Текст книги "Невидимая рука. Экономическая мысль вчера и сегодня"

Объяснение мирового экономического кризиса на основе количественной теории были представлено в первую очередь Милтоном Фридменом, лауреатом Нобелевской премии по экономике 1976 г. Фридман является основателем так называемой монетаристской школы в экономической науке, которую также называют неоколичественной теорией денег. Хотя монетаризм всячески позиционировал себя как теоретическое направление, противостоящее кейнсианству, фридменовское объяснение мирового экономического кризиса 1929 г. в своей основе весьма сходно с объяснением Кейнса. Различия можно обнаружить скорее в рекомендациях для экономической политики в целях недопущения подобных кризисов в будущем. При этом главное место в этом объяснении отведено угрозе инфляции, которую Кейнс в своей «Общей теории» почти не исследовал.

Теоретический спор между монетаристами и кейнсианцами разгорелся главным образом по поводу так называемой кривой Филлипса. В 1958 г. Олбан Филлипс (1914–1975) опубликовал работу, в которой сравнил данные по безработице и уровню заработной платы в Великобритании за каждый год в период с 1862 по 1957 г. Он констатировал, что всякий раз заработная плата возрастала относительно более быстрыми темпами тогда, когда безработица была невелика. В годы с высокой безработицей, наоборот, темпы роста заработной платы относительно замедлялись, более того, ее уровень даже снижался. Филлипс изобразил эту взаимосвязь на диаграмме, где ось х отражает уровень безработицы, а ось y прирост заработной платы. В результате он получил нисходящую слева направо кривую – знаменитую кривую Филлипса.

В оригинальной версии Филлипса это кривая не произвела шумного эффекта, поскольку ее можно было легко объяснить: при низкой безработице трудовые ресурсы были ограниченны, и поэтому рабочие могли добиться более высокой заработной платы. При высокой безработице, напротив, они должны был быть рады уже только тому, что смогли вообще сохранить свои рабочие места.

Большую известность кривая Филлипса получила после ее легкой модификации, которую проделали Пол Самуэльсон и Роберт Солоу в 1960 г. Они заменили показатели прироста заработной платы на показатели темпа роста цен и получили точно такую же форму кривой: высокие темпы инфляции сопровождались более низкой безработицей, низкие темпы инфляции – более высокой безработицей. В этом виде кривая Филлипса демонстрировала принципиальный целевой конфликт. Очевидно, выбрать можно было только одно зло из двух, т. е. или инфляцию, или безработицу, но нельзя было одновременно избежать обоих зол!

Целое поколение экономистов воспитывалось на этом теоретическом положении. Вскоре даже заговорили о магическом четырехугольнике целей: полная занятость, ценовая стабильность, экономический рост и равновесие платежного баланса, достижение которых в одно и то же время было невозможно в принципе. То есть выбор приоритетной цели должны были сделать политики. Подходящий инструментарий для решения этой задачи был предложен экономистами, которые в то время почти все были кейнсианцами. В аудиториях прилежно на всевозможных диаграммах рисовали кривые, чтобы найти пригодный набор соответствующих политических мер. В зависимости от конкретной ситуации в качестве приоритетной цели выбирали то одну, то другую. Никогда вера в способность государства управлять экономическим процессом не была столь велика.

Неудивительно, что при этом в большинстве случаев на первое место ставилась цель полной занятости. Печально известна незабытая и в наши дни фраза тогдашнего федерального канцлера Гельмута Шмидта, сказанная им в 70-е годы прошлого столетия: 5 %-ная инфляция мне милее, чем 5 %-ная безработица. Печально известной она стала по той причине, что вскоре он получил и то и другое. Поскольку интерпретация кривой Филлипса как возможности выбора между двумя видами «зла» основана на фатальной теоретической ошибке.

Рис. 12.1. Согласно кривой Филлипса в краткосрочной перспективе можно снизить уровень безработицы, допустив более высокий рост инфляции (а). В длительной перспективе кривая, однако, сдвигается вправо, так что в конечном итоге остаются только высокие темпы роста инфляции (б).

Вскрыть эту теоретическую ошибку было суждено монетаристам Милтону Фридмену и Эдмунду Фелпсу. Еще в конце 60-х годов прошлого столетия они указали на то, что кривая Филлипса в версии Самуэльсона и Солоу исходит из допущения определенной наивности наемных работников и их профсоюзов. Почему сократилась безработица, в то время как цены на товары выросли? Очевидно, по той причине, что это привело к росту прибылей предприятий, что, в свою очередь, сделало рентабельным расширение производства. Но это было возможно только при условии, что одновременно произошел соответствующий прирост заработной платы. То есть реальная потребительская способность отдельного работника должна была остаться ниже уровня его заработной платы после ее увеличения в номинальном исчислении или даже уменьшиться. Здесь мы фактически имеем дело с типичной моделью циклического подъема.

Фридмен и Фелпс аргументированно показали, что такое состояние не может быть длительным. Как только наемные работники обнаружат, что инфляция снижает покупательную способность их заработной платы, они потребуют ее соответствующего увеличения. По крайней мере, в ходе очередных переговоров о заработной плате в своих требованиях ее повышения они учтут это обстоятельство, так как у них больше нет так называемой «денежной иллюзии».

Но это приведет к сокращению прибыли предприятий, что сведет на нет результаты первоначального прироста занятости. Таким образом, кривая Филлипса описывает, в соответствии с ее монетаристской интерпретацией, только краткосрочную взаимосвязь в ходе циклического подъема. В долгосрочном отношении, т. е. в течение всего цикла подъема и спада, уровень безработицы, даже если смириться с инфляцией, снизить не удастся.

Но и это еще не все. Предположим, что центральный банк продолжает массивно наращивать количество денег, так что каждый год цены увеличиваются, например, на 5 %. После определенного начального периода заработная плата, в свою очередь, начнет увеличиваться на соответствующую величину, что в долгосрочной перспективе не позволит обеспечить положительную динамику занятости. Тем самым мы получим инфляционный эффект без снижения уровня безработицы! Следовательно, как только мы попытаемся использовать на основе экспансионистской денежной политики якобы имеющуюся, согласно кривой Филлипса, возможность выбора, кривая начинает смещаться вверх. То есть в действительности она вовсе не содержит возможность выбора между инфляцией и безработицей, за исключением относительно краткосрочных эффектов.

В последующее время неоклассики усовершенствовали и даже заострили аргументацию монетаристов. Неоклассическая теория была создана в конце 70-х годов прошлого столетия усилиями прежде всего Роберта Лукаса (род. в 1937 г.). Лукас объяснил следующим образом первоначальные успехи антициклической денежной политики в 60-е годы: рост денежной массы привел к росту спроса на всех рынках, и каждый производитель в этих условиях считал для себя выгодным увеличить инвестиции, для чего была привлечена дополнительная рабочая сила. Казалось, что спрос на их продукцию увеличился, так что опять-таки казалось разумным пойти на новые инвестиции, которые до того представлялись убыточными.

Однако спрос на инвестиции со стороны всех производителей привел к тому, что рабочей силы и инвестиционных товаров стало не хватать. В результате выросли заработная плата и цены. В конце концов все производители осознали, что в действительности увеличился не реальный спрос на их продукцию, а только денежная масса. Но так как вырос не только спрос, например на 5 %, но и все цены и заработная плата, стала очевидной вся бессмысленность дальнейшего наращивания производства, поскольку в этих условиях прибыль не могла увеличиться. Производители были разочарованы проводившейся денежной политикой. Вследствие этого они пошли на снижение производства до его первоначального уровня.

То есть экспансионистская денежно-кредитная политика только на время оживила экономическую деятельность. Но вскоре полученный положительный эффект испарился; остался только более высокий уровень цен и заработной платы, т. е. произошло обесценивание денег. Так что и эта линия аргументации подтвердила правильность выводов монетаристов.

По мнению Лукаса, со временем предприниматели «поумнели». Каждый раз, когда государство пыталось за счет неумеренного увеличения денежной массы оживить спрос, они понимали, что результатом этой меры в конечном итоге будет только инфляция. Также они уже предвидели, что рост государственных расходов неизбежно обернется более высокими налогами. Так что с учетом этих соображений они увеличивали не производство, а, по возможности, цены на свою продукцию. Профсоюзы, в свою очередь, стали заранее учитывать ожидаемый рост цен в своих требованиях повышения заработной платы. Тем самым, как считал Лукас, кейнсианская конъюнктурная политика даже в краткосрочной перспективе была совершенно неэффективной. В лучшем случае она вызывала инфляцию, будучи в то же время не способной оживить реальный экономический рост. На этой теоретической основе неоклассики пытались объяснить феномен стагфляции, т. е. одновременно сочетания инфляции и нулевых темпов роста.

Здесь Лукас использовал тезис о рациональных ожиданиях, который был выдвинут в 1961 г. его американским коллегой Джоном Мутом (1930–2005). Согласно этому тезису все экономические субъекты в принципе предвидят, какое влияние окажет та или иная мера в сфере экономической политики, и соответствующим образом выстраивают свою линию поведения. Нельзя без известной доли иронии сказать в этой связи, что в своей личной жизни Лукас сам в известной мере стал жертвой рациональных ожиданий, а именно рациональных ожиданий его жены. В соглашение о разводе по ее настоянию было внесено положение о том, что ей причитается половина денежной суммы, которую Лукас получил бы в случае присуждения ему Нобелевской премии. Едва только бракоразводный процесс был закончен, Лукас в 1996 г. действительно был удостоен Нобелевской премии. Говорят, он прокомментировал эту ситуацию как истинный джентльмен словами: уговор дороже денег.

Тем не менее утверждение о том, что всем экономическим субъектам свойственны рациональные ожидания, представляется несколько преувеличенным. Оно также почти не согласуется с наблюдением, согласно которому даже сегодня можно, по крайней мере в краткосрочной перспективе, обеспечить определенный прирост занятости с помощью экспансионистской денежной политики или увеличения государственных расходов.

И все же неоклассическая модель наглядно показывает, каким образом может изменяться ситуация в экономике, когда люди умеют делать правильные выводы из опыта прошлого. Меры экономической политики, еще вчера доказывавшие свою действенность, завтра, возможно, окажутся абсолютно неэффективными. Так это, в частности, случилось с кейнсианцами, которые предлагали свои «снадобья» в целях оживления спроса. Как и при приеме наркотика, зависимость от них в 70-е годы прошлого столетия становилась все сильнее, постоянно увеличивалась их «дозировка», пока они почти полностью не утратили свою эффективность. В результате практически во всех промышленно развитых странах резко выросла доля государственных расходов в общественном продукте, произошло драматическое увеличение государственного долга. Не в последнюю очередь это было связано с тем, что политики, охотно наращивая расходы в период рецессии, боялись идти на их сокращения в годы высокой конъюнктуры, поскольку такая мера была бы куда менее популярной. Так, например, в Западной Германии доля государственных расходов в общественном продукте в период с 1970 по 1985 г. увеличилась с 39 до 47 %, государственный долг – с 25 до 43 %. Уровень безработицы за тот же период не только не снизился, но вырос, перевалив за 7 % (в 1970 г. он составлял всего лишь 0,6 %).

Сегодня, однако, складывается впечатление, что в этом отношении были извлечены правильные уроки из опыта прошлых лет. В течение 80-х годов ХХ столетия в большинстве стран денежную политику все меньше использовали для краткосрочного стимулирования занятости. В результате до середины 90-х годов даже удалось снизить темпы инфляции до беспрецедентно низкого уровня. Тем не менее в наследство от того времени нам достались внушительный государственный долг и высокая безработица в большинстве промышленно развитых стран.

В заключение еще раз вернемся к инфляции. Некоторые экономисты придерживаются той точки зрения, что рост цен можно объяснить и без предшествующего увеличения денежной массы. Хотя и признается, что в любом случае для этого также необходимо увеличение денежной массы, как утверждает количественная теория денег. Однако определяющее значение имеет то, что теперь причина и следствие меняются местами по сравнению с монетаристскими объяснениями. Увеличение денежной массы более не находится в начале цепочки причинно-следственных связей, оно является только следствием инфляции, причины которой имеют совершенно иную природу.

В качестве непосредственной причины инфляции предлагают два альтернативных варианта. Во-первых, инфляция под воздействием роста производственных издержек. Эта теория исходит из того, что по каким-то причинам вначале увеличиваются производственные издержки, например вследствие роста заработной платы. Предприятия пытаются переложить выросшие издержки на потребителей и тем самым толкают цены вверх и, таким образом, вызывают инфляцию издержек.

Альтернативу ей составляет инфляция спроса. Согласно этой теории инфляции спроса начальный импульс росту цен дает увеличение спроса, который, например, может создавать государство. Если производственные мощности экономики в целом не достаточны для удовлетворения всего имеющегося спроса, цены начинают расти. В этом суть понятия инфляции спроса, которое сегодня вошло в научный оборот.

В обоих предлагаемых вариантах денежная масса, очевидно, должна каким-то образом автоматически увеличиваться, так как в противном случае растущие цены будет невозможно оплатить. Техническую сторону этого феномена пытаются объяснить таким образом, что центральный банк якобы не в состоянии точно управлять денежной массой; ее изменение определяется в первую очередь кредитным спросом экономики. Чем больше спрос на кредиты, тем больше векселей и других ценных бумаг поступает в центральный банк для учета и тем большая масса денег в результате возникает. Помимо этого, сами коммерческие банки располагают определенными возможностями для создания денег, как мы это уже видели. При росте спроса в экономике на кредитные ресурсы коммерческие банки более активно используют эти возможности, сокращая так называемые избыточные резервы и создавая дополнительные денежные ресурсы.

В этих подходах отчетливо прослеживается влияние теории банковской школы, согласно которой потребность экономики в деньгах в большей или меньшей степени является саморегулируемой. Примечательно, что точна такая же дискуссия о действительных причинах инфляция состоялась еще при жизни Давида Рикардо в ходе так называемого спора о слитках (англ. bullion), которые в то время составляли основу денежной массы. Одновременно в обращении также находились бумажные деньги. Банк Англии был обязан в любое время обменивать эти бумажные деньги на золото по курсу 3,893 ф. ст. за унцию золота. Следует отметить, что этот курс был установлен в 1717 г. математиком Исааком Ньютоном (1643–1727), который в то время являлся смотрителем Монетного двора.

В 1793 г. после вступления Англии в войну с Францией в стране начался рост цен на продовольствие. Также сильно выросла цена золота, выраженная в бумажных деньгах. Другими словами, возникла инфляция. Многие экономисты объясняли рост цен повсеместной нехваткой товаров. Несколько лет в Англии были неурожайными, кроме того, значительные ресурсы отвлекала война. Уже в то время антибуллионисты отстаивали тезис о том, что увеличение денежной массы является только следствием, а не причиной роста цен, так как в целях финансирования военных действий Банк Англии под обеспечение государственными бумагами напечатал большое количество банкнот, которые поступили в обращение.

Буллионисты, среди них Давид Рикардо, объясняли феномен инфляции исключительно чрезмерным количеством бумажных денег в обращении. Если бы масса бумажных денег не была увеличена, считали они, цены остались на прежнем уровне. При всех различиях в понимании причин и следствий инфляции, в одном бульонисты и антибуллионисты, во всяком случае, были едины: без увеличения денежной массы действительная инфляция была бы невозможна.

Последующее развитие событий в тогдашней Англии полностью подтвердило этот вывод. С началом роста цен и по мере очевидного обесценивания бумажных денег люди толпами устремились в банки страны: каждый пытался обменять свои бумажные деньги на золото. В конце концов в 1797 г. Банк Англии, испытывавший недостаток золотых резервов, был освобожден от обязательства размена бумажных денег на золото. После этого инфляция резко усилилась, и стоимость фунта стерлингов упала на 30 %.

После победы над Наполеоном в битве при Ватерлоо в 1815 г. началась нормализация ситуации. В 1823 г. на основе первого Банковского акта обязательство размена банкнот было официально восстановлено. Несмотря на это, в последующее время инфляционные тенденции возникали неоднократно. Результатом следующей дискуссии по вопросам теории денежной эмиссии между сторонниками банковской школы и денежной школы стало принятие в 1844 г. второго Банковского акта Пиля. Банковский акт предписывал Банку Англии обеспечить почти 100 %-ное покрытие выпущенных банкнот соответствующими золотыми резервами. Эмиссия банкнот с обеспечением в виде государственных бумаг была ограничена 14 млн ф. ст. Тем самым буллионисты, большинство которых были сторонниками денежной школы, одержали политическую победу.

Сегодня подавляющее число экономистов объясняют причины инфляции исходя из количественной теории денег, т. е. рассматривают в качестве этой причины увеличение денежной массы. Хотя в краткосрочной перспективе и в ограниченных пределах цены могут возрастать и без увеличения денежной массы центральным банком, например, вследствие того, что коммерческие банки еще не до конца исчерпали свои возможности создания дополнительных денег.

Кроме того, следует ожидать, что скорость обращения денег будет возрастать, как только цены начинают расти, так как, когда ценность денег падает, у их обладателей возникает желание как можно быстрее их потратить. Этот интересный эффект, который играет важную роль прежде всего в монетаристской теории экономического цикла, может действительно в течение какого-то времени дополнительно подогревать инфляцию. Однако в долгосрочной перспективе, этот эффект сам по себе представляется недостаточным для объяснения более масштабных инфляций без учета такого фактора, как постоянный приток новых денег. Поэтому инфляция под давлением роста производственных издержек и инфляции спроса являются не более чем побочными проявлениями главной проблемы, которая заключается в чрезмерном использовании денежного печатного станка.

Глава 13
Экономический рост и благосостояние

Для экономистов классической школы XVIII–XIX вв. было очевидно, что «богатство народов» может быть увеличено только за счет экономического роста. При этом в качестве мотора экономического роста они рассматривали не столько технический прогресс, сколько образование капитала, так как при существовавшем тогда техническом уровне только с помощью увеличения капиталовооруженности народного хозяйства можно было создать дополнительные рабочие места и повысить производительность уже имеющихся рабочих мест.

Следует понимать, что тогда прирост населения шел уже более быстрыми темпами, чем в Средние века. Это было связано с тем, что прогресс медицины и повышение уровня гигиены привели к сокращению детской смертности, а также в целом смертности людей по причине эпидемий и войн. В сельской местности работы для всех не хватало, так что сельские жители массами отправлялись в города, чтобы зарабатывать пропитание на мануфактурах и фабриках.

Однако для создания фабрики требовался капитал. С одной стороны, чтобы приобрести сырье и машины. С другой стороны, чтобы авансировать заработную плату работников, пока не будет произведена и продана продукция. Именно в ограниченности денежных средств, имеющихся в распоряжении для решения этих задач, в недостаточном размере так называемого фонда заработной платы, классики видели главную проблему, поскольку общее количество занятых в производстве рабочих не могло быть больше величины, полученной в результате деления величины фонда заработной платы на величину заработной платы одного рабочего.

Действительно, классическая безработица XIX столетия была в первую очередь безработицей, порожденной нехваткой капитала. Проблема заключалась не в недостаточном спросе, а в отсутствии производственных мощностей. Поэтому классики рассматривали сбережения как нечто хорошее, даже жизненно необходимое для народного хозяйства, так как только за счет увеличения сбережений можно было увеличить размер фонда заработной платы.

С учетом этих обстоятельств не следует удивляться, что отношение классиков к государственному долгу было в высшей степени критичным; более того, некоторые из них полностью отвергали саму идею государственного долга. Вместо этого, согласно классикам, государство должно было использовать расходуемые средства преимущественно на цели потребления. Это побудило бы прежде всего богатых людей, ограничить собственные расходы на приобретение предметов роскоши и направлять сберегаемые таким образом средства на сбережения. Напротив, государственный долг, по мнению классиков, ведет только к росту процентных ставок, удорожая столь насущно необходимые частные инвестиции.

Правда, в отношении некоторых государственных инвестиций, например на инфраструктурные цели, допускалось финансирование на кредитной основе, поскольку инвестиции, содействующие росту производства, в том числе также идут на пользу производства благ в частном секторе. Ввиду долговечности, в частности, таких сооружений, как каналы и дороги, казалось совершенно справедливым перекладывание издержек, связанных с их строительством и эксплуатацией, на налогоплательщиков на протяжении жизни нескольких поколений. До сих пор в немецком Основном законе содержится так называемое «золотое правило государственного долга», согласно которому в нормальных условиях новые заимствования государства не должны превышать государственные инвестиции.

Совокупная норма сбережений, т. е. доля сбережений в национальном доходе, продолжает оставаться одним из центральных вопросов и в современной теории экономического роста. Она была обоснована Робертом Солоу (род. в 1924 г.), за что он в 1987 г. получил Нобелевскую премию. В отличие от теории цикла в теории экономического роста речь идет не о колебаниях степени загрузки производственных мощностей, а о долгосрочном увеличении самих производственных мощностей. Как и у классиков, здесь на первый план выходит не совокупный спрос, а совокупное предложение благ и связанное с ним создание рабочих мест.

Точку зрения некоторых кейнсианцев, согласно которой вследствие насыщения потребностей недостаток спроса может иметь в том числе длительный характер, неоклассики считают ошибочным в принципе. До тех пор пока в мире существует бедность, до тех пор пока даже относительно хорошо оплачиваемые рабочие в промышленно развитых странах каждый год требуют повышения заработной платы, о насыщении потребностей, очевидно, действительно не может быть речи.

Также в соответствии с неоклассической теорией экономического роста активная сберегательная деятельность оказывает благоприятное воздействие на экономику, поскольку в результате увеличивается капиталовооруженность рабочих мест, что, в свою очередь, ведет к росту производительности труда на единицу рабочей силы, хотя прирост производства, который может быть обеспечен за счет дополнительной капиталовооруженности одного рабочего места, имеет тенденцию к снижению. Это связано с тем, что капитал, что естественно, всегда в первую очередь ищет возможность своего наиболее рентабельного применения. C увеличением общего объема капитала таких благоприятных возможностей становится все меньше, т. е. рентабельность использования капитала снижается.

С другой стороны, инвесторы всегда будут требовать определенный минимальный процент на свои сбережения. Если это условие не выполняется, процесс накопления капитала прекращается. В свою очередь, производительность последней инвестированной единицы капитала, так называемая предельная производительность капитала, должна соответствовать величине процентной ставки, которая в данный конкретный момент существует на рынке. В этой точке экономический рост останавливается. Только тогда, когда на основе технического прогресса предельная производительность капитал вновь начинает повышаться, могут возникнуть новые поводы для инвестирования и новый экономический рост.

Йозеф Шумпетер еще исходил из того, что технический прогресс происходит скачками. Опираясь на это положение, он объяснял 50-летние циклы Кондратьева, которые скорее отражают циклы предложения, чем колебания спроса. Принимая во внимание собственный опыт Шумпетера, такое объяснение казалось разумным. Так, Промышленная революция была неразрывно связана с паровой машиной, которую в 1765 г. изобрел Джеймс Уатт (1736–1819), английский инженер и друг Адама Смита. Однако запатентована она была только в 1781 г., так что Адаму Смиту было не суждено наблюдать ее триумфальное шествие. Еще одним технологическим скачком стало появление железной дороги в начале XIX в. Железная дорога сократила издержки при транспортировке грузов по суше почти на 90 %, обеспечив значительное увеличение объемов торговли и способствовала существенному углублению разделения труда.

В наше время мы также являемся свидетелями революционных технологических прорывов. Можно вспомнить хотя бы изобретение компьютера Конрадом Цузе или интернет. Хотя сегодня мир техники стал столь многообразным, а количество товаров и технологических процессов столь многочисленно, что технический прогресс в целом приобрел более равномерный характер. Практически каждый день где-то в мире создается новый товар или усовершенствуется какая-нибудь технология. По этой причине технический прогресс проявляет себя не столько в виде мощных толчков, порождающих отдельные волны роста, а как перманентный процесс.