Текст книги "Невидимая рука. Экономическая мысль вчера и сегодня"

Есть еще одна причина, по которой не следует рассматривать налоги исключительно с точки зрения распределения налоговых поступлений. Налоги, которые граждане обязаны платить государству, превращаются затем в доходы государства, и можно было бы, следовательно, прийти к выводу, что речь здесь идет об игре с нулевой суммой, в которой нет проигравших. Однако не все так просто. Почти каждый налог в какой-то мере искажает поступающие с рынка сигналы, приводя к появлению неэффективных производственных структур. Поэтому потери благосостояния в рыночной экономике в действительности больше, чем чистая убыль реально располагаемых доходов, и тем самым больше, чем приращение доходов государства. В научной литературе о финансах в этой связи говорят о так называемом избыточном бремени налогообложения.

Представим себе в целях большей наглядности двух работников, например садовника и слесаря. Допустим, что каждый из них получает почасовую заработную плату в размере 10 евро. В отсутствие налогов было бы, очевидно, разумным, чтобы они взаимно обменивались оказываемыми услугами. Поскольку садовник благодаря своим специальным навыкам может за один час выполоть больше сорняков и выкосить больше травы, чем слесарь, а слесарь будет более эффективен, ремонтируя водопровод. То есть оба окажутся в выигрыше, поручая друг другу выполнение соответствующих работ, посвящая сэкономленное таким образом время собственному ремеслу. Этот принцип разделения труда в конечном итоге создает каждому из них большее благосостояние, чем в случае собственноручного выполнения таких же работ в своем доме.

Предположим теперь, что для обоих работников вводится 50 % подоходный налог, т. е. каждый из них обязан отдавать половину заработанного на рынке дохода государству. Это означает, что садовник должен будет теперь в течение двух часов выпалывать сорняки, чтобы оплатить один час работы слесаря. То же самое, естественно, относится к слесарю. В результате для обоих работников станет более привлекательным самим выполнять у себя дома и на своем садовом участке все виды работ, вместо того чтобы воспользоваться дорогими услугами соседа. Во всяком случае, так будет, если только один из них в своей собственной профессиональной сфере не работает как минимум в два раза производительнее другого.

Вследствие налогообложения глубина разделения труда в экономике уменьшается. Одновременно также уменьшаются средняя производительность труда и благосостояние наших обоих работников. Налог практически нарушает взаимосвязь между частным расчетом издержек и расчетом действительных общеэкономических издержек и тем самым деформирует производственные структуры. В результате у частных экономических субъектов возникают бóльшие потери доходов, чем потери только вследствие уплаты налогов.

В этом заключается суть неизбежного избыточного бремени налогообложения, которое, так или иначе, проявляет себя почти в любом виде налогообложения.

Исключений из этого правила немного. Простейшее из них – чистый паушальный (т. е. фиксированный. – Ред.) налог. Предположим, что каждый из наших работников зарабатывает 20 тыс. евро в год. При этом для всех граждан действует одинаковый паушальный налог в 10 тыс. евро, независимо от размера их индивидуальных доходов. В этом случае доходы государства, очевидно, будут равны доходам, которые мы обсуждали применительно к ставке подоходного налога в 50 %.

Хотя одно важное отличие здесь все-таки имеется. Поскольку паушальный налог должен быть уплачен вне зависимости от суммы полученного дохода, он практически не оказывает сколь-либо существенного влияния на производственные решения, так как с каждых дополнительно заработанных 10 евро теперь будет оставаться чистый доход в размере также 10 евро. По этой причине стоимость одного рабочего часа ремесленника не станет дороже, и разумное, с точки зрения экономики в целом, разделение труда сохранится. Отпадет необходимость в выполнении несвойственных собственной профессии работ по дому, не будет связанных с этим явлением потерь производительности труда и благосостояния. Тем самым, несмотря на неизменившуюся сумму налоговых поступлений в бюджет государства, будет возможно избежать возникновения избыточного налогового бремени.

Кроме того, паушальный налог чрезвычайно легко администрировать, поскольку для этого нет необходимости ни в проверке данных о доходах отдельных граждан, ни в заполнении каких-либо сложных налоговых формуляров. Будет, возможно, достаточно одного налогового чиновника на 100 тыс. граждан. Несмотря на все эти преимущества, паушальный налог практически нигде не применяется. Его недостатки очевидны. Как может, например, гражданин заплатить налог в 10 тысяч евро, если его номинальный доход составляет всего лишь 7,5 тыс. евро? Как быть с теми людьми, у которых вообще нет доходов, например со студентами и безработными? И как быть с принципами справедливости в ситуации, когда мелкий служащий должен заплатить точно такие же налоги, как и человек с миллионными доходами?

И все же мы полагаем, что, решая вопросы налогообложения, не следует руководствоваться только соображениями справедливости, как бы корректными они ни были. Экономические последствия принимаемых решений не менее важны. Так, например, необходимо учитывать, что номинальные доходы, заработанные на рынке, в свою очередь, вовсе не являются независимыми от размера налоговых ставок. Поэтому часть кажущегося справедливым подоходного налога не имеет отношения к тем, кто формально его уплачивает.

Проще всего пояснить эту мысль можно на примере дохода на проценты. Владелец капитала только тогда готов ссужать свои деньги, когда он может рассчитывать на соответствующий процентный доход, скажем, в размере 3 %. До тех пор пока процентные доходы не облагаются налогами, рыночная ставка процента останется на уровне в 3 %. Предположим теперь, что половина процентного дохода должна быть уплачена в качестве налога. Тогда, чтобы оправдать свои ожидания, наш инвестор должен будет потребовать выплату номинального процентного дохода в размере 6 %. Если рынок не позволяет получить такой доход, то инвестор уменьшит предложение капитала или даже просто станет использовать бóльшую часть своего дохода на личное потребление. В результате рыночная ставка процента вырастет, достигнув уровня, скажем, в 5 %. Чистая прибыль нашего инвестора после вычета налогов тогда составит 2,5 %. То есть она уменьшится не так сильно, как можно было бы ожидать при 50 %-ной налоговой ставке.

Таким образом, налогообложение доходов сокращает реальные различия в доходах в значительно меньших размерах, чем это может показаться. Здесь мы имеем дело с феноменом перекладывания налогов: чем сильнее положение налогоплательщика на рынке, тем скорее ему удастся переложить часть своего налогового бремени на цены и тем самым увеличить налоговое бремя для других граждан.

Чем больше налогов можно переложить на плечи других налогоплательщиков, тем больше будет бремя избыточного налогообложения. Этот вывод следует из того простого факта, что перекладывание налогов всегда связано с проявлением реакции избегания, которая, в свою очередь, вызывает «размягчение», в сущности, эффективной производственной структуры. Очевидно, что в этом случае следует искать такие формы налогообложения, которые, по возможности, позволяют избежать и того и другого. Для этого необязательно вводить паушальный налог. В теории оптимального налогообложения разработан ряд предложений, призванных с помощью налоговых инструментов минимизировать как возможности перекладывания налогов, так и потери эффективности.

Одним из таких очевидных предложений является, например, налогообложение земельных участков. Об этом говорили еще физиократы, предлагая ввести «единый налог» (impôt unique), хотя и по совершенно иным причинам. Привлекательность земельного налога состоит в том, что землю, предлагаемую к продаже, нельзя ни уменьшить, ни перенести за границу. В этом она принципиально отличается от других производственных факторов, т. е. от труда и капитала. Будучи «недвижимой», недвижимость является, с точки зрения теории оптимальных налогов, почти идеальной базой для определения величины налога. Ведь владельцы недвижимости могут отреагировать на увеличение налоговых ставок только в очень долгосрочной перспективе, например отказавшись от запланированных инвестиций в обновление недвижимого имущества и вложив эти деньги в другие проекты. Для собственников земли такое решение не представляется возможным, так как земля «не приходит в негодность». Даже решив продать землю, ее собственник не сможет избежать уплаты налогов по более высокой ставке, поскольку покупатель полностью зачтет сумму налога в покупной цене приобретаемого участка. Так что при любой, даже самой высокой ставке налогообложения не возникает сколько-либо значимой реакции избегания!

Это обстоятельно, однако, порождает одну угрозу, которая одновременно является выражением главной слабости теории оптимальных налогов, поскольку тот, кто не имеет возможности избежать налогообложения, становится потенциальным объектом ничем не ограниченного государственного произвола. Даже при налогообложении доходов земельных собственников по ставке в 100 % они были бы абсолютно беззащитны. С точки зрения эффективности это может иметь свои плюсы. Но разве может быть справедливой такая эксплуатация только одной этой формы вложения капитала?

Корректности ради необходимо отметить, что теория оптимальных налогов также содержит ряд положений, имеющих отношение к справедливости. Она работает с представлением о некоем протообществе, которое за «завесой незнания» принимает решение об оптимальном налогообложении. При этом члены этого протообщества не знают, к какому слою общества, дифференцированному по уровню доходов, они сами однажды будут принадлежать. Следовательно, «репрезентативный рациональный индивид» может и будет стремиться к налоговой системе, одновременно справедливой и максимально эффективной. При определенных предположениях о рациональном поведении можно вполне сделать некоторые выводы о том, как должна была бы выглядеть такая налоговая система.

Так что по этому вопросу нет необходимости на самом деле проводить голосование за «завесой незнания».

Тем не менее следует с большой осторожностью относиться к практическому применению этой теории. Поскольку, во-первых, разные предположения о рациональном поведении имеют своим следствием также разные представления об оптимальных налогах. И во-вторых, в отношении практических аспектов налоговой политики решения принимаются не в гипотетическом протообществе, а в реальном мире. В этом реальном мире границы базовых интересов уже четко очерчены, так что не может быть и речи об объективном поиске оптимальной налоговой системы за «завесой незнания». Особенно в условиях демократии с ее группами организованных интересов и политическими расчетами в борьбе за власть велика опасность того, что дело дойдет до целенаправленной эксплуатации нелюбимых меньшинств. При этом сами по себе благонамеренные рекомендации теории оптимальных налогов могут быть сознательно интерпретированы таким образом, чтобы использовать их в корыстных интересах. Поэтому именно в такой чувствительной сфере, как налогообложение, следует остерегаться экстремальных моделей, даже если они кажутся хорошо обоснованными в теоретическом отношении.

Как с политэкономической точки зрения, так и по соображениям справедливости многое говорит в пользу такой системы налогообложения, которая в принципе охватывает все слои населения. В рамках такой системы менее вероятна не только целенаправленная эксплуатация меньшинств, но и усилится заинтересованность граждан в том, чтобы государство более рачительно распоряжалось их денежными средствами. Интересной моделью в этом смысле является, например, чистый налог на потребление. Он предполагает отказ от любой формы налогообложения доходов в пользу исключительно налога с продаж на потребительские товары.

Еще Адам Смит с симпатией отзывался о такой налоговой системе. Он считал, что она была бы не только в интересах образования капитала в обществе в целом и увеличения производительности, но и имела бы особую привлекательность с точки зрения более справедливого распределения доходов, так как более состоятельный человек только тогда видит смысл в собственных деньгах, когда он может потратить их на удовлетворение собственных потребностей. Но именно при потребительском налоге ему пришлось бы уплачивать его по соответственно более высокой ставке. Напротив, при инвестировании своего дохода в производство и создании тем самым рабочих мест он освобождался бы от уплаты налога, что представляется достаточно разумным и справедливым.

К сожалению, и в этом случае дьявол кроется в деталях. Что будет, если богатый человек решит потратить свои деньги за границей, например переезжая жить в Монако? Как в рамках такой системы можно избежать уклонения от налогов, – например, за счет продажи потребительских товаров «из-под прилавка»? Кто и по каким критериям будет определять, что такое «люксовые товары» и какова должна быть их ежедневная норма потребления? И не в последнюю очередь: будет кто-либо на самом деле в течение длительного времени делать инвестиции, не облагаемые налогом, если его денежные расходы на личные нужды радикально вырастут?

Из сказанного видно, насколько непросто сконструировать одновременно эффективную и справедливую налоговую систему. Возможно, решение этой проблемы лежит в совершенно иной плоскости, а именно речь должна идти просто об ограничении принудительных отчислений в пользу государства до необходимого минимума. При соответственно низких налоговых ставках вопрос об определении размеров налогооблагаемой базы был бы не столь существенным. Или, говоря иначе: слишком высокая доля государства в национальном продукте, вероятно, просто несовместима с поддержанием высокой динамики экономического развития. Неважно, каким образом происходит взимание налогов. Когда их бремя становится чрезмерным, то тогда подлежащий разделу пирог становится угрожающе маленьким, поскольку никто больше не заинтересован заниматься его приготовлением.

Глава 26
Семейная политика и базовое обеспечение в старости

Древнейшим из всех солидарных обществ является не государство или страховой союз, а семья. В доиндустриальную эпоху у людей почти не было другой опоры в болезни и старости, когда они уже были не в состоянии сами обеспечить свое пропитание. В семье непререкаемо действовал неписаный договор между представителями разных поколений; родители растили детей, а за это дети впоследствии, в свою очередь, заботились о родителях. Семья включала в себя дедушек и бабушек, а также нередко других родственников, не имеющих собственных детей. Вплоть до начала XX столетия нормальным считалось проживание под одной крышей представителей трех поколений, которые взаимно помогали друг другу – в повседневной жизни и в бедственных ситуациях.

В этих условиях для каждого члена семьи в отдельности было выгодно иметь как можно больше детей. Поэтому считалось совершенно нормальным иметь в семье пять, шесть и более детей. Известный пример в этом отношении являет собой семья Карла Маркса. Маркс жил очень бедно в двухкомнатной квартире в Лондоне, но его жена Дженни тем не менее родила ему семерых детей. Четверо из них умерли в младенческом возрасте: в XIX в. высокая детская смертность была обыденным явлением.

Причем это было не столько следствием низкого уровня медицинской помощи и гигиены, но и недостаточного питания для столь многочисленного потомства. По крайней мере в беднейших слоях населения по этой причине дети с раннего возраста принимали посильное участие в совместном преодолении жизненных неурядиц. Старшие дети присматривали за младшими, они помогали по хозяйству или в мастерской отца, или работали где-либо в другом месте, чтобы внести свою долю в семейный бюджет. Однако главным образом родители ожидали от своих детей, что они позаботятся о них в старости, когда они будут не в состоянии трудиться. При всем этом такая семейная система солидарности отнюдь не была полной идиллией. Не только потому, что совместное проживание представителей разных поколений часто было в тягость всем, особенно если речь шла о стесненных жилищных условиях. Раннее привлечение детей к исполнению многообразных домашних и производственных обязанностей нередко происходило в ущерб занятиям в школе, не говоря уже об ущербе для их здоровья от тяжелого фабричного труда.

Однако такая с чисто семейной точки зрения кажущаяся разумной система обеспечения в старости в конечном счете не могла функционировать по общеэкономическим обстоятельствам. Поскольку по мере увеличения рождаемости, с одной стороны, происходит более быстрый рост населения, а с другой стороны, уменьшается способность семей делать сбережения. Именно в условиях быстро увеличивающегося населения общество особенно нуждается в больших сбережениях, чтобы инвестировать в производство и создавать новые рабочие места для подрастающего поколения. По этой причине стремление отдельных семей обеспечить свою старость за счет рождения как можно большего числа детей угрожает обществу в целом тем, что оно может попасть в ловушку бедности.

В период до промышленной революции проблема роста народонаселения еще не была столь актуальной, так как его сдерживали высокая детская смертность и постоянные эпидемии и войны. Порочный круг бедности, недостаточной способности к сбережениям и многодетности возникает только вместе с прогрессом в сфере медицины и гигиены, который обозначился во второй половине XVIII в. Именно эта взаимозависимость стала причиной невыносимых социальных условий, которые возобладали в Европе в период Промышленной революции.

С введением в конце XIX столетия государственных систем социального страхования роль семьи как солидарного сообщества начинает принципиально меняться. Важнейшее значение в этой связи имели государственные системы социального страхования, которые были созданы в Германии в годы правления рейхсканцлера Отто фон Бисмарка (1815–1898). Чем большую эффективность приобретала социальная защита от индивидуальных жизненных рисков на основе коллективных систем солидарности, тем меньшую роль играли дети в их функции гарантов обеспеченной старости своих родителей.

Последовательное увеличение объема социальной защиты органами социального обеспечения и применение современных методов контрацепции привели в 60-е годы прошлого столетия во всех промышленных странах к снижению рождаемости, что хорошо видно на статистических данных. Одновременно увеличилось количество разводов, так что большие семей из представителей нескольких поколений, живущих под одной крышей, стали постепенно уступать место раздельным домохозяйствам, в том числе в составе одного-двух человек. Эти процессы были в том числе обусловлены рядом общественно-политических причин, в частности изменившейся ролью женщин. Однако, их важнейшей движущей экономической силой стала, по-видимому, утрата семьей своих прежних функций, особенно той из них, которая касается функции детей как гаранта социальной защиты в старости.

Теперь на первый план выступили тяжелые заботы детского воспитания. Отныне многодетные семьи с завистью смотрели на высокий уровень жизни бездетных семейных пар, особенно тех, в которых работали и муж, и жена. Вскоре их даже стали презрительно называть английскими словом «dinkis» (double income, no kids, две зарплаты, ни одного ребенка. – Перев.). Особую несправедливость усматривали в том, что бездетная жена за счет своей профессиональной деятельности могла обеспечить себе пенсию по старости, в то время как домохозяйка, воспитывающая детей, могла рассчитывать только на пенсию мужа.

В пользу первого говорит тот факт, что государственные системы пенсионного страхования почти всех промышленных стран финансируются на основе так называемого принципа перераспределения: пенсионные взносы работающих членов общества, в отличие от первоначальной накопительной системы, размещаются не на рынке капитала, а непосредственно используются для финансирования пенсий живущих ныне пенсионеров. Таким образом, согласно этому принципу, и будущие пенсии будут напрямую финансироваться работниками, которые будут жить в этом будущем.

В такой системе финансирования серьезных проблем не возникает лишь в том случае, если численность населения остается относительно постоянной. Однако при сокращении численности населения количество работающих граждан, приходящихся на одного пенсионера, уменьшается. Как в этих условиях заработать пенсии, которые были бы достаточны для обеспечения будущих пенсионеров? Может быть, нужны срочные меры для повышения рождаемости? Ничто не кажется столь очевидным, как финансово поддержать в этих целях тех, кто все еще готов взять на себя бремя воспитания детей.

В этом направлении действительно был предпринят ряд мер. В Германии уже давно действует так называемое выравнивание бремени семейных расходов, которое в разные периоды существовало в виде необлагаемой налогом части семейного дохода, идущей на воспитание детей; в виде прямых государственных детских пособий или в виде комбинации обоих финансовых инструментов. В 80-е годы прошлого столетия к этим мерам была добавлена еще одна – зачет времени, потраченного на детское воспитание, при исчислении размера страховой пенсии для женщин. Все эти меры обосновывались, наряду с аргументами более справедливого распределения доходов, главным образом ссылкой на то, что в противном случае, вследствие снижения уровня рождаемости, будет невозможно дальнейшее сохранение пенсионной системы на принципе солидарного перераспределения.

Однако при более внимательном анализе как минимум второй аргумент несет в себе противоречие. Рассмотрим, например, ситуацию в какой-либо развивающейся стране с высокими темпами прироста населения. Здесь задача, очевидно, должна состоять в том, чтобы снизить темпы рождаемости, вместо того чтобы искусственно с помощью государственных дотаций еще больше их ускорять. То есть решение вопроса о том, следует ли какой-либо стране принимать меры по увеличению или снижению рождаемости, не зависит в первую очередь от действующей в ней системы пенсионного страхования. Решающее значение имеет то, как велико должно быть население страны, чтобы всем ее гражданам можно было обеспечить достаточный экологически приемлемый материальный уровень жизни.

Центральной проблемой в мире сегодня, однако, является не столько низкая рождаемость, сколько перенаселение, о чем мы уже говорили в связи с проблемами экологии и природных ресурсов. Таким образом, совершенно оправдан вопрос, действительно ли повышение рождаемости в промышленно развитых странах, имея в виду демографическую ситуацию в мире в целом, следует признать желательной. Более разумным представляется разрешить трудовую миграцию из перенаселенных стран в промышленные страны. Тем самым в них удалось бы уменьшить остроту пенсионной проблемы и одновременно предоставить многим людям из более бедных стран шансы на обеспеченную жизнь.

Существует еще одна форма пенсионного обеспечения по старости, а именно накопительная система страхования. Сегодня эта форму страхования используют главным образом частные страховые организации: пенсионные взносы застрахованных граждан в этом случае не выплачиваются немедленно пенсионерам, а инвестируются. Пенсионеры живут на проценты, начисляемые на сумму их пенсионных платежей, которую они накопили за время трудовой деятельности.

Рис. 26.1. Следует ли какой-либо стране повышать или снижать уровень рождаемости, зависит от того, какие долгосрочные цели ставит перед собой демографическая политика. Слишком большая плотность населения создаст экологические проблемы, а также проблему нехватки земельных ресурсов, что в конечном счете отрицательно скажется на благосостоянии граждан.

Существует еще одна форма пенсионного обеспечения по старости, а именно накопительная система страхования. Сегодня эта форму страхования используют главным образом частные страховые организации: пенсионные взносы застрахованных граждан в этом случае не выплачиваются немедленно пенсионерам, а инвестируются. Пенсионеры живут на проценты, начисляемые на сумму их пенсионных платежей, которую они накопили за время трудовой деятельности.

С общеэкономической точки зрения преимущество такой системы состоит в том, что пенсионное страхование содействует увеличению инвестированного капитала в экономике в целом в отличие от распределительной системы, которая живет сегодняшним днем. Соответственно больше становится общественный продукт на душу населения, который позднее поступает в распоряжение общества.

Кроме того, основные фонды, созданные за счет капитала, инвестированного пенсионными страховыми компаниями, могут быть позднее вновь ликвидированы, если ожидается чрезмерное увеличение числа пенсионеров.

Разумеется, эту процедуру не следует представлять себе таким образом, что производственные оборудование и здания, в которые был инвестирован капитал, будут превращены в продукты питания или в одежду; очевидно, что это невозможно. На самом деле инвестиции просто больше не будут вкладывать в необходимые ремонт и обновление зданий и оборудования, при этом производство потребительских товаров будет продолжено. Правда, ежегодно основные фонды могут быть «превращены» в потребительские товары только настолько, насколько это позволяет норма амортизации. Однако, так как, с другой стороны, и увеличение количества пенсионеров будет происходить не мгновенно, а постепенно, такое ограничение не составит особой проблемы.

Тем не менее и в отношении накопительного принципа существуют серьезные сомнения. Так, например, оппоненты указывают на то, что в промышленно развитых странах нет достаточных инвестиционных возможностей для обеспечения приемлемого дохода на вложенный капитал. Ведь мы уже знаем, что инвестиции, в первую очередь, будут направлены туда, где на них можно будет получить максимальный процентный доход. Поэтому существует тенденция сокращения рентабельности капитала по мере его увеличения.

Однако этот аргумент против накопительного принципа не учитывает глобальный характер рассматриваемой проблемы: поскольку в развивающихся странах, как и в реформируемых странах бывшего лагеря социалистических государств, существует колоссальная потребность в капитале. Более того, там это сегодня главное препятствие на пути повышения благосостояния и создания дополнительных рабочих мест. Если бы накопления работников промышленных стран были направлены в эти регионы в виде инвестиций, то тогда, как и в случае с трудовой миграцией, одним выстрелом можно было убить двух зайцев. То есть бремя пенсионных расходов промышленных стран было бы оплачено за счет относительно высокого процентного дохода на этот капитал, а в реформируемых странах повысился бы уровень занятости и благосостояния населения.

Возможны также различные комбинации вариантов этих двух решений. Идеальной представляется такая комбинация, при которой рабочая сила мигрирует из перенаселенных стран в страны с более низкой рождаемостью, в то время как капитал движется в противоположном направлении. Тем самым увеличилось бы благосостояние всех стран: промышленные страны решили бы свою пенсионную проблему, а развивающиеся страны получили бы шанс разорвать порочный круг бедности и чрезмерного роста населения.

Мы не хотим умалчивать о том, что реализовать такой вариант на практике было бы весьма сложно. Окажутся ли промышленно развитые страны в состоянии – как в социальном, так и политическом отношении – решить весь тот комплекс проблем, который будет связан с их преобразованием в «мультикультурные» общества? Насколько благоприятны инвестиционные условия в перенаселенных странах и прежде всего насколько они безопасны, чтобы свести до минимума риски масштабного трансфера капитала? Дать однозначные ответы на эти вопросы мы не можем. Однако тот, кто рассматривает экономические и экологические проблемы этого мира в их взаимосвязи, не может не оценить всю привлекательность такого подхода.

Еще один аргумент против накопительной системы в пенсионном страховании заключается в том, что индивидуальные права на получение пенсии в такой системе могут быть ликвидированы вследствие войны или сильной инфляции. Действительно, опыт прошлого дает основания для таких опасений. Например, во время инфляционного шторма в Германии в 1923 г. капитал пенсионных страховых компаний мгновенно потерял свою стоимость. Он был размещен, в основном, в долгосрочных низкодоходных ценных бумагах, которые при уровне инфляции в 1000 и более процентов, естественно, обесценились. В ходе обеих мировых войн даже была уничтожена значительная часть физического капитала, в результате чего законные права на пенсию оказались вообще без какого-либо реального покрытия. То есть тогда не оставалось другого выхода, кроме как перейти к распределительной системе.

В будущем нельзя полностью исключить ни третьей мировой войны, ни гиперинфляций, хотя они и представляются маловероятными. Угрозу чисто накопительной системе пенсионного страхования также несут такие события, как недавний финансовый кризис, в ходе которого многие граждане потеряли свои сбережения на старость. Поэтому можно лишь посоветовать постараться, имея в виду пенсионное обеспечение, найти такой его вариант, который включал бы компоненты разных систем страхования, и в известном смысле не складывать все яйца в одну корзину. Полный возврат к накопительной системе в любом случае едва ли возможен, поскольку если распределительная система уже введена, она должна гарантировать удовлетворение вытекающих из нее прав целого поколения пенсионеров. Одновременное создание накопительной системы означало бы тем самым удвоение финансового бремени работников, что было бы неоправданно по экономическим соображениям и неосуществимо в политическом отношении.

Сказанное отнюдь не означает, что не следует использовать накопительный принцип при создании по крайней мере новых систем социальной защиты, например страхования на случай потребности в постоянном уходе вследствие потери трудоспособности. Поскольку он обеспечивает более высокий доход, чем система перераспределения. Кроме того, индивидуальные права страхователей в такой системе лучше защищены от политических манипуляций. Если же случиться, что эта система рухнет, то, как и после 1948 г., можно будет опять вернуться к распределительному страхованию. Эта в любой момент доступная возможность, как ни странно, уменьшает риски, связанные с накопительной системой.