Текст книги "Невидимая рука. Экономическая мысль вчера и сегодня"

Обратимся теперь к чисто экономическому анализу феномена процента. Как получается, что здесь явно возникает доход, при этом в отсутствие, на первый взгляд, материальных результатов производительного использования, например земли или трудовых ресурсов? По-иному можно также спросить: что, собственно говоря, производит непосредственно сам капитал?

Наиболее простой ответ можно было бы свести к утверждению о том, что капитал увеличивает производительность труда, что возможно только в том случае, если рабочие оснащены соответствующим оборудованием. То есть экскаваторщик перемещает больший объем грунта в час, чем такой же человек с лопатой в руках, а тем более работник вообще без каких-либо инструментов. Такое объяснение представляется, однако, недостаточным по двум соображениям.

Первая проблема состоит в том, что ведь и машины когда-то были изготовлены при участии рабочей силы. Разве тогда рабочие не должны входить в число тех, кому принадлежит доход, полученный с помощью этих машин? Этой точки зрения придерживались прежде всего марксисты. Для Маркса и его сторонников машины были не чем иным, как сгустком труда. Они только накапливают в себе человеческий труд, чтобы затем при их использовании в производстве как бы небольшими порциями возвращать его обратно. То есть такой подход исключал рассмотрение машин в качестве самостоятельного производственного фактора.

Но даже если признать, что процент на самом деле отражает определенным образом производительную деятельность капитала, не привело бы это с неизбежностью в долгосрочном плане к уменьшению его величины до нуля? Предположим, что действительно возможно с помощью капитала получать доход, который не обусловлен никакими производительными результатами. Тогда должен, очевидно, найтись кто-то, кто будет заинтересован в образовании как можно большего капитала до тех пор, пока не возникнет его избыток. Вследствие этого величина процента должна была бы опять уменьшиться и в конечном счете сократиться до нуля.

Впервые систематическому исследованию эти проблемы подверг австрийский экономист Ойген Бём-Баверк (1851–1914). В равной мере он был и экономистом-теоретиком, и политиком. Несколько раз он занимал пост министра финансов Австрии. Несмотря на то что он в полном смысле слова был буржуазным экономистом и входил в число основателей неоклассического направления в экономической науке, он пользовался большим уважением даже среди своих противников. Его учениками были не только такие известные либеральные экономисты, как Йозеф Шумпетер и Людвиг фон Мизес, но и экономисты со скорее социалистическими взглядами – Рудольф Гильфердинг и Эмиль Ледерер.

Бём-Баверк в первую очередь задался вопросом о том, почему люди вообще требуют процент за то, что ссужают свои деньги. Почему бы им просто не удовлетвориться тем, чтобы позднее вернуть данную взаймы сумму в том же размере и без потери изначальной ценности? Отвечая на него, Бём-Баверк назвал три причины.

Первая причина заключается, по его мнению, в том, что в течение трудовой деятельности человека доход в целом увеличивается. Будучи студентом или учеником мастера на производстве, как правило, можно прожить на достаточно скромные деньги. При этом, по крайней мере, можно надеяться на то, что со временем личный доход существенно подрастет. Поэтому 100 долл. для молодого человека, только-только начавшего свою профессиональную карьеру, это очень большие деньги, хотя по прошествии времени он, возможно, будет смеяться, вспоминая эту сумму. Если это так, почему тогда люди не проявляют желания сегодня ссудить эти 100 долл., чтобы получить точно такую же сумму позднее, когда эти деньги будут играть для них гораздо менее значительную роль. Чтобы тем не менее побудить их делать накопления, необходимо показать им перспективу в виде процентного дохода на ссуженную сумму.

Вторую причину для существования ссудного процента Бём-Баверк видел в систематической недооценке будущих потребностей, которые присущи большинству людей. Мы должны хорошо понимать, что в старости нам потребуются денежные средства, и обеспечить их за счет своевременно накопленных сбережений. В молодые годы завершение профессиональной деятельности представляется, однако, событием далеко будущего, и никто не знает, доживет ли он вообще до пенсионного возраста. Рассуждая таким образом, люди, согласно Бём-Баверку, демонстрируют склонность недооценивать свои будущие потребности. И по этой причине они требуют выплаты процента, если им придется отказаться от сегодняшнего потребления в пользу будущего.

Споры о том, насколько состоятельны эти две причины Бём-Баверка, продолжались очень долго. В дискуссиях в основном обсуждался вопрос о том, в какой степени эти причины согласуются с рациональным поведением людей и будут ли эти причины иметь место в условиях экономического спада. Ведь если доходы в целом будут сокращаться, то тогда, очевидно, даже без процента возникнет сильный стимул откладывать деньги на будущее сегодня, пока дела еще идут хорошо. Можно было бы даже показать, что в этом случае теоретически процент мог бы стать отрицательным. Однако на практике подобное едва ли возможно, по крайней мере пока существует возможность накапливать сбережения в стабильной по стоимости валюте. В этом случае очевидно нет никакого смысла вкладывать свой капитал под отрицательный процент, как показал американский лауреат Нобелевской премии Пол Самуэльсон (1915–2009) в известной работе 1958 г. В этом случае также говорят о нулевой процентной ставке, которую по необходимости устанавливают центральные банки в целях противодействия рецессии с помощью дешевых денег. Однако все это имеет отношение к совершенно другой истории, о которой мы поговорим чуть ниже.

Вначале Бём-Баверк описал только причины для сбережений. Оставалось лишь выяснить, кому нужен созданный в процессе сбережения денежный капитал и почему за его использование уплачивается процент. Попытки дать ответ на эти вопросы можно обнаружить уже у более ранних авторов, например у Нассау Сениора (1790–1864) в его так называемой теории воздержания. Однако Бём-Баверк самым решительным образом дистанцировался от всех прежних теоретических наработок, будучи вообще склонным к тому, чтобы резко отрицательно высказываться по поводу всех теорий процента, созданных до него. Исключение Бём-Баверк сделал лишь для Иоганна фон Тюнена, к научному творчеству которого он относился с огромным уважением.

По-настоящему прорывной вклад Бём-Баверка в теорию процента связан с его третьей причиной. Эта работа сделала его основателем австрийской теории капитала. Бём-Баверк использовал аргумент марксистов, согласно которому машины являются не чем иным, как выражением ранее затраченного труда. Эту мысль он сформулировал следующим образом: работа по изготовлению машин производится в ходе окольного процесса производства. Такой окольный производственный путь отнюдь не бесполезен, напротив, он в высшей степени полезен. Ведь если сначала использовать ограниченную рабочую силу, например, для создания одного ткацкого станка, тогда на более позднем этапе с его помощью можно произвести значительно больше ткани. Чем продолжительнее выбранный окольный путь производства, тем в итоге более производительным будет труд. То есть с точки зрения предприятий процент является зеркальным отражением дополнительной производительности этих окольных путей производства.

Рис. 7.1. Еще Давид Рикардо (1772–1823) пришел к выводу, что труд двух людей в течение одного дня (а), стоит меньше, чем труд одного человека в течение двух дней (б), поскольку он занимает больше времени.

Величина ставки процента выводилась из соединения трех причин. Движение по окольным производственным путям, очевидно, требовало затрат капитала. Поскольку сначала необходимо авансировать заработную плату рабочих, которые, например, изготовляют ткацкий станок. То есть издержки возникают раньше, чем доход. Чтобы перекрыть этот временной разрыв, экономике требуются соответствующие сбережения. Уже представители классической школы видели эту взаимосвязь: они говорили о так называемом фонде заработной платы, необходимом для авансирования заработной платы. Бём-Баверк называл его фондом средств к существованию. В наиболее простом виде применительно к сельскохозяйственному производству его можно представить как определенный запас продуктов, за счет которого обеспечивают питание рабочих, занятых на полевых работах, до того времени, когда созреет новый урожай.

В более развитой экономике фонд средств существования состоит, с одной стороны – из уже готовых потребительских благ, а с другой стороны, из производственных зданий, машин и инструментов, с помощью которых могут быть изготовлены новые инвестиционные и потребительские товары. Бём-Баверк говорил о продуктах различной степени готовности, которые он сравнивал с годичными кольцами дерева. Очевидно, однако, что для создания и поддержания фонда средств к существованию необходимо выплачивать процент владельцам соответствующих полуфабрикатов и производственного оборудования, что следует из первых двух причин, в то время как третья причина обеспечивает, чтобы такой процент на самом деле мог бы возникнуть в ходе хозяйственной деятельности.

Если бы Бём-Баверк ограничился этими общими рассуждениями, его теория процента вряд ли могла вызвать какие-либо возражения. Она совершенно ясно доказывала, что процент никоим образом не является ценой денег. Его также нельзя было рассматривать только в качестве не поступившего в срок дохода от использования «сгустка» общественного труда. Процент – это прежде всего цена времени. Или точнее: он вознаграждает нас за временный отказ от потребления в пользу более позднего и, соответственно, более высокого дохода. Поэтому этот «австрийский» вариант теории капитала также называют «темпоральной» теорией капитала. Она, вне всякого сомнения, дает наиболее обоснованное объяснение процента из всех, которые нам сегодня известны.

К сожалению, как только мы начинаем в этом вопросе углубляться в детали, возникают определенные трудности. Главным образом они связаны с проблемой измеримости фонда средств к существованию, которая почти не поддается решению даже на теоретическом уровне, так как фонд состоит из множества капитальных благ с разным временем изготовления. Некоторые из них будут готовы, возможно, уже через год, для изготовления других может потребоваться два, три или даже более лет до того момента, когда их можно будет использовать для производства потребительских благ. Еще Давид Рикардо указывал на то, что если одно и то же капитальное благо два человека изготавливают за один год, а один человек за два года, то это не одно и то же. Поскольку для авансирования необходимой для выполнения этой работы заработной платы во втором случае потребуется больше капитала, чем в первом!

Это можно легко уяснить, если вспомнить сложные проценты. При процентной ставке 10 % 200 долл., помещенных на вклад в банке, принесут через год доход в размере 20 долл. В то же время 100 долл., размещенные под тот же процент на два года, включая начисление процентов на проценты, обеспечат процентный доход в размере 21 долл. Во втором случае размер реально связанного капитала больше, чем в первом. Другими словами, при определении размера фонда средств к существованию нельзя просто умножать вложенные в него суммы на количество лет, в течение которых они будут находиться в его составе. Куда важнее, как выглядит временнáя структура использования капитала по отдельным конкретным позициям. При этом самое неприятное состоит в следующем: чтобы сравнить между собой различные позиции использования капитала, структурированного во времени, а тем более иметь возможность складывать их друг с другом, необходимо опять-таки знать процентную ставку! Однако ее сначала еще надо вывести на основании теории Бём-Баверка. Тем самым она, как представляется, содержит некий порочный круг.

Бём-Баверк до конца своей жизни не хотел признать, что у его теории есть слабые места. Но его аргументы и вспомогательные конструкции оказались несостоятельными. Чтобы избежать проблемы различных временных периодов связывания капитала для отдельных капитальных благ, он опирался на понятие среднего периода производства. Также в большинстве случаев он оставлял без внимания сложные проценты. Но все это были не более чем искусственные приемы, которые никак не могли помочь решить саму проблему, суть которой заключается главным образом в невозможности агрегирования конкретных направлений использования капитала с различной временнóй структурой. До сегодняшнего дня это остается одной из больших проблем теории капитала.

У нас нет возможности продолжить здесь обсуждение этих вопросов. В этом обсуждении принимали участие лучшие экономисты своего времени. Назовем только некоторых из них: Иоганн фон Тюнен и Бём-Баверк в XIX в., Кнут Викселль, Фридрих фон Хайек и Ирвинг Фишер в первой половине XX в. и, наконец, в самое последнее время Пол Самуэльсон и Джек Хиршлейфер. Несмотря на это так и не удалось разработать действительно удовлетворительную теорию капитала и процента: она все еще ждет своего Нобелевского лауреата, который завершит ее развитие.

Дискуссия по вопросам теории капитала достигла апогея в 60-е годы в ходе кембриджских дебатов. Английский экономист Джоан Робинсон и некоторые другие поставили под сомнение один из принципов экономической теории, который дотоле считался неопровержимым. Речь шла об утверждении, что при растущей ставке процента размер капитала, используемого на одного рабочего, уменьшается. С одной стороны, это положение казалось вполне разумным даже c точки зрения здравого смысла, поскольку если капитал становится дороже, то его используют более экономно. С другой стороны, как можно было это утверждать, если даже не существовало однозначного толкования понятия самого капитала!

В ходе дискуссии были представлены изощренные контраргументы, в которых было использовано понятие переключения (reswitching). Как правило, при этом представляют себе две альтернативные технологии, которые можно по выбору использовать для производства какого-то блага. При умелом подборе аргумента можно было представить дело таким образом, что одна из технологий – в отличие от другой – является рентабельной как при очень низкой, так и при очень высокой процентной ставке. При этом вторая технология, в свою очередь, оказывалась более предпочтительной при средних показателях процентной ставки. Эти примеры, однако, нельзя было согласовать с общепринятым тезисом, согласно которому выбор технологии является рутинной функцией процентной ставки, как это всегда утверждали неоклассики.

Рис. 7.2. Согласно парадоксу переключения, из двух производственных технологий более капиталоемкая (II) доминирует над второй технологией (I) как при более низких, так и при более высоких процентных ставках.

В ходе последующих дискуссий были выявлены и другие проблемы теории капитала, связанные, как казалось, с бесчисленным количеством странных и парадоксальных эффектов. Экономисты чувствовали себя как Алиса в стране чудес, и многие из них в конечном итоге, испытав чувство отвращения, обратились к более благодарным научным занятиям. Кроме того, обсуждаемые проблемы носили преимущественно теоретический характер: например, такое явление, как «переключение» на практике, никто никогда не наблюдал. Очевидно, теории Бём-Баверка и других неоклассиков по крайней мере достаточно хорошо описывали экономические процессы, связанные с процентом и капиталом, чтобы и дальше служить основой для работы.

Кому этот факт кажется тривиальным, можно указать на то, что и в других научных дисциплинах дело нередко обстоит аналогичным образом. Из теории относительности Альберта Эйнштейна, например, следует, что нельзя просто так складывать скорости. Так, свет звезды, несущейся навстречу нам со скоростью света, приближался бы к нам не с удвоенной, а с одинарной световой скоростью. Однако для относительно медленных скоростей, с которыми мы передвигаемся в повседневной жизни, это не имеет никакого значения. В случае лобового столкновения с другим автомобилем мы можем спокойно исходить из того, что наши автомобили врежутся друг в друга с их суммарной скоростью.

Какое отношение это имеет к проблеме процента? Значение кембриджских дебатов по поводу теории капитала для экономической теории многие экономисты оценивают не более высоко, чем значение теории относительности для дорожного движения. Во всяком случае, проблемы дефиниций и измерений применительно к капиталу и проценту на капитал не дали повода усомниться в принципиальной правильности «темпоральной» теории капитала.

Обратимся теперь к последнему вопросу в этой связи, который имеет гораздо большее значение для понимания процента. Мы уже видели, что и деньги при этом также играют определенную роль. Широко распространена точка зрения, согласно которой центральный банк может по своему усмотрению более или менее понижать уровень процентной ставки, просто увеличивая денежную массу в экономике. Действительно, во время последнего финансового и долгового кризиса эта мера активно использовалась как в США, так и в Японии, а также в Великобритании и других странах ЕС. Если проблема решается так легко, то зачем тогда вообще нужны сбережения? По крайней мере, длительное снижение процентной ставки за счет простого печатанья новых денег, очевидно, не слишком согласуется с неоклассическим положением о том, что капитал может быть образован только за счет отказа от потребления, т. е. путем сбережений. В данном случае мы имеем дело со старым дискуссионным вопросом, является ли процент действительно реальным феноменом, или феноменом, находящимся под воздействием монетарной политики.

Чтобы ответить на этот вопрос, вначале необходимо провести важное различение, которое мы до сих пор почти не упоминали. Внимательный читатель не мог не отметить, что в этой главе время от времени говорится о капитале, а затем речь вновь заходит о деньгах. Ни одно ли это и то же? И если нет, какое отношение одно имеет к другому?

С точки зрения отдельного предприятия на этот вопрос есть скорый ответ. Деньги является лишь особенным видом капитала, а именно капитала в его наиболее ликвидной форме. Его можно легко преобразовать в другие формы, например, купив станок или фабрику. В этих случаях говорят о реальном капитале вместо денежного капитала.

С общеэкономической точки зрения деньги, однако, не являются капиталом, поскольку их нельзя съесть или произвести из них другие блага. Деньги – это сначала только напечатанная бумага, а поскольку они также существуют в виде банковских вкладов и расчетных счетов, то даже и не всегда бумага. Они важны как счетная единица, как средство платежа и объект вложения капитала для каждого отдельного человека, что является тремя существенными функциями денег. Однако в отличие от нормальных благ никто не должен отказываться от потребления, если количество денег будет увеличено. Кроме типографских издержек, которыми можно пренебречь, не потребуется никаких народнохозяйственных ресурсов, чтобы напечатать деньги в любых количествах.

Особенно бросается в глаза отсутствие какой-либо ценности денег с общеэкономической точки зрения при переходе к общей европейской валюте, евро. Та же самая купюра в 1000 немецких марок, до обмена столь востребованная, после окончательного введения в 2002 г. евро неожиданно потеряла свое прежнее значение, представляя отныне определенную ценность разве что для нумизматов. Разумеется, ее можно было обменять на соответствующую сумму в евро. Но это означало не более чем образование многотонной массы старых немецких банкнот в хранилищах европейского центрального банка. Поскольку они практически не имели никакой ценности, их можно было просто уничтожить или, что частично и происходило, переработать в строительные материалы. Деньги являются ограниченным благом только с частной точки зрения.

Это кажущееся противоречие между точкой зрения отдельного человека и общеэкономической перспективой порождает ряд проблем. Ведь понятно, что центральному банку не дано право вводить в обращение действительно любые количества денег, поскольку тогда ограниченная масса денег постепенно станет неограниченной и тем самым они утратит свою функцию. По этой же причине банк не может по своему усмотрению снижать процентную ставку, так как это раньше или позже приведет к безудержной инфляции. Уже самый первый большой эксперимент с введением бумажных денег во Франции, поставленный Джоном Ло в начале XVIII в., окончился полной неудачей. Гиперинфляция в Германии в 1923 г. также имела своей причиной неконтролируемое использование денежного печатного станка. В результате 1 триллион рейхсмарок стоил всего один доллар!

В современной экономике деньги, разумеется, не просто имеются, а они сначала должны быть введены в обращение центральным банком. Это, как правило, происходит таким образом, что центральный банк ссужает частным банкам деньги в обмен на ценные бумаги или напрямую покупает ценные бумаги на рынке капитала. До тех пор пока таким образом в обращение поступает только такое количество денег, которое – при существующем уровне цен – требуется для экономики, нет необходимости в изменении процентной ставки и уровня цен. В этом случае говорят также о нейтральном денежном предложении.

По-другому складывается ситуация, если центральный банк вводит в экономический оборот слишком много денег. Тогда сначала уменьшается ставка процента, поскольку деньги, дополнительно введенные в обращение, ищут своего применения на рынке капитала и оказывают такое же влияние, как и увеличение сбережений. Это так называемый эффект Кейнса, названный по имени Джона Мейнарда Кейнса, но также был описан шведским экономистом Кнутом Викселлем (1851–1926). Возможно, что часть дополнительных денег будет также непосредственно использована на приобретение дополнительных потребительских благ, например на основе более широкого предоставления потребительского кредита. В этом случае, о котором экономисты классической школы говорили в первую очередь, также говорят о кембриджском эффекте.

В краткосрочном плане это вполне может привести к тому, что инвестиции и потребление начнут расти, что начнется экономический подъем. Однако, как правило, в долгосрочной перспективе также начнут расти и цены, так как новые деньги, введенные в обращение, вызывают на рынках дополнительный спрос на них, причем эти деньги до того никем еще не были использованы для сбережения.

Они были просто напечатаны центральным банком и затем ссужены частным финансовым институтам. То есть предложение благ не успело увеличиться в аналогичном объеме, что неизбежно ведет к инфляции. Повышение уровня цен, в свою очередь, обесценивает обращающуюся массу денег, в результате чего первоначальный <стимулирующий> эффект снижение процентной ставки сходит на нет.

В действительности существующие здесь взаимосвязи более сложны, чем они были нами показаны. Определенную роль, например, также играет степень загрузки производственных мощностей. Чем она выше, тем скорее предприятия будут повыщать цены на свои товары. Как показал недавний финансовый кризис, более мягкая денежная политика чревата еще одной опасностью. Поскольку в известной мере под дымовой завесой стабильных товарных цен происходил рост цен на активы. Деньги, которые прежде всего Федеральная резервная система США в избытке ввела в обращение, были использованы преимущественно на приобретения недвижимости, акций и различных непонятных ценных бумаг. Так возникли спекулятивные ценовые пузыри, которые, как оказалось, почти не соотносились с действительными стоимостными показателями. Когда начиная с 2007 г. эти пузыри стали лопаться один за другим, мировая экономика провалилась в самую глубокую рецессию с 1930-х годов. Политика низких процентных ставок центральных банков привела к результатам, противоположным ожидавшимся изначально. Какими бы драматическими ни были последствия, они стали хорошим поучительным примером того, что с помощью денежной политики нельзя по собственной прихоти снижать так называемую естественную ставку процента.

Понятие естественной ставки процента было введено в экономическую науку Кнутом Викселлем. Его теория экономического цикла, на многие годы почти забытая, после финансового кризиса вновь вошла в моду. Викселль выводил естественную ставку процента из равновесия сбережений и инвестиционного спроса. Краткосрочно это равновесие может быть нарушено под влиянием притока новых денег. Рыночный процент – Викселль называл его денежным процентом – сначала снижается ниже уровня естественного процента. Однако в долгосрочной перспективе, в большинстве случаев после некоторых циклических колебаний, естественный процент в силу только что показанных взаимосвязей вновь возвращается на прежний уровень.

Это соображение в принципе и сегодня считается верным. Хотя аргументы в его пользу строятся уже не на таких потоковых величинах, как сбережения и инвестиции, а на так называемых параметрах запаса «имущество» и «накопленный капитал». Разницу между ними легко можно пояснить на примере ванны, наполненной водой. Поступающая в ванну вода соответствует брутто-инвестициям, вытекающая вода – амортизационным отчислениям. Если количество втекающей воды равно количеству вытекающей, то чистые инвестиции равны нулю. Очевидно, что размер накопленного капитала, который в нашем примере соответствует накопленному капиталу, в этом случае остается неизменным.

Почему при объяснении ставки процента необходимо использовать показатели запаса, а не потоковые величины? Для этого обратимся к стационарной, т. е. не растущей экономике. В такой экономике не происходит ни сбережений, ни инвестиций, т. е. обе потоковые величины равны нулю. Не была бы тогда и ставка процента равна нулю, как это можно было бы, вероятно, представить себе, руководствуясь объяснением Викселля? Эту точку зрения разделял и выдающийся австрийский экономист Йозеф Шумпетер, однако она оказалось совершенно неверной.

Разумеется, и в стационарной экономике существует определенный запас капитала, однако он не увеличивается. В качестве своего рода зеркального отображения этого запаса капитала появляется соответствующее «бумажное имущество» в виде акций и других ценных бумаг, которые документально подтверждают права владельцев реального капитала на их собственность. Ставка процентная в этом случае образуется просто из равновесия между спросом на такие ценные бумаги и их предложением на рынках капитала. Поэтому в противоположность взглядам Шумпетера и в стационарной экономике ставка процента всегда будет иметь положительное значение.

Рис. 7.3. В не растущей экономике ставка процента возникает в результате возникновения равновесия между наличным запасом капитала и желаемым объемом активов (а). Сбережения и инвестиции в этом случае равны нулю (б), но не ставка процента!

В долгосрочном отношении она вполне может испытывать воздействие со стороны денежной политики, хотя и в ограниченных пределах, поскольку деньги также являются одной из форм имущества, что позволяет центральному банку манипулировать равновесием на рынках капитала. Недостаток понижения ставки процента таким путем состоит в росте уровня цен, так что лучше всего будет отказаться от такого манипулирования.