Текст книги "Красная смерть"

Холлис был великан. Помню, как здорово он смеялся. И всегда приносил гостинцы – фрукты и леденцы. Я сидел на полу между ними и слушал о событиях в Новом Орлеане, Хьюстоне и других столицах южных штатов. А иногда они говорили о северных городах или даже других странах, скажем, о Китае или Франции.

И вот как-то раз я пришел из школы и увидел, что мама стоит у плиты и плачет, а папа обнимает ее за плечи. Холлис Лонг сидел за столом и пил неразбавленное виски из глиняной кружки. Я понял: произошло что-то ужасное.

Никто не заговорил со мной, и я убежал в заросли сахарного тростника за нашим участком.

В ту ночь Холлис спал у нас. Он жил с нами две следующие недели, а потом уехал во Флориду. Каждую ночь я слышал, как он стонет и плачет. Нередко я просыпался от этого, вскакивал с постели и начинал колотить кулаком по стене.

Позже мама рассказала мне, что, пока Холлис в очередной раз сидел у нас на крыльце, у них в доме случился пожар. Его жена, сыновья и мать погибли в пламени.

Взгляд Хаима Венцлера, когда он говорил о Боге, напомнил мне Лонга в тот страшный день.

– Когда я все потерял, – сказал Хаим, – ко мне пришли люди и спасли меня. Они помогли мне отомстить. И теперь пришла моя очередь помогать.

Мне оставалось только кивнуть. Когда Бог оставил Холлиса, никто не пришел к нему на помощь.

– Мы должны помогать друг другу, Изи. Потому что есть люди, готовые содрать мясо с наших костей.

Я вспомнил Лоуренса и Крэкстона и отвернулся.

Он положил руку мне на плечо и сказал:

– Мы будем работать вместе.

– Хорошо, – ответил я.

– У вас найдется время завтра? – спросил он и коснулся рукой тыльной стороны моей ладони, как это делал Джон, когда беспокоился обо мне.

– Наверное, не завтра, но через пару дней обязательно.

Дело было сделано. Хаим и я стали партнерами, работающими на благо бедных и престарелых. Конечно, заодно я собирался его повесить.

Вошли Таун и Мел вин с красивой молодой женщиной, черная кожа и белое платье которой создавали потрясающий эффект. Она была высокая, стройная, в ее каштановых волосах сверкали золотые пряди, губы накрашены ярко-оранжевой помадой. Страсть в весьма откровенном взгляде ее больших карих глаз, устремленных на Тауна, делала ее прекрасной.

Священник что-то сказал Паркеру, потом повернулся к девушке и пошептался с ней. По тому, как по-хозяйски он положил руку ей на талию, я понял, что они любовники. Я отвел взгляд и заметил, что Мелвин пристально смотрит на меня.

Счастливая пара тотчас исчезла. Присутствующие были этим весьма обескуражены. Они надеялись, что священник будет представлять церковь на совещании. Но у него были свои интересы. Так же, как, впрочем, и у меня.

– Ты остаешься, Изи? – спросил меня Оделл.

– Нет, – ответил я, – нужно кое-кому позвонить. Когда я собрался уходить, он схватил меня за рукав.

Раньше Оделл никогда не позволял себе такого.

– Не вмешивайся в наши дела, Изи, – сказал он. – Получи все, что ты хочешь, от этого человека, но только не вреди церкви.

Я улыбнулся так убедительно, как только мог.

– Не волнуйся, Оделл, мне нужна только информация И это все. Ты даже не заметишь, что я здесь побывал.

* * *

Он снял трубку после первого же звонка.

– Крэкстон у телефона.

– Я с ним встретился.

– Хорошо. И что он сказал?

– Да ничего особенного. Хочет, чтобы я помогал ему собирать одежду для стариков.

– Не клюйте на эту приманку, мистер Роулинз. Он помогает этим людям исключительно в собственных целях.

Совсем как я, подумалось мне.

– Что я должен делать дальше?

– Поводите его за нос несколько недель, может быть, он сведет вас со своими людьми. Выдаивайте из него информацию. Попытайтесь убедить его, будто вам не нравятся белые люди и Америка. Хорошо, если удастся узнать у него, где Андре Лавендер.

Я хмыкнул в знак согласия, а потом спросил:

– Мистер Крэкстон.

– Да?

– На днях мне звонил инспектор Лоуренс.

– По какому поводу?

– Он хотел узнать, не собираюсь ли я уладить дела с моими налогами.

– Вот как? – Крэкстон засмеялся. – Вы должны понять: он весьма предан своему делу.

– Его преданность для меня означает тюремный срок.

– Не беспокойтесь, мистер Роулинз. В Вашингтоне все ниточки находятся в руках у Эдгара Гувера[2]2
  Гувер, Джон Эдгар (1895 – 1972) – один из директоров ФБР США.


[Закрыть]. И если он скажет, что с вами все в порядке, значит, так оно и будет.

Мистер Гувер не давал мне никаких гарантий, но я предпочел не упоминать об этом.

– Чем Венцлер занимается в церкви? – спросил Крэкстон.

– Он помогает организовывать работу Национальной ассоциации по проблемам развития цветного населения.

– Я так и думал.

– Что вы думали?

– Эта организация одна из тех. Одна из так называемых организаций по защите гражданских прав, где полно красных и тех, кто рано или поздно станут красными.

Я решил, уж не безумен ли он, и тут же подумал: "Если я работаю на него, то и сам недалеко от него ушел".

Глава 15

Хаим Венцлер был странный человек, но он пробудил во мне дорогие моему сердцу воспоминания детства и не показался таким негодяем, каким его изображал агент Крэкстон. Я решил, пока Крэкстон не знает, где находится Андре, заняться именно им. Я подозревал, что агент ФБР говорил мне далеко не всю правду. На авиазаводе произошло что-то серьезное. Невозможно было поверить, что он взялся избавить меня от налогового управления только ради какого-то профсоюзного организатора. Я должен был разузнать, где скрывается Андре. Это была моя козырная карта. Но задача предстояла нелегкая.

Крэкстон проявил недюжинную сообразительность, выбрав меня, потому что ФБР нечего было и нос совать в негритянские районы. В те времена цветные весьма неохотно сообщали белым что-то, хоть отдаленно похожее на правду А в ФБР работали одни белые.

Я имел еще одно преимущество – знал Андре и его компанию.

У Андре была подружка, у которой от него родился сын. Я знал, она живет где-то возле Флоренс и не работает. Андре очень гордился своим малышом, поэтому удрать с Линдой он, возможно, решил не только из-за того, что ее внимание польстило его мужскому самолюбию. Наверно он надеялся выманить у нее какое-то количество долларов для своего сынишки. А кроме того, были неприятности, связанные с авиазаводом "Чемпион" и его знакомством с Хаимом Венцлером.

Муж Линды, Уинтроп Хьюз, от Хуаниты ничего бы не добился.

Все это меня вполне устраивало.

На следующий день я заглянул в грязный домишко Хуаниты. Она прикидывалась, будто умеет обращаться с иголкой и ниткой и зарабатывает на жизнь шитьем, но я прекрасно знал – это неправда. И тем не менее принес с собой какую-то рвань и спросил, не может ли она ее починить.

– Лучше бы ты все это выбросил, – сказала она, посмотрев на свет мои дырявые штаны. Через дырки можно было видеть птичек, сидящих на телеграфных проводах. – Напрасный труд.

– Может быть, тебе не нужна работа?

– Нет, это не так.

– А можно подумать, что именно так. Я принес тебе свои рабочие штаны, и такая работа, гляжу, тебя нисколько не интересует.

Она съежилась под моим взглядом.

– Я просто хотела сказать, ты мог бы купить себе кое-что получше почти за те же деньги.

– Я сам решаю, как мне тратить свои деньги, – сказал я.

Она казалась такой маленькой рядом со мной. Маленькая женщина лет восемнадцати, с небольшими глазами и худыми ногами. Она не была красива, но глаза ее излучали свет любви. Многие женщины обретают этот взгляд, когда у них рождается первенец.

Андре-младшему было около четырнадцати месяцев. Он уже ходил и начинал проявлять характер.

Я принял от нее мальчика и прижал его к груди.

– Давай-ка пригляжу за ребенком, пока ты будешь штопать мои штаны, – по-отечески строго сказал я. Теперь-то я понимаю, что был вдвое старше ее.

Маленький Андре и я прекрасно провели время. Я позволил ему сначала походить по мне, а потом и поспать у меня на руках. Я даже подогрел его бутылочку с едой, попросив Хуаниту проверить, не слишком ли горяча. Сначала Хуанита робко мне улыбалась. Она сидела за кухонным столиком, зашивая мои штаны, а я расположился напротив нее на мягком стуле. Но она просто засияла, когда я сменил малышу штанишки, посадил его на столик рядом с ней и развлекал, как мог. Он даже не пикнул за все время.

Я продемонстрировал ей, что знаю, как смазывать ребенка кремом, чтоб у него не возникло опрелостей. Пока я втирал ему крем в попочку, Хуанита облизала свои серебряные губы и спросила:

– Ты не голоден, Изи?

И прежде чем я успел ответить, она продолжала:

– Я просто помираю с голоду.

Мне казалось, я делал все как нужно.

У Хуаниты не было близких родственников, и ей приходилось почти все время находиться неотступно при Андре-младшем. А всем известно, что лепечущий младенец способен довести до отчаяния человека с самыми крепкими нервами. Лучшее, что я мог сделать, это составить ей компанию, дать почувствовать, что рядом мужчина.

Я купил бифштексы, кукурузный хлеб, зелень и сам приготовил еду, потому что Хуанита, по сути дела, не умела и стряпать. После ужина она уложила Андре-младшего в картонный ящик на столе рядом с кушеткой и принялась стелить постель.

Потом Хуанита достала пузырек вазелина и показала мне, на что она способна. Ей было лет восемнадцать, и она не знала многого из того, что происходит в этом мире. Но Хуанита была воплощением любовной страсти и обладала способностью пробудить во мне ответное чувство.

Она затащила меня в постель, обвила руками и прошептала все; о чем мечтала с тех пор, как Андре-старший ее покинул.

Среди ночи ребенок заплакал, и Хуанита встала к нему. Потом она прошептала мне что-то, и я опустился на колени и молился на нее, как будто она была одновременно храмом и жрицей.

* * *

Я проснулся снова в четыре утра и даже не сразу понял, где нахожусь. Все нежные места моего тела ныли, и, когда я взглянул на спящую рядом женщину, нет, не женщину, а скорее девочку, меня охватило чувство, похожее на благоговейный ужас.

Занавески на окнах были сорваны. Свет уличного фонаря падал на личико спящего ребенка, он чмокал губами.

Я огляделся. Даже в темноте было заметно, какая вокруг грязь. Хуанита никогда не мыла ни полов, ни стен. Здесь было грязно до нее, такая же грязь сохранится и после.

Взглянув на ящички кухонного стола, я вспомнил, зачем сюда пришел.

В нижнем ящике под рулонами оберточной бумаги лежала пачка конвертов, стянутая широкой резиновой лентой. Почтовый штемпель, который почти нельзя было разглядеть в тусклом свете, был из Риверсайда. Имя и адрес Хуаниты написаны почерком ученика начальных классов средней школы. Я оторвал верхний левый угол одного конверта и задвинул ящик.

– Тебе что-нибудь нужно, Изи?

– Захотелось пить, но я не стал зажигать свет, опасаясь разбудить тебя, – пробормотал я, поднимаясь.

– Ты искал воду на полу?

– Ушиб палец, будь он проклят! – Я попытался изобразить досаду, чтобы она поверила.

– Стаканы в шкафчике у тебя над головой, милый. Дай мне тоже попить.

Когда я вернулся в постель, Хуанита протянула руку к пузырьку с вазелином.

– Я немного устал, малышка, – сказал я.

– Ничего, Изи, я тебя взбодрю.

Через несколько часов в комнату пробился солнечный свет. Хуанита сидела в изголовье постели. Вид у нее был такой, как будто она все поняла. Ребенок у нее на руках сосал свою бутылочку.

– Как давно исчез отец Андре? – спросил я.

– Слишком давно.

Я зажег сигарету и предложил ей.

– И ты ничего о нем не знаешь?

– Да нет. Он просто исчез, вот и все. – Она улыбнулась мне. – Не беспокойся, милый, он сюда не придет. Его нет в городе.

– А я думал, ты даже не знаешь, где он сейчас.

– Я слышала, он удрал.

– От кого?

– Просто удрал, вот и все, – сказала она, изобразив презрение на лице.

Я взял в руки ее ступню и поглаживал до тех пор, пока она не улыбнулась.

– Ты хочешь, чтобы он вернулся? – спросил я.

– Нет, – сказала она, но слова ее звучали неубедительно. Сначала она взглянула на ребенка, а потом дала мне понять, что хочет освободить свою ступню.

Я встал и надел брюки.

– Ты куда? – спросила Хуанита.

– Должен встретиться с Мофассом ровно в восемь.

* * *

Я отправился домой и вздремнул там пару часов, а потом поехал в Риверсайд.

В те времена Риверсайд был в основном сельским районом. Переулки и дорожные знаки там отсутствовали. Мне пришлось заехать на три заправочные станции прежде, чем я узнал, как добраться до Андре.

Мне пришлось торчать возле их дома до сумерек, прежде чем я увидел наконец уинтроповский "плимут" бирюзового цвета.

Линда была женщина крупная, крупнее, чем Этта-Мэй, и рыхлая телом, с чувственным лицом. Ее муж, Шейкер, он же Уинтроп, в свое время прельстился скорее всего золотистым цветом ее кожи. Весь облик Линды источал сладострастие и похотливость, а у бедного Андре был такой вид, что он того и гляди рухнет под тяжестью ее руки, обвивавшей его плечи. Выбившаяся из брюк рубашка развевалась на ветру, шнурок правого ботинка развязался и волочился по земле. У Андре было желтокожее лицо с глазами навыкате. Он был не толст, но в теле. Выглядел вполне добродушным, но всегда пребывал в некоем нервном напряжении; он мог трижды пожать вам руку за один вечер.

Я наблюдал, как они ковыляют по грязной дороге к дому. Линда пела, а Андре едва удерживался на ногах, поминутно рискуя сесть в грязь.

Я мог бы немедленно обнаружить свое присутствие, но мне важно было с ним поговорить. А для этого нужно было его как следует напугать, но сделать это должен был кто-то другой. Поэтому я вернулся в Лос-Анджелес, в один маленький, хорошо знакомый мне бар.

Глава 16

В этот вечер я отправился в «Кози-Рум» в Слаусоне. Это была лачужка, оштукатуренные стены которой удерживались с помощью толя, проволочной сетки и гвоздей. Она стояла посередине большого пустыря, покосившаяся и нескладная. Единственным знаком того, что лачуга обитаема, служила сосновая дощечка над дверью, на которой расплывчатыми черными буквами было написано: «Вход».

Бар представлял собой тесную, темную комнатушку с обычной, очень простенькой стойкой и несколькими металлическими полками сзади. Роль бармена исполняла плотная женщина по имени Ула Хайна. Она отпускала джин или виски с водой или без оной и неочищенный арахис в пакетах. В комнатушке вплотную один к другому стояла дюжина столиков, за каждым из которых с трудом умещались двое. Бар "Кози-Рум" не предназначался для больших компаний, сюда приходили те, кому хотелось напиться.

Поскольку обстановка в баре никоим образом не способствовала общению, Ула не тратила денег на музыкальный аппарат или живых исполнителей. Имелся, правда, радиоприемник, откуда доносились лихие ковбойские песни, да еще телевизор, который включался, когда показывали бокс.

Уинтроп сидел за дальним столиком, пил, курил и выглядел неважно.

– Привет, Шейкер, – сказал я. В Хьюстоне, когда мы были детьми, его звали Шейкер Джонс. Только после того, как он стал страховым агентом, ему пришло в голову взять себе красивое имя Уинтроп Хьюз.

В этот вечер Шейкеру было явно не по себе, он был в стельку пьян.

– Чего ты хочешь, Изи?

Я удивился, что он узнал меня.

– Меня послал Мофасс.

– Зачем?

– Он хочет получить страховку на дома по Магнолия-стрит.

Шейкер засмеялся, словно умирающий, услышавший последнюю в жизни шутку.

– Он поставил там открытые газовые нагреватели, пусть убирается к черту.

– У него есть кое-что для тебя.

– Нет у него ничего для меня. Ровным счетом ничего.

– А если это связано с Линдой и Андре?

Моя тетка Вел ненавидела пьяниц. Она считала, что они вполне могли бы не вести себя так отвратительно и глупо. "Они прекрасно все соображают", – утверждала она.

Шейкер подтвердил правоту ее слов, когда вдруг выпрямился и спросил вполне твердым голосом:

– Где они, Изи?

– Мофасс велел мне взять все необходимые ему документы. Он просил, если потребуется, доставить тебя до самого дома и во что бы то ни стало получить нужные ему бумаги.

– Плачу тебе тут же, на месте, триста долларов, и мы не станем связываться с Мофассом.

Я засмеялся и покачал головой.

– Увидимся завтра, Шейкер. – Я понял, что он протрезвел, раз взбрыкнул, когда я назвал его Шейкером. – Мы встретимся в восемь тридцать у страховой компании.

Подойдя к двери, я обернулся. Он сидел прямо и глубоко дышал. Когда я посмотрел на него, мне стало ясно, что между Андре и его безвременной смертью стою только я.

* * *

Я появился перед конторой Шейкера в назначенное время. Он уже ждал меня. На нем были двубортный пиджак жемчужно-серого цвета, белая рубашка и яркий галстук, вспыхивающий дюжинами желтых бриллиантиков. На левом мизинце сверкали золото и бриллианты, а из ленты шляпы выглядывало красное перышко. Единственной вещью не «с иголочки» у Шейкера был чемоданчик, изрядно потрепанный, с трещиной посередине. В этом был весь Шейкер. Он старательно заботился о своей внешности, а на работу ему было плевать.

– Куда мы едем? – спросил он, еще не успев захлопнуть дверцу.

– Скажу, когда доберемся.

Мне было забавно видеть Шейкера в некотором замешательстве, и я с удовлетворением отметил про себя, что он абсолютно трезв.

Я ехал на север до Пасадины, там свернул на дорогу номер 66, которая в те времена называлась Футхилл-бульвар. Мы миновали цитрусовые районы Аркадии, Монровии и направились в сторону Помоны и Онтарио. Тогда предгорья еще имели дикий вид. Белый камень и песчаная почва, а на ней – низкорослый кустарник и буйная трава. Цитрусовые сады ярко зеленели и клонились под тяжестью оранжевых и желтых плодов. А по холмам бродили койоты и дикие коты.

Линда и Андре жили в грязном проулке, называемом Туркел, в четырех кварталах от главной улицы Алессандро-бульвар. Я остановился неподалеку.

– Вот мы и приехали, – весело сказал я.

– Где они?

– А где бумаги, которые нужны Мофассу?

Шейкер бросил на меня взгляд, полный смертельной ненависти, но я не поднял лапки кверху. Тогда он сунул руку в потрепанный чемоданчик и достал оттуда пачку бумаг листов в пятнадцать. Швырнув пачку мне на колени, перелистал несколько страниц, чтобы показать строчку, где было написано: "Страховые премии".

– Вот чего он хотел, когда мы говорили с ним в декабре. А теперь скажи мне, где Линда и Андре?

Я пропустил его вопрос мимо ушей и углубился в документы.

Шейкер пыхтел от злости, но я не спешил. Официальные документы требуют внимания. В свое время я перевидел их немало.

– Ну что ты делаешь? – завопил он. – Ты же не способен понять ничего в этих бумагах. Для этого требуется юридическое образование.

Сам Шейкер отнюдь не был юристом. Он не закончил даже седьмого класса. А у меня за плечами были худо-бедно два курса вечернего факультета городского колледжа в Лос-Анджелесе.

Тем не менее я озадаченно почесал в затылке, пусть думает, будто я действительно ничего не понимаю.

– Может быть, это так, Шейкер, может быть. Но у меня есть к тебе один вопрос.

– Не называй меня Шейкером, Изи, – предостерег он меня. – У меня теперь другое имя. Так что же ты хочешь знать?

Я перевернул предпоследнюю страницу и показал ему пустое место внизу.

– Что это такое?

– Ничего, – быстро ответил он. Слишком быстро. – Здесь должна быть подпись президента страховой компании.

– Здесь сказано – страхователь или его агент.

Шейкер еще раз одарил меня убийственным взглядом, затем схватил бумаги и поставил свою подпись.

– Где они? – потребовал он.

Я не ответил, но вырулил на дорогу, которая вела туда, где обретались Андре и Линда.

"Плимут" Шейкера стоял во дворе, глубоко увязнув в грязи.

– Вот здесь, – сказал я, указав глазами на дом.

– Прекрасно.

Шейкер вылез из машины, и я последовал за ним.

– Ты куда, Изи?

– С тобой, Шейкер.

Он ощетинился, когда я опять назвал его этим именем.

– Ты получил, что хотел, – сказал он. – Теперь дело за мной.

Я заметил, что правый карман его пиджака отвис. Меня это не очень беспокоило. В моем заднем кармане лежал револьвер 25-го калибра.

– Я не позволю тебе никого убивать, Шейкер. Я, как ты сказал, не юрист, но знаю, как горячо полиция любит тех, кого они называют соучастниками еще до совершения преступления.

– Уйди с дороги, – угрожающе прошипел Шейкер и зашлепал по грязи к дому.

Я последовал за ним.

Когда он вломился в дверь, я держался шагах в семи или восьми от него. Послышался отчаянный вопль Линды, Андре издал глухой звук, похожий на скрежет внезапно остановившегося лифта, затем затрещала ломающаяся мебель. К этому времени я уже был в дверях.

В комнате творилось нечто невообразимое. Розовая кушетка была опрокинута на пол вместе с лежавшей на ней Линдой. Она сидела на полу, вытаращив глаза, и голосила что-то нечленораздельное. Ее жесткие волосы торчали на затылке, делая ее похожей на чудовищного цыпленка.

В одной руке у Шейкера была дубинка, другой он держал Андре за шиворот. Бедняга Андре съежился, пытаясь защититься от сыпавшихся на него ударов.

– Отпусти меня! – вопил Андре.

Из раны у него на лбу текла кровь.

Шейкер удовлетворил его просьбу. Он опустил Андре на пол, отбросил дубинку и сунул руку в карман пиджака. Но я уже стоял у него за спиной. Схватив его за руку, я выдернул пистолет у него из кармана.

– Что? Что? Что? – зачмокал он.

Я чуть не рассмеялся.

– Сегодня ты никого не убьешь, Шейкер.

– Уйди, уйди! – Его глаза остекленели. Наверное, он плохо понимал, что происходит вокруг.

– У тебя есть виски? – спросил я у Андре.

– На кухне. – Вытаращенные глаза Андре мигали, он пытался принять вертикальное положение, но был так потрясен, что подняться на ноги ему удалось только с третьей попытки. Кровь струилась по его синей рубахе. Вид у него был жутковатый.

– Принеси, – сказал я.

Линда все еще продолжала вопить. Она сорвала голос, и теперь ее вопли походили на лай старой охрипшей собаки.

Я сжал ей плечи и грозно крикнул:

– Заткнись, женщина!

Но в этот миг услышал грохот и, обернувшись, увидел: Шейкер снова вцепился в Андре. На этот раз схватил его за горло.

Я надавал Шейкеру пощечин, а потом стукнул его по черепу стволом его же собственного револьвера. Он рухнул на пол, будто подкошенный.

– Он хотел меня убить, – удивился Андре.

– Да, – ответил я. – Ты транжиришь его деньги, водишь его машину и трахаешь его жену. Он собирался тебя убить.

Андре смотрел на меня, словно ничего не понимая.

Я подошел к Линде и спросил:

– Сколько у вас осталось денег из тех, что вы взяли у Шейкера?

– Около половины. – Смертельный страх лишил ее возможности солгать.

– И сколько это?

– Восемнадцать сотен.

– Отдай мне шестнадцать.

– Что?

– Отдай мне шестнадцать, возьми две и выкатывайся отсюда. В том случае, если ты, конечно, не хочешь вернуться к нему. – Я кивнул в сторону лежавшего на полу Шейкера.

Андре принес деньги. Носок, где они хранились, был спрятан под матрасом.

Пока я отсчитывал долю Линды, она судорожно швыряла платья в чемодан, поминутно в страхе озираясь на Шейкера, потому что он уже начал приходить в себя. Меня это не волновало. Я с удовольствием приложил бы его еще разок.

– Поехали, милый, – сказала Линда Андре, как только упаковала вещи. На ней было манто из кролика и рыжая лисья шапка.

– Я только что от Хуаниты, Андре, – сказал я. – Маленький Андре хочет, чтобы ты вернулся. Ты же понимаешь, этой истории пришел конец.

Андре колебался. Одна его щека опухала на глазах, делая его похожим на собственного сына.

– Уезжай, Линда, – сказал я. – У Андре есть семья. Да и вряд ли вы сможете прожить вдвоем на двести долларов.

– Андре! – Голос Линды скрежетал.

Он уставился на свои башмаки.

– Дерьмо! – Это было последнее слово, которое она ему сказала.

– Автобусная остановка в четырех кварталах отсюда, на Алессандро-бульваре.

Она прокляла меня и испарилась.

– Мой "форд" возле дома, – сказал я Андре после того, как Линда достигла конца проулка. – Залезай в машину, а я потолкую с Шейкером.

Андре вынул сумку из чулана. Я мысленно рассмеялся – он уже готовился отчалить.

Шейкер корчился на полу и вращал глазами, все еще не приходя в себя. Любуясь на это зрелище, я отделил триста долларов от пачки, которую мне оставила Линда. Шейкер очнулся минут через пятнадцать. Я сидел прямо перед ним, откинувшись на спинку складного стула. Он поднял на меня глаза, стоя на коленях.

– У них осталось тринадцать сотен. Вот они, – сказал я, швырнув носок с деньгами ему в лицо.

– Где Линда?

– Видимо, ей есть куда пойти.

– А Андре?

– Андре со мной. Я отвезу его домой, к семье.

– Я убью его, Изи.

– Да нет, Шейкер, – сказал я. – Андре под моей защитой. Ты меня понял? Будет лучше, если ты поймешь: я убью тебя, если с ним что-нибудь случится.

– Но мы же договорились, Изи.

– И я выполнил свое обещание. Ты получил машину и все оставшиеся деньги, а жена тебя не хочет. И убийство Андре ничему не поможет. Так что прими все, как есть. Ты же знаешь, у тебя нет ни одного шанса на выигрыш.

Шейкер внял моим словам, я прочитал это по его глазам. Он боялся меня, потому что считал бедняком. Вот поэтому-то я и скрывал свое богатство. Все знают – бедняку нечего терять. Бедняк способен убить человека за десять центов.