Текст книги "Ни слова о драконах"

Глава 15

К вечеру они, наконец, высадились на пологий берег. Река в этом месте заметно мелела, словно вода просачивалась в подземную губку. Стоило свернуть с тропинки, как в отпечатке следа на мягкой изумрудной траве медленно проступала черная вязкая жижа. Чуть задержишься на одном месте – увязнешь по колено. Пробираться через эти топи в сгущающихся сумерках – верная гибель. Увидев рассохшуюся корягу, Сашка решила разжечь костер – до этого медвежьего угла королевские стражники вряд ли успели добраться, а стучать зубами от холода которую ночь подряд не хотелось.

Когда она возвращалась с охапкой сухих веток, то не могла избавиться от ощущения, что за ней кто-то следит. Беспечно напевая под нос, Сашка пошла к стоянке, но на полпути, якобы запнувшись, опустилась на корточки, чтобы растереть ушибленную ногу. А затем в один быстрый прыжок преодолела расстояние до ближайшей кочки, пригвоздив к земле перепуганного деревенского мальчишку.

– Зачем следишь?

– Она сказала.

– Кто?

– Она, – упрямо мотнул головой он.

– Что приказала?

– Что ежели я увижу в наших краях чужих людей с младенцем, провести через болота прямиком к Темным Великанам.

– К-куда? – переспросила Сашка, надеясь, что ослышалась.

– Ну, камни это. Большие. Вон за тем холмом.

Убедившись, что более толкового разъяснения от мальчишки все равно не добиться, Сашка помогла Грею подняться и привязала принца к груди широкой перевязью из мешковины. В левой руке она крепко держала за веревку Дейзи, которая отчаянно упиралась, не желая идти через болото, а в правой длинный шест, которым, как она не замедлила пояснить, от души поколотит провожатого, если он затащит их в непролазную топь.

Но мальчишка, утерев нос рукавом грязной рубахи, только усмехнулся и затопал босыми пятками по одной ему видной тропе между болотными кочками, на которых росли кустики с волчьей ягодой.

– Да тут совсем близко уже, – оборачиваясь, сообщал он после каждой сотни шагов и только прибавлял ходу.

На небе показалась полная луна, величественная царица ночи, взошедшая на престол. Разноголосый хор лягушек и цикад затянул унылый ночной концерт. В каждой сухой ветле Сашке мерещилось чудовище, тянувшее к ней когтистые лапы. Лес становился все гуще, пока кроны деревьев совсем не сомкнулись над их головами, закрыв звезды.

– Ну все. Там они, великаны-то, – мальчишка неопределенно махнул рукой. – Уже не собьетесь: все прямо да прямо, никуда не сворачивайте.

– Эй, а ты куда это собрался?

Но тот уже припустил со всех ног. Грей достал меч и пошел первым, прорубая дорогу в густых зарослях крапивы. Вскоре они вышли на лужайку, на которой громоздились исполинские каменные плиты.

– Как будто боги бросили руны, чтобы узнать судьбу мира, – тихо сказал Грей.

Сашка вздрогнула, заметив, как от одного из валунов отделилась черная сгорбленная тень.

– А, вот и ты, наконец, – сварливо проскрипела Леборхам, окинув хмурым взглядом странную троицу. – Уже пора. Луна в полной силе.

Сашка оглянулась. За ее спиной черной стеной стоял непроходимый частокол деревьев. Змеился зловонный сизый туман с болот. Изредка тишину прорезал горестный крик ночной птицы, словно оплакивающей чью-то смерть. Старуха, дав знак идти за ней, нырнула в узкий лаз между каменных плит. Почувствовав на своем плече тяжелую руку Грея, Сашка благодарно потерлась щекой о тыльную сторону ладони и шагнула сквозь расщелину вслед за Леборхам.

Там, где она оказалась, все было тем же и все же немного другим – и черное небо, усыпанное россыпями сияющих звезд, и мрачные валуны, прикосновение к которым обжигало руку холодом. Леборхам, похожая на всклокоченного филина, суетливо приплясывала у большой кучи хвороста, припасенного для костра. Она запалила сухой мох, и рыжее пламя взметнулось к самым звездам, разгоняя ночную тьму. Сашка вошла в круг света и протянула озябшие руки к огню.

Ребенок завозился, и Сашка, ослабив перевязь, взяла его на руки. «Ну что ж, вот и все, – невесело усмехнулась она, всматриваясь в его лицо, которое отчего-то теперь казалось ей миловидным. Ребенок узнал ее и улыбнулся – впервые за прошедшие три дня. Сердце Сашки тревожно сжалось. – Пришло время расставаться». Будто поняв ее слова, принц скорчил обиженную гримасу и крепко ухватил ее за волосы, когда она наклонилась, чтобы поцеловать его на прощание. Сморщившись, Сашка осторожно вытянула прядь из липкого кулачка.

– Леборхам, мой друг ранен.

– После, все после!..

В правой руке Леборхам держала пучок душистых трав. Сунув руку почти в самую сердцевину пламени, она подпалила их, и поляну окутал сладковатый, сонный аромат. Подавив зевок, Сашка потерла глаза и хлопнула себя по щекам, чтобы тут же, не сходя с места, не провалиться в сон. Маленький принц уснул на ее руках, так и не дождавшись ужина. Грей, который присел на траву рядом с ней, недоуменно озирался, но с каждой минутой сон одолевал его, как морок. Дейзи, которая всю дорогу недобро косилась на него выпуклым желтым глазом с зрачком, похожим на фасолину, по-собачьи устроилась рядом, положив голову ему на колени.

– Что это за трава? – испуганно спросила Сашка.

Но Леборхам, не говоря ни слова, лишь подбросила в огонь еще пригоршню дурманящих трав.

Сашка точно знала, что не спит: ее глаза были широко распахнуты, она видела улетающие в черное небо искры костра и древние валуны, невесть откуда возникшие среди топких болот и сухостоя. Но перед ней, наслаиваясь на реальность, стали разворачиваться события, которые происходили на этом самом месте когда-то давно, много столетий назад. Она видела размытые светлые силуэты альвов и пеших воинов, облаченных в латы, с короткими мечами в руках. Шла ожесточенная битва. Альвы теснили, в отряде их противников в живых остался только один воин. Он выбился из сил и знал, что гибель неизбежна, но не опускал меча. Одна из веток огромного вяза обломилась и рухнула на землю. Она свилась в тугую петлю, а затем резко распрямилась, обратившись огромным змеем. Его покрывала серая шипастая броня. Сильное тело все скручивалось, свивалось и распрямлялось, кольца множились. Хвостом, на кончике которого дрожал нарост с ядовитыми шипами, он сшибал альвов, рвал их зубами и заглатывал, сминал и крушил все вокруг. Застыв на мгновение в боевой стойке, он бросался вниз, ввинчиваясь в торфяную топь, словно штопор, и увлекая за собой несчастную жертву. И уже через мгновение вспарывал землю, вздымая комья грязи. Он прошивал ковер болотных трав, как игла с черной ниткой: блестящие дуги показывались и снова опадали, пока ненасытная пасть утаскивала под землю истекающую кровью добычу. Набивая брюхо изувеченными телами альвов, он безобразно раздувался, но ничто, казалось, не способно было утолить его страшный голод. От сияющей армии альвов остался один-единственный воин – совсем юный, почти мальчишка. В его расширенных зрачках плясал ужас. А затем Сашка увидела длиннобородого старца в светлых одеждах. Он поднял посох, и змей, растеряв безудержный запал битвы, смиренно склонился. Старик, закрыв глаза, произнес заклинание. По его впалым щекам струились слезы. Достав кинжал, он рассек змея. Отрубленная голова чудища скатилась на землю и в один миг окаменела. А тело змея превратилось в серые валуны, вздымавшиеся из-под земли. Посохом старик очертил круг – по траве разбежались зеленые искры, и вокруг поляны поднялся густой лес. Подперев плечо юного альва, истекающего кровью от раны в бедре, старик исчез вместе с ним. А его единственный уцелевший противник отрубил один из каменных отростков, который был когда-то ядовитым шипом на кончике хвоста змея, и сжал его в ладони.

– Что это? – прошептала ошеломленная Сашка.

– Так родился первый Змей.

– Он умер, стал камнем.

– О нет, он по-прежнему жив. Но он научился хорошо прятаться. В уме, в сердце человека, выгрызая его изнутри, превращая в пустую оболочку. Он властвует. Ты видела, кем был Кронк. Всесильным правителем, не знавшим жалости. Но Змей покинул его дряхлое, бесполезное тело. Как и все их ползучее племя, он сбросил старую кожу. Ты видела, чем стал Кронк. Жалким стариком, который молит о смерти. Змей никуда не исчез. Он здесь, – она ткнула пальцем в младенца.

– Нет, нет, – замотала головой Сашка. – Это обычный ребенок.

– Он все просчитал. Выбрал самый короткий путь к абсолютной власти. Чтобы начать новую игру.

– Вы же не причините зла ребенку?

– Нет. Змей чуял, что я разгадала его план, что я тоже в игре. Он наложил заклятье, из-за которого я не могу коснуться его. Поэтому его убьешь ты.

– Нет!

– Да, кинжалом из небесной стали, который выковал сам Виланд. Так было предначертано изначально. Я знала, что ты сразишь Змея, как только увидела тебя впервые. Ждать этого часа и так пришлось слишком долго. Не медли! Вонзи кинжал прямо в сердце!

– Вы сошли с ума!

– Ты знаешь, что я права. В глубине сердца ты чувствуешь, что в моих словах нет лжи. В ребенке растет новый Змей. Неужели ты трусливо сбежишь от своего предназначения, как и в прошлый раз? Я потратила годы на то, чтобы разыскать тебя, чтобы вернуть тебя в Гриндольф. Так предначертано.

– Нет! Ни за что!

– Он уже оплел тебя своей сетью? Уже приручил твое глупое сердце? Этот ребенок – просто пустая скорлупа, в которой свернулось Зло. Он станет тираном, какого не видел мир, истребит целые народы.

– Я не знаю, кем он станет. Но сейчас это просто маленький ребенок, и я его не отдам.

Старуха закричала диким голосом. В ее руке блеснул кинжал.

– Грей! – Сашка пятилась назад, крепко прижимая ребенка. – Грей! Проснись же!

Дейзи, стряхнув сонную одурь, вскочила на разъезжающиеся в разные стороны ножки и боднула Грея, пытаясь разбудить его. Издав истошный крик, она пригнула голову к самой земле и бросилась на Леборхам. Но не успела приблизиться к ведьме и на пару шагов. Неведомая сила приподняла и отбросила козу. Жалобно заблеяв, она дважды перекувыркнулась в воздухе и глухо ударилась о каменный валун. Ножки с раздвоенными копытцами нелепо торчали из бесформенного мехового мешка, как трубки волынки. Сашка закричала от ужаса.

– Я не могу прикоснуться к нему, но я могу испепелить вас обоих! – в глазах старухи плескалось безумное пламя. Ее губы начали беззвучно шевелиться, костер погас, и наступила непроглядная тьма. Сашка попятилась, пока не уперлась спиной в ледяной валун. Свистящий шепот Леборхам звучал отовсюду, наползал на нее, как полчища змей, с каждым мгновением набирая разрушительную силу. «Это хулительная песнь. Когда она замолчит, я упаду замертво», – с отчетливой ясностью поняла Сашка.

Ребенок проснулся и заплакал.

– Не бойся, маленький. Я не отдам тебя. Не отдам. Клянусь именем Гексулы.

Воздух раскололся от раскатов грома. А затем наступила звенящая тишина.

Сашка почувствовала, как зашевелилась земля под ее ногами. Корявые корни стали обвивать ее стопы, быстро поднимаясь все выше по ногам, добрались до пояса, груди, образуя вокруг нее непробиваемый кокон из плотно переплетенных прутьев. Прежде чем она успела вскрикнуть, они оплели ее целиком. Неведомая сила дернула ее вниз и понесла, как вагончик американских горок. В ее ушах еще долго звенел полный ярости вопль Леборхам. Сквозь прутья на лицо Сашки сыпалась земля, но она не могла ни закричать, ни даже глубоко вздохнуть, закупоренная в саркофаг из переплетенных корней и веток. А вслед за ней неслось что-то огромное, разъяренное, с диким воем ломая сухие прутья.

Глава 16

Сашка открыла глаза. Она лежала на опушке леса. Золотые солнечные блики пробивались сквозь густую крону деревьев. Терпко пахло прелой листвой, доносились птичьи трели. Сашка провела ладонями по лицу, смахнув со щеки прилипшую хвоинку. Сейчас, наверное, около полудня. Сколько же она спала? События вчерашней ночи вспомнились так отчетливо, что она резко вскочила. Где ребенок? Что с Греем?

Маленький принц лежал в десяти шагах от нее, на залитой солнцем прогалинке, совершенно голенький и, кажется, абсолютно счастливый. Сосал большой палец, дрыгал пухлыми ножками и заливисто смеялся, словно кто-то щекотал его за пятки. Куча мокрых серых пеленок валялась рядом.

– Простудишься! – бросилась к нему Сашка. Увидев склонившееся над ним озабоченное лицо Сашки, маленький принц растянул рот в беззубой улыбке.

– Ах ты глупыш, – сдерживая неожиданно подступившие слезы, пробормотала Сашка. Но когда она попробовала снова закутать его в пеленки, принц скуксился и завредничал, больно дернув ее за волосы.

Боковым зрением Сашка все время замечала какое-то неясное движение, но когда она оглядывалась, то видела лишь солнечные блики на листве, сухую корягу или поросший мхом пень. Как ни странно, малыш, казалось, совсем не был голоден, хотя не ел со вчерашнего вечера. Сашка вспомнила, как Леборхам равнодушно швырнула Дейзи на камни, переломав ей все кости, и сморгнула непрошенные слезы.

– Как же мы теперь? И где Грей?

Она снова уложила ребенка на прогретый солнцем мох и села рядом, спрятав лицо в ладонях.

– Ыш, пригорюнькалась.

– Ну ды, подвысунься тока, вряз покрамсакает – узыркал, яко вострожало?

– Знамо, то ж стархолюды – кто кумекает мал-мала, тишуйничат.

Сквозь пальцы Сашка видела, как на фоне прелой листвы медленно вырисовываются корявые силуэты древесных фейри. Они были ближе к миру растений, чем живых существ, и различались между собой так же сильно, как ландыш и чертополох. Бородавчатые, узловатые, покрытые растрескавшейся корой, серым лишайником и паутиной, одни из них больше напоминали жука-палочника и бражника, других же было не отличить от трухлявого пня. Сашка могла бы неделю блуждать по лесу, не замечая их молчаливой слежки, пока они сами не решились бы показаться ей на глаза.

– Я вас вижу, – тихо сказала она. – И слышу.

На поляне повисла тишина. Сашка медленно отняла ладони от заплаканного лица.

– Спасибо, что спасли.

Маленький юркий фейри на длинных ножках в плаще из зеленого листа, ее старый знакомый, учтиво положил перед Сашкой веточку земляники.

– Вы знаете, где Грей?

Древесные фейри недоуменно переглянулись.

– Хтось?

– Там, на поляне, был мой друг. Он ранен.

– А, тамось. Тижоленный, яко лось.

– И лупасит кудысь ни попадя, – обиженно добавил Альнус.

Сашка бросилась к Грею. Его лоб пылал. Почувствовав прикосновение ее прохладной ладони, он вздрогнул, приоткрыл глаза, но, кажется, не узнал ее. Сашка отогнула край повязки: каемка гноящейся раны стала темно-лиловой.

– Железо и древо еще тамось, внутрях, – сказал фейри, отдаленно напоминающий жука-оленя. – Сгинет.

– Нет, нет! – зажала рот Сашка.

Фейри, сбившись в кучу, снова зашушукались, как деревья в роще. До слуха Сашки доносились лишь отдельные слова, и чаще всего – непонятное «златокруг», повторенное десятками скрипучих, басовитых и звонких голосов. Наконец, все тот же жук-олень, чуть выступив вперед, изрек:

 
«Златокруг три раза вправо,
Имя ветру прошепчи,
В полнолунье или в полдень
Встречи с духом леса жди».
 

«Что это еще за околесица?» – подумала Сашка, растерянно озираясь по сторонам. Альнус ткнул узловатым пальцем в кольцо, которое болталось на тонком кожаном ремешке на ее шее. Сашка трижды крутнула кольцо и прошептала имя, которое однажды уже нежданно спасло ее от злых чар.

– Гексула.

Она возникла из ниоткуда, сотканная из смолистого духа прогретых солнцем сосен и тонкого аромата душицы и чабреца. Высокая, смуглая, словно выточенная из редкого дерева, в летящей накидке цвета палой листвы – золотистой, бордовой, зеленоватой, бурой, в пятнышках и крапинках, как оперение лесных птиц. Там, где ступали ее босые стопы, распускались незабудки. Крошечные бирюзовые цветы были вплетены и в темные волосы, которые спускались до самой земли и окутывали лесную нимфу, как плащ. За ней, высунув лиловые языки, следовали два огромных волкодава – каждый размером с годовалого теленка.

– Ты звала?

– Мой друг ранен, он умирает.

Гексула склонилась над Греем. Нахмурилась, провела смуглой тонкой рукой по его щеке.

– Красивый.

Гексула отстегнула маленькую фляжку, которая висела на поясе, и поднесла к его губам. Грей сделал несколько жадных глотков. Потом она отпила сама и обрызгала его лицо и рану.

– Теперь спи. Как попали в мой лес? – обернувшись, спросила она у Сашки.

Сашка сбивчиво рассказала о событиях последних дней и планах Леборхам убить наследника престола. В зеленых, как болотный мох, глазах Гексулы затаилась недобрая усмешка.

– Нет спасенья. Она найдет ребенка. И убьет. Она видит, слышит, чует. Не убежать. Но ты! Ты владеешь кольцом Ладмира. Почему боишься, почему прячешься? Бейся!

– Я… не умею, не знаю, как управлять его силой.

Гексула совсем по-птичьи прищелкнула языком.

– Иди в Запределье. Ищи Искобальда. Он укроет. Но иди одна. Ребенку нельзя. Смерть.

– Но как же я попаду в Запредельный мир?

– Ищи Три-Дерево. Верь кольцу. Оно укажет.

Судорожно вздохнув, Грей открыл глаза и попробовал приподняться.

– Лежи. Еще рано, – сказала Гексула, склонившись над ним.

Сашке показалось, что в ее голосе, где еще недавно звенел металл, послышалось журчание лесных ручьев, шепот листвы и щебет птиц.

– Оставайся. Здесь, со мной. Навсегда. Чтобы не стареть, не умирать, не печалиться, не помнить.

– Спасибо, – прохрипел Грей, отведя глаза. – Я выжил только потому, что помнил.

Усмехнувшись, она легко коснулась его лба.

– Никогда не держу против воли. Затоскуешь. Сам придешь. Как верный пес. Не сейчас. Но скоро.

Она вложила в его ладонь маленькую свирель, выточенную из светлого дерева.

– Зови. Из любой беды выручу. Моим станешь – навсегда прошлое забудешь, – сказала она, а затем исчезла, растворившись в прогретом солнцем, душистом воздухе.

– Как рука?

– Не болит. Вообще ничего не чувствую. Так странно.

– Давай помогу тебе подняться? – Сашка подставила плечо, и Грей, тяжело навалившись, поднялся на ноги.

– Грей, Леборхам не отступится, она в бешенстве из-за того, что нам удалось улизнуть из-под самого ее носа, и не успокоится, пока жив принц. Нужно где-то укрыться. Ты еще не крепко стоишь на ногах, и Дейзи больше нет.

– Соломинку легко спрятать в стоге, человека – в большом городе, а ребенка – в обители черных сестер.

– Что это за место?

– Там оказываются все бастарды и сироты, которым посчастливилось не умереть в придорожной канаве.

– Далеко это?

Древесные фейри, которые при появлении Гексулы притихли и попрятались, сейчас снова осмелели и обступили их плотным кругом, загалдели все разом, перебивая друг друга.

– Тутась близехонько, коли напрямки.

– Ежели кто короткий путь прознает.

– Не сворачивать, так и до темени поспеете.

– Вы покажете дорогу? – спросила Сашка.

Все фейри, как по команде, вытянули руки-сучья, и все – в разные стороны.

– Так куда же идти?

– А хоть за солнцем, хоть супротив. Все одно – кудысь хошь, тудысь и придешь. Место таковское.

Сашка вздохнула и подхватила на руки заметно потяжелевшего малыша. Он мгновенно уснул на ее руках. Как только полянка скрылась за стеной деревьев, их нагнал Альнус и сунул Сашке погремушку из бобового стручка и маленькую сушеную тыкву, в которой плескался нектар.

– Дитяте, – смущенно пробормотал он и прежде, чем Сашка успела поблагодарить, превратился в кустик ольхи.

Грей шел впереди, прокладывая дорогу через густые заросли папоротника, и с каждым шагом силы возвращались к нему. Когда они уходили с поляны, Сашка заметила, как он выронил свирель – не выбросил намеренно, не потерял, а просто равнодушно разжал ладонь, словно там был использованный трамвайный билет. Сашка подняла дар лесной нимфы и спрятала за перевязь, в которой несла спящего принца.

Глава 17

Когда они прошли около часа, Сашка заметила, что лес вокруг стал неуловимо меняться. Смолкли птичьи трели. Все чаще стали попадаться иссохшие деревья, покрытые серым лишайником. Посмурнело, повеяло холодом. Сашка вздрогнула, когда на ее щеку опустилась осенняя паутинка.

В отдалении послышался печальный перезвон колокольчиков. По дорожной грязи, хранившей отпечатки сотен ног, лошадиных копыт и колес телег, медленно двигалась вереница фигур, одетых в черные балахоны и остроконечные капюшоны, которые закрывали все лицо, оставляя только прорези для глаз. Предводитель и замыкающий звонили в маленькие колокольчики.

– Кто это?

– Прокаженные. По приказу короля они обязаны оповещать о своем приближении звоном колокольчика. Им запрещено пить проточную воду или разговаривать с кем-то, откинув капюшон. Отлучены от церкви и отпеты, как покойники. И продолжают жить еще долгие годы, отверженные всем миром, перебиваясь случайным подаянием.

– Какой ужас…

– Да. Но это добрый знак. Обитель черных сестер совсем близко.

Вскоре до их слуха донесся мягкий колокольный звон. Он плыл над поросшими редким перелеском холмами, баюкая их, как больного ребенка, укрывая невесомым пуховым одеялом. Безмолвные фигуры в черных балахонах все так же медленно брели по дороге. Грей и Сашка держались в отдалении.

– А что за болезнь такая – проказа?

– Человек гниет заживо, покрывается безобразными струпьями и смердит, как падаль. Священники в церквях говорят, что это кара за грехи. Может, так оно и есть.

– Глупости все это средневековые. От любой болезни есть лекарство, – убежденно сказала Сашка. Но Грей лишь покачал головой.

– Ленивая смерть прибирает медленно, но про того, кого пометила своей печатью, уже не позабудет.

Вдоль дороги потянулись поля ржи, овса и ячменя. Черные фигуры жнецов в таких же остроконечных капюшонах, как те, что шли по дороге, издали казались стаей ворон. На холмах за изгородью паслись отары серых овец.

Вскоре Сашка с Греем подошли к стенам обители. По обе стороны высоких ворот возвышались каменные башни с зубчатыми краями и узкими бойницами.

– Как-то это не похоже на госпиталь или приют. Скорее, на неприступную крепость.

– Догадываюсь, что эти стены не раз уже спасали от набегов жителей окрестных селений, которые винят прокаженных во всех бедах – и в падучей скота, и в неурожае, и в засухе или затяжных дождях.

– Но это же несправедливо!

– А кто здесь говорит о справедливости? Боюсь, этого диковинного товара не найти ни на одной ярмарке Гриндольфа, – горько усмехнулся Грей.

Вслед за вереницей прокаженных в черных балахонах они прошли в распахнутые настежь ворота. За крепостными стенами вокруг строящегося храма с высокой колокольней лепилось с десяток каменных зданий, а за ними – глинобитные хижины, хлевы, амбары. По проулкам сновали безмолвные черные фигуры – прокаженные и монахини, и от этого казалось, что обитель отверженных населяют только бесплотные тени. Сашка зябко повела плечами, прогоняя эту мысль.

– Странное местечко, – пробормотал Грей. – Я слышал, в подземельях старого замка хранится несметное богатство: за то, что Орден черных сестер избавил города от прокаженных, король освободил их от всех податей и выделил земли, чтобы возделывать пашню и пасти скот.

– Зачем же они ходят по городам и просят милостыню?

– Чтобы напомнить людям о неотвратимости смерти и сострадании, – назидательно произнесла дородная монахиня, остановившаяся в двух шагах от них.

– Сестра, нам поручено передать на воспитание бастарда.

– Я отведу вас к сестре Ровенне, – поджав губы, сказала монахиня.

Большое каменное строение, где жили юные подопечные черных сестер, располагалось в отдалении от лечебниц и храма, за небольшим садом, в котором наливались восковой спелостью яблоки и вызревали лиловые сливы. Во дворике бегали мальчишки лет шести – семи – сражались на палках, запрыгивали друг другу на закорки. Увидев монахиню с незнакомыми людьми, они замерли, раскрыв рты. Монахиня провела Грея и Сашку в зал с высоким сводчатым потолком, который служил столовой. Молоденькая румяная кухарка уже выставила большие котлы с дымящейся густой похлебкой.

– Ждите здесь.

Спустя пару минут столовая заполнилась топотом, смехом и детскими голосами: воспитанники торопились занять места за длинными столами. Брякали глиняные плошки, скрипели скамьи, но вот все возгласы смолкли, а головы повернулись в одну сторону – туда, где стояла бледная худощавая монахиня в темном одеянии. Дождавшись полной тишины, она начала читать слова молитвы, и дети вторили ей нестройным приглушенным хором. Закончив, она ободряюще улыбнулась и вместе с кухаркой стала разливать похлебку по мискам.

– Тебе не кажется, что она немного похожа… – начала было Сашка, но осеклась, заметив посеревшее, как от сильной боли, лицо друга. – Так я не ошиблась?! Это она, да?!

Грей сжал ее руку так, что она чуть не вскрикнула.

– Ни слова про меня, слышишь? Отдай ребенка и уходи. Я буду ждать снаружи.

– Но Грей…

– Ни слова!

Закончив обход, монахиня подошла к дальнему столу, за которым сидела Сашка.

– Это ты принесла ребенка? – участливо спросила она, наливая похлебку.

– Эвейн, – тихо позвала Сашка, не поднимая глаз.

Рука, которая держала миску с ароматным варевом, чуть заметно дрогнула.

– Меня зовут сестра Ровенна, – ровным голосом сказала она.

Как же трудно было узнать в монахине, закутанной в темное покрывало, гордую и смешливую красавицу Эвейн, неутомимую охотницу, которая мастерски высвистывала песни лесных птиц.

– Где же твои лук и стрелы, Эвейн?

Их взгляды встретились, и Сашка увидела, как отхлынула кровь от лица Эвейн, как проступила на носу россыпь золотистых веснушек.

– Сашка?! Как же ты тут оказалась? И почти не изменилась! Десять лет ведь прошло?.. Как такое может быть? – Эвейн, крепко сжав ее в объятьях, осыпала торопливыми поцелуями ее лицо, отстраняла, чтобы посмотреть, и снова прижимала к бешено колотящемуся сердцу. – Милая моя, где же ты пропадала все это время? Неужели в Запределье? Или все это мне только привиделось?

Маленький принц высунул ручонку из перевязи. Сашка торопливо сунула ему тыквенную бутылочку, которую дал им в дорогу древесный фейри.

– Постой… Это что, твой?! – увидев, что Сашка отрицательно качнула головой, Эвейн облегченно выдохнула. – Сколько же тебе лет? Пятнадцать?! Совсем невеста… А я по-прежнему вижу тебя маленькой девочкой в пажеском костюме. Идем же, а то на нас все смотрят, – смахнув слезы, Эвейн взяла ее за руку и увела в большую спальню, где рядами стояли кровати. Деревянной ширмой в углу было выгорожено небольшое пространство, где помещались только узкая кровать и знакомый Сашке сундук.

– Да, он по-прежнему со мной. Все мое бесполезное приданое, пожелтевшее и затхлое, как палая листва, – перехватив ее взгляд, грустно улыбнулась Эвейн.

Словно завороженная, Сашка медленно сняла покрывало с ее головы. По плечам Эвейн рассыпались тугие кудри, точно свитые из тончайшей медной проволоки. От правого виска тянулась широкая седая прядка.

– Поверить не могу… Ты остригла волосы, – потрясенно вздохнула Сашка. Отчего-то ей это казалось кощунством.

– Да… Сестра Ольгелла сказала, что это грех. Что это рождает зависть. Да и к чему мне теперь эта грива? Одна морока только. Видишь, совсем старуха стала – половина головы седая.

– Ты остригла волосы, – глупо повторила Сашка, все еще не в состоянии осознать перемену, произошедшую в облике Эвейн.

– Ну же, перестань! – засмеялась та, проводя рукой по волосам – так, словно настолько давно прикасалась к ним, что уже и забыла, какие они на ощупь. – Дай-ка мне лучше ребеночка. Чей он?

Сашка тяжело вздохнула, а затем, собравшись с силами, на одном дыхании рассказала о том, что произошло в замке, и как они с Греем сбежали из охваченного волнениями города, как Леборхам едва не отобрала маленького принца, как они оказались в зачарованном лесу и встретили древесных фейри и Гексулу. Эвейн слушала, закусив нижнюю губу, с потемневшими глазами, машинально укачивая младенца.

– Так ты говоришь, Грей… жив? – спросила она, стоило Сашке остановиться, чтобы перевести дух, как будто только это и запомнила из сумбурного рассказа Сашки.

– Да, и если бы не он, нам бы ни за что не выбраться из города.

– И он… здоров?

– Да, лесная нимфа…

– Да-да, точно. Где же он сейчас?

Сашка замялась.

– Ну, монахиня велела дожидаться в обеденном зале. А потом он увидел тебя и почему-то ушел.

– Ну да, конечно. Понятно, – пробормотала Эвейн, с отрешенным видом снова пряча волосы под темное покрывало.

Сашке, которой, напротив, совершенно ничего не было понятно, кроме того, что все почему-то пошло наперекосяк и счастливого воссоединения влюбленных не случилось, оставалось только виновато улыбнуться.

– Так ты говоришь, Кронк мертв? Какое счастье! Наследника необходимо как можно скорее вернуть в королевский замок. Здесь мы не сможем защитить его от Леборхам.

– Но король, его отец, убит. И бароны грызутся за то, чтобы взять его под опеку. Во дворце его жизнь не в меньшей опасности!

– Кажется, я знаю человека, который сможет дать разумный совет.

С этими словами Эвейн порывисто встала и вернулась в обеденный зал – Сашка едва поспевала за ее быстрым шагом. Эвейн подозвала одного из старших мальчиков и поручила ему сбегать на голубятню и отправить белого голубя.

– Письма никакого не будет. Слишком опасно, вдруг кто-то перехватит. Сам все увидит, как приедет.

Она приобняла Сашку.

– Поживите пока тут, отдохните с дороги. Здесь спокойно и хорошо.

В глубине души Сашка была рада этой передышке. Рада, что ей больше не нужно убегать и прятаться, мокнуть под дождем и стирать ноги в кровь, пробираясь сквозь лесной бурелом. Не нужно беспокоиться о том, чем накормить и как успокоить плачущего ребенка, где взять чистые пеленки. Она была рада, что рядом есть взрослые, которые снимут с ее плеч заботы и тревоги, которые свалились так внезапно. Эвейн, разумеется, никому не раскрыла тайны наследника трона, и монахини окружили его такой же прохладной заботой, как и остальных брошенных младенцев. Сашка придумывала разные предлоги, чтобы подольше задержаться у его колыбели, и стоило ей отойти хоть на полчаса, как сердце начинало тревожно поднывать, словно на невидимой леске кто-то тянул его к спящему принцу. Да и ребенок в ее присутствии заметно оживлялся, тянул ручки и радостно гулил. Видя, как хнычущий младенец мгновенно затихает на ее руках, Сашка испытывала тайную радость. Артур уже не казался ей похожим на всех прочих, она знала все его забавные гримасы, безошибочно отличала плач пустого живота от рева мокрых пеленок.

Эвейн, не слишком одобряя ее болезненную привязанность к ребенку, с которым, так или иначе, вскоре придется расстаться, пыталась отвлечь ее заботами о других воспитанниках приюта. Эвейн была не просто патронессой приюта – она была его живой душой, и это был огромный, каждодневный, но не слишком заметный постороннему взгляду труд. Просыпаясь рано, часов в пять утра, она целый день крутилась между лазаретом, комнатой для занятий, столовой и спальней для грудничков, так что к заходу солнца уже валилась с ног от усталости и засыпала без сновидений, словно погружаясь в толщу темной воды. Сашка была при ней почти неотлучно: они чуть раздвинули ширму, чтобы вместить еще одну кровать.