Текст книги "Красная смерть"

Глава 17

Уинтроп Хьюз поднялся на ноги, я отвел его к машине. Револьвер и дубинку я на всякий случай держал при себе – вдруг он увидит Линду или решит напасть на Андре.

Он отъехал, ругаясь и угрожая пожаловаться Мофассу. Мы с Андре двинулись примерно двадцать минут спустя.

– Спасибо тебе, Изи, – сказал Андре, когда мы выехали на шоссе. От испуга он вдруг сделался весьма любезным. – Ты в самом деле спас меня.

Я ничего не ответил. Андре прижимал мой носовой платок к ране на лбу и все оглядывался по сторонам, как собака, которой нужно облегчиться.

Потом я спросил его:

– Куда тебя отвезти, Андре?

Он колебался.

– Может, подбросишь меня к тетке на Флоренс?

Я покачал головой:

– Полиция уже засекла это место.

– Ты что?

Я промолчал. Мне нужно было, чтобы Андре смертельно перепугался.

– Что ты сказал о фараонах, Изи?

– Они тебя искали, Андре. Всех расспрашивали.

– Кто?

– Полиция.

Андре расслабился.

– И люди из ФБР.

Последние слова подействовали на него так, словно я плеснул ему в лицо кипящее масло.

– Не может быть!

– Но это так, парень, – сказал я. – Шейкер попросил меня отыскать тебя, потому что хотел вернуть Линду. Он сказал, будто бы правительство готово заплатить тому, кто тебя найдет. Тебе повезло, я не играю в такие игры. Я заглянул к Хуаните. Она считает, что твоему ребенку нужен папа.

– Спасибо, – сказал Андре.

Он не отрывал взгляда от окна. Уж не решил ли выброситься из машины на ходу?

– Чего хотят фараоны? – спросил я.

– Я не знаю. Может, они просто идут по неверному следу.

– Ты не хочешь мне об этом рассказать?

– О чем? Не видел я никаких фараонов. Просто был с Линдой, вот и все.

– Добиваешься, чтобы я отвез тебя к фараонам, Андре?

– Зачем ты вмешиваешься в мои дела, Изи? Я ведь, кажется, ничего плохого тебе не сделал.

Мы поравнялись со стадом коров, возвращавшихся с пастбища. Черно-белые животные осторожно спускались по узкой, крутой тропинке на склоне холма, смертельно рискуя при каждом неосторожном шаге. Но по сравнению с человеком с коровьими глазами, который сидел со мной рядом, они чувствовали себя куда уверенней.

– Расскажи мне все, вдруг я смогу тебе помочь.

– Как?

– Я мог бы найти для тебя безопасное убежище, вернуть тебе Хуаниту и твоего ребенка. Я даже мог бы подкормить тебя до тех пор, пока вся эта история не затихнет.

– Она не затихнет.

– Расскажи мне все, – сказал я так убедительно, как только мог.

Андре откинулся на спинку сиденья и вытер ладонь о штаны. Он гримасничал и стонал.

– Меня подловили, – заорал он. – Подставили!

– Кто?

– Люди с "Чемпиона". Они вложили бумаги в немаркированный конверт. Он лежал в синей папке, которую обычно используют для списков увольняемых.

– О чем ты говоришь, парень?

– Они меня подставили! – заорал он опять. – Секретарь мистера Линдквиста разрешил мне подождать шефа в конторе. Я профсоюзный организатор и встречался с вице-президентом раз в два месяца. Но мы договаривались о стачке, потому что начальство собиралось уволить полтораста рабочих.

Он замолчал, будто все уже было ясно.

– Так это был список людей, которых они собирались уволить?

– Да, я так думал. Схватил папку и удрал. Только потом разглядел печать.

– Какую печать?

– "Совершенно секретно". – Андре чуть не заплакал. – Совершенно секретно!

– Но почему ты не вернул папку?

– Клянусь тебе, я сразу же удрал оттуда, чтобы никто меня не заметил. Я обнаружил правительственную печать только дома. И не решился отнести бумаги назад.

Андре переплел пальцы, показывая, насколько сложна ситуация, в какую он попал.

– Но конверт был такой же, как и для списков увольняемых? – спросил я.

– Да.

– Возможно, тебя и подставили, – промолвил я безучастно.

Андре посмотрел на меня с надеждой.

– Я же говорил тебе.

– А может, ты просто последний дурак, – сказал я. – Что ты сделал с этими бумагами?

– Об этом я не стану говорить.

Мы приближались к окраинам Лос-Анджелеса в самый полдень. Солнце сияло так ярко, что даже синева небес потускнела.

Когда мы подъехали к ресторану Скипа, я дал Андре свитер, лежавший у меня в багажнике, чтобы прикрыть его окровавленную рубашку. С головой, конечно, сделать ничего было нельзя. Сначала мне даже показалось, что официантка откажется нас обслужить. Но все обошлось. Мы заказали жареных цыплят и пиво. Андре из вежливости молчал.

Мне не хотелось слишком нажимать на него, парень был на пределе. Он получил сегодня сверх меры.

Когда официантка принесла чек, Андре уставился на него.

– Так что теперь будет, Андре?

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу, чтобы ты рассказал мне о Хаиме Венцлере.

Огорошить Андре было приятно. Он вел себя как градусник, к которому поднесли спичку.

– Откуда ты знаешь?

– Я узнал это по своим каналам и хочу знать все о ваших с ним делах.

– Зачем?

– Я работаю на одного человека, понял? Расскажешь обо всем и сможешь избегнуть тюрьмы.

Андре сжал кулаки, но мне стало ясно – он сломался.

– Это мой знакомый, вот и все.

– Как вы с ним познакомились?

– Когда меня избрали профсоюзным организатором. Белый парень Мартин Вост, президент окружного совета, представил меня на ежемесячном собрании. Хаим был там советником.

– Вот как? Значит, это он посоветовал тебе украсть секретные документы?

– Да нет, он был просто другом. Мы с ним выпивали и болтали, а потом он пригласил меня в свою учебную группу.

– И что же вы изучали?

– Профсоюзные газеты и все такое прочее.

– И он не велел тебе красть этих бумаг?

– Он говорил, что стачка – это война. А чтобы победить, все способы хороши. Поэтому когда я увидел эту папку, сразу схватил ее. Мне казалось, он именно этого хотел от меня и как бы подтолкнул.

– И что он сказал, когда ты принес ему папку?

– А с чего ты взял, будто я это сделал?

– Брось ты это, парень. У меня нет времени заниматься дерьмом.

– Он вытаращил глаза и спросил, где я достал документы. А когда я ответил, то объяснил, что кража таких документов – государственное преступление. И посоветовал мне побыстрее исчезнуть.

– И это все?

– Все.

– Нет, есть еще кое-что, – сказал я.

– Что именно?

– Где сейчас находятся бумаги?

Тут только я заметил капельки пота на верхней губе Андре. Может быть, пот выступил и раньше, не знаю.

– Поклянись никому не говорить, откуда об этом узнал.

– Где, черт побери? – закричал я. Трусость Андре мне осточертела.

– Ты знаешь автомобильное кладбище за кирпичной стеной в дальнем конце Вернона?

– Знаю.

– Мы пошли туда. Возле задней стены стоит грузовик "додж" изумрудного цвета. Мы спрятали бумаги под сиденьем.

– Венцлер был с тобой?

– Да, мы ходили вместе. Сказали, что ищем муфту, прошмыгнули внутрь и спрятали папку.

– А что, если они продадут грузовик?

– Чепуха, это сущая развалина, стоит там уже тысячу лет.

Когда мы вернулись к машине, я пообещал Андре попытаться ему помочь.

– Я служу у одного человека по имени Мофасс. Он управляет несколькими многоквартирными домами, – сказал я.

– Ну и что?

– Позвоню ему и попрошу поместить вас в одном из его мексиканских домов. А потом пошлю туда Хуаниту.

Я достал три сотни долларов из кармана рубашки и вручил Андре.

– Трать не спеша, парень. Тебе, похоже, придется исчезнуть надолго.

Я оставил Андре в гостинице на Буена-Виста. Вернувшись домой, позвонил Мофассу и попросил подыскать комнату для Андре.

– А кто будет платить? – спросил Мофасс.

– Я.

– Это неправильно, мистер Роулинз. Владелец не должен платить за своих постояльцев, – проворчал он.

А потом я позвонил Хуаните.

– Это ты, Изи? – Голос ее смягчился, как только она узнала меня.

– Андре в гостинице в центре города, милая, – сказал я.

Сообщив ей адрес, я добавил:

– У него есть немного денег, и он очень напуган.

– Ты хочешь, чтобы я к нему поехала? – спросила она так, словно вся ее дальнейшая жизнь зависела от моего решения.

– Да, – сказал я. – И послушай, Хуанита.

– Слушаю, Изи.

– Пожалей парня, не рассказывай ему о нас.

– Не беспокойся, милый, я сохраню эту тайну вот здесь.

Я не мог ее видеть, но ясно представлял, где была ее рука.

Глава 18

Я подъехал к своему дому под стук молотков. На крыльце орудовали трое. Двое из них плотничали. Окна, я заметил, уже перекрещивали доски, опечатанные ярко-желтыми ленточками. А теперь эти люди вбивали гвозди в свежее дерево моей передней двери.

– Что вы здесь вытворяете, мать вашу? – заорал я.

Все мужчины были белые, в черных костюмах. Когда троица обернулась, я узнал одного из них, и этого было вполне достаточно.

– Мы опечатываем ваш дом, – сказал инспектор Лоуренс, – чтобы предотвратить сокрытие собственности, которая по справедливости принадлежит федеральному правительству.

– Что?

Вместо ответа Лоуренс отодрал от стены листок бумаги и вручил мне. Предписание федерального судебного исполнителя. Моя собственность временно конфискуется до тех пор, пока не будет установлена ответственность за неуплату налогов. Это было все, что я понял. Документ подписали двое судей, а также налоговый инспектор Реджинальд Арнольд Лоуренс.

Я разорвал бумажку пополам и, минуя налогового инспектора, подошел к одному из судебных исполнителей и сказал:

– Брат, я не знаю, что вы бы сделали, захвати кто-нибудь ваш собственный дом. К тому же ФБР гарантировало мне покровительство, пока я не выполню порученное задание.

Судебный исполнитель, коротышка с голубыми глазами и редкими светлыми волосами, прилипшими к черепу, вспотел, вгоняя гвозди в стены.

– Я ничего об этом не знаю, мистер Роулинз. Просто исполняю приказ.

– Но ведь это мой дом! Там вся моя одежда, обувь, моя записная книжка. Я остался безо всего на улице.

Судебные исполнители переглянулись, и я понял – они мне сочувствуют. Какому порядочному человеку по душе выгонять хозяина из его дома.

– Продолжайте, Астер, – сказал инспектор. – Мне пора домой.

– Он имеет право получить какое-то разъяснение, – решился возразить Астер. – Ведь мы запираем его дом, лишая всего, кроме вещей, которые у него при себе.

– Таков закон, – заявил Лоуренс. – Мы руководствуемся только законом, поэтому я здесь. Я исполняю свой долг и требую того же от вас.

Лоуренс посмотрел на них сурово, и мужчины снова взялись за молотки.

Целую минуту я не мог вымолвить ни слова. Чуть не задохнулся от злости. Сердце готово было выпрыгнуть из груди.

– Вы не можете этого сделать, – наконец сказал я.

Я произнес эти слова, потому что боялся: Бог знает что произойдет, промолчи я сейчас.

Лоуренс не обратил на меня ни малейшего внимания. Он сложил вместе две половинки разорванного предписания и приклеил на стену.

– Вы не можете этого сделать! – повторил я. В моем голосе звучали нотки, живо напомнившие мне об отчаянии, прорывавшемся в крике Поинсеттии, умолявшей Мофасса дать ей последний шанс.

Судебные исполнители заканчивали работу. Я схватил Лоуренса за плечо.

Смахнув мою руку, он ударил меня кулаком в висок, а затем применил апперкот, от которого мне удалось увернуться. Адреналин выплеснулся в мою кровь, и я как следует врезал ему в грудь и голову. Лоуренс согнулся в три погибели, а я столкнул его с крыльца.

Я уже готовился поддать ему еще, но вспомнил о тех двоих за спиной. И не успел повернуться, как они схватили меня за руки.

Пока стражи закона стаскивали меня со ступенек, Лоуренс не переставал орать:

– Он ударил меня! Он напал на меня!

В его крике, однако, не чувствовалось возмущения. Казалось, он был чрезвычайно доволен, что я на него напал.

Судебные исполнители подтащили меня к изгороди и приковали наручниками к железному столбу. Я сопротивлялся изо всех сил и вопил. Наверно, в моем голосе звучали слезы, когда я умолял их держаться подальше от моего дома.

У ворот начали собираться соседи. Несколько человек подошли к белым миротворцам. Судебный исполнитель, который беседовал со мной, спокойно заговорил с соседями, показывая свое удовлетворение. Я засмотрелся на него и вдруг получил удар в висок. Второй судебный исполнитель тут же оттащил от меня Лоуренса.

– Прекратите, – приказал он.

Внешностью этот человек походил на выходца из Средиземноморья.

– Мы только исполняли свой долг, – убеждал Астер собравшихся, потихоньку оттесняя их назад. Пистолеты оставались на своем месте. – Расходитесь по домам. Мистер Роулинз все объяснит, когда мы уедем.

– Арестуйте его немедленно за нападение на государственного служащего, – вопил Лоуренс.

Его губы вытянулись в нитку, тело бил озноб.

– Следующий раз я убью тебя, сукин ты сын! – закричал я.

Черноволосый судебный исполнитель буквально вытащил Лоуренса за ворота, а второй подошел ко мне.

– Вы не должны этого делать, – сказал я ему. – Не могу же я остаться без жилья, без одежды...

– Заткнитесь! – приказал он. Наверное, он был офицером, его тон требовал безоговорочного повиновения. Он опустился на колени рядом со мной и дотянулся до наручников.

– Наша смена заканчивается, мистер Роулинз. Если вы сломаете печать, придется вернуться сюда завтра и арестовать вас.

Он снял наручники. Я вскочил на ноги и направился к воротам, где стояли двое. Астер шел у меня за спиной.

– Что здесь происходит, Изи? – спросил Мелфорд Томас, мой сосед из дома по ту сторону улицы.

– Я требую, чтобы вы его арестовали! – снова завопил Лоуренс.

– За что? – спросил Астер. – Насколько мне известно, вы просто шлепнулись на задницу.

– Я этого не потерплю. – Лоуренс оплевал нас всех.

Астер вытер лицо.

– Мы едем домой. Если вы хотите с нами, садитесь-ка лучше в машину. А если нет – оставайтесь и арестовывайте его сами.

У Лоуренса был такой решительный вид, словно он собирается сию же минуту именно так и поступить. Но потом он разглядел гневные лица моих черных соседей и передумал.

– Не вздумайте срывать печати, – сказал он. – Это грозит серьезным наказанием.

И отбыл в машине судебных исполнителей.

Прежде чем они завернули за угол, я сорвал доски с моей двери.

* * *

Крэкстон допоздна работал этой ночью. Наверное, разрабатывал стратегию борьбы с врагами Америки. Мне же было не до коммунистов, с меня хватало и налоговой полиции.

– Что случилось? – Он засмеялся. – Лоуренс послал к вам федеральных судебных исполнителей?

– Не вижу ничего смешного. Он ударил меня по голове.

– Весьма сожалею, Изи. Однако нельзя не восхищаться человеком, столь рьяно исполняющим свой долг.

– А как насчет меня? Значит, я должен работать на вас, когда мне негде спать и не во что переодеться?

– Я позвоню куда надо. Ложитесь в постель, Изи, и приготовьтесь к завтрашнему дню. Инспектор Лоуренс вас больше не побеспокоит.

– Хорошо. До тех пор, пока вы будете держать его в стороне от моего дома. Я больше не могу видеть его здесь.

– Заметано. Я думал, у Лоуренса больше здравого смысла. Моя просьба о вашей помощи была неофициальной. Я не хотел нажимать на него. Но теперь я это сделаю.

Я был вполне удовлетворен, мы помолчали немного. Потом я спросил:

– Вы все еще хотите, чтобы я занимался делами Венцлера?

– Совершенно определенно, Изи. Вы мой козырной туз.

– Это хорошо, а то я думал...

– Что?

– Да об этом парне, Андре Лавендере.

– Вы что-то узнали о нем?

– Я расспросил о нем нескольких знакомых ребят. Они говорят, он не поладил с законом и смылся.

– А что же он такое натворил?

Я был совершенно уверен, Крэкстон прекрасно все знает, поэтому ответил, что я не в курсе дела.

– Ну хорошо, Изи. Он работал с Венцлером, поэтому хотелось бы с ним поговорить. Если вы нащупаете ниточку, ведущую к нему, мы оценим это. Честно говоря, если вы приведете нас к Лавендеру, ваши дальнейшие услуги уже не понадобятся.

Соблазнительное предложение. Андре для меня ничего не значил. Но он ни в чем не виновен, если не считать, что он полный дурак. А Крэкстон так или иначе ничего конкретного мне не обещал.

И я сказал:

– Да вроде бы никто не знает, где он. Но я буду держать ухо востро.

Я всю ночь бродил по комнатам своего домика. Бродил и ругался. В конце концов зарядил свои револьверы. Когда взошло солнце, я присел на крыльце, ожидая судебных исполнителей.

Но они не появились. И это уже хорошо.

Глава 19

Моя жизнь была просто безумной в те дни, когда я работал на ФБР. Ночи я проводил в объятиях Этты. Познавал ее тело, ее любовь. Ради этого стоило умереть! Это были самые волнующие и одновременно ужасные дни, которые я когда-либо переживал. Встречаясь с ней, я преодолевал мучительное чувство вины и страха перед Крысой. Поздно вечером я шел к ней, то и дело оглядываясь, не следит ли за мной кто-нибудь. Ламарк уже спал в своей комнатушке, а Этта подходила ко мне осторожно, как наездник, старающийся приручить пугливого жеребца. Сердце каждый раз бешено колотилось от страха, но страх вскоре уступал место страсти. Время от времени, когда мы занимались любовью, Этта обнимала меня и спрашивала:

– Ты и вправду любишь меня, Изи?

И я отвечал ей:

– Да, да, милая, – полностью отдаваясь силам, стихийно возникающим во мне.

Днем я работал с Хаимом Венцлером. Он был трудолюбивый и добрый человек. Мы колесили от дома к дому в Голливуде, Беверли-Хиллз и Санта-Монике. Я сидел в машине, а Хаим выпрашивал у жителей одежду и другие вещи. Как-то раз я предложил сопровождать его, но он сказал:

– Эти люди не отдадут вам ничего, мой друг. Они хотят отдать, но не напрямую. Они отдадут веши еврею, а уж потом пусть он передаст их черным. – И тут он сплюнул.

Обычно мы заходили поесть в кафе-ресторан. Расплачивались по очереди. Хозяева были рады брать с нас деньги, но наше присутствие их заметно раздражало. Слишком шумно и непринужденно мы вели себя.

Хаим любил рассказывать истории, сам смеялся или плакал над ними. Он поведал мне про свое детство в Вильне. Я слышал о Вильне, потому что прошел Германию, освобождая лагеря смерти. Узнав об этом, Хаим заговорил о немцах, поляках и евреях. Эти воспоминания нас сблизили. Нам не случилось бывать в одних и тех же местах, но мы оба повидали отчаяние и ужас смерти в годы Второй мировой войны.

Во время немецкой оккупации Хаим находился в коммунистическом подполье. Когда запуганное еврейское население отшатнулось от подполья, он и его товарищи покинули город и сформировали еврейский отряд, который уничтожал нацистов, взрывал поезда и при любой возможности спасал соплеменников.

– Мы сражались плечом к плечу с русскими партизанами, – сказал мне Хаим как-то раз. – Они были такими же честными и храбрыми солдатами. – Он приложил одну руку к своей груди, а другой коснулся моей руки и добавил: – Как я и ты.

Я знал, русские покинули варшавское гетто на произвол судьбы, и был уверен, Хаим тоже об этом знал, но не решился возразить. И все потому, что в первый раз встретил белого человека, который держался со мной на равных. А после того, как он коснулся моей руки, я бы, кажется, позволил ему беспрепятственно проникнуть в грудь и вынуть мое сердце. Возможно, агента Крэкстона устраивала моя служба, но он никогда бы не признал, что мы с ним равны.

Хаим носил при себе стальную фляжку с водкой. Ему нравилось время от времени прикладываться к ней в течение дня. Его приподнятое настроение было приятно, а дружелюбие искренно. Иногда он заговаривал о своей организаторской деятельности в "Чемпионе". Однажды даже упомянул Андре Лавендера. Но я всякий раз старался перевести разговор на другую тему, словно боялся говорить о политике или о профсоюзах.

– А как вы зарабатываете себе на жизнь, Хаим? – спросил я его как-то раз. Мы сидели в парке на берегу Тихого океана.

Он долго молчал, глядя на синее небо и волны.

Потом сказал:

– Мне не дают работу.

– Кто?

– Америка. Они приходят и говорят трусливому хозяину: "Это плохой человек", и тот немедленно увольняет меня. Они не позволили бы мне даже дерьмо смывать на полу в туалете. Мне помогают друзья и родные.

– "Они"? О ком вы говорите?

– О русских казаках. – Он сплюнул. – О нацистах, о ФБР.

– Вы хотите сказать, они приходят к вам на работу и сообщают хозяину, будто вы что-то натворили?

– Они говорят, я не американец. Говорят, что я – коммунист.

Я невольно покачал головой:

– Чушь какая-то.

– Вот почему я занимаюсь благотворительностью, работаю на благо церкви. Белым кажется, они свободны, ведь никто не является к ним на работу с наветами. А меня они считают дрянным человеком, коль скоро за мной следит полиция. Они ни о чем не задумываются, не имеют верного представления. – Хаим ткнул пальцем себе в голову. – Слепо верят всему, что им говорят.

– Мы постоянно слышим о том, какая невероятная свобода существует в Америке, но это не так.

– Не так. Но они-то свободны. У них есть работа, они не теряют ее. Когда дела плохи, мой друг, увольняют нас с вами.

Я кивнул, ибо много раз был свидетелем, как увольняли негров, когда у компании возникали трудности. Конечно, не всегда, но достаточно часто.

Хаим крепко сжал мою руку. В его глазах стояли слезы. Мы сидели, держась за руки, и смотрели друг на друга. В конце концов я почувствовал себя неловко.

Потом он сказал:

– Еще ребенком я видел, как вешали моего брата. Его обвинили в том, что он плюнул вслед немецкому солдату. Они повесили его и сожгли дом моей матери.

Я не стану говорить, что эти несколько слов сделали нас друзьями, но я понимал Хаима Венцлера.

* * *

Позже в тот же вечер я разговаривал с Крэкстоном. Он задавал мне всякого рода вопросы о том, где мы собираем одежду и кто распоряжается деньгами. Ему повсюду мерещились шпионы. Если бы не мой разговор с Андре Лавендером, я принял бы человека из ФБР за сумасшедшего.

У меня были необходимые доказательства для того, чтобы освободиться, но я не хотел подводить Хаима Венцлера.

– Что вам нужно от этого человека? – спросил я Крэкстона.

– Это станет ясно, когда вы мне обо всем расскажете. Приглашал ли он вас на собрания?

– На какие собрания?

– Это я вас должен спросить.

– Да нет. Мы только собираем одежду, а потом раздаем ее людям.

– Не беспокойтесь, мистер Роулинз, он поскользнется. И тогда будет наш.

Меня это совсем не утешало.

– На днях я поговорил с вашим другом, Изи, – усмехнулся агент Крэкстон.

– С кем?

– С Лоуренсом. Теперь, когда из Вашингтона позвонили его боссу, он запел другую песню. Говорит, все о'кей и он будет счастлив проследить за платежами, когда ваше дело будет завершено.

– Надеюсь, вы не собираетесь позволить ему это, не так ли?

– Нет, не думаю. Я все ему объяснил. Вашингтон должен получить ваши бумаги к концу следующей недели.

Я вздохнул.

– Спасибо.

– Видите, Изи, мы помогаем друг другу.

А я все еще чувствовал крепкое пожатие той руки.