший экономический рост и занятость. Против этого говорит уже временнáя последовательность событий, так как, как правило, сначала начинается экономический подъем, за ним увеличивается занятость и только в последнюю очередь происходит рост заработной платы.

Ошибка теории покупательной способности заключается в том, что более высокий уровень заработной платы не только означает больший спрос, но и более высокие издержки, при этом эффект более высоких издержек в конечном счете перевешивает все остальные. Данное положение легко можно проиллюстрировать на следующем примере. Представим себе торговца, который хотел бы увеличить спрос на свою продукцию. Означает ли это, что он должен в буквальном смысле слова встать у входа в свою лавку и из кассы выдавать своим служащим стодолларовые купюры, чтобы они на эти деньги покупали его продукты? В лучшем случае все деньги в конечном счете вновь очутились бы в кассе, но торговец стал бы беднее на количество проданных товаров и, таким образом, быстро оказался бы банкротом. Так что, видимо, простого решения у нашей проблемы нет.

Однако из этого не следует делать обратный вывод о том, что снижение заработной платы в любом случае является верным средством для восстановления полной занятости. Поскольку также верно и то, что в определенных ситуациях любые меры, направленные на снижение спроса, могут еще больше обострить кризис. Так что иногда более эффективной может оказаться по крайней мере первоначальная стабилизация уровня заработной платы и цен за счет проведения мер, содействующих усилению спроса. Рассмотрением такой ситуации мы и займемся в следующей главе.

Если теория покупательный способности заработной платы имеет хоть какой-то смысл, то это опять-таки связано с кругооборотом денег. Если денежный кругооборот по какой-либо причине внезапно резко сокращается, то это действительно может привести к опасной дефляции, сопровождающейся безработицей и падением ставок заработной платы и цен, и при этом экономика сама не сможет вернуться к состоянию полной занятости. Классики полагали, ссылаясь на теорему Сэя, что такая ситуация никогда не возникнет. Однако в начале 30-х годов прошлого столетия пришлось убедиться в обратном. В 1929 г. разразился мировой экономический кризис, несравнимо более глубокий, чем все предыдущие рецессии. В короткое время произошло обрушение спроса и предложения, началась депрессия, продолжавшаяся несколько лет, которая сопровождалась снижением цен и массовой безработицей во всех крупных промышленно развитых странах.

Мировой экономический кризис вызвал в науке революцию. Английский экономист Джон Мейнард Кейнс опубликовал в 1936 г. свою «Общую теорию занятости, процента и денег», в которой он полностью отверг всю классическую теорию как несостоятельную и водрузил на ее место теорию, которая выводила объяснение кризиса из особенностей экономического кругооборота. Это был прорыв в макроэкономической теории, в известной мере даже ее рождение. «Общая теория» оказала огромное воздействие не только на экономическую науку, но и на экономическую политику, она остается актуальной и в наши дни.

Признание к Кейнсу пришло еще до выхода в свет «Общей теории». Широкую известность ученому принесла его работа «Экономические последствия мира», опубликованная в 1919 г., в которой он назвал экономическим безумием контрибуции, наложенные на Германию по Версальскому мирному договору. Кейнс – один из немногих экономистов, которые сумели как частные лица заработать внушительное состояние. Бертран Рассел однажды назвал Кейнса, отец которого также был экономистом, одним из самых умных людей, которых он когда-либо встречал. Вместе с тем отношение к Кейнсу при жизни было неоднозначным, что, видимо, можно объяснить его неординарным образом жизни. Будучи участником так называемого «блумсберийского кружка» интеллектуалов во главе с Вирджинией Вульф, Бертраном Расселом и Людвигом Витгенштейном, Кейнс поддерживал с членами кружка достаточно вольные (в том числе с гомоэротической окраской) отношения. Только после женитьбы в 1925 г. на одной знаменитой прима-балерине его жизнь вошла в более традиционное русло. В 1942 г. за научные и политические заслуги он получил титул пэра.

Чтобы понять все значение «Общей теории», необходимо сначала взглянуть на истоки тогдашнего мирового экономического кризиса. 29 октября 1929 г., в «черный вторник», после предшествующих безудержных спекуляций на нью-йоркской фондовой бирже произошел биржевой крах. Курсы акций обвалились, взятые ранее кредиты на покупку ценных бумаг оказались просрочены, началось лавинообразное банкротство банков, возникла всеобщая нехватка ликвидности. В результате кризис перекинулся на товарные рынки и одновременно – через океан – на Европу, где практически мгновенно были отозваны все американские кредиты, большинство которых являлись краткосрочными.

Так банковский и экономический кризис охватил и Европу. В Германии он начался с банкротства в июле 1931 г. такого крупного банка, как Дармштадтский и Национальный банк (банк «ДАНАТ»). С 1929 по 1932 г. национальный доход Германии сократился с 75 млрд до 45 млрд марок, снизились уровень цен и инвестиционная активность, число безработных возросло с 2 млн в 1928 г. до 6 млн в 1932–1933 гг. на пике кризиса. В практически полное расстройство пришли мировая валютная система и международная торговля, мир оказался в депрессии, глубину которой никто ранее не мог предположить.

Кризисы происходили и раньше, но они никогда не достигали такого масштаба. Так, первый мировой экономический кризис в 1857–1859 гг. удалось преодолеть достаточно быстро, что скорее еще больше укрепило веру классической экономической науки в живительные силы рынка. В новейшее время все оказалось иначе. Стало очевидным, что классические механизмы предотвращения всеобщего падения спроса больше не функционируют.

В своей основе объяснение кризиса Кейнсом можно было свести к следующему: если внезапно рушится кредитная система и из экономического кругооборота исчезает ликвидность, что имело место во время кризиса, то тогда происходит не только простое падение цен, о чем говорили еще классики. Вместо этого главным образом уменьшаются количества пользующихся спросом товаров, при этом как на рынке труда, так и на товарных рынках. Одно обусловливает другое: на продукцию предприятий отсутствует спрос, так что им приходится увольнять рабочих, а возникающая безработица, в свою очередь, уменьшает спрос на товары. Сегодня в этой связи также говорят о так называемом «эффекте переноса» (spillover effect) между различными рынками.

Почему не снижаются цены, по крайней мере не недостаточно быстро? Чтобы понять это, необходимо представить себе ситуацию одного из оказавшегося в кризисе предприятия; сбыт сокращается, но при этом издержки в краткосрочной перспективе практически остаются на прежнем уровне. Как уровень заработной платы, так и проценты по долгосрочным кредитным обязательствам в своем большинстве оформлены на договорных основах. То есть сначала речь может идти только об увольнениях персонала, что с общеэкономической точки зрения вновь вызовет уменьшение доходов и спроса и тем самым еще больше обострит кризис.

Закручивается кумулятивная нисходящая спираль, в общем виде описанная еще Кнутом Викселлем. Однако Викселль, как и классики, еще полагал, что этот процесс представляет не более чем краткосрочную проблему конъюнктуры, что он через обозримое время самостоятельно изменит направление своего движения на обратное. Кейнс же показал, что автоматическое изменение направления кумулятивного процесса (он назвал его мультипликатором сбережений) происходит отнюдь не всегда. Вполне возможно, что как продавцы товаров (предприятия), так и продавцы рабочей силы (рабочие) в течение длительного времени не будут иметь спроса на свои товары. Сегодня в этом случае говорят: обе стороны в своих планах сбыта сталкиваются с взаимно обусловленным рационированием предлагаемых товаров, на которое в конечном счете они будут вынуждены ориентироваться. Следствием является знаменитое Кейнсово равновесие при неполной занятости.

В качестве обоснования этой модели Кейнс, наряду с негибкостью заработной платы к понижению, привел два феномена. Ради наглядности он описал их как экономические «ловушки»: с одной стороны, во время экономической депрессии предприятия даже при низких процентных ставках отказываются делать инвестиции. Да и почему они должны были бы это делать, если не полностью загружены даже существующие производственные мощности. Это так называемая инвестиционная ловушка.

С другой стороны, с определенного момента времени центральный банк начинает испытывать трудности с вливанием дополнительных денег в экономический кругооборот, поскольку люди, руководствуясь собственным опытом, имеют определенное представление о том, что такое нормальный уровень ставки процента. Если реальная ставка процента уже находится значительно ниже этого уровня, люди не захотят при этой процентной ставке вкладывать на долгосрочной основе свои сбережения. Тем более не захотят они это делать, когда процентная ставка достигнет нуля. Деньги, которые центральный банк впрыскивает в обращение, идут тогда не на инвестиции или потребление, а на тезаврирование. Люди ожидают, что ставка процента вновь пойдет вверх и тем самым возникнут более привлекательные условия для долгосрочных инвестиций. Эту ситуацию Кейнс назвал, поскольку сам был опытным биржевым спекулянтом, ловушкой ликвидности.

Таким образом, классические механизмы предотвращения спада спроса, очевидно, именно тогда становятся неэффективными, когда потребность в них особенно велика, т. е. в случае неожиданного снижения покупательной способности. Цены вследствие негибкости издержек к понижению не могут достаточно быстро снижаться, а увеличение денежной массы центральным банком приводит в основном к усиленному тезаврированию, но почти не влечет за собой роста дополнительного инвестиционного спроса. К этому необходимо добавить, что рост безработицы ведет к дополнительному уменьшению потребительского спроса, так что в этом отношении оживление спроса не просматривается.

Что же можно тогда предпринять? Вместо денежно-кредитной политики Кейнс предложил использовать фискальную политику, т. е. увеличить государственные расходы. В конце концов кто-то же должен позаботиться о дополнительном спросе, и этим кем-то, с учетом всех обстоятельств, может быть только государство. При этом, согласно Кейнсу, на первом этапе совершенно безразлично, какой вид спроса создает государство. По Кейнсу, это может быть просто наем рабочих, которые будут копать ямы, которые затем другие рабочие будут опять засыпать. Главное – это образование новых доходов, которые затем вновь обеспечат также и в частной экономике большие спрос и занятость.

Для финансирования дополнительных государственных расходов можно, как считает Кейнс, не раздумывая, использовать механизм государственного долга. В конце концов, во время депрессии проценты невелики, а рост национального дохода обеспечит государству дополнительные налоговые поступления, за счет которых будет погашаться государственный долг. То есть в случае депрессии государственный долг образуется отнюдь не в ущерб инвестициям, как опасались экономисты классической школы. Через увеличение национального дохода и общеэкономического спроса он даже стимулирует частную инвестиционную деятельность. Хотя, согласно Кейнсу, в период экономического подъема этот долг вновь следует сократить, о чем сегодня многие политики и, к сожалению, экономисты предпочитают не говорить.

Эта идея антициклической фискальной политики также была поистине революционной: как можно было реагировать на выпадающие государственные доходы увеличением государственных расходов! С микроэкономической точки зрения, т. е. с точки зрения экономного отца семейства, более логичной, казалось бы, была бы такая мера, как увеличение налогов и сокращение государственных расходов. Однако макроэкономически, т. е. с учетом взаимосвязи с экономическим кругооборотом, такая дефляционная политика имела бы поистине разрушительные последствия, как это убедительно доказал Кейнс.

Некоторые политики еще до выхода в свет «Общей теории» под давлением событий сами пришли к умной мысли о создании рабочих мест за счет государственного финансирования. В Германии такой разворот в политике был инициирован в первую очередь президентом Рейхсбанка, а впоследствии министром экономики Ялмаром Шахтом (1877–1970), в США президентом Франклином Рузвельтом (1882–1945) в рамках политики Нового курса. Однако теоретический фундамент, благодаря которому новая политика получила столь широкое распространение и была признана в научных кругах, был заложен Кейнсом.

Даже с сегодняшней точки зрения вряд ли можно хоть что-либо добавить к его блестящему анализу тогдашнего мирового экономического кризиса. Со всей очевидностью он показывает, что макро-экономически может быть совершенно ошибочно то, что правильно микроэкономически. В конечном счете речь здесь идет о выводе Кейнса, сделанном на основе модели экономического кругооборота, который обосновал особую роль государства в управлении экономическим процессом.

Вместе с тем применение кейнсианских рецептов требует большой осмотрительности, как показала последующая история экономики. Хотя уже в заголовке своего труда Кейнс заявил о претензии на создание «общей теории», однако, по сути, его размышления касались экстремальных ситуаций, характерных для тогдашнего мирового экономического кризиса. Ни в коем случае нельзя допускать ошибку, пытаясь использовать методы Кейнса для борьбы против всех видов безработицы. Поскольку безработица может иметь совершенно разные причины. Кейнсианские рецепты могут принести пользу только тогда, когда причины безработицы действительно связаны с общим падением спроса. И напротив, если эти причины не имеют отношения к спросу, – например, когда слишком высокий уровень заработной платы и налогов препятствует частным инвестициям, – увеличение государственного спроса, согласно рекомендациям Кейнса, скорее всего, еще больше обострит болезнь.

Простое правило, что лечению должна предшествовать точная диагностика причин, действует ведь и в медицине. Однако в послевоенное время в атмосфере всеобщего восторга по поводу кейнсианского послания о нем часто забывали. Следствием были инфляция, выходящие за пределы разумного дефициты государственных бюджетов и постоянно увеличивающаяся доля государства в общественном продукте во многих промышленно развитиях странах – и все это при неудержимо растущей безработице с начала 70-х годов. Свою лепту в это порочное развитие также, несомненно, внесло то, что многочисленные учебники по экономике слишком упрощенно излагали учение Кейнса, а тем более проблемы его практического применения в политической сфере. Для политиков было, что естественно, весьма привлекательно постоянно наращивать государственные расходы и тем самым якобы делать доброе дело, имея в виду обеспечение занятости. О долгосрочных последствиях этой политики нам еще предстоит поговорить.

Сегодня кейнсианский анализ является неотъемлемой составной частью экономической теории. Недавний финансовый кризис даже сделал её более актуальной, чем когда-либо. Внезапно такие понятия, как ловушка ликвидности, нулевой процент и мировой экономический кризис, вновь обрели популярность. Так что же произошло? Прежде всего произошел сбой в кругообороте денег. При этом роль спускового крючка сыграл не биржевой крах, а схлопывание пузырей на рынке активов, возникновение которых мы уже описали выше.

Отметим, что подобное случилось отнюдь не впервые. Финансовые кризисы такого рода даже старше самого капитализма. Так, еще в начале XVII столетия в Голландии разразился знаменитый тюльпановый кризис. Первоначально выращивание тюльпанов было любительским занятием богатых людей. Однако после 1630 г. тюльпаны вошли в моду, и цены на них резко пошли вверх. На пике начавшейся вслед за этим спекулятивной волны цены на некоторые сорта луковиц тюльпанов выросли в три раза всего в течение одной недели. Свою роль в этом также сыграли методы финансирования, которые весьма сходны с современными методами. Так, можно было приобрести права на «зимнюю торговлю» луковицами растений, которые находились в почве и ценность которых еще никто не знал. Помимо этого в надежде на рост цен для приобретения таких прав можно было получить кредит. В результате произошло то, что должно было произойти. Когда в 1637 г. рост цен приостановился, паническая распродажа луковиц вызвала сильное падение цен и схлопывание ценового пузыря. В результате обанкротились не только профессиональные торговцы, но и многие простые ремесленники, которые заложили все свое имущество в надежде на быструю прибыль.