Текст книги "Невидимая рука. Экономическая мысль вчера и сегодня"

История экономики показала, что государство – это не слишком добросовестный страж конкуренции. Оно часто поддается давлению влиятельных групп заинтересованных лиц и вмешивается в деятельность рынка, оправдывая такое вмешательство якобы ошибками в его функционировании или антисоциальными последствиями, к которым эти ошибки приводят. Действительно, проблемы на рынке возникают. Вряд ли кто-либо согласится, например, разрешить свободную торговлю наркотиками, поскольку зависящий от них человек не является совершеннолетним потребителем. Также невозможно найти серьезного экономиста, который, в частности, стал бы отрицать проблему загрязнения окружающей среды или наличие особенностей рынка медицинских услуг.

Однако все это специальные вопросы, каждый из которых требует тщательного анализа. Мы увидим, что в большинстве этих случаев действительной проблемой является не чрезмерная конкуренция, а ее недостаток, что, бесспорно, требует определенного вмешательства со стороны государства. Но вначале речь должна идти о том, чтобы допустить конкуренцию и обеспечить ее на длительное время там, где она представляется вполне разумной и функциональной.

Смит полагал, что угроза ограничения конкуренции главным образом исходит от политиков, которых он называл «коварными и хитрыми созданиями». Он уже в то время понял, что конкуренция также постоянно несет в себе тенденцию к самоликвидации. Так, он писал, что нет такой встречи торговцев, на которой они не пытались бы договориться между собой о ценах. Очевидно, что такие действия шли вразрез с действием «невидимой руки», которая могла проявить себя только тогда, когда все поставщики товаров на самом деле конкурировали между собой за благорасположение покупателей и тем самым постоянно были вынуждены предлагать добротные товары по выгодным ценам.

Считалось, что в качестве явления, противоположного конкуренции, выступает монополия, когда на рынке действует только один поставщик, например владелец единственного в данной местности источника воды. Можно было бы посчитать, что такой монополист всегда будет требовать за свой товар максимально высокую цену. Смит, видимо, также придерживался этой точки зрения, но она по меньшей мере вводит в заблуждение. Ведь если монополист хотел бы максимально увеличить свою совокупную прибыль, то ему пришлось бы подумать не только о цене на свой товар, но и о том его количестве, которое может быть продано. Оно будет тем меньше, чем более высокую цену за этот товар продавец потребует. То есть должна существовать своего рода средняя цена, которая позволяет монополисту получить максимальную прибыль. Заслуга французского математика и экономиста Огюстена Курно (1801–1877) состоит в том, что он в 1838 г. впервые сумел подвергнуть эту проблему точному анализу. В его честь предложенное им решение было названо точкой Курно. Эта точка показывает, какую цену монополист должен потребовать, если он желает получить максимальную прибыль.

В случае с нашим владельцем источника воды мы в целях упрощения вначале допустим, что он получает воду без сколько-либо существенных собственных издержек. Тогда его прибыль будет самой высокой ровно при той цене, при которой цена и количество продукта будут максимальными. Максимум объема продаж и максимум прибыли в этом простом примере совпадают. Например, владелец источника хотел бы продавать ровно 5 литров воды в день по цене 5 долл. за литр, что принесет ему доход в 25 долл. Увеличение цены до 6 долл. может снизить объем продаж до 4 литров, в то время как при понижении цены до 4 долл. сбыт вырастит до 6 литров. В обоих случаях дневной доход составит всего 24 долл.! То есть очевидно, что наиболее разумным будет сохранить цену на уровне 5 долл. До тех пор пока у монополиста не возникает издержек в связи с добычей воды, при этой цене он будет получать максимально возможную прибыль.

Рис. 1.1. Монополист как единственный поставщик товара может определять цену. Однако максимальный доход он получит не при самой высокой цене на товар, а при какой-то более низкой.

Несколько более сложный случай мы имеем, если у поставщика возникают определенные издержки, скажем 2 долл. на литр воды. Курно смог показать, что тогда максимально выгодная цена будет устойчиво выше, чем при бесплатном производстве. Объем сбыта, следовательно, будет меньше, так что максимальные значения объема производства и прибыли больше не совпадают.

Однако решающее значение имеет то, что монополист в любом случае может потребовать существенно более высокую цену, чем та, которая соответствует его издержкам на единицу продукции. При этом необходимо учитывать, что в этих издержках уже заложена сумма процентов на его капитал, а также надбавка за предпринимательский риск. Определенная нормальная прибыль в этом смысле должна была бы быть обеспечена и в условиях конкуренции, чтобы вообще сделать возможным данное производство в течение длительного времени. Однако монопольная прибыль в целом значительно превосходит уровень этой нормальной прибыли.

Здесь мы сталкиваемся со следующей экономической проблемой: прибыль монополиста очевидно образуется не за счет экономики в целом, она возникает просто за счет потребителей. В условиях свободной конкуренции потребители могли бы подождать, пока на рынке возникнет предложение большего количества товаров по более низкой цене. В экстремальном случае конкуренция до тех пор снижала бы цену, пока она не опустилась до уровня, достаточного только для покрытия производственных издержек в размере (в нашем примере) 2 долл. за литр. Любая более высокая цена означала бы прибыль выше среднего уровня, что привлекло бы на рынок новых поставщиков. Но так как монополист не опасается конкурентов, он может руководствоваться принципом точки Курно. В конкурентных условиях, напротив, потребители нашли бы на рынке большее количество товаров при одновременно более низких ценах.

Глава 2
Конкуренция в теории и на практике

До начала ХХ столетия интенсивность конкуренции определяли прежде всего по числу участников рынка. Считалось неоспоримым, что монополии – это всегда зло и что конкуренция функционирует тем лучше, чем больше товаропроизводителей соперничают за расположение покупателей. Несколько позже в целях подтверждения этого вывода стали предлагать различные математические модели. В том числе была разработана модель так называемой совершенной конкуренции. Эта модель исходит из существования исключительно рационально действующих индивидов, которые на идеальных рынках предлагают и покупают товары. Важное допущение в рамках этой модели состоит в том, что участники рынка способны мгновенно реагировать на любое изменение, так что даже на мгновение не может образоваться прибыль выше нормальной. Большая заслуга в деле математического описания рыночных процессов принадлежит кембриджскому экономисту Альфреду Маршаллу (1842–1924) и его лозаннскому коллеге Леону Вальрасу (1834–1910). Результаты их работы позднее получили название неоклассической модели.

Однако уже спустя немого времени появились сомнения в разумности этот модели. Действительно, математизация экономики позволила лучше понять некоторые взаимосвязи, которые еще оставались непознанными для классиков с их простоватым научным инструментарием. Так, Вальрас смог показать, что при определенных условиях на самом деле на всех рынках может установиться полное равновесие предложения и спроса. Это так называемое общее равновесие помимо всего прочего обладает еще и таким приятным свойством, что предполагает использование всех факторов производства и полное отсутствие расточительства ограниченных ресурсов. Тем самым в известной мере было представлено математическое доказательство теоремы Адама Смита о невидимой руке рынка.

Однако цена полученного доказательства оказалась непомерно высокой. Какое отношение эта модель имела к действительности? Разве в повседневной жизни мы постоянно не сталкиваемся с неравновесным состоянием отдельных рынков, в результате чего, по крайней мере временно, возникают «аномальные» прибыли или убытки? И не является ли рационально действующий homo oeconomicus, все помыслы которого направлены только на увеличение прибыли и получение максимальной выгоды, на самом деле монстром, которому чужды самые элементарные моральные нормы поведения и понимание реальности? То есть казалось, что неоклассическая модель недостаточно пригодна для практического использования. Но где тогда еще можно найти оправдание рыночному хозяйству?

Очевидно, что неоклассическая экономика забила гол в собственные ворота. Место дифференцированного человека Адама Смита неожиданно занял homo oeconomicus, как позже стали называть неприглядный образ полностью рационального и эгоистического индивидуума. Хотя эта искусственная фигура была создана, собственно говоря, только для того, чтобы с экономической точки зрения анализировать определенные формы поведения как бы в лабораторной пробирке. В естественных науках также часто проводят исследования в лабораторных условиях, далеких от реальности, чтобы изучить определенные явления, такие как, например, проявление силы притяжения. Еще Джон Стюарт Милль (1806–1873), в творчестве которого отразились как идеи классической, так и неоклассической экономической теории, использовал этот метод. При этом он, однако, настоятельно подчеркивал недопустимость отождествления homo oeconomicus с реальным человеком. К сожалению, по прошествии времени это важное указание было забыто.

Так данное Смитом реалистическое описание поведения производителей и потребителей в ХХ столетии постепенно уступило место сухому математическому анализу, который, к тому же, не мог понять ни один политик. Хуже того: применяя принципы неоклассической модели, можно было без труда повсеместно находить так называемые провалы рынка, поскольку эта модель служила только целям математического описания определенных фундаментальных взаимосвязей и совершенно не могла точно совпадать с действительностью. Однако на ее основе были сформулированы новые рекомендации для принятия таких мер государственного вмешательства в экономику, против которых столь яростно выступал Адам Смит.

В последующее время экономическая теория прилагала усилия, чтобы вновь представить реальную картину конкуренции. В 1933 г. Джоан Робинсон (1903–1983) и Эдвард Чемберлин (1899–1967) независимо друг от друга разработали модель так называемой несовершенной, или монополистической, конкуренции. В ней на этот раз было учтено, что каждый продавец, как правило, имеет определенный ценовой зазор, даже если у него есть конкуренты. Например, смартфон компании Samsung наделен такими же функциями, что и IPhone фирмы Apple, что даже привело к патентному спору между ними. Тем не менее речь идет не о совершенно идентичных изделиях, во всяком случае с точки зрения потребителей. Клиент также может поручить выполнение какой-то работы более дорогому мастеру, так как ранее уже имел с ним положительный опыт общения. Тем более он не может быть уверен, что более дешевый мастер также качественно выполнит его заказ. По этой причине вполне возможно и даже вероятно, что очень похожие товары и услуги будет торговаться на рынке по разным ценам.

Монополию сегодня также рассматривают под несколько иным углом зрения. Австрийский экономист Йозеф Шумпетер (1883–1950) в своей «Теории экономического развития» (вышла в свет в 1911 г.) указал на то, что, по существу, каждый изобретатель нового продукта сначала становится монополистом. Согласно Шумпетеру, именно в этом и заключается существенный побудительный мотив для того, чтобы в качестве предпринимателя-новатора вообще вывести на рынок новые товары и технологии. Однако со временем начинает появляться все больше подражателей, в результате чего в конкурентной борьбе начальное преимущество в размере получаемой прибыли нивелируется. По Шумпетеру, именно динамическая последовательность инновации и подражания и является истинным смыслом конкуренции. Одновременно в ходе конкуренции новые предприятия и продукты постоянно вытесняют с рынка старые. По этой причине Шумпетер образно называл конкуренцию процессом созидательного разрушения.

Его австрийский коллега Фридрих Хайек (1899–1992) пошел еще дальше. Для него конкуренция также в первую очередь была процедурой открытия, но не только применительно к разработке новых продуктов и производственных технологий. Согласно Хайеку, само многообразие товаров и потребительских запросов, уже существующих на рынке, носит слишком сложный характер, чтобы какое-либо государственное плановое ведомство было в состоянии хотя бы его обозреть. Сегодня потребители хотят, например, есть бифштекс из говядины, завтра они потребуют пиццу, а послезавтра, возможно, блюда китайской кухни или еду, приготовленную из биопродуктов. В отношении других товаров желания потребителей не менее многообразны и изменчивы, что хорошо заметно при смене сезонов в индустрии моды.

Как в условиях этого многообразия государственный плановый орган может знать, какие товары, в каком количестве и в каком месте будут пользоваться спросом? Каким образом оно может обеспечить конкретное удовлетворение этого многоцветья спроса? Только децентрализованное знание сотен тысяч предпринимателей, торговцев и менеджеров, каждый из которых ищет свою выгоду, может решить эту «задачу поиска». Тот, кто когда-либо имел возможность на личном опыте узнать, что такое дефицит снабжения и ограниченность товарного предложения в плановой экономике, не может не согласиться с этой центральной идеей Хайека.

Современная интерпретация конкуренции создала ряд проблем для практической политики конкуренции. Очевидно, что интенсивность конкуренции не только зависит от многочисленности поставщиков товаров на рынке. В подтверждение этой мысли приводят, например, аргумент, что конкуренция становится особенно интенсивной, когда на рынке присутствует лишь небольшие число сильных поставщиков; в этом случае говорят также об олигополии. Хорошим примером здесь может служить рынок бензина, на котором представлены несколько крупных нефтяных концернов. Как только, например, Shell снижает цены, за ней немедленно следуют BP, Jet и все остальные компании, чтобы не потерять своих клиентов.

На автомобильном рынке производители также бдительно следят за тем, чтобы, например, вовремя суметь ответить на новую модель конкурента собственной моделью. С другой стороны, на олигополистическом рынке особенно велика опасность образования картелей, препятствующих конкуренции. Поэтому очень многое зависит от конкретной ситуации, в которой олигополия действительно ставит конкуренцию под угрозу.

Таким образом, для оценки интенсивности конкуренции учет только структуры рынка недостаточен. Альтернативное предложение состоит в том, чтобы в качестве критерия оценки конкурентоспособности рынка использовать его результаты. Речь идет о концепции так называемой работающей конкуренции (workable competition). Она разрабатывалась в основном в США усилиями Джона Мориса Кларка (1884–1963). Например, согласно Кларку, допустимость монополии должна зависеть прежде всего от того, готова ли она продавать свои товары по приемлемым ценам.

Однако на практике оказалось чрезвычайно сложно определить, какая цена является приемлемой. Поскольку по естественным причинам на рынке существует недостаток сопоставимых продуктов других производителей, такая цена выводится исключительно на основе анализа издержек монополиста. При этом монополист легко может манипулировать этими издержками, например выплачивая своим служащим высокую заработную плату или предоставляя им роскошные офисные помещения, при этом изображая расходы по этим статьям как совершенно необходимые. Наглядные примеры такого манипулирования в Германии можно отыскать в деятельности энергетических компаний, а также почтового ведомства и управления железными дорогами. В качестве сетевых предприятий энергетические компании можно считать естественными монополиями, поскольку содержать одновременно несколько параллельных линий электропередачи очевидно не имеет смысла. Поэтому они могли бы сколь угодно повышать свои цены, если бы не надзор со стороны государства. Но и при наличии государственного надзора они, в общем, чувствуют себя совсем неплохо. Кстати, среди управляющих и членов наблюдательных советов этих предприятий можно найти многих бывших политиков. Нередко это те же люди, которые на прежней работе отвечали за выдачу разрешений на установление монопольных цен.

Раньше городские службы коммунального хозяйства в Германии обладали так называемой областной монополией, статус которой был гарантирован им по закону. То есть, например, жители города Эссен не имели права покупать электричество у городского предприятия энергоснабжения соседнего Бохума, даже если оно было дешевле. Сегодня такие монопольные права существуют только у коммунальных водохозяйственных предприятий, в то время как рынки электроэнергии и газа были либерализованы в 1998 г.

Даже реальные издержки монополии в большинстве случаев могут быть завышены, поскольку отсутствует благотворное давление конкуренции. Для определения этого эффекта американский экономист Харви Лейбенстейн (1922–1993) ввел понятие так называемой Х-неэффективности. Наряду с завышенной прибылью она является еще одним недостатком монополии. Как же тогда с учетом этих обстоятельств можно определить то, что мы называем приемлемой ценой? Многие так называемые антитрестовские процедуры в США, которые должны были принудить доминирующие на рынке предприятия к разукрупнению, не привели к желаемым результатам, поскольку также не сумели решить проблему конкретного доказывания отрицательного воздействия монополий на рынок.

Гарвардская школа конкурентной политики поэтому предложила наряду со структурой рынка и рыночными результатами учитывать также поведение товаропроизводителя на рынке. Предприятия, занимающие господствующее положение на рынке, владеют почти неисчерпаемым арсеналом средств, дискриминирующих клиентов, поставщиков или конкурентов. Например, какой-либо ведущий производитель компьютеров может начать продавать свои изделия только тем клиентам, которые одновременно готовы приобрести его никуда не годное программное обеспечение. Или производитель напитков будет отпускать свою продукцию только тем супермаркетам, которые одновременно не предлагают конкурирующую продукцию, даже если она больше нравится покупателям. И наконец, существует такая широкая сфера деятельности, как взаимные ценовые сговоры и договоренности с другими картелями, многочисленные примеры которых мы можем наблюдать на олигопольном рынке.

Однако обеспечить контроль антимонопольных ведомств за поведением на рынке на практике оказывается весьма непростым делом. В качестве примера возьмем ситуацию с ценами на бензин на автозаправочных станциях. Если Aral, Shell и BP одновременно повысят цены, это необязательно будет свидетельствовать о картельном сговоре, как сразу же подумало бы большинство клиентов. Антимонопольным ведомствам во многих случаях не удавалось доказать наличие противозаконных ценовых сговоров между ведущими нефтяными концернами, поскольку причиной общего повышения цен на бензин вполне может быть также рост цен на нефть или более высокий курс доллара. Если внимательно анализировать ситуацию на рынке бензина, на самом деле можно установить, что цены на него снижаются, когда снижается курс доллара.

Кроме того, именно в случае совершенной конкуренции следовало бы ожидать, что цены на схожие продукты у всех поставщиков должны постоянно быть одинаковыми! Ведь именно в этом случае ни один из поставщиков не мог бы себе позволить потребовать за свой товар более высокую цену, чем его конкуренты. Рыночная цена установилась бы на таком уровне, чтобы она только-только покрывала нормальные издержки. Единая цена всех поставщиков сама по себе еще ничего не говорит о том, существует конкуренция или нет.

Чикагская школа теории конкуренции сделала из всех перечисленных проблем одни радикальный вывод. Если ни структура рынка, ни результаты рыночной деятельности, ни поведение на рынке не годятся в качестве критериев в целях обеспечения контроля над конкуренцией, то тогда лучше всего будет вообще от него отказаться. Ни антитрестовские законы, ни надзор за доминирующими на рынке предприятиями не будут работать. Вместо них, по мнению представителей чикагской школы, необходимо обеспечить постоянный доступ на рынок новых конкурентов, поскольку любое злоупотребление господствующим положением на рынке имеет своей целью получение сверхприбыли и поэтому само по себе привлечет на рынок других поставщиков.

С этой точки зрения даже монополия, по крайней мере временно, может иметь народнохозяйственную пользу. То есть, если она отражает естественное преимущество в размере получаемой прибыли особенно находчивого предпринимателя, ее сверхприбыль должна быть признана вполне законной, поскольку эта сверхприбыль и является тем стимулом, который постоянно побуждает к поиску новых продуктов и более лучших производственных технологий. Необходимо всего лишь обеспечить, чтобы и другие предприятия смогли принять участие в этом поиске и чтобы они не были на длительное время отсечены от рынка. Поэтому монополия, как заявляют экономисты чикагской школы, в принципе в любой момент должна быть открыта для атаки. Такая так называемая «морфологическая» монополия, по их мнению, не создает проблемы с точки зрения конкурентной политики, поскольку раньше или позже она сама себя упраздняет.

Более ранний пример, иллюстрирующий это положение, дает нам история электрического оргáна. Электрический орган первоначально оказался на рынке благодаря компании Hammond, которая обладала на него патентом. До настоящего времени продолжают говорить об органах Hammond, хотя электрические органы сегодня производят и другие фирмы. Монопольное положение компании обеспечивало ей высокие прибыли, однако по мере приближения срока окончания патента это положение становилось все более неустойчивым. Электромагнитный способ извлечения звуков, который использовала фирма «Хаммонд», к тому времени в техническом отношении устарел, и неповторимое звучание ее органов стало возможно лучше и лучше воспроизводить с помощь значительно более дешевой электроники. На этом примере видно, что при определенных обстоятельствах монопольное положение какого-либо производителя даже может ускорять технический прогресс. Что касается компании «Хаммонд», то, чувствуя себя под кажущейся защитой своего патента, она просто упустила время и в конечном счете была вытеснена с рынка.